Когда немного спустя я поднялся на террасу «Отпускника», то нашел Юнис, Линни и Уолта, сидевших в мрачном молчании за пустыми бокалами. Я плюхнулся на стул рядом с ними и спросил:

— Почему такая коллективная депрессия?

— Вы опоздали, — ответил Уолт.

— Я же просил не ждать меня к обеду. — Я поймал проходившего мимо официанта и попросил наполнить всем бокалы.

— Мы собирались создать поисковую группу, — сообщила Юнис.

— Вы обменялись информацией, — сердито сказал я и внимательно посмотрел на них.

— По-моему, это просто возмутительно, — взорвалась Линни. — Заставить меня поехать и намеренно... да, намеренно поставить вас под удар!

— Линни, прекратите, — остановил я ее. — Никакой опасности не было... Видите, я здесь. Разве не так?

— Но Уолт сказал...

— Уолту надо привести в порядок свои мозги.

Тот сверкнул глазами и сжал губы. Помолчав, он предъявил свой счет:

— Вы не сообщили мне о своем плане — специально устроить так, чтобы Оффен узнал, кто увел Крисэйлиса. И вы не сообщили мне, что Клайвы покушались на мистера Теллера.

— И вы не сказали мне, — добавила Юнис, — что пара, изображенная на заднем плане фотографии, которую Линни показала Оффену, пыталась убить вас тоже.

— Иначе вы бы не позволили Линни показать ему снимок.

— Ни за что не позволила бы, — медленно проговорила она.

— И я бы никогда не показала, — добавила Линни.

— И вы намеренно ввели меня в заблуждение, сказав, что хотите очистить Оффена от подозрений. Это была неправда!

— Ну да, неправда. Я хотел, чтобы вы вели себя с ним естественно. Но в любом случае не понимаю, почему столько шума?

— Мы подумали, — подавленно призналась Линни, — мы почти поверили... вы так долго... потому что они... что они...

— Но они не сделали этого, — улыбнулся я. — Разве это не очевидно?

— Хорошо. Но не будете ли вы любезны объяснить, — теперь уже сердито заговорила Линни, — почему вы заставили меня предать вас?

— По ряду причин. Одна из них — сделать безопаснее положение Дэйва.

— Не вижу никакой связи, — удивилась Юнис.

— Теперь Оффен знает, а через него узнают и Клайвы, что у нас есть доказательства: во-первых, брат и сестра были в Англии, и, во-вторых, они были на берегу Темзы в день, когда с Дэйвом произошел несчастный случай. Прикрывать убийство несчастным случаем можно до тех пор, пока не установлены явные мотивы убийства и не доказана связь убийц с жертвой. Мы показали им, что знаем об их мотивах и об этой связи. И теперь они должны больше всего опасаться, что Дэйва убьют, потому что подозрение прежде всего падет на них. Это внушает надежду, что по крайней мере в ближайшее время они не повторят попытки убить Дэйва.

— Вот это да! — воскликнула Линни. — Продолжайте.

— Когда Уолт и я под предлогом осмотра противопожарных средств приехали утром на ферму Орфей, Оффена это не встревожило. Конечно, он не знал, кто я. Это было еще до того, как вы показали ему фотографии. Он вообще не проявил никакого беспокойства, когда к нему заявились два незнакомца и стали осматривать конюшни. Он даже не затруднил себя проверкой наших документов. Никакого волнения, которое естественно было бы ожидать от человека, недавно укравшего лошадь (а ее только что увели у него) и имеющего в конюшне еще двух украденных лошадей. Мне это не понравилось. В этом чувствовалось что-то неправильное.

— У него нет этих лошадей, — с облегчением вздохнула Юнис. — Уверена, что ваше предположение ошибочно. Кэлхем Джеймс Оффен не стал бы воровать лошадей. Я имею в виду, что для этого он слишком респектабельный человек.

Мы с Уолтом переглянулись, для нас такое утверждение звучало шуткой. Респектабельность — лучшее в мире прикрытие для любого мошенничества. Мошенничество вряд ли существовало бы, если бы не было респектабельности.

— Поэтому, — продолжал я, — у меня возникла мысль, что было бы полезно дать ему знать, что я особенно заинтересован в Мувимейкере и Сентигрейде и что я не представитель страховой компании, обеспокоенный противопожарными мерами, а тот человек, из-за которого он потерял Крисэйлиса. Когда я приехал после того, как вы, Юнис и Линни, уже побывали у него, он по-прежнему не тревожился. Напротив, его забавляла ситуация. Ему было очень смешно, потому что он считал, будто я думаю, что одурачил его. Я задал ему несколько вопросов, касавшихся мер охраны и защиты Мувимейкера и Сентигрейда, и его это совершенно не взволновало. Итак, — я немного помолчал, — сейчас абсолютно ясно, что две лошади, находящиеся в его конюшне и называемые Мувимейкер и Сентигрейд, действительно Мувимейкер и Сентигрейд, как он и говорит. Его не встревожили незнакомцы, которые пытались сунуть нос в чужие дела, и его не встревожил я, делающий неуклюжие приготовления, чтобы украсть их. Он уверен, что в любом суде докажет, будто эти лошади именно те, каких он когда-то купил. Если я попытаюсь украсть их, он устроит засаду и, несомненно, доставит мне большие неприятности, которые послужат ему небольшой моральной компенсацией за потерю Крисэйлиса.

Уолт кивнул.

— На мой взгляд, все это доказывает, что вы не туда смотрите, — сдержанно проговорила Юнис. — Он не взволнован, потому что не чувствует себя виновным.

— Вам он понравился?

— Да, он был чертовски любезен.

— По-моему, тоже, — кивнула Линни.

— Что он сказал, когда вы показали ему фотографии?

— Сначала только взглянул. А потом взял их и подошел к окну. Он спросил, кто делал их, где и когда. Я рассказала ему о том дне на реке, о вас, о Дэйве и о том, как вы проплыли под створом.

Уголком глаза я увидел, что Юнис улыбается, словно желая сказать: «Я же вам говорила».

— Он сказал что-то одобрительное о вас. А я объяснила, что вы приехали в Америку, чтобы найти Крисэйлиса, и нашли его.

— Оффен спросил, где вы его нашли, — вступила Юнис, — но мы не знали. Потом я добавила, что сейчас вы пытаетесь найти Оликса, и это определенно не взволновало его. Так что я уверена, вы ошибаетесь в нем.

Я улыбнулся. Она не хотела, чтобы лошадь нашлась, и как союзник была так же надежна, как тонкий лед в жаркий день. Я не собирался ничего говорить ей в будущем, чтобы мои слова не попали прямиком к Оффену. Как и большинство законопослушных граждан, она не понимала, что преступник не любит демонстрировать себя, а обаятельные светские манеры прекрасно соседствуют с мошенничеством и убийством. «Такой милый человек, — удивленно говорят соседи, когда у мистера Смита в саду находят в колодце удушенных леди. — Всегда такой вежливый».

Юнис, подталкиваемая полуосознанным желанием считать Оффена честным человеком, у которого не должно быть Оликса, может рассказать ему что-нибудь, не представляя, что любезный сосед способен быть убийцей. И, кроме того, она может что-нибудь рассказать ему, побуждаемая тем же импульсом, который заставил ее направить на меня пистолет.

— Давайте пообедаем, — предложил я.

Юнис и Линни отправились переодеваться. Уолт задумчиво посмотрел на меня, потом вопросительно вскинул брови.

— Я поставил «жучок» под его стол, в двух футах от телефона, — кивнул я. — Я опоздал потому, что слушал его разговор. Он позвонил Йоле и сообщил о моем визите, и больше ничего. Но я спрятал приемник недалеко и потом поеду послушаю.

— Вы считаете, что эти две лошади и в самом деле Мувимейкер и Сентигрейд?

— Определенно. Вспомните, он купил их. Открыто. На торгах чистокровных лошадей. И очевидно, сохранил их. По-моему, он никогда не был уверен, что кто-нибудь из бывших владельцев не нанесет ему визита. У этих лошадей должна быть татуировка, идентификационный номер во рту. Его выкалывают, когда лошадь первый раз принимает участие в скачках. У тех жеребцов вы ведь видели этот номер, не правда ли? И совершенно легко установить, что это именно те лошади, которых он купил на торгах.

— Вы не думаете, что миссис Теллер права и у него никогда не было ни Шоумена, ни Оликса?

— Я дам вам послушать его разговор с Йолой. Он предусмотрительно увез этих двух жеребцов с фермы Орфей, когда мы забрали Крисэйлиса. И он ждал нашего утреннего визита. Боюсь, что на Кэлхема Джеймса в полиции нет досье. Уолт, вы рассказали Юнис и Линни какие-нибудь детали наших приключений в Тетоне?

— Я сердился на вас, — смущенно проговорил Уолт.

— Что конкретно вы сказали им?

— Немного. Я пришел в ужас от того, что Линни показала Оффену фотографию с Клайвами, а когда миссис Теллер сказала, что так запланировали вы, я решил, что вы спятили. Ведь эта парочка уже однажды пыталась убить вас.

— И вы рассказали им как?

Он кивнул, избегая моего взгляда.

— Вы говорили им о «жучках» и о приемнике?

— Нет.

— Это важно, Уолт.

— Я не упомянул про них. — Он посмотрел мне в глаза.

Я облегченно вздохнул.

— А насчет нашей горной прогулки?

— Никаких деталей.

— Место?

— Уверен, что не называл Тетон.

Пока ничего опасного он не выболтал.

— Что вы говорили им о Шоумене и Оликсе?

— Я рассказал, что вы работали с племенными книгами, и получается, что эти лошади должны быть у Оффена.

— Вы произносили слова «дядя Бак»?

— Я забыл об этом имени, — покачал он головой.

— Уолт, миссис Теллер так же не хочет, чтобы мы нашли Оликса, как не хотела, чтобы нашелся Крисэйлис. — Я вздохнул. — Давайте не доверять благосостояние нации индейцам, раз они нас недолюбливают.

Он чуть покраснел и сжал губы. Вскоре вернулись Юнис и Линни. И хотя мы обедали вчетвером, обед превратился в молчаливое, напряженное, почти враждебное мероприятие.

После кофе Уолт поднялся ко мне в номер посовещаться.

— Как мы найдем лошадей? — спросил он, устраиваясь в единственном кресле.

— В некотором смысле Оффен заставляет нас сделать ему подарок. Допустим, мы пошлем кучу адвокатов, чтобы идентифицировать Мувимейкера и Сентигрейда. Все они подтвердят, что те жеребцы, которых показывал нам Оффен, фактически и есть Мувимей-кер и Сентигрейд. Более того, он будет всячески стремиться провести идентификацию: после нее он может еще увереннее продолжать бизнес с двумя другими. А мы тем временем устроим маленький трюк — уведем Оликса и Шоумена и начнем опознавать их уже на своих основаниях. И если установят, что два жеребца и есть Оликс и Шоумен, Оффен уже ничего сделать не сможет.

— У меня два возражения, — сказал Уолт. — Мы не знаем, где Оликс и Шоумен. И, если мы найдем их, почему бы не пригласить адвокатов и не начать действовать законным путем? Почему нужно отбирать их у жуликов таким опасным способом?

— Та же картина, что и с Крисэйлисом, — пояснил я. — При первом же признаке настоящей опасности они пристрелят жеребцов. Нет ничего незаконного в том, чтобы убить лошадь и продать ее тушу производителям пищи для собак. И мертвую лошадь опознать гораздо труднее. Я бы даже сказал, невозможно для того уровня надежности опознания, какой нам нужен.

— Даже если нам удастся увести Оликса и Шоумена и стопроцентно опознать их и все пройдет гладко, Оффен по-прежнему будет получать колоссальные гонорары за племенных жеребцов, потому что мы никогда не сумеем доказать, что все жеребята от Мувимейкера за последние десять лет на самом деле произведены Шоуменом...

— Мы займемся этим, когда справимся с остальным, — улыбнулся я.

— Значит, готовимся к бою, — скучным голосом произнес Уолт. — И когда, черт возьми, начнем?

Я уселся на подоконник и выглянул в окно. Прямо внизу залитая светом автомобильная стоянка. Цветные фонари перед входом в отель радугой отражались на полированных капотах машин, и эта картина достижений человечества вызвала во мне глубокую меланхолию. Разумеется, я бы не хотел жить без машины или без электричества... Если бы я вообще хотел жить... Мой номер на третьем этаже. Земля слишком близко. Я знал женщину, которая прыгнула с пятого этажа и ничего не достигла. Пистолет надежнее...

— Ну? — повторил Уолт.

— Простите, — очнувшись, сказал я и обернулся к нему.

— Где мы будем искать?

— А-а... да-да.

— На ранчо?

— Весьма сомнительно, вам не кажется? Они понимают, что ранчо — первое место, о котором мы подумаем.

— Там много земли. И много лошадей, среди которых этим двум легко затеряться.

— Они вынуждены держать их в паддоке близко к дому, — покачал я головой. — Остальная часть ранчо не зря называется Скалистыми горами. Туда они не рискнут пускать племенных жеребцов из страха, что те сломают ноги. Хотя мы можем проверить и этот вариант. — Я уставился на ковер невидящим взглядом. — По-моему, с лошадьми сейчас Матт. Оффен на ферме Орфей, Йола привязана к ранчо, где надо обслуживать тридцать гостей. А где Матт?

— Действительно, где? — мрачно повторил Уолт.

— Он и Йола зимой не живут на ранчо, потому что снег делает долину недоступной. Она сказала мне, что зиму они проводят на юге... И в одном из телефонных разговоров она убеждала Оффена, что они не могут держать лошадей в местечке под названием Питтс, потому что там нет условий. Но тогда она еще не знала, что мы напали на след... Тогда еще не было острой необходимости.

— Если где-то южнее Тетона мы найдем этот Питтс, то Матт с лошадьми будет ждать нас там?

— Не совсем так, — улыбнулся я. — Это было бы слишком легко.

— Легко?! — воскликнул Уолт.

— Они должны оставлять свой зимний адрес на почте, — продолжал я. — Ведь Клайвы ведут жизнь законопослушных граждан с давним, хорошо поставленным бизнесом, что дает им очевидную поддержку со стороны закона. В Джексоне должны быть десятки людей, которые знают их зимний адрес.

— В Джексоне есть представитель «Жизненной поддержки». Утром первым делом попросим его узнать, — предложил Уолт.

— Прекрасно.

Уолт тяжело поднялся с кресла и нерешительно проговорил:

— Пойдемте ко мне. Я приготовил бутылку.

Я не был уверен, что мне хочется куда-то идти, но он неожиданно улыбнулся и этим исключил возможность отказа. Никто не оттолкнул бы руку с оливковой ветвью мира.

— С удовольствием, — ответил я.

Его улыбка стала еще шире и, пока мы шли по коридору, не сходила у него с лица. Его номер выглядел почти точной копией моего. Окно выходило на ту же самую стоянку, только под несколько другим углом. В комнате оказалось два кресла вместо одного. На подносе стояли бутылка «Олд Грандад», кувшин с водой и чистые стаканы, а на столике возле кровати — фотография в кожаной рамке. Пока Уолт доставал из холодильника в коридоре лед, я лениво рассматривал снимок. Уолт с семьей. Миловидная женщина, скромная девочка-подросток и худой мальчик лет десяти. Все четверо бодро улыбались в объектив. Уолт вернулся, когда я ставил фотографию на место.

— Очень сожалею, что сорвал пикник, — вздохнул я.

— Устроим на следующей неделе, — улыбнулся Уолт. — Полагаю, у нас впереди еще целое лето.

Мы сидели в креслах и потягивали выпивку. Не люблю виски такого сорта, но это неважно. Уолт рассказывал, что они купили дом типа ранчо и переехали в него год назад, дочка прекрасно поладила с соседскими детьми, а со здоровьем сына у них проблемы, у него ревматизм и часто поднимается температура...

— А каким вы видите свое будущее в «Жизненной поддержке»? — спросил я.

— Я поднимусь настолько высоко, насколько способен, — с удивительной честностью ответил он. — Осталась только одна ступенька, на которую я действительно хотел бы подняться, — главный следователь в отделе претензий. В будущем году я займу это место, когда человек, который там работает, уйдет на пенсию.

Он снова наполнил стаканы и, медленно потирая большим пальцем подушечки остальных пальцев, заметил, что Эми и дети просят устроить за домом бассейн и что теперь, после смерти отца Эми, возникли проблемы с ее матерью, а отец не пропускан ни одной игры в гольф, был так занят...

Мы просидели больше часа, ни разу не упомянув лошадей. Наконец он зевнул, и я заставил себя покинуть мягкое кресло, поставив на поднос третий пустой стакан. Сонным голосом он дружески пожелал мне спокойной ночи — впервые с тех пор, как мы познакомились, без всякой натянутости. Раздеваясь у себя в номере, я размышлял, долго ли будет продолжаться установившееся между нами дружелюбие. Вероятно, до очередного предложения, которое я ему сделаю. Я не знал, завидовать ли его привязанности к дому или ощущать, что она на меня давит. Но я знал, что Уолт мне нравится и как человек, и как партнер по работе.

Представитель «Жизненной поддержки» в Джексоне сообщил зимний адрес Клайвов через двадцать минут после того, как Уолт ему позвонил: 40159, Питтсвилл-бульвар, Лас-Вегас, Невада.

Я вспомнил улыбку Йолы при воспоминании о зиме. Лас-Вегас все объяснял: Йола любила играть.

— Что дальше? — спросил Уолт.

— Съезжу туда, посмотрю.

— Один? — В его голосе послышались нотки тревоги, которые я истолковал как нежелание оставаться в Санта-Барбаре с Юнис.

— Вы нужны здесь, — успокоил его я. — И не говорите Юнис, куда я поехал.

— Не скажу. — Уолт сердито взглянул на меня.

На машине, взятой напрокат, мы подъехали к окрестностям фермы Орфей. Там я показал Уолту место между трех скат, поросших диким кустарником, где спрятал радиомагнитофон. Ближайший паддок с аккуратной оградой находился всего в нескольких футах, а дом примерно в четырех ярдах. Мы достали магнитофон и остановились чуть дальше по дороге.

— Предположим, он видит нас? — Уолт наблюдал, как я перекручиваю пленку.

— Он подумает, что мы следим за жизнью на ферме, чтобы выяснить, когда лучше увести Мувимейкера. Радиомагнитофон может принимать передачи «жучка» из его кабинета с расстояния в четверть мили, но звук будет, конечно, слабее. Придется работать на системе, улавливающей колебания воздуха, а это хуже, чем на электричестве. Вы используете «жучки»?

— "Жучки"? — Он покачал головой. — Нечасто. Фотоаппарат с телескопической линзой лучше. Захватываешь симулянта, когда он разгуливает на своих парализованных ногах, за которые требует выплатить страховку. — В голосе Уолта прозвучало удовлетворение. Как и я, он был охотником до мозга костей.

Мысленно улыбаясь, я включил магнитофон. То и дело прерываемые паузами, дневные разговоры Кэлхема Джеймса заняли на пленке три четверти часа, но ничего полезного для нас в сказанном им не было. Я снова перекрутил пленку, и мы спрятали магнитофон на прежнее место. Уолт согласился приехать после заката солнца и прослушать дневной сбор.

Он отвез меня в аэропорт Лос-Анджелеса, и я успел на самолет, прибывающий в Лас-Вегас во второй половине дня. Когда мы приземлились и открылась дверь самолета, жара пустыни ударила в лицо, будто из печи. Табло на ближайшем здании оповещало население, что в тени (неужели кому-то повезло найти тень?) сорок три градуса.

Я снял номер в городском мотеле и, войдя, обнаружил, что кондиционер, включенный на полную мощность, почти не дает прохлады. Клерк, только что взявший с меня деньги за номер с кондиционером, признал, что это очень старый и малоэффективный аппарат. В июле они ожидают новые. Не вызывающий подозрений «Понтиак», который он нанял для меня, оказался чуть прохладнее. Для ориентировки я немного поездил по городу, а затем повернул на Питтсвилл-бульвар.

Дома с большими номерами растянулись на две мили и перешагнули черту города. Роскошные фасады смотрели на шоссе, а позади простиралась пустыня. С обеих сторон дома Клайвов стояли такие же здания. Не так близко, чтобы дотронуться, но слишком близко, чтобы прятать жеребцов. Как Йола и говорила, место в Питтсе было неподходящим.

Низкий белый дом с плоской крышей обрамляли ряды пальм и апельсиновых деревьев. Жалюзи и сетки от насекомых закрывали окна, и трава по обе стороны дорожки, ведущей к парадной двери, приобрела цвет засохшего печенья. Хотя хорошо политые лужайки соседей радовали глаз яркой зеленью. Я остановил машину на противоположной стороне шоссе и осмотрелся. Ни один листик не шелохнулся под беспощадным солнцем. Прошло десять минут. На улице ничего не происходило. В машине с выключенным мотором температура росла, как цены перед Рождеством. Я включил мотор и вдохнул первую струю прохлады из заработавшего кондиционера, затем поехал дальше.

Через милю от дома Клайвов шоссе кончалось, и через пустыню бежала пыльная дорога, посыпанная гравием. Я развернулся и поехал назад, размышляя над увиденным. Относительная безжизненность Питтсвилл-бульвара несколько затрудняла мой план: мимо дома Клайвов почти не было движения, а это означало, что я не могу часто приезжать сюда, не вызвав подозрений соседей. Безусловно, они приглядывали за пустовавшим летом домом, что не позволяло мне ближе осмотреть его.

Через пять домов от жилища Клайвов стоял еще один такой же — с коричневой засохшей травой по обе стороны дорожки. Надеясь, что его обитатели тоже в отъезде, я направил «Понтиак» прямо в пальмовую аллею и остановил перед парадным входом. На всякий случай приготовив страховые буклеты Уолта, полминуты я звонил в колокольчик. Никто не вышел. На улице было жарко, спокойно и тихо.

Неспешным шагом я направился по дорожке к шоссе. Оглянулся. Машину закрывали кусты, и с шоссе ее не было видно. Успокоившись, я вернулся к дому Клайвов, делая вид, будто прогулка под солнцем Невады — мое любимое занятие. К тому времени, когда я подходил к низкому белому дому, я уже знал, почему жители Невады не гуляют по шоссе. Пот высыхал на коже прежде, чем успевал превратиться в каплю.

Разведка заняла у меня час. Дом был заперт и явно пуст. Сетки на окнах надежно закреплены, а все стекла изнутри закрыты жалюзи, так что в дом не заглянуть. Двери заперты на секретные сейфовые замки. Клайвы не оставили никаких надежд случайным грабителям.

Не торопясь я обошел с акр земли позади дома. Пальмы и кусты закрывали бассейн в форме трилистника от ближайших соседей. Но с некоторых мест можно было видеть такие же бассейны позади домов, стоявших по обе стороны от дома Клайвов. Всего ярдах в шестидесяти. Возле одного из бассейнов, прикрывшись двумя полосками желтой ткани, на шезлонге неподвижно лежала женщина, напомнившая мне Юнис. По-моему, ей грозил солнечный удар, а в Южной Африке ее явно перевели бы в цветное население. Заметив ее, я принял еще более беззаботный вид, но она не шелохнулась.

Дальнюю границу земли Клайвов отмечали большие камни, покрашенные белой краской, и полоска диких кустов, растущих в пустыне. От соседей их отгораживали низкие кусты цитрусовых. Из окон открывался широкий вид на холмы и просторы пустыни. В двух милях от владений Клайвов неоновые огни казино соревновались с полуденным солнцем, а грохот игральных автоматов перекрывал шум уличного движения. «Интересно, — лениво подумал я, — какая часть незаконных доходов дяди Бака перетекала в карманы Матта и Йолы и потом исчезала в ненасытной пасти Лас-Вегаса?» Но гонорары племенным производителям все шли и шли, и только «Жизненная поддержка» оставалась в проигравших.

На пути в мотель я останавливался у всех супермаркетов и покупал по два трехфунтовых пакета муки в каждом.

В скобяной лавке я купил короткую лестницу, белый комбинезон, хлопчатобумажную кепку с козырьком, кисти и банку ярко-желтой быстросохнущей краски.