Испытай себя

Я протянул руку, надавил на обломки досок и тут же с опаской отполз назад.

— Что вы скажете? — спросил Дун.

— К этой дыре лучше не приближаться.

— Я так и думал.

Он повернулся к Сэму.

— Хотелось бы мне знать, сэр, когда ваш эллинг последний раз ремонтировался.

Сэм бросил на него отсутствующий взгляд.

— Когда? С какого момента прикажете считать? С Рождества Христова? — спросил он.

— Меня интересуют последние десять дней, — ехидно ответил Дун.

— Неделю назад я привез сюда штабель тикового дерева по дороге на скачки в Виндзоре, — без излишних раздумий ответил Сэм. — В четверг я участвовал в скачках в Тустере. В пятницу я полдня провел здесь. В субботу мне не повезло, я выбил палец в Чепстоу и до вторника в соревнованиях не участвовал. В воскресенье, когда я пестовал свой палец, заявились вы, а в понедельник я пролодырничал здесь. Во вторник я уже был в седле на скачках в Уорвике. Среду я провел в Эскоте, вчерашний день — в Уинкэнтоне, а сегодняшний — в Ньюбери...

Сэм замолчал и, задумавшись, добавил:

— Вечером и ночью меня здесь не было.

— В каких скачках вы участвовали днем в среду? — спросил Дун. — В Эскоте.

— В каких скачках?

— Да.

— Две мили с препятствиями. А также в забегах для учеников.

По выражению лица Дуна я понял, что это не тот ответ, которого он ожидал, тем не менее Дун достал блокнот и скрупулезно записал слова Сэма.

— Меня здесь не было, и я не угонял этот гребаный; автомобиль Гарри. Вы это имеете в виду? — до Сэма наконец дошел истинный смысл вопроса инспектора.

— На день среды мне требуется знать местонахождение очень многих людей, — витиевато ответил Дун. — За сим, джентльмены, не смею вас больше задерживать, однако следствие продолжается, и мне вновь могут потребоваться ваши услуги.

— Роспуск на каникулы? — съехидничал Сэм.

Дун никак не отреагировал на эту реплику, просто заметил, что еще не прощается с нами.

Сэм проводил меня к тому месту, где я оставил машину Тремьена. Уверенности в его походке не убавилось, однако в мыслях, как мне показалось, была явная неразбериха.

— Я люблю Гарри, — сказал он, когда мы подошли к «вольво».

— И я тоже.

— Вы думаете, что это я все подстроил?

— Вполне могли.

— Мог. Без особых затруднений. Но это не я. Он поднял на меня взгляд — за маской присущей ему самоуверенности читалась некая взволнованность.

— Если вы не убивали Анжелу Брикел, — сказал я, — то, следовательно, и не вы пытались убить Гарри. В этом не было бы никакого смысла.

— Этой глупенькой шлюшонке я не сделал ничего плохого, — Сэм тряхнул головой, как бы избавляясь от неприятных воспоминаний. — Она чересчур запала на меня, если хотите знать. Я люблю хохотушек и терпеть не могу слез и угрызений совести. Покойная Энжи все воспринимала всерьез, все считала смертельным грехом и, честно говоря, осточертела мне до бесконечности. Она хотела, чтобы я женился на ней.

Нелепость и чудовищность самой этой идеи даже как-то проявилась в тембре его голоса.

— Я сказал ей, что в мои планы входит женитьба на благородной и богатой наследнице, — продолжал Сэм, — так она чуть не выцарапала мне глаза. Чертова кошка! На нее иногда еще как находило. А уж как была слаба на передок! Бывало, ты еще и не сказал ничего, а она уже раздевается.

Я с удивлением слушал эти душевные излияния, и воображаемая мисс Брикел превращалась в моем сознании в реальную женщину. Моему мысленному взору предстала не мрачная груда костей, а человеческая личность, обуреваемая страстями и исполненная чувством вины и ответственности. Женщина с таким противоречивым характером, да вдобавок еще и беременная, несомненно нуждалась в чьей-либо поддержке. Когда же она попыталась обрести ее, этот кто-то избрал жуткий путь, чтобы избавиться от нее.

И этот кто-то, озарило меня, наверняка прекрасно знал, как быстро умерла Олимпия от рук, сомкнувшихся вокруг ее шеи.

Анжела Брикел сама спровоцировала свою смерть. Дун, как мне показалось, изначально придерживался того же мнения.

— Как она выглядела? — спросил я.

— Энжи?

— Да.

