Глава 4

На выходные приехали сын и две дочери Октобера, старшая — в ярко-малиновой ТР4, а близнецы — без излишнего шика — в одной машине с отцом. Все трое, будучи дома, всегда ездили верхом, и Уолли велел мне оседлать двух лошадей (Искрометного — для себя, вторую лошадь для леди Патриции Таррен) и выехать с первой группой.

Леди Патрицию Таррен я увидел в туманной дымке раннего утра, когда помогал ей сесть в седло. Редкостная красавица с бледно-розовым ртом и густыми, загнутыми кверху ресницами — и хорошо знает, как ими пользоваться. Одета в яркий черно-белый жакет, поверх каштановых волос зеленая косынка.

— Ты новенький, — заявила она, глядя на меня сквозь ресницы. — Как тебя зовут?

— Дэн... мисс, — ответил я. Как обращаться к дочери графа? Понятия не имею.

— Так... Ну, подсади меня.

Я послушно встал рядом, но когда наклонился помочь ей, она вдруг провела рукой по моим волосам, шее и поймала пальцами мочку правого уха. Острые коготки вонзились в кожу. В глазах я увидел дерзкую усмешку, но не пошевелился и стоял молча. Тогда она хихикнула, отпустила ухо и медленно натянула перчатки. Я подсадил ее в седло, она чуть нагнулась взять поводья, и пушистые ресницы оказались возле моего лица.

— А ты красавчик, крошка Дэнни, — проворковала она. — Какие черные глазки — просто загляденье!

Я совсем растерялся — как реагировать конюху, когда такое ему говорит дочка графа? Она засмеялась, чуть пришпорила лошадь и неторопливо выехала со двора. В двадцати шагах от меня Гритс подсаживал на лошадь ее сестру, и в тусклом свете я увидел, что она гораздо светлее младшей и почти так же красива. Бедняга Октобер, помоги ему Бог! Ведь за такими красотками нужен глаз да глаз!

Я повернулся идти за Искрометным и увидел перед собой восемнадцатилетнего сына Октобера. Парень сильно походил на отца, но до отцовской солидности и властности ему пока было далеко.

— Не стоит принимать Патрицию слишком всерьез, — сказал он ровным, усталым голосом, оглядывая меня сверху донизу. — Она любит розыгрыши. — Он кивнул и зашагал к своей лошади. Это было похоже на дружеский совет-предупреждение. Если его сестра разыгрывает подобным образом всех мужчин подряд, ему не впервой давать такие советы.

Посмеиваясь про себя, я вывел Искрометного из денника, сел в седло, выехал из ворот конюшни и по тропинке направился к вересковой пустоши. Впереди силуэты лошадей уже огибали холм, в воздухе стоял утренний морозец, и из их ноздрей вырывались белые струйки.

Сам Октобер вместе с собакой приехал к пустоши прямо на «лендровере» — посмотреть, как работают лошади. Я уже знал, что субботнее утро в конюшне — это самое горячее время, проводятся интенсивные резвые работы, и Октобер, поскольку конец недели он почти всегда проводил в Йоркшире, взял за правило по субботам присутствовать на тренировках.

Мы поднялись на вершину холма, и Инскип дал команду ездить по кругу, а сам разбил лошадей на пары и стал инструктировать наездников.

Мне он сказал:

— Дэн, галоп на три четверти. В среду у твоей лошади скачки. Не слишком гони ее, но надо посмотреть, на что она способна. — В пару Искрометному он отрядил одного из лучших резвачей конюшни.

Пришел наш черед, и лошади рванулись со старта. Я вырастил, подготовил и объездил бессчетное множество лошадей у себя, в Австралии, в Англии же я скакал на хорошей лошади впервые, и мне было интересно сравнить Искрометного с австралийскими скакунами. Он шел длинным, размашистым галопом, без особых усилий держась вровень с именитым соперником, и хотя резвость наша, как видел Инскип, не превышала трех четвертых максимума, было ясно, что Искрометный в отличной форме и к предстоящему состязанию готов.

Вместе со вторым наездником мы остановились перед Октобером и Инскипом, чтобы они могли оценить состояние лошадей, послушать их дыхание. Ребра Искрометного ходили легко: дыхания он почти не потерял. Двое мужчин одобрительно кивнули, мы соскочили с лошадей и стали водить их по лужайке, давая остыть.

С дальнего конца прямой пара за парой мчались лошади, наконец прошли последние, которых пускали уже не галопом, а кентером. После окончания работ почти все конюхи снова сели верхом, и лошади затрусили обратно к конюшне. Я садиться на Искрометного не стал, вел его в конце цепочки, а прямо передо мной верхом ехала старшая дочь Октобера, так что я даже не мог перекинуться парой слов с другими конюхами.

Когда она проезжала мимо низких кустов утесника, оттуда с криком, громко хлопая крыльями, вылетела птица, и лошадь, взбрыкнув передними ногами, шарахнулась в сторону. Девушку кинуло вправо, и она оказалась почти у уха лошади, но ей удалось удержаться в седле. От сильного натяжения лопнул стременной ремень, и стремя, звякнув, упало на землю.

Я наклонился и поднял его, но ремешок порвался, и закрепить стремя было нельзя.

— Спасибо, — поблагодарила девушка. — Немножко не повезло.

Она слезла с лошади.

— Ничего не случится, если немного пройдусь.

Я взял у нее повод, собираясь вести двух лошадей, однако она забрала его обратно.

— Вы очень любезны, — сказала она, — но я вполне управлюсь с ней сама. — Дорожка в этом месте была широкой, и мы пошли рядом.

Вблизи оказалось, что на свою сестру Патрицию она совсем не похожа. Блондинка, волосы гладкие с серебристым отливом, подхвачены голубой косынкой. Светлые ресницы, серые ясные глаза, резко очерченный улыбающийся рот. И умение держаться изящно, с достоинством. Некоторое время мы просто шли и молчали.

— Какое роскошное утро, — сказала она наконец.

— Роскошное, — согласился я. — Только очень холодное. — Англичане всегда говорят о погоде, и если в ноябре выдался ясный денек, такое событие просто нельзя обойти молчанием. А у нас сейчас дело идет к жаре, к лету...

— Вы в конюшне давно? — спросила она еще через минуту.

— Нет, всего десять дней.

— И как, нравится?

— Да, дело тут поставлено...

— Жаль, что мистер Инскип вас не слышит, — бесстрастно произнесла она.

Я взглянул на нее, но она с легкой улыбкой смотрела вперед вдоль дорожки.

Спустя сотню метров она спросила:

— А на какой лошади вы скакали? Кажется, я ее раньше не видела.

— Ее привезли только в среду... — Я рассказал ей об Искрометном все, что знал: откуда он взялся, какие у него возможности, шансы.

Она кивнула.

— Вы будете довольны, если он выиграет какие-нибудь скачки. Радостно сознавать, что твой труд не пропадет даром.

— Конечно, — согласился я. Странно слышать такие рассуждения от дочки графа.

До конюшни было уже совсем близко. — Извините, пожалуйста, — мягко произнесла она, но я не знаю, как вас зовут.

— Дэниэл Рок, — ответил я. За последние десять дней мне приходилось отвечать на этот вопрос Бог знает сколько раз, но почему-то именно ей мне захотелось представиться полным именем.

— Очень приятно. — Она помолчала («Боится меня смутить», — не без удовольствия подумал я), что-то решила и продолжала ровным, спокойным голосом:

— Лорд Октобер — мой отец. А я Элинор Таррен.

Мы подошли к воротам конюшни. Я шагнул в сторону, пропуская ее вперед, и она приняла этот жест учтивости с дружеской, но ни к чему не обязывающей улыбкой, потом вошла во двор и повела лошадь к деннику. «Чудесная, обаятельная девушка», — вскользь подумал я, принимаясь за работу: отер круп Искрометного от пота, вымыл ему ноги, причесал гриву и хвост, протер губкой глаза и рот, расправил соломенную подстилку, принес сена и воды, затем проделал все то же для лошади, на которой ездила Патриция. Ох, Патриция, ее я чудесной не назвал бы.

Я пошел завтракать в коттедж, и миссис Олнат протянула мне письмо — оно только что пришло. Я посмотрел на штемпель — отправлено вчера из Лондона. Внутри лежал лист бумаги с одним предложением, отпечатанным на машинке.

«Мистер Стэнли будет ждать вас у водопада Виктория в воскресенье в три часа дня».

Склонившись над тарелкой с кашей, я рассмеялся и засунул письмо в карман.

На следующий день я отправился в путешествие вдоль ручья. Сильно накрапывало. На сей раз ждать пришлось мне, а дождевые капли все решительнее пробирались за шиворот. Наконец Октобер появился с другой стороны холма, снова в сопровождении собаки.

— Ну, как дела?

Я сказал, что новая лошадь Бекетта — просто чудо, и с ней у меня открываются отличные возможности. Он кивнул.

— Родди Бекетт еще в войну был спецом по снабжению. Он даже прославился — все доставлял аккуратно и в срок. Не было случая, чтобы он послал куда-то не те боеприпасы или сапоги на одну ногу.

— Я заставил кое-кого усомниться в своей честности, — сказал я. — Постараюсь еще больше очернить себя в конце этой недели в Берндейле. У меня меткий глаз, и любители стрелок взяли меня в свою команду.

— В Берндейле, помнится, были какие-то случаи с допингом, — задумчиво произнес он. — Может, и найдете там какую-то зацепку.

— Попробую.

— А справочники что-нибудь вам дали? — спросил он. — Думали вы еще, что связывает эти одиннадцать лошадей?

— Я только об этом и думаю, — заверил его я. — Мне кажется, что есть возможность — не гарантия, конечно, а именно возможность — выловить двенадцатую лошадь, если взять у нее анализы до начала заезда. Если, конечно, исходить из того, что двенадцатая лошадь обязательно появится... Но почему ей не появиться — ведь виновники торжества пока ходят безнаказанными?

Поля шляпы Октобера были загнуты вниз, с них капал дождь. Глаза его загорелись.

— Вы что-то нашли?

— Не совсем. Просто провел статистический анализ. Но, пожалуй, можно биться об заклад, что следующая наша лошадь выиграет облегченный стипль-чез в Келсо, Седжфилде, Ладлоу, Стаффорде или Хейдоке. — Я объяснил, как пришел к этому выводу, и продолжал: — Перед началом всех облегченных стипль-чезов на этих ипподромах у лошадей надо брать слюну на пробу. Такие заезды проводятся не чаще, чем раз в два дня... А если колода окажется без «джокера», пробы можно просто выбросить и анализ не проводить.

— Это заказ не из простых, — медленно произнес он. — Но выполнимый, если через него можно добраться до сути.

— Результаты анализов могут дать что-то новое.

— Вы правы. Пусть они даже ничего не дадут, это все равно будет крупным шагом вперед. Мы будем искать этого «джокера», предпринимать какие-то активные действия, а не сидеть с озадаченным видом и ждать, пока он появится. Черт возьми, — он огорченно покачал головой, — почему мы не додумались до этого сами, еще несколько месяцев назад? Сейчас, когда такой выход предложили вы, он мне кажется совершенно очевидным.

— Еще одно, — продолжал я. — В лаборатории вам сказали, что выявить стимулирующее средство они не могут, и посоветовали подумать, не применяется ли механический раздражитель. Вы говорили, что жокеев вместе со снаряжением подвергли тщательному осмотру. А кожу лошадей? Мне на днях пришло в голову, что стрелкой — знаете, для игры? — я попаду в лошадь в ста случаях из ста. Можно бросить что-нибудь колючее... что жалило бы как оса... Конечно, лошадь понесется быстрее.

— Насколько я знаю, на теле лошадей никаких следов обнаружено не было, но придется уточнить. Кстати, я узнавал у медиков, возможно ли, чтобы организм лошади перерабатывал наркотическое средство в безвредное вещество, и они категорично ответили «нет».

— Что ж, фронт поисков сужается, и то хорошо.

— Да. — Он свистнул собаку, рыскавшую в дальнем конце балки. — В следующее воскресенье вы будете в Берндейле, но в принципе давайте возьмем себе за правило встречаться здесь в это время каждое воскресенье и обсуждать, как идут дела. Если в субботу на резвых работах меня нет, свидание отменяется — я уехал. Кстати, вчера даже неопытному глазу было видно, что на Искрометном скачет умелый жокей. По-моему, мы договорились, что производить слишком хорошее впечатление не в ваших интересах. Кроме того, — с легкой улыбкой добавил он, — Инскип говорит, что вы — трудолюбивый и расторопный работник.

— Что за черт... буду впредь осторожней, не то Инскип даст мне слишком хорошую рекомендацию.

— Да уж, пожалуйста, — согласился он. — Ну как, нравится быть конюхом?

В этой работе есть свои плюсы... У вас замечательные дочери.

Он довольно улыбнулся.

— О да. Спасибо, что помогли Элинор. Она сказала, что очень благодарна вам.

— Не за что, уверяю вас.

— С Пэтти, правда, не все благополучно, задумчиво пожаловался он. — Никак не выберет себе занятие по душе. Она знает, что я не одобряю эти ее бесконечные вечеринки, коктейли до утра... Впрочем, что это я докучаю вам своими семейными проблемами?.. До свидания, мистер Рок.

Мы пожали друг другу руки, и он побрел вверх по холму, а я поспешил вниз. Дождь моросил не переставая.

В назначенный день мы с Искрометным отправились в дальнюю поездку — Бристоль лежал в четырехстах километрах к югу. Ипподром находился за чертой города, и, когда мы остановились перекусить на полдороге, водитель фургона сказал мне, что весь конюшенный комплекс там выстроен заново — после пожара.

Построенные денники были чистыми и удобными, но конюхов привело в восторг другое — новые помещения для отдыха и сна, то есть общежитие. Меня оно тоже поразило. Чем именно? Большой холл, две длинные спальные комнаты, в каждой примерно по тридцать кроватей, застеленных чистыми простынями и ворсистыми синими одеялами. Над каждой кроватью — бра, пол выложен виниловой плиткой, под ним — система отопления. Вполне современные душевые в умывальной, и еще одна комната — для сушки мокрого белья.

— Вот это житуха, елки зеленые! — воскликнул какой-то веселый парень, который вошел в спальную комнату следом за мной и бросил свой брезентовый саквояж на свободную кровать.

Тут же раздались другие голоса.

— Да тут не хуже, чем в Ньюбери.

— Запросто.

— А Аскот они переплюнули, точно говорю.

Послышались одобрительные возгласы.

— Кровати тут удобнее, чем в Аскоте, и говорить нечего.

Общежития в Ньюбери и Аскоте, надо полагать, считались самыми комфортабельными во всей стране.

— Можно подумать, что боссы вдруг образумились и вспомнили, что конюхи — тоже люди, — агрессивным подстрекательским тоном заметил какой-то узколиций малый.

— А у нас с конюхами обращаются терпимо, — вступил я, кладя свои вещи на незанятую кровать. Главное — не нервничать, держаться естественно, обыкновенно, не выделяться. По сравнению со Слоу я чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Там я по крайней мере знал работу «от» и «до» и мог потихоньку заводить с парнями нормальные отношения. Но здесь мне на все отведено только два вечера, и, если я хочу как-то продвинуться в своих поисках, нужно направлять разговор в нужную мне сторону.

— Это где же? — спросил весельчак, окидывая меня любопытным взглядом.

— У лорда Октобера.

— А-а, ясно, у Инскипа? Далеко тебя занесло от дома...

— У Инскипа, может, и ничего, — недовольным тоном произнес подстрекатель. — А в других местах что делается? Обращаются с нами, как с половой тряпкой, забывают, что мы тоже хотим жить по-человечески, тоже имеем право радоваться солнцу.

— Точно, — серьезно подтвердил мосластый парень. — Я слышал об одной конюшне — там конюхов буквально морят голодом и бьют, если они не вкалывают до седьмого пота, а вкалывать приходится будь здоров — на каждого конюха по четыре-пять лошадей! А все потому, что больше пяти минут там ни один дурак не остается!

— Где же это такое? — как бы между делом спросил я. — А то вдруг надумаю уходить от Инскипа, надо знать, куда не соваться.

— Это где-то в твоих краях, — с сомнением произнес он.

— Нет, это севернее, в Дареме, — вмешался еще один конюх, худенький симпатичный паренек с мягким пушком на щеках.

— Ты тоже, что ли, об этом месте слышал?

— Слышал, — кивнул он. — Да толку что? Туда ни один нормальный человек не пойдет, ни за какие пироги. Настоящая потогонная фабрика, каких уж сто лет нет нигде. Работают там одни отщепенцы, кому в другие конюшни дорога заказана.

— Прекратить надо это безобразие, — воинственным тоном заговорил подстрекатель. — А кто там хозяин?

— Хамбер такой, — ответил симпатичный паренек. — Из него тренер, как из моей задницы гитара... Победителей у него — как волос на башке у Фантомаса... Его старший конюх иногда появляется на скачках, зазывает к себе народ работать, да только все ему от ворот поворот дают.

Все пошли в столовую. Кормили сытно, много и бесплатно. Потом кто-то предложил пойти в бар, но его сразу же затюкали — оказалось, до ближайшего бара топать больше трех километров, а пиво продавалось прямо здесь, в теплой, уютной столовой.

Завести разговор о допинге не составило труда — казалось, конюхи готовы обсуждать эту тему бесконечно. Если верить их словам, ни один из них — двадцать с лишним человек — никогда не «подкармливал» лошадь, но каждый знал кого-то, кто знал еще кого-то, кто был грешен. Я попивал пивко и с заинтересованным видом прислушивался к их рассказам. Мне и вправду было интересно.

— ...бедняжка только вышла из паддока, а он р-раз на нее кислотой...