Айвэн не без чопорности возразил на это, что и сам способен определить, оформлен ли документ по всем правилам, и что у него на этот счет сомнений нет.

— Но, может быть, вы позволите мне взглянуть?...

— Нет, — с вежливым сожалением сказал Айвэн.

— Не понимаю вас.

— Зато я понимаю, — напористо вмешалась Пэтси. — Абсолютно ясно, что Александр манипулирует вами, отец, а вы в своем ослеплении не видите, на что направлены все его усилия. Его цель — оттеснить меня и самому стать вашим наследником.

Айвэн смотрел на меня с такой виноватой нерешительностью, что я не выдержал и, не сказав ни слова, вышел из его кабинета. Я спустился по лестнице в комнату, служившую мне спальней, чтобы уложить те немногие вещи, которые привез с собой, собраться в обратную дорогу. Я сделал для «КингАльфред'с Бревери» все, что мог. Самая большая разница между моим отчимом и мной состояла в том, что его настроение легко и быстро менялось — и так же легко и быстро менялись его мнения. Спору нет, он был добрым и честным человеком, но я никогда не был уверен в том, что в течение какого-нибудь часа его мнение обо мне вдруг не изменится самым неожиданным образом.

Казалось, с тех пор как у него случился сердечный приступ, он полностью доверился мне, и все же его доверие было непрочным.

Из кабинета Айвэна до меня доносился шум голосов. А я-то думал, что мой уход хоть как-то образумит Пэтси и она прекратит свои гневные нападки на отца.

Стоя у окна, я смотрел в сторону Риджент-парка и не слышал, как ко мне в комнату вошла мать.

— Александр, ты нужен Айвэну, — неожиданно для меня прозвучал в моей комнате голос матери.

Я обернулся.

— Нет, хватит с меня. Не хочу уподобляться воинственной Пэтси.

— Дело касается не только Пэтси. Тот человек, что ведет дела завода, Десмонд Финч, тоже приехал. Айвэн очень высокого мнения о нем, но Десмонд ужасно суетлив и по каждому пустяку мчится жаловаться Пэтси. Они в один голос уверяют Айвэна... прямо-таки визжат... что условия, которые ты подписал с кредиторами, унизительны, кабальны и неприемлемы, что сами они могли бы уладить все куда лучше, и требуют лишить тебя прав доверенного лица — задним числом, — так что все твои подписи окажутся недействительными.

— Тебя Айвэн прислал за мной? — спросил я.

— Нет. Но прошлым вечером на душе у него так полегчало, он был так доволен... Я обнял мать.

— И теперь он не может открыто признать мою подпись недействительной?

Мы с матерью вернулись в кабинет Айвэна. У отчима был затравленный вид. Вся эта шайка успела измучить его. Мое повторное появление возмутило их. Я поочередно посмотрел на них, пытаясь понять, отчего они так враждебны по отношению ко мне.

Пэтси, рослая, красивая, свирепая и терзаемая навязчивой идеей, была моим непримиримым врагом с того самого дня, когда узнала, что ее отец любит мою мать. Молодые женщины, которые считают, что их овдовевшие отцы должны быть привязаны только к ним, обычно ненавидят узурпаторов, вытесняющих их с законно принадлежащего им места, но ненависть Пэтси перекинулась с безобидной, кроткой мачехи на меня. Если бы Пэтси когда-нибудь прекратила сводить счеты со мной, она узнала бы и поняла, что никогда ничего не теряла и не потеряет из-за меня, что отец любит ее, но Пэтси целиком и полностью пребывала во власти своих эмоций, и теперь, когда прошло двенадцать лет, а ненависть Пэтси ко мне нисколько не уменьшилась, я уже не надеялся ни на какие перемены к лучшему.

Она вышла за Сэртиса через два года после женитьбы ее отца на моей матери и в слабохарактерном, симпатичном на вид и жизнерадостном парне нашла супруга, которого могла держать под каблуком.

Я задержал взгляд на Сэртисе, стоявшем возле кресла, в котором сидел Айвэн. Сэртис всегда искал, подумал я, такой защиты и никогда не отважился бы открыто заявить: «Вот я перед вами и я не боюсь вашего суда». Пэтси вышла замуж за человека, который боялся ее, и это было плохо для них обоих.

Кого я не мог понять, так это Десмонда Финча Тощий, агрессивный, он злобно смотрел на меня. При каждом резком движении его головы сверкали стекла очков в серебряной оправе, а по горлу у Десмонда Финча прыгал кадык. У меня не было оснований сомневаться в той оценке Финча, которую я услышал от Тобиаса Толлрайта. Тобиас назвал Финча полезным и энергичным человеком, но тот же Тобиас говорил мне, что Финч способен действовать только в заданном ему направлении. Было очевидно, что Финч пляшет под дудку Пэтси. Как, впрочем, то, что он не видит общей объективной картины тех затруднений, которые испытывает пивоваренный завод.

Ограниченный человек, подумал я. Физическая близорукость сочетается в нем с умственной. Подпевала в общем хоре. Такой никогда не отважится напасть первым.

А Оливер Грантчестер? Он никогда не нравился мне, а я — ему.

Громоздкий, неуклюжий, лысеющий, он стоял с мрачным видом. С давних пор нанятый Айвэном в качестве адвоката, Грантчестер настолько подпал под влияние Пэтси, что ко мне всегда относился подозрительно, недоверчиво и придирчиво.

Айвэн вяло спросил меня:

— Мог ли ты сделать для завода больше, чем сделал, Александр?

— Завод у меня уже в печенках, — сказал я. — Айвэн, пусть Пэтси делает с кредиторами, что хочет. Она как пить дать погубит все дело и лишится своего наследства. Мне-то что? Завод ваш. Он спасен. Отдельные проблемы в основном решены, но вы можете в один миг все поставить с ног на голову

— Я художник и хочу вернуться к своим занятиям. И как говорится, всем горячий привет и не поминайте лихом.

— Александр... — жалобно произнес Айвэн.

— Ради вас, — сказал я Айвэну, — я уже рисковал и рискну снова, я сколько мог старался ради сохранения вашего доброго имени. Из-за той чаши, которую вы передали мне, — тут я взглянул на Пэт-си и Сэртиса, ставших в этот миг похожими на изваяния, — я подвергся нападению и физическому насилию. С меня довольно. Я на все готов ради матери, но большего сделать уже не могу. Поступайте, как знаете, Айвэн, но на меня впредь не рассчитывайте.

— Ах, нет, прошу тебя, Александр, — еле слышно сказала моя мать.

На Айвэна было жалко смотреть. Он, казалось, напряжен до изнурения.

Грантчестер важным тоном произнес:

— Айвэн сказал, что дал вам на хранение приписку к своему завещанию. Теперь он считает, что это была ошибка с его стороны, поэтому прошу вас вернуть указанный документ.

Настала выжидательная тишина, кончившаяся тем, что я сказал:

— Айвэн?

Взгляд Айвэна был обращен куда-то вбок. Я понял, как трудно ему взглянуть мне в лицо. Его вера в меня означала предательство в отношении собственной дочери. Я не имел морального права толкать его на такое вероломство, даже если бы мог.

— Я отдам вам этот документ, — сказал я, снимая тяжкий груз с души Айвэна. — Он в моей комнате.

Я пошел к себе, забрал запечатанный конверт и, вернувшись, вручил его Айвэну. — Я возьму конверт, — внушительно заявил Грантчестер, но Айвэн положил конверт к себе на колени и скрестил на нем кисти рук.

— Нет, Оливер, — сказал он, — я оставлю его у себя.

— Но...

— Тогда я в любой момент смогу уничтожить этот документ, если переменю свое решение.

Без всякой задней мысли я улыбнулся и сказал Айвэну, что иду к себе и, если понадоблюсь, то буду там еще час или два.

— Не понадобитесь, — злобно прошипел Сэр-тис. — Ни Айвэну, ни кому бы то ни было из нас.

Мне оставалось лишь пожать плечами. Уходя, я перехватил умоляющий взгляд матери и отрицательно покачал головой. В своей комнате я подошел к окну и, глядя в него, ждал сам не знаю чего.

В кабинете у Айвэна продолжали шуметь, потом гул накаленных гневом голосов прокатился по лестнице и, наконец, исчез где-то у самого выхода из дома. Когда все стихло, я вышел из своей комнаты на лестницу, на нижней площадке которой увидел Айвэна. Жестом руки он пригласил меня в свой кабинет, и я последовал туда за ним и сел на свое всегдашнее место.

Моя мать, показавшаяся мне такой же измученной и больной, как и ее муж, встала возле Айвэна и прикоснулась к нему, словно стремясь придать ему сил.

— Что ты имел в виду, когда сказал, что с тебя довольно? — спросил Айвэн.

Я ответил вопросом на вопрос:

— Вы отменили мои полномочия доверенного лица?

— Я... я... не знаю, что мне делать.

— Нет, не отменил, — сказала мне мать. — Айвэн, скажи Александру сам, все скажи, упроси его продолжать действовать от твоего имени. Не оставляй.

Последние слова матери относились ко мне. Только что я клялся, что на все готов ради матери и сделаю для нее все, чего она захочет. А она хочет такой малости: чтоб я остался и сносил пустячные обиды и оскорбления. Мне показалось, что я весь сморщился внутри от несогласия с матерью.

— Как понимать, что ты будто бы подвергся нападению и физическому насилию? — спросил Айвэн. — Что ты имел в виду?

— Синяк вокруг глаза на прошлой неделе...

Айвэн нахмурился:

— Кейт Роббистон говорил, что твое самочувствие оставляет желать лучшего.

Пришлось рассказать Айвэну о «навестивших» меня грабителях.

— Но мне не хотелось волновать вас, вы были нездоровы... Вот я и не сказал вам тогда ничего.

— О Боже, — простонал Айвэн, — сколько неприятностей из-за меня!

— Ничего непоправимого не случилось, — утешил я Айвэна.

Возле меня на серебряном подносе стояли стаканы. В два из них я налил бренди и протянул один стакан Айвэну, а другой — матери. Оба они без возражений выпили это бренди, как если бы я дал им лекарство.

— Оставьте только все как есть, — сказал я Айвэну, — и завод за три года выпутается из долгов. Некоторые из условий, выдвинутых кредиторами, жестки, я знаю. Но иначе и быть не может. Долги Действительно велики. Миссис Морден сделала все возможное, но она говорит, что будущее завода в очень большой мере зависит от усилий вашего нынешнего главного технолога и от энергии Десмонда Финча. Десмонд Финч не хватает звезд с неба, но что бы я о нем ни думал, никто лучше, чем он, не справится с делом, следуя вашим указаниям. Вот то, что вы должны делать, Айвэн. Возвращайтесь на завод и отдавайте приказания Десмонду.

Мой отчим решительно кивнул, соглашаясь со мной. Интересно, надолго ли хватит ему решимости, подумал я, чувствуя легкое раздражение и тревогу.

Зазвонил телефон. Айвэн жестами дал мне понять, чтобы я взял трубку, что я и сделал.

В трубке зазвучал голос уверенного в себе человека:

— Говорит констебль из полиции Лестершира Томпсон. Не могли бы вы пригласить к телефону сэра Айвэна Вестеринга?

Айвэн, конечно, предпочел бы, чтобы вместо него говорил я. Сэр Айвэн, объяснил я констеблю Томпсону, поправляется после сердечного приступа и говорить от его имени буду я, Александр Кин-лох.

— А какое отношение вы имеете к сэру Айвэну, мистер Кинлох?

— Я его сын.

Что ж, отчасти так оно и было.

После небольшой паузы в трубке зазвучал уже другой голос, такой же бодрый, как и у Томпсона. Говоривший назвался старшим инспектором по уголовным делам Рейнольдсом.

— А в чем дело? — спросил я.

Рейнольде, в свою очередь, спросил, не знает ли сэр Айвэн человека по имени Норман Кворн.

— Да, знает, — сказал я и без особого интереса выслушал казенные объяснения, произнесенные Рейнольдсом. Лестерширская полиция уже две недели предпринимает усилия по опознанию тела, которое теперь есть все основания считать телом мистера Нормана Кворна. Старший инспектор хотел, чтобы сэр Айвэн Вестеринг как лицо, бывшее на протяжении многих лет работодателем мистера Нормана Кворна, помог опознать покойного. Согласится ли на это сэр Айвэн Вестеринг или нет?

Приглушив голос, я спросил Рейнольдса:

— А есть ли у опознаваемого какие-нибудь родственники?

— Только сестра, сэр, но она... в трансе. Тело частично уже разложилось. Сестра мистера Кворна назвала нам имя сэра Айвэна, и мы были бы весьма признательны, сэр...

— Он не совсем здоров, — сказал я.

— В таком случае, может быть, вы согласитесь?...

— Я не знал Нормана Кворна лично, — сказал я и, немного подумав, добавил: — Мне надо поговорить с отцом. Назовите мне номер вашего телефона.

Рейнольде продиктовал мне цифры, которые я по привычке записал на дне коробки с салфетками.

— Готово, — известил я Рейнольдса. — Через пять минут я позвоню вам.

Стараясь говорить как можно более равнодушным тоном, я сообщил Айвэну только что услышанную новость.

— Норман! — не веря своим ушам, воскликнул Айвэн. — Он мертв!

~ В этом полиция как раз и хочет убедиться. Они просят, чтобы вы приехали на опознание.

— Я поеду с тобой, — сказала Айвэну моя мать. Я позвонил старшему инспектору и сказал, что мы можем приехать к нему. Он объяснил, как найти их, а я записал его объяснения все на том же дне коробки с салфетками.

В Лестершир мы поехали на машине Айвэна, 'веденной из подземного гаража. Нас было четверо: Айвэн и моя мать, сидевшие сзади, Вильфред севший спереди с коробкой сердечных лекарств на коленях, и я. Вильфред подсказывал мне, куда ехать, руководствуясь записями, которые я сделал со слов Рейнольдса. К месту назначения мы прибыли вскоре после полудня и остановились перед безликим зданием, в котором находились морг и различные судебно-медицинские лаборатории.

Старший инспектор лично встретил нас и пожал руки Айвэну, моей матери и мне. Присутствие Вильфреда с лекарствами насторожило Рейнольдса, выражение лица у старшего инспектора сделалось озабоченным. В костюме и при галстуке Айвэн казался еще более бледным, чем в домашнем халате.

Внутри здания, в приемном помещении, служившем комнатой ожидания, рыдала какая-то крупная женщина и такая же крупная женщина в полицейской форме утешала ее. Старший инспектор сказал, чтобы мы оставались здесь и ждали, пока они с Айвэном осмотрят тело предполагаемого Нормана Кворна, но Айвэн схватил меня за руку и ни за что не хотел уходить без меня. Пожав плечами, старший инспектор согласился, чтобы я шел вместе с ним и Айвэном.

Мы надели халаты, перчатки, тканевые бахилы поверх обуви и маски, закрывавшие нос и рот. Такие меры предосторожности наводили на мысль, что мертвые чем-то могут заразить живых.

Раньше мне никогда не доводилось бывать в таком месте, но то, что я увидел здесь, было удивительно знакомо мне по фильмам. Пройдя по коридору, мы вошли в комнату, стены которой были выкрашены белой краской. Здесь было очень чисто, горел яркий свет. Пахло дезинфекцией. Нельзя сказать, чтобы запах этот был так уж неприятен. В центре на высоком столе под белой простыней лежало минное тело — покойник.

Я чувствовал, как дрожит рука Айвэна, крепко сжимавшая мой локоть, но отчим справился с волнением и заставил себя спокойно взглянуть на белое лицо, открывшееся, когда служащий морга сдвинул простыню.

— Да, это Норман, — без колебаний произнес

Айвэн.

— Норман Кворн?

— Да, инспектор. Это Норман Кворн.

— Благодарю вас, сэр.

— Отчего он умер? — спросил я.

Возникла пауза. Полицейский инспектор и служащий морга обменялись взглядами, значения которых я не сумел расшифровать, и инспектор Рейнольде внимательно посмотрел на Айвэна, оценивая его физическое состояние, а потом — на меня и принял решение.

— Я отведу вас обратно к вашей жене, сэр, — сказал инспектор Айвэну, предлагая свою помощь вместо моей, а меня деликатно оставляя здесь, чтобы я один мог выслушать ответ на свой вопрос.

Служащий морга первым делом сказал мне, что он — патологоанатом.

— Сочувствую, нелегкая работенка, — сказал я.

— Не труднее прочих. — Он небрежным движением опустил книзу маску, открыв свое молодое лицо, спокойное, деловитое, выражающее уверенность этого человека в своих знаниях.

— Так... отчего он умер? — повторил я свой вопрос.

— Точно мы этого не знаем. — Он пожал плечами — Трудно указать вполне определенные причины смерти. В него не стреляли, и колотых ран на теле нет, отсутствуют повреждения черепа, а также признаки удушения или отравления. Следов насильственной смерти тоже не обнаружено. Он умер примерно две недели назад, и труп его был обнаружен почти сразу после наступления смерти, но не в том месте, где смерть наступила. Его нашли на помойке. Кто-то перенес его туда уже мертвого.

— А может, он умер от какой-то болезни? Инфаркт, инсульт, воспаление легких?

— Более вероятны первые две из названных вами причин, хотя со всей определенностью мы утверждать этого не можем. Тут есть одно из ряда вон выходящее обстоятельство... — Патологоанатом не сразу решился продолжать. — Когда мы показали тело Нормана Кворна его сестре, она упала в обморок.

— Я не его сестра.

— Нет, разумеется.

Он стянул с трупа простыню, открыв тело Нормана Кворна до пояса, и показал на темные пятна разложения и на следы попыток устранить глубокие надрезы post morfem. Неудивительно, подумал я, что сестра Нормана Кворна упала в обморок, и заставил себя надеяться, что со мной такого не случится.

— Взгляните на его спину, — сказал патологоанатом и, крепко взявшись руками в перчатках за плечи трупа, наполовину перевернул его.

Я увидел, наверное, дюжину, если не больше, отметин, более темных, чем начавшее разлагаться вокруг них мясо, и белые пятна на этом фоне.

Патологоанатом вернул тело в прежнее положение.

— Видите эти белые пятна? Это ребра. Меня начало тошнить, я сделал глотательное движение.

— А вон те более темные отметины — это ожоги. Ожоги? — удивился я.

— Да. Кожа и мясо сожжены в нескольких местах ребер. Он, надо полагать, упал на что-то очень горячее, когда умер. Что-то вроде каминной решетки или электропроводки. Иногда на трупах бывают ужасные ожоги. Это один из таких случаев. Вы что-то хотите сказать?

Все, чего мне сейчас хотелось, — так это поскорее выбраться из морга.

— На нем была нейлоновая рубашка, — продолжал словоохотливый патологоанатом, — в подкладке и ткани его пиджака найдены синтетические волокна. Они в определенной мере усилили ожоги.

Только бы меня не вырвало, подумал я и вслух сказал:

— А мог он умереть от этого?

— Не думаю. Как вы, наверное, заметили, ожоги распространились лишь от лопаток до поясницы. Это серьезные локальные ожоги, но не смертельные. Во всяком случае, так мне кажется. Весьма вероятно, они образовались уже после наступления смерти или в то же время, когда она наступила. По моим предположениям, у него случился удар, он потерял сознание, упал на что-то горячее и умер. Могло быть скорее всего так.

— О!

— Но как бы там ни было, — удовлетворенно сказал патологоанатом, — теперь, когда труп опознан, можно вести следствие. Вывод, который сделал следователь по делам о насильственной или внезапной смерти, гласит: «Причина смерти неизвестна», теперь беднягу можно похоронить достойным образом. Откровенно говоря, я был бы рад, если бы его поскорее забрали отсюда.

Я ощутил громадное облегчение, когда наконец вышел из морга и, сняв защитную одежду, присоединился к Айвэну, матери и Вильфреду, дожидавшимся меня в приемном помещении.

— Не могли бы вы сказать нам, — обратился я к старшему инспектору, — где именно вы нашли тело мистера Кворна?

Вместо того чтобы сразу ответить на вопрос старший инспектор объяснил нам, что все еще тихо всхлипывающая женщина — сестра Нормана Кворна. Моя мать сменила женщину в полицейской форме в роли утешительницы, хотя, будучи верна себе, казалось, вместо обычных в таких случаях ласковых слов, вот-вот скажет: «Возьмите себя в руки».

— Мистера Кворна нашли муниципальные рабочие, — как бы неофициально, в тоне светской беседы сообщил нам старший инспектор. — Они пришли убирать гниющий мусор на ферме, когда оттуда уезжала группа туристов. Мы подробно расспрашивали этих туристов на месте их следующей остановки, но абсолютно безрезультатно. Только зря потеряли время. Туристы утверждали, что в их группе вес были гораздо моложе, чем умерший человек. Они, правда, не видели его, но мы им сказали, что неопознанный покойник был пожилым человеком.

— Ему было шестьдесят пять, — всхлипнула сестра Нормана Кворна.

— Туристы обычно готовят пищу на самодельных мангалах. Ставят их на кирпичи, и поверх мангалов кладут металлические прутья. Есть основания предполагать, что мистер Кворн, возможно, упал спиной на такие прутья. Однако ни один из обычных мангалов не соответствует ожогам на теле мистера Кворна, но все это не очень убедительно. Ничего подозрительного. Теперь, когда вы опознали него мы можем закрыть дело. Весьма сожалею, но не всегда удается определить, что и как произошло, если не всплывут какие-то новые факты...

Он так и не довел эту мысль до конца. Ни Айвэн, ни моя мать не сказали ему, что вместе с бедолагой Кворном исчезли деньги пивоваренного завода. Промолчал и я. Говорить об этом или нет — решать было Айвэну.

На обратном пути в Лондон мы из-за присутствия Вильфреда молчали, но вечером не могли говорить ни о чем другом, кроме как о смерти Нормана Кворна.

Айвэн был склонен радоваться тому, что его финансовый директор в конечном счете не сбежал с деньгами завода.

— Мы были не правы, осуждая его, — горестно сказал Айвэн. — Мой бедный старый друг...

— Ваш бедный старый друг, — возразил я Айвэну, жалея, что разрушаю его иллюзии, — вне всякого сомнения, осуществил мошеннический трансферт денег завода. Я своими глазами видел копии, кажется, шести документов об изъятии огромных сумм. Кворн проделал эти операции перед самым своим исчезновением. Боюсь, что таким путем он переправил все деньги в место назначения, до сих пор остающееся неизвестным.

— Но ведь он не сбежал!

— Нет. Он умер. Только умер он не на помойке. Кто-то притащил его туда. Но где бы ни настигла Кворна смерть, этот кто-то никому не сообщил о ней. Он лишь перенес тело Кворна на свалку.

Айвэн не знал, чему верить и что думать, и, как обычно, бросался из одной крайности в другую, но главным его желанием было, как и прежде, не предать гласности убытки пивоваренного завода. Умерли Норман Кворн или жив и прохлаждается где-то вэкзотических краях — какая разница? Хищениеслучилось, и необходимо любой ценой утаивать этот факт.

— Но разве вам все равно, кто это сделал, кто перенес тело Кворна на свалку? — спросил я Айвэна. — И где умер Кворн, вы тоже не хотите узнать?

— Какое это имеет значение? Известно ли тебе что Норман был гомосексуалистом? — Айвэн заметил мое удивление. — Хотя откуда же? Он всегда был очень скрытен... Но, предположим, он умер там, где кому-то мешал... Ты понимаешь, что я имею в виду?

Я понял.

— И ни заводу, ни Норману не принесет пользы выяснение его сексуальной ориентации или раскрытие совершенного Норманом хищения, — поддержала Айвэна моя мать.

Поразительно, подумал я, мой чопорный отчим столь терпим к гомосексуализму. Но моя мать, которая в конечном счете лучше знала Айвэна, чем я, совершенно не удивлялась. «У Айвэна целая куча друзей подобного рода, — сказала она мне немного позднее и добавила: — Очень милые люди, отличная компания».

— Если бы мы сообщили полиции, что Норман украл деньги и был гомосексуалистом, способствовало бы это соглашению с кредиторами? — спросил меня Айвэн.

— Не знаю. Кредиторам известно, что он украл деньги. Это не помешало им подписать соглашения.

— Ну так чего же еще?

— Но они убеждены, что он скрылся за пределами Англии. Они думают, что он жив и что деньги при нем... А это не так.

— Вот как? Так где же деньги?

Последовало долгое молчание.

В десять вечера Айвэн сказал, что нам необходимо посоветоваться еще с одним человеком.

— Да, — согласился я. — Но с кем?

— Может быть... с Оливером?

— Оливер спросит вас, что думаю обо всем этом и непременно выскажет мнение, противоположное моему, — возразил я Айвэну, хотя и не очень настойчиво.

— Но он сведущ в законах!

Я всегда заботился о том, чтобы не уронить Пэтси в глазах ее отца. Оливер был человеком Пэтси, как и Десмонд Финч.

— Как относилась Пэтси к Норману Кворну? — спросил я.

— Он не нравился ей. Вечно чем-то огорчен, вечно какой-то унылый, так она считала. Почему ты спросил меня об этом?

— Что, по ее мнению, должны сейчас делать вы? Айвэн не знал, что ответить.

В полночь он решил — как истинный член своего законопослушного Жокейского Клуба, — что мне надлежит выяснить у Маргарет Морден, не изменится ли позиция кредиторов в связи со смертью Нормана Кворна, и что я, а не он, Айвэн, должен сообщить старшему полицейскому инспектору Рейнольдсу, что опознанный Норман Кворн был, вероятно, растратчиком, намеревавшимся сбежать от ответственности за пределы страны.

— Вероятно? — унылым эхом откликнулся я.

— Точно мы этого не знаем.

Я подумал, что к утру Айвэн, может статься, еще Менит свое мнение, но оказалось, что моя крот-мать укрепила его в принятом решении, согласившись с ним. И в девять утра Айвэн, снова облаченный в домашний халат и шлепанцы, велел позвонить в Лестершир.

Возникла маленькая заминка. Номер телефона тамошней полиции был записан на донышке коробки из-под салфеток, которая осталась в машине. Пришлось мне тащиться в гараж, чтобы вернуть коробку оттуда. Но вот, наконец, я дозвонился до необходимого уха.

— Можете рассказать мне обо всем по телефону, — сказал Рейнольде, когда я высказал просьбу принять меня лично.

— Лучше, если это будет не телефонный разговор.

— Я освобожусь в полдень.

— Я приеду к вам. Куда?

— Помните, как проехать к моргу? Приезжайте туда. Мне это по дороге домой.

Я чудом — в последний момент — удержался от замечания, что морг у каждого по дороге домой. И еще я изловчился застать Маргарет в ее офисе, когда она уже собралась уходить.

— Сегодня суббота, — недовольно сказала она.

— Знаю.

— В таком случае надо, чтобы у вас ко мне было очень важное дело.

— Найден труп финансового директора завода «Кинг Альфред».

— Согласна, что эта новость достойна субботы, — медленно проговорила Маргарет. — Отчего он умер?

— От инсульта или инфаркта, как предполагает патологоанатом.

— Когда это случилось?

— Приблизительно тогда же, когда он исчез. Немного подумав, Маргарет сказала: — Позвоните мне в офис в понедельник. И расскажите об этом Тобиасу. Если вас больше всего беспокоит статус соглашения с кредиторами, то мое впечатление, что они своего мнения не изменят.

— Вы просто чудо! Куколка!

— Ну уж нет.

Я положил трубку телефона и в отличном настроении отравился в Лестершир.

Реакция старшего инспектора на мое сообщение не обманула ожиданий:

— Почему вы не сказали мне об этом вчера?

— Пивоваренный завод старался не предавать кражу огласке.

— На покойном был костюм, — как бы размышляя вслух, сказал старший инспектор, — рубашка, галстук, носки и ботинки. Ничем не примечательная одежда. В карманах ничего не обнаружено.

— Как же все-таки вы идентифицировали его?

— Один из наших толковых молодых констеблей как следует присмотрелся к предметам одежды. Ботинки были новые, на подошве одного оказалось название магазина и Цена. Найти магазин не составило большого труда. Он в Вонтидже. Продавцы вспомнили, кому продали эту пару башмаков. Мистер Кворн был у них постоянным клиентом. Дома мистер Кворн не появлялся уже довольно давно, но его сосед сообщил нам адрес сестры мистера Кворна.

— Четко.

— Но что он делал в Лестершире?... — Рейнольде пожал плечами. — Возможно, умер он, едва успев выйти из дверей своего дома, в саду. К его одежде пристало несколько стебельков скошенной травы. На мангале она, пожалуй, сгорела бы.

— Для туриста он был одет неподходяще.

— В то время как вы, сэр, с вашего позволения, больше похожи на туриста, — сказал инспектор, окинув меня повеселевшим взглядом.

Я с легким сердцем согласился с инспектором — То, что вы сообщили мне, будет включено впротокол, — заверил меня Рейнольде. — Никоим образом нельзя сбрасывать со счета, что люди избавляются от покойников, если те могут причинить им неудобство или беспокойство. Я ценю вашу помощь. Мое почтение сэру Айвэну, у него был такой утомленный вид.

Прошло три с половиной недели с того дня, когда у Айвэна случился сердечный приступ (и четыре недели с одним днем с тех пор, как Норман Кворн исчез вместе с деньгами). Айвэну по-прежнему был необходим покой и отдых, о котором пока что не приходилось и помышлять. Я вернулся в Лондон и остаток субботнего дня, а также воскресенье посвятил тому, чтобы поддерживать в доме спокойную обстановку. Телефон я переключил на автоответчик, едой довольствовался самой простой и готовил ее сам. Вильфреду я на все это время предоставил возможность отдохнуть, взяв на себя выполнение его обязанностей. Все было мирно и спокойно. Мои старания оправдали себя.

В понедельник я уехал поездом в Ридинг и обошел там интересующие меня офисы.

Для Тобиаса и Маргарет жизнь шла своим чередом, они уже были заняты делами новых неудачников, но уделили мне по полчаса своего времени и обогатили новой информацией.

— Старина Кворн умер! — воскликнул Тобиас. — Но где же в таком случае деньги? — Я думал, ты в состоянии разобраться в этом, — сказал я.

Тобиас окинул меня самым что ни на есть глубокомысленным взглядом, в котором угадывалась устрашающая активность.

— Я проследил его действия до Панамы... — задумчиво произнес он.

— А много остановок было до Панамы? — спросил я.

— Постой-ка. — Он повернулся к одному из трех своих компьютеров, извлек дискету из ящика с индексами и вставил ее в приемное устройство. — Начнем сначала. Трансферт от пивоваренного завода банку в Гвернси... шесть трансфертов в один день, каждый — с разных счетов завода. Похоже, он собрал всю имеющуюся в распоряжении наличность на этих шести счетах, а потом переправил деньги отдельно с каждого из них на такой же счет в Гвернси, а тамошний банк уже имел указание перевести всю сумму — несколько миллионов — в Нью-Йоркский банк, которому, в свою очередь, было дано указание перевести деньги дальше — банку в Панаме. Панамский же банк не может ответить на вопрос, куда эти деньги ушли от него.