— Недурно. Каштановые волосы. Стройная фигурка, маленькие грудки, круглая попка. Она все мечтала увеличить размер груди. Я же говорил, чтобы она забыла думать об этих силиконовых добавках, — это же вредно для будущих детей. Убеждать ее в чем-либо было бесполезно, уверяю вас. К тому же она могла сутками реветь. Энжи была далеко не подарок, однако чертовски хороша в кровати.

Вот так эпитафия, подумал я. Хоть на мраморе высекай.

Сэм смотрел на разлившуюся реку и глубоко вдыхал сырой утренний воздух, будто оценивал букет вина; глядя на него, я подумал, что он в большей мере, чем я, подвержен чувствам, более непосредствен в вопросах секса и совершенно равнодушен к опасности.

— Вы собираетесь идти на это чествование Тремьена? — дружелюбно спросил он, как бы стряхнув с себя все эти неприятные мысли об убийстве.

— Да. А вы?

— Это шутка? — усмехнулся он. — Да меня пристрелят, если я там не появлюсь и не засвидетельствую свое почтение.

Сэм пожал плечами и добавил:

— В любом случае старый хрыч заслуженно получит свою награду. Он, знаете ли, совсем не плох.

— Тогда там и увидимся, — ответил я, соглашаясь с ним.

— Если я не сломаю себе шею, — сказано это было довольно легкомысленно, но я уловил в этих словах страховку от судьбы, нечто вроде скрещенных пальцев. — Следует показать этому гребаному полицейскому, где располагается основной электрощиток. Он замаскирован, и никто, кроме, меня его не найдет — не хочу, чтобы сюда шлялись по ночам и зажигали свет. От этих молодых варваров всего можно ожидать.

С этими словами он направился в сторону Дуна, который что-то писал в блокноте, затем они двинулись по тропе в сторону мастерской.

Сделав по пути необходимые закупки, я ухитрился приехать в Шеллертон без опоздания, как раз к тому времени, когда Тремьен должен был отбывать на своем «вольво» на скачки в Ньюбери. Трех скакунов он уже отправил туда в фургоне. Мэкки он забирал с собой, мне же не осталось ничего другого, как отправиться в столовую к своей недописанной первой главе.

Когда они уехали, ко мне, как это часто теперь случалось, зашла Ди-Ди, чтобы выпить кофе.

— Надеюсь, Тремьен не будет возражать, если я заберу все эти вырезки, когда поеду домой? — спросил я.

— Домой... — Ди-Ди улыбнулась. — Он не хочет, чтобы вы уезжали, разве вы этого не знаете? Он желает, чтобы вы написали всю книгу здесь. Возможно, в ближайшее время он обратится к вам с предложением, от которого вы не сможете отказаться.

— Я приехал на месяц. Он сам так сказал.

— Тогда он вас еще не знал, — Ди-Ди отхлебнула кофе. — Ему нравится, как вы занимаетесь с Гаретом.

Это рассуждение не лишено здравого смысла, подумал я, и, окажись она права, я не был уверен, какое решение принять: уехать или остаться.

Когда Ди-Ди ушла к себе в контору, я попытался взяться за перо, но никак не мог сосредоточиться. В голове вертелись мысли о ловушке на эллинге Сэма и об убийстве Анжелы Брикел: я представлял себе темно-зеленую грязную воду, заполняющую измученные легкие и несущую забвение, а также земную девушку, которую вновь позвала к себе земля, тело которой обглодали земные твари и которая превратилась в земную пыль.

В обыденном течении жизни Шеллертонхауса завелась акула, страшная, неуловимая, готовая в любой момент раскрыть свою пасть. Мне хотелось верить, что она в конечном итоге попадет в сети Дуна, но и обольщаться на этот счет не хотелось.

В полдень позвонила Фиона и сообщила, что забрала Гарри домой и он хочет меня видеть. Со вздохом сожаления, но внутренне Испытывая определенное облегчение, я отложил в сторону чистый лист бумаги, оделся и отправился в деревню.

Фиона приветствовала меня, как родного брата после долгой разлуки. Она поспешила уведомить меня, что Гарри еще не совсем в своем уме, поскольку уверяет, что помнит, как тонул. Каким образом кто-то может помнить, как он тонул?

— Полагаю, что такие вещи трудно забываются, — заметил я.

Но он же не утонул.

— Был близок к этому.

Она провела меня в розово-зеленую, обитую ситцем гостиную. Гарри, бледный, с голубыми тенями вокруг глаз, сидел в кресле, забинтованная раненая нога покоилась на мягкой скамеечке.

— Привет, — на его лице появилось подобие улыбки. — Вам известно средство от ночных кошмаров?

— Все мои кошмары происходят наяву.

— Боже милостивый, — вздохнул он. — Где правда, а где вымысел?

— Все, что вы помните, — истинная правда. — Как я утонул?

— Да.

— Значит, я не сумасшедший?

— Нет. К счастью.

— Я же говорил тебе, — обратился он к Фионе. — Я пытался не дышать, но под конец все же хлебнул воды. Не хотел, однако ничего не мог поделать.

— Никто бы не смог, — заверил я.

— Присаживайтесь, — предложила мне Фиона, целуя его в голову. — Какое счастье, что у Гарри хватило здравого смысла пригласить вас с собой на этот эллинг. Важно также то, что все в округе извинились перед нами: выразили свои соболезнования, за исключением одного мерзкого журналиста, который считает, что все это специально подстроено, чтобы ввести следствие в заблуждение и избавить Гарри от справедливого возмездия. Я хочу, чтобы Гарри подал на него в суд за клевету. Ужасная история.

— Меня нельзя тревожить, — в своей обычной мягкой манере возразил Гарри. — И Дун был очень любезен со мной! Этого вполне достаточно.

— Как нога? — спросил я.

— Паршиво. Такое ощущение, что она весит несколько тонн. Но заражения крови пока вроде бы нет. Это была явная шутка, однако Фиона ее не поняла и вновь встревожилась.

— Дорогая, — умиротворяющим голосом начал Гарри, — меня напичкали антибиотиками, сделали противостолбнячные уколы, ввели вакцину против холеры, желтой лихорадки, лихорадки Скалистых гор и плоскостопия. Все это я получил в изрядных количествах и, скорее всего, выживу. Как насчет крепкого виски?

— Нет. Алкоголь снимает действие лекарств.

— Тогда выпейте один.

Я отрицательно покачал головой.

— Возьмите Золушку на бал, — сказал Гарри.

— Что?

— Фиону на чествование Тремьена. Вы едете туда, не так ли?

Я кивнул.

— Я не оставлю тебя, — возразила Фиона.

— Ты должна поехать, любовь моя. Тремьен расстроится, если тебя не будет. Он ведь любит тебя до безумия. Джон будет тебя сопровождать, — его глаза вновь засветились былой лукавой энергией. — А свое приглашение я знаю кому отдать.

— Кому же? — поинтересовалась Фиона.

— Эрике. Моей незабвенной тетушке.

Глава 14

Премия, которую должен был получить Тремьен, была учреждена новыми владельцами целой сети недавно отреставрированных гостиниц, решившими покорить конноспортивную общественность размахом своего спонсорства. Они назначили награду для победителя в стипль-чезе и приняли активное участие в организации престижных скачек с препятствиями, уже назначенных на субботу.

Цены за заявки на участие в скачках с препятствиями были такими, что у всех причастных к конноспортивному миру глаза полезли на лоб; взволнованные же владельцы лебезили перед тренерами, поскольку конкурс, по словам Ди-Ди, ожидался феноменальный, а на ипподром предполагалось в целях безопасности допускать только участников состязаний.

Дабы как-то предварить это грандиозное мероприятие, в устраивался этот банкет с раздачей премий, причем приглашений было выписано так много, что практически каждый — желающий мог попасть на него. Обед должен был проходить на трибунах ипподрома с его практически неограниченной вместимостью. Как заметила Мэкки, все это не более чем" показуха и реклама, однако почему бы не воспользоваться случаем и не повеселиться.

Перед тем как тронуться в путь, все мы собрались в гостиной. Тремьен, хоть и претендовал на некое безразличие к одежде, выглядел, однако, к моему удивлению, очень солидно в своем смокинге: седые вьющиеся волосы, сосредоточенные сильные черты лица, излишняя грузность фигуры исчезла в результате мастерской работы портного.

Смокинг Перкина, наоборот, показался мне узковатым для его фигуры, и то, что он сидел на нем в обтяжку, скрадывало различие в габаритах отца и сына.

Появление Гарета удивило всех, и в особенности Тремьена: скрывая за маской самоуверенности свою юношескую застенчивость, он продефилировал к нам в смокинге, о существовании которого никто не ведал; выглядел он весьма изящно и представительно, значительно старше своих пятнадцати лет.

— Где ты это взял? — с недоумением спросил отец.

— Нашел в малиннике, — широко улыбнулся Гарет. — Дело вот в чем: Сэм сказал, что сейчас мы уже одного роста, а смокингов у него два. Вот он и одолжил мне один на время. Здорово?

— Просто великолепно, — с теплотой в голосе согласилась Мэкки. Сама она была одета в блестящее черное платье, отделанное бархатом. — Я смотрю, смокинг Джона выжил после падения в канаву.

Казалось, после того случая прошло много лет, а ведь на самом деле еще две недели и три дня тому назад мы боролись со стихией и выстояли, вернулись к жизни. Шеллертон стал моим обиталищем, моей реальностью. В моем сознании Шеллертон ассоциировался с залитой светом сценой, а. Чизвик — с полутемной галеркой.

— Не наклюкайтесь сегодня вечером, Джон, — обратился ко мне Тремьен. — Утром у меня есть для вас работа.

— А вы знаете, как навечно избавиться от похмелья? — в свою очередь, спросил меня Гарет.

— Как?

— Быть постоянно пьяным.

— Благодарю за совет, — рассмеялся я.

— Сейчас вы уже чувствуете себя достаточно уверенно для проездки Дрифтера, не так ли? — жизнерадостно спросил Тремьен.

— Более или менее.

— Завтра скачите на Бахромчатом. Я его совладелец, имею половинную долю. Пятилетка, в угловом деннике. Потренируйте его брать препятствия.

Должно быть, изумление очень хорошо отразилось на моем лице; я взглянул на Мэкки, увидел, что она улыбается, и все понял: они уже обсуждали этот вопрос с Тремье-ном.

— Во вторую смену. А на Дрифтере, как обычно, в первую.

— Если вы во мне уверены, то я не возражаю, — слабым голосом согласился я.

— Если вы пробудете здесь подольше, — заключил Тремьен, — и удовлетворительно выступите в скачках учеников, то я не вижу препятствий к тому, чтобы вы пересели в любительское седло. Подумайте над этим.

— Стремно, — возбужденно сказал Гарет.

— Мне кажется, ему это не нужно, — вклинился со своим замечанием Перкин, поскольку я медлил с ответом. — Ты не сможешь его заманить.

Вот оно, это предложение, от которого, по словам Ди-Ди, я не смогу отказаться. Я же предполагал, что речь будет идти о деньгах. А он тащил меня, как морковку, в захватывающий дух мир с совершенно иными измерениями.

— Скажите, что вы согласны, — начал умолять меня Гарет.

Опять начинают проявляться признаки импульсивного поведения, подумал я. К черту этот воздушный шар с гелием, обождет немного.

— Я согласен. Благодарю вас.

— На следующей неделе начну ходатайствовать о вашем допуске, — кивнул удовлетворенный и сияющий Тремьен.

Наконец мы все погрузились в «вольво» и отправились в Мэнорхаус навестить Гарри. Гарри приветствовал нас гостеприимной улыбкой на измученном лице и отнесся к искреннему поцелую Мэкки с добродушным юмором.

— Я так рада, что ты остался жив, — срывающимся от подступающих слез голосом сказала Мэкки.

Гладя ее руку, Гарри заметил, что в целом и он рад этому обстоятельству.

— Что ты чувствовал? — с любопытством спросил Перкин, разглядывая перевязанную ногу.

— Все произошло слишком быстро, чтобы я что-либо мог почувствовать, — сказал Гарри, улыбаясь уголком рта. — Хочу заметить, если бы со мной рядом не оказалось Джона, то я отошел бы в мир иной, даже не ведая об этом.

— Не говори так, — воскликнула Фиона. — Мне даже страшно думать об этом. Тремьен, вам пора ехать, иначе вы опоздаете. Мы с Джоном дождемся Эрику и отправимся вслед за вами.

Она поторопилась выпроводить их, проводила до дверей, явно опасаясь, что этот визит может утомить Гарри. В неожиданно опустевшей комнате мы остались с Гарри вдвоем, наши взгляды встретились, в глазах обоих читалась какая-то общая осведомленность.

— Вы знаете, кто это сделал? — В слабом голосе вновь зазвучали нотки отчаяния. Его напряжение бросалось в глаза.

Я покачал головой.

— Не может быть, что это подстроил кто-то из моих знакомых.

Я подумал, что в душе Гарри подразумевал несколько иную мысль: «Я не хочу, чтобы покушавшийся оказался моим знакомым».

— Меня хотели убить, черт возьми.

— Печальное заключение.

— Я не хочу гадать и подозревать. Гоню от себя эти мысли; ужасно сознавать, что кто-то ненавидит меня до такой степени. — Он сглотнул. — Раненая нога доставляет меньше страданий, чем эти мысли.

— Да, — согласился я, а затем с некоторым сомнением добавил: — Может быть, здесь дело не в ненависти. Просто ход в чьей-то игре. Как в шахматах. И этот ход оказался неудачным, не забывайте об этом. Весьма серьезные подозрения относительно вашей вины сменились уверенным предположением о вашей невиновности. Тот, кто подстроил ловушку, добился диаметрально противоположного результата. И это неплохо.

— Попытаюсь утешиться этим.

— Радуйтесь также, что вы остались живы, — кивнул я.

— Попробую, — вымученно улыбнулся Гарри. — Я попросил соседа посидеть со мной, пока вы будете на этом банкете. Что-то я стал трусоват немного.

— Вздор. Впрочем, телохранители никогда не помешают.

— Вам нужна постоянная работа?

В этот момент вернулась Фиона в белой меховой пелерине поверх красного шелкового платья. Она сказала, что ехать на этот обед совершенно не хочет, но вынуждена поддаться на уговоры мужа. Гарри уверил ее, что с ним все будет в порядке, — с минуты на минуту должен прийти его приятель, на прощание пожелал хорошо провести время и сделать приятное Тремьену в столь торжественный для него день Фиона села за руль автомобиля, близнеца машины Гарри, все еще находящейся в розыске. Рядом с ней села Эрика Антон, которая ожидала нас у западного подъезда. Когда я закрывал за ней дверцу, маститая писательница одарила меня неподражаемой улыбкой, мерцающей в ее бездонных глазах, и сообщила нам, что днем долго беседовала по телефону с Гарри.

— Он просил меня оставить вас в покое, поскольку вы спасли ему жизнь, — с ходу объявила она. — Испортил мне все удовольствие.

— Не думаю, что вы прислушаетесь к его просьбе, — весело ответил я.

С переднего сиденья до меня донеслось довольное хихиканье. Оперативная карта предстоящего сражения, по всей видимости, была уже начерчена. Начало боевых действий, вероятно, было отложено до приезда на ипподром, прихорашивания и первых тостов.

Половина конноспортивного мира собралась на этом празднестве, по случаю которого после последнего дневного забега трибуны были в срочном порядке задрапированы блестящей серебристой и черной материей — не ипподром, а какое-то эфемерное великолепие.

— Слишком театрально, — неодобрительно оценила Эрика весь этот декор.

С ней трудно было не согласиться, однако я не находил в этом ничего плохого. Такая обстановка создавала уют, поднимала настроение, способствовала разговорам — словом, всему тому, для чего люди ходят на праздничные •" w обеды. Вместо криков букмекеров "сейчас на ипподроме звучала мягкая музыка. Фиона взглянула на схему размещения гостей и предложила встретиться у столика номер шесть. Фиону и Эрику сразу же окружила толпа гостей, я же отчалил от них и стал прогуливаться. Некоторых людей я знал в лицо, большинство же были мне незнакомы. Нечто подобное ощущается, когда ты оказываешься на похоронах среди мало известных тебе родственников умершего.

Что-то слишком часто я стал задумываться о смерти.

Ко мне подошел Боб Уотсон вместе с Ингрид. Одет он был в темно-серый костюм, неброскую красоту Ингрид оттеняло светло голубое платье.

— Вы, как всегда, при хозяине, — дружелюбно заметил Боб. — Нам он тоже прислал приглашения.

— А здесь вполне недурно, — откликнулся я.

— Завтра вы проезжаете Бахромчатого, — с какой-то полувопросительной-полуутвердительной интонацией сказал Боб. — Будете тренировать его брать препятствия. Хозяин только что сообщил мне об этом.

— Да.

— С этой лошадкой вам придется попотеть, — съехидничал Боб, оглядываясь по сторонам. — Не ипподром, а какой-то египетский бордель, не так ли?

— Никогда там не был, поэтому мне трудно судить.

— Очень смешно.

Ингрид хихикнула, но смех ее под взглядом мужа тут же оборвался; чуть позже я заметил, что весь вечер она не отходила от него ни на шаг. Это можно было бы расценить как ее неуверенность в себе, однако со слов Мэкки я прекрасно помнил, что эта маленькая тихоня Ингрид держит своего мужа в узде, уж она никогда не допустила бы никаких его шашней со штучками, подобными Анжеле Брикел, и да поможет ему Бог, если он все-таки что-то с ней имел.

Сэм Ягер, никогда не упускающий случая покрасоваться перед другими, заявился в белом смокинге, отдав Гарету на время свой черный. Из-под отворотов смокинга выглядывали кружева рубашки. За его внешне самоуверенными манерами я заметил некоторую напряженность. Дун все-таки достал его своими подозрениями.

— Этот полицейский говорит, что у меня есть инструменты, что лучше меня никто не знает расположение моего обиталища, к тому же он считает, что у меня были все возможности подстроить эту ловушку; он проверил расписание тех забегов в Эскоте, в которых я участвовал, и пришел к выводу, что между первыми двумя и последним у меня вполне могло хватить времени, чтобы смотаться в Мэйденхед и угнать машину Гарри. Я сказал, что это нелогично: за каким лешим мне понадобилось бы это делать, — ведь если ловушка была подстроена мной, то в моих интересах было бы, чтобы машина Гарри оставалась там после скачек; он же записал мой ответ с таким видом, будто я во всем признался.

— Он методичен и настойчив.

— Он прислушивается к вашему мнению, — заметил Сэм. — Мы все обратили на это внимание. Не могли бы вы убедить его в том, что у меня и в мыслях этого не было?

— Я могу попробовать.

— После того как вы ушли, он созвал всех своих ищеек, — продолжал жаловаться Сэм, — и они примчались ко мне со своим снаряжением для подводных работ, крючьями и мощным магнитом. Они извлекли со дна дока кучу мусора и хлама: какую-то велосипедную раму, ржавые железки, полуразвалившиеся створки ворот... Я и не догадывался, что все это у меня валяется. Они и еще что-то нашли, но только мне не показали. Дун уверен, что все это в воду побросал я, рассчитывая, что Гарри обязательно на что-то напорется. И его действительно угораздило. Так вот я и хочу вас спросить, как вышло, что вы сами не поранились, прыгнув за ним в воду?

— Я еще в юности научился прыгать в мутную воду, когда не видно дна. Поэтому я принял меры предосторожности: очутившись в воде, я, прежде чем встать на ноги, тщательно ощупал ими дно.

— Как, черт побери, вам это удалось? — уставился он на меня.

— Прыгнуть в мутную воду? Когда ноги входят в воду, необходимо поджать колени и свернуться в клубочек. Тело превращается в своего рода поплавок. Можете когда-нибудь попробовать это сами. Кроме того, не забывайте, что под моей одеждой был воздух, который тоже помог мне " удержаться на плаву.

— Дун спросил у меня, не оставлял ли я вашей куртки и ботинок в автомобиле Гарри. Коварный подонок. Теперь я понимаю, что испытывал Гарри, находясь под подозрением. Ощущение такое, будто твое тело виток за витком обвивает удав, а затем начинает стискивать свои гребаные кольца. Что бы ты ни сказал, он все переиначивает на свой лад. А выглядит таким безобидным. Он довел меня до того, что я проиграл сегодняшний дневной заезд. Оставим наш разговор между нами. Не знаю даже, какого черта все мы вам обо всем рассказываем. Вы ведь даже не наш сосед.

— Может, именно поэтому.

— Да, вполне возможно.

Выпустив пар и излив свое негодование, он повернулся к даме средних лет, которая коснулась его плеча, видимо, тронутая всеми переживаниями, выпавшими сейчас на его долю. Тремьен как-то сказал мне, что владельцы либо обожают манеры Сэма, либо ненавидят их. Женщины его любят, мужчин примиряет с ним только его мастерство.

Нолан, стоявший в нескольких футах от нас и мрачно наблюдавший за Сэмом, решил излить на меня свою желчь.

— Я не желаю, чтобы вы постоянно наступали мне на пятки, — с нажимом заявил он. — Почему бы вам не убраться из Шеллертона?

— Я не заставлю вас долго ждать.

— Я сказал Тремьену, что будут большие неприятности, если часть моих забегов он отдаст вам.

— Ах!

— У Тремьена хватило наглости заявить, что это была моя гребаная инициатива, хотя он прекрасно знает, что это была просто долбаная трепотня. — Он уставился на меня. — Не пойму, что нашла в вас Фиона. Я говорил ей, что вы со своим смазливым личиком не что иное, как мешок с дерьмом. Вам давно уже пора дать пинка под зад. Держитесь подальше от ее лошадей, поняли?

Я догадался, что его, как и всех остальных, мутило от той удушливой атмосферы, