ГЛАВА 9

От Маргарет я отправился в офис «Юнга и Аттли», не очень надеясь застать там кого-нибудь, но когда я постучался в дверь и повернул ее ручку, дверь открылась.

В тот день меня встретил там не бритоголовый тип и не секретарша, а также не мистер Юнг с усами и даже не футбольный тренер Аттли, а мужчина открытым лицом и честным взглядом. На вид этому человеку было примерно столько же лет, сколько мне, а одет он был, как я, только, пожалуй, еще более нарочито официально. Джинсы, рубашка, свитер, и ни намека на галстук. Главное отличие между нами состояло в том, что у него были очень короткие светло-русые волосы, в то время как мои доходили до плеч.

— Привет! — сказал я и улыбнулся.

— Привет.

— Как вас теперь называть?

— Крис.

— Крис Юнг? Он кивнул:

— Я тут слегка подсуетился для вас.

Его акцент не изменился. У всех троих: бритоголового, секретарши и Криса Юнга он был одинаковый.

— И? — спросил я.

— Был такой золотых дел мастер по имени Максим. Он жил и работал в Лондоне в восемнадцатом веке. Как Гаррард или Эспри в наше время. Хорошая репутация. Делал модные вещи, например, павлинов для орнамента столов, золотые филигранной работы перья с настоящими драгоценными камнями.

— Тоб обещал мне, что вы окажетесь на высоте, — сказал я.

— И только?

— Нет, что вы покажетесь мне великолепным мастером своего дела. Гением, если говорить откровенно.

Он без ложной скромности расцвел в улыбке:

— Мне Тоб говорил, что у вас изворотливый ум и что не надо придавать слишком большого значения вашим манерам и лучше держаться с вами просто.

— Я убью его.

— И еще Тоб сказал, что вы выросли в замке.

— Это было малоинтересно.

— Да, еще бы. Я-то вырос в приюте для сирот. Там очень интересно.

Мы с полуслова понимали друг друга. Я нарисовал «Золотой кубок короля Альфреда», а Крис Юнг позвонил тому, кто дал ему сведения о ювелирах, и подробно описал чашу:

— А вокруг выгравированы линии, они похожи на узор, но на самом деле это строчки каких-то там стихов на языке англосаксов. Да, да, говорю, именно англо-черт-бы-их-побрал-саксов. Разузнай, что сможешь. — Он положил трубку. — Те очки, что вы дали мне, можно купить на каждом углу.

Я кивнул.

— Я использовал бы их для маскировки, если бы мог смотреть сквозь них.

— Я полагаю, именно поэтому грабитель и снял их.

— Теперь о другом деле, — сказал Крис Юнг. — Залы для тренировки боксеров. Ваш приятель Сэртис никогда и близко к ним не подходит. Он годится для этого дела, как прохудившийся воздушный шар. Я был у него на хвосте до последней возможности, но в тех местах, где бывает Сэртис, ни в одном спортивном зале для боксеров о нем никто слыхом не слыхивал.

— Вы достаточно тщательно выяснили это?

— Конечно.

— А что, если он посещает такой зал под каким-нибудь вымышленным именем?

Крис Юнг вздохнул.

— Говорю вам, он не из тех, кто ходит туда. Не тот тип. Он не оставит мне другого выбора — погодите с вашими возражениями! — кроме как расклеить ваши рисунки с портретами этих четверых грабителей и ждать непредсказуемых последствий

Я во все глаза уставился на Криса Юнга.

— Враждебная реакция, — озабоченным тоном сказал он, — верный признак того, что у вас нервы не в порядке.

— А вы начитались всяких книжек!

— Я был несколько раз бит, и каждый раз это меня кое-чему учило. Вас ведь тоже, верно?

— Пожалуй, да.

— Вот видите! Если вас поколотят еще раз, извлеките из этого должный урок.

— Я вовсе не собираюсь быть еще раз битым.

— Нет? И поэтому, наверное, спрашивали о личной охране?

— Именно поэтому. Он широко улыбнулся:

— У меня есть друг — жокей. У него переломов было штук двадцать. Так вот всякий раз он говорит — все, больше такого не случится.

— Неисправимый, — согласился я.

— Вы были когда-нибудь знакомы с жокеями?

— Как вам сказать? Моя бывшая жена — тренер в Ламборне.

— Эмили Кокс? — спросил он утвердительным тоном.

Я не спешил подтверждать его осведомленность.

— Предпочитаю знать, кому оказываю услуги, — сказал Крис Юнг.

— И заодно проверяете, не вру ли я вам?

— Большинство моих клиентов этим грешат.

И я бы врал ему, если бы захотел. Уж себе-то самому я мог в этом признаться.

На столе у Юнга зазвонил телефон. Юнг поднял трубку и произнес дежурную фразу. «Юнг и Аттли». Чем могу быть вам полезен?

Слушая собеседника, он с полдюжины раз сказал «спасибо», записал что-то в блокнот и вернул трубку на место.

— На вашем кубке, — обратился он ко мне, — выгравированы строчки из какой-то Песни на смерть Беды. Звучит довольно смешно. Кубок сделан в 18б7 году по заказу мистера Хэнворта Хилла из Вонтиджа, Берншир. Скорей всего чтобы произвести впечатление на соседей. Стоит эта штука прилично: золото высокой пробы, инкрустировано изумрудами, сапфирами и рубинами.

— Настоящими? — удивился я. Крис Юнг заглянул в свои записи.

— Геммы кабошон. Неполные. — Он поднял глаза на меня. — Что значит «кабошон?»

— Значит шлифованные, но не ограненные. Закругленные, как галька. Не сверкающие. — Я припомнил внешний вид самоцветов на кубке. — Они не похожи на настоящие. Слишком крупны.

— Вы думаете, что в самом деле видели эту штуку?

— Я думаю, именно из-за нее мне намяли бока.

— А где этот кубок теперь?

— Вы, я надеюсь, примете меры, чтобы кто-нибудь еще не повторил попытки выбить из меня эту информацию? — спросил я, стараясь казаться беспечным.

— О! — Он подмигнул. — А трудно будет заставить вас проболтаться?

— Очень даже легко, — сказал я. Но это, подумал я, будет зависеть от того, кому такая информация понадобится.

— Вы сломались? Удивлен.

— Кубок не мой.

— Понял. Начну поиски в тренировочных залах.

— Будьте осторожны, — сказал я.

— Ясное дело, — синяки обойдутся вам дополнительной платой, — небрежным тоном отозвался он.

Он пожелал узнать, серьезно ли говорил я о личной охране, и мы сошлись на том, что приоритетным направлением должен оставаться поиск грабителей.

Так тому и быть...

В Лондон я вернулся поездом, не теряя времени спустился в метро, а последнюю часть пути до Кресчент-парка прошел пешком. Меня встретила мать, чем-то очень взволнованная. Казалось, она едва дождалась моего возвращения и, не дав мне опомниться с дороги, сказала, чтобы я немедленно позвонил Эмили.

— А в чем дело? — спросил я.

— Гольден-Мальт пропал.

Проклятье, подумал я, этого еще не хватало!

— Как чувствует себя Айвэн?

— Неплохо. Позвони Эмили, прошу тебя. Я позвонил.

— Гольден-Мальт вырвался на свободу недалеко от Фонксхилла. Ты знаешь, ездить на нем не так-то легко. Ну, в общем, он сбросил с седла своего всадника, какого-то зеленого парнишку, и сбежал. Поймать его не сумели.

— Но скаковые лошади часто сами возвращаются в свои конюшни, ведь так? Гольден-Мальт еще найдется, я уверен...

— Он уже нашелся, — перебила меня Эмили. Вернее, нашел обратную дорогу сюда. Только не спрашивай как. Он у меня уже пять лет, с тех самых пор, как Айвэн купил его, тогда еще жеребенка. Вот он и вернулся домой при первом же удобном случае.

— Черт побери!

— У тебя есть еще какое-нибудь дело ко мне?

— Следи за Гольден-Мальтом. Я подумаю, что делать.

— Мне звонил Сэртис. Сказал, что приедет забрать Гольден-Мальта.

— Что? Что он сказал?

— Он говорил, Гольден-Мальт — собственность Пэтси.

— Гольден-Мальт — собственность Айвэна.

— Сэртис говорит, что Пэтси собирается продать Гольден-Мальта, чтобы ты не нагрел на нем руки. И еще он говорит, что ты украл «Золотой кубок короля Альфреда» и что Гольден-Мальта ты тоже украдешь и ограбишь Пэтси и пивоваренный завод. Я сказала, что ты не способен на такое, но Сэртис тащит сюда прицеп, чтобы погрузить на него и увезти Гольден-Мальта на свою коневодческую ферму, где ты до него не доберешься.

Я пробовал собрать разбегающиеся мысли.

— Когда ты ждешь его? — спросил я у Эмили.

— Он, должно быть, уже едет сюда.

Кажется, я застонал. Только-только приехать из Ридинга — и опять катить за тридцать миль в Ламборн!

— Откуда Сэртис узнал, что Гольден-Мальт снова у тебя? — спросил я.

— Не знаю. Но ему известно и то, что Гольден-Мальт был в Фоксхилле. И все мои парни тоже знают об этом. Снова отправить туда Гольден-Мальта я не могу.

— Ладно. Я буду у тебя, постараюсь доехать как можно быстрее. Не позволяй Сэртису забрать Гольден-Мальта

— Но как я сумею помешать ему? — почти крикнула Эмили.

— Спусти шины прицепа. Построй Великую китайскую стену, делай все, что угодно, но только помешай.

Я кратко изложил суть дела матери, и она сразу же сказала, чтобы я воспользовался машиной Айвэна

На машине до Ламборна ехать по меньшей мере два часа. Дорожные работы, пробки. Машины ползут как черепахи. К тому же еще после субботней поездки надо пополнить бак, и мне придется заехать на заправку.

Я решил ехать поездом. Мне повезло. Не пришлось ждать поезда в метро, и я успел сесть в экспресс из Паддингтона до Дидкота. Сойдя с поезда, я сразу поймал такси, и водитель домчал меня до Ламборна с ветерком — разумеется, за приличное вознаграждение. Я взял с собой в дорогу кредитную карточку матери и все деньги, которые были у нее в распоряжении, а также свою новую кредитную карточку и чековую книжку. Прихватил я и сумку с вещами, которые десять дней назад позаимствовал у Эмили: со шлемом, курткой, галифе и сапогами. Моя мать так и не успела вернуть это снаряжение его владелице.

Как ни мчался я сломя голову в Ламборн, Сэр-тис приехал туда раньше меня. Он притащил за собой не только прицеп, но и ассистента в лице своей девятилетней дочери Ксении.

Сэртис, Эмили, Ксения и Гольден-Мальт, когда я появился, находились во дворе. Эмили держала Гольден-Мальта на поводу и что-то говорила Сэртису. Похоже, между ними шел не очень вежливый спор.

«Лендровер» Эмили стоял позади пригнанного Сэртисом прицепа, мешая ему выехать со двора проезд с противоположной стороны двора — широкая дорога, по которой лошадей обычно выводили на тренинг, — в настоящий момент был недоступна, так как грузовик, доставлявший в конюшни сено обронил — наверное, случайно — часть своего спрессованного в тюки груза.

Я расплатился с таксистом и без особого удовольствия присоединился к действующим лицам довольно накаленной сцены. Эмили, кажется, обрадовалась, увидев меня, или, во всяком случае, почувствовала облегчение, а Сэртис лишь разъярился еще пуще. Ксения презрительно усмехнулась мне в лицо и смерила меня с головы до ног испепеляющим взглядом.

— Как вы думаете, на что вы похожи? — спросила она меня голосом, похожим на голос Пэтси.

— Добрый вечер, Сэртис, — сказал я, — у вас неприятности?

— Скажите своей жене, чтобы она освободила мне дорогу, — с нескрываемым раздражением произнес Сэртис. — Эта лошадь принадлежит Пэтси, и я забираю ее.

— Гольден-Мальт принадлежит Айвэну, а я, как вам известно, в настоящее время веду его дела, — возразил я.

— Дайте мне дорогу!

— Эмили занимается тренингом Гольден-Мальта на основании официального договора. Гольден-Мальт не может участвовать в скачках от вашей коневодческой фермы. Вы, несомненно, знакомы с принятыми правилами.

— К. черту правила!

Обдав меня дерзким взглядом, которому она научилась у своих родителей, Ксения вдруг заявила: — Вы вор. Мама так говорит. Я пристально взглянул на Ксению. Бриджи для верховой езды, матроска, глянцевитые сапожки черный бархатный шлем. Одета — хоть в кино снимай. Хорошенькая малышка. Светлые волосы голубые глазки. Безнадежно избалована.

— Почему ты не в школе? — спросил я ее.

— В понедельник вечером у меня урок верховой езды, — машинально ответила она и добавила — И вообще это не ваше дело.

Сэртис, решив, видимо, что продолжение спора ни к чему не приведет, неожиданно напал на меня пока я стоял, повернувшись в сторону Ксении, Сэртис подскочил ко мне и с размаху нанес мне удар в живот. Я не удержался на ногах.

Навалившись на меня сверху, Сэртис постарался развить успех. Я никогда не занимался борьбой и не знал, что мне делать, чтобы не проиграть эту схватку. Я только перекатывался с боку на бок по грязному гравию, увлекая за собой Сэртиса и прилагая все усилия к тому, чтобы выкарабкаться из-под него, прижать его к земле и, освободившись от захвата Сэртиса, встать на ноги.

Где— то на периферии моего зрения и слуха подпрыгивала и визжала Ксения:

— Убей его, папочка, убей!

Возникла идиотская ситуация. Фарс. Конечно же, Сэртис вовсе не собирался меня убивать, но захват Гольден-Мальта в пользу Пэтси доказал бы мужество Сэртиса и его превосходство над ненавистным пасынком Айвэна. Это придавало Сэртису силы и делало его еще злее.

Ни ему, ни мне, однако, не удавалось достигнуть решающего преимущества. Сэртис, как и уверял меня Юнг, был не из тех, кто посещает тренировочные залы для боксеров.

А тут еще Ксения, которая привезла с собой хлыст для верховой езды, входивший в ее амуницию, пустилa его в ход.

Сэртис схватил меня за волосы и попытался ударить головой об землю. Я решил ответить ему тем же, но не сумел добиться цели, а Ксения тем временем, словно пританцовывая вокруг нас, стегая меня хлыстом. Иногда, правда, доставалось и ее отцу, что заставляло его рычать от ярости и досады.

Наконец мне удалось встать на ноги, но при этом я потянул за собой и Сэртиса, который ни за что не хотел отпускать меня. Ксения еще усерднее принялась хлестать меня по ногам, а Сэртис, широко растопырив руки, медленно размахивал ими, метя мне в голову. У меня появился шанс уклониться от удара и вцепиться в одежду Сэртиса. Я своего шанса не упустил и изо всех сил отшвырнул Сэртиса от себя. Он потерял равновесие и отлетел спиной на кирпичную стену сарая, да еще треснулся об нее головой.

Ошеломленный, он рухнул на колени. Раздался отчаянный визг Ксении:

— Моего папочку убили!

Хотя за версту было видно, что никто Сэртиса не убивал. Я обеими руками обхватил маленькое тельце Ксении, приподнял его от земли и крикнул Эмили:

— У тебя есть пустой денник?

— Два крайних! — крикнула в ответ Эмили, с трудом удерживая на поводке Гольден-Мальта, нервно бившего о землю копытом, потому что его напугали поднятые нами шум и возня. Верхняя половинка двери последнего денника стояла открытой, а нижняя была заперта. Я просунул бешено отбивавшуюся девчонку сквозь открытую часть двери и опустил ее на пол, закрыв верхнюю половинку на засов, чтобы Ксения не вырвалась оттуда. Потом, открыв обе половинки двери смежного свободного денника, я схватил одной рукой Сэртиса за ворот, а другой за пояс и, пользуясь тем что он еще не пришел в себя, не то втащил, не то зашвырнул его в денник и закрыл обе половинки двери, да еще проверил, надежно ли.

Ксения вопила и колотила в дверь ногами. Сэртис пока что оставался тихим. Сильно запыхавшийся, я подошел к Эмили. Она казалась не то возмущенной, не то готовой расхохотаться.

— Что дальше? — спросила она.

— А дальше я запру и тебя в деннике, чтобы никто не обвинил тебя в «пособничестве», а сам дам деру вместе с Гольден-Мальтом.

Эмили подозрительно вытаращила на меня глаза:

— Ты это серьезно?

— Какая тут, к черту, серьезность? Сплошной балаган, только совсем не смешной.

Оба мы прислушались к крикам Ксении.

— Она всполошит мне всех лошадей, — сказала Эмили, успокаивая Гольден-Мальта легким похлопыванием по шее. — Придется тебе, кажется, снова ускакать на этом парне. Я как раз собиралась седлать его, когда приехал Сэртис. Сходи за седлом, оно в деннике.

Я пересек двор, нашел седло, вернулся с ним к Гольден-Мальту и оседлал его. В деннике Гольден-Мальта можно было без проблем запастись в дорогу сеном, и еще там был хомут, чтобы привязывать лошадь надежнее и удобнее, чем поводом. Я вынес все это из денника и сложил в сумку на «молнии», из которой вынул шлем. Все остальное я перекинул через холку Гольден-Мальта, перед седлом.

Потом взял из рук Эмили повод и подошел к пустому деннику. Она вошла внутрь, и я закрыл на засов нижнюю половину двери.

— Поторопись, — спокойно сказала Эмили. — за каких-нибудь полчаса здесь соберутся мои конюхи, а еще через пять минут Сэртис позвонит в полицию, чтобы она разыскала тебя.

Я поцеловал Эмили и погладил ее по щеке.

— Через час уже стемнеет, — сказала она. — Куда ты собираешься ехать?

— Сам хотел бы это знать.

Я еще раз поцеловал Эмили и запер на засов верхнюю половину двери ее временной темницы. Взобравшись в седло, я застегнул на себе шлем и тронулся снова в сторону Даунса.

Шлем я надел больше для анонимности, чем для безопасности. Увидеть всадника в шлеме здесь было привычное дело, настолько привычное, что всадника без шлема почти наверняка приметили бы и запомнили, несмотря на то, что в этой части страны лошадей было куда больше, чем коров.

Гольден-Мальт, к моему великому облегчению, охотно шел по знакомой дороге, ведущей к месту тренинга. Казалось, он уверен в том, что ему не стоит сбрасывать всадника с седла и искать путь домой.

Вокруг — на некотором удалении — виднелись Другие лошади. Гольден-Мальт приветствовал их громким радостным ржанием. Слыша их доносившийся издали ответ, он опускал голову, как бы довольный этим, и шел вперед послушно, не делая никаких попыток избавиться от меня.

Но вот беда — я не знал, куда нам держать путь.

Сэртис мог и в самом деле пустить полицейских по моему следу. Они, конечно, не станут хватать меня, как на Диком Западе, но весьма вероятно, неприятностей мне не избежать. Главное — не попадать никому на глаза.

Я попытался вспомнить карту, которую вместе с Эмили рассматривали у нее на кухне. Но тогда я сосредоточил свое внимание на пути Фоксхилл, а теперь мне туда дорога заказана. Средиработников Эмили есть осведомитель Пэтси. Какой-нибудь жокей, получающий за это небольшое вознаграждение от Сэртиса. А у этого осведомителя есть теперь, надо полагать, подружка в Фоксхилле. Так что рисковать не стоит.

Волнующееся море травы окрестностей Ламборна было привычно для моих глаз. Я достаточно часто бывал здесь вместе с Эмили. Мы приезжали сюда в ее «Лендровере», но с тех пор прошло пять или даже шесть лет. Оглянувшись, я долго не мог определить, каким путем надо возвращаться обратно.

Надо было решить, что делать дальше.

Скоро стемнеет. В это время лошади обычно возвращаются в конюшни. Близится час их кормления. Я решил быть как можно неприметнее и непринужденнее, не пробуждать ни в ком любопытства.

Риджуэй, вспомнил я. Не терять направления, выехать на эту дорогу.

Гольден-Мальт шел резвой рысцой вдоль Мэндауна. Для него это был привычный путь. Однако, когда я остановил Гольден-Мальта почти в конце дороги, по которой его выводили на тренинг, а не повернул обратно, в направлении конюшен, он забеспокоился.

Похлопывая коня по шее, я заговорил с ним так, как это сделала бы Эмили.

— Не бойся, старина, мы здесь в безопасности, — повторял я бодрым голосом, а сам все ждал, когда он начнет брыкаться или повернет вспять, чтобы вернуться домой. Гольден-Мальт постепенно успокоился. Пока я осматривался, он терпеливо ждал прядая ушами, как это делают лошади, когда ничто их не тревожит. Похоже было, что Гольден-Мальт полностью доверился мне.

Как ни трудно это было, но я смирился с мыслью, что ночь мне придется провести под открытым небом. Я мог бы, конечно, добраться до какой-нибудь конюшни или фермы и просить там позволения остаться до утра, но в век автомобилей такая просьба показалась бы странной: кто же теперь так далеко ездит на лошади, что не успевает за день к месту назначения? Не мог я переночевать и в мотеле: там не найдется места для лошади, а стало быть, незачем являться туда без уведомления, да еще верхом на породистом коне.

Хорошо бы найти хоть какое-то укрытие.

На погоду, впрочем, обижаться не приходилось. Хотя и было довольно прохладно, но здоровью Гольден-Мальта эта прохлада не угрожала. И все же он привык к уютному деннику, где достаточно корма и воды. Такое животное, как скаковая лошадь, и часа спокойно не простоит, если просто привязать его повод к какой-нибудь ограде: попытается вырваться и умчаться галопом. Что ни говори, а четыре стены были бы не лишними.

Прошло два часа, прежде чем стемнело. Почти все это время я затратил на поиски такого места, где можно было бы оставить Гольден-Мальта.

Там, где мы сейчас находились, можно было найти хижину — и не одну, — где нам дали бы приют, и мне, и Гольден-Мальту. Но ни одна из этих хижин не была достаточно большой или достаточно пустой. Кроме того, мы вряд ли нашли бы там проточную воду. Меня устроило бы что-то вроде сарая, расположенного поодаль от дома фермера. Только стены да крыша над головой на случай дождя и града и еще желоб, из которого мог бы напиться Гольден-Мальт.

Внутри первых двух таких сарайчиков, куда я заглянул, было очень грязно и сыро. И что еще важнее, Гольден-Мальт не стал пить воду, которую я обнаружил там. Он фыркал и брезгливо отворачивался. Сердиться на него за это не следовало. Я должен был верить его конскому чутью.

Третий сарай, к которому мы подъехали, казался грязнее, чем первые два, но Гольден-Мальт охотно вошел туда, а потом вышел и стал пить воду из желоба еще раньше, чем я успел убрать с поверхности воды мелкий сор.

С чувством большого облегчения я ждал, пока Гольден-Мальт не напьется вдоволь, а потом снова ввел его в сарай. Мне опять повезло. Я увидел железное кольцо, укрепленное в стене, и привязал коня к нему, а прихваченную в дорогу сеть с сеном поместил так, чтобы Гольден-Мальт мог, когда захочет, есть его. Я расседлал коня и вынес упряжь туда, где Гольден-Мальт не мог наступить на нее.

Как у большинства таких сараев, вход здесь был с восточной стороны, а остальные, не имевшие окон стены защищали животных от ветра. К счастью, в тот вечер ветра не было, и, хотя с наступлением темноты похолодало, я предпочел остаться снаружи.

Я расстегнул мешок и, достав из него теплый жакет, с чувством благодарности надел его на себя. Без него это ночное путешествие оказалось бы просто невозможным. Потом я сложил мешок в несколько слоев, соорудив из него подобие подушки, а седло приставил к стене сарая, так что получилось нечто вроде спинки стула. Я не унывал. Мне приходилось проводить в шотландских горах и не такие ночи.

Когда стемнело, в ясном небе зажглись звезды, а ниже, между холмами, россыпи огоньков в окошках хижин убедили меня в том, что одиночество мое весьма относительно. Впрочем, одиночество — для меня, во всяком случае, — было нормальным состоянием.

Внутри сарая слышался ровный хруст. Это Гольден-Мальт жевал сено. Я почувствовал, что голоден. Завтракал я в Лондоне, а потом съел плитку шоколада в поезде. Подумать о том, чтобы взять что-то с собой, было некогда.

Справиться с чувством голода одним усилием воли не удавалось. Я зачерпнул руками воду из желоба и принюхался к ней. Нельзя сказать, что вода была слишком чистой, но, рассудил я, раз уж Гольден-Мальт ее пил, то и мне можно. Холодная вода помогает справиться с голодом, а голод — такая противная штука! Пустой желудок — это еще полбеды. Куда хуже, что от голода ощущается слабость во всем теле и болит голова.

Чтобы согреть руки, я заснул их в карманы жакета и заснул сидя, но вскоре после двух часов (если верить светящемуся циферблату дешевых часов, купленных взамен украденных золотых, доставшихся мне после смерти отца) проснулся от холода. В сарае было так тихо, что я испугался и сразу же вошел туда, но Гольден-Мальт оказался на месте. Он спал. Глаза у него были открыты, но сумеречны.

Я вышел из сарая и, стараясь не шуметь, несколько раз обошел вокруг него, чтобы размяться и согреться. Потом снова зачерпнул из желоба воды, напился и сел на прежнее место дожидаться рассвета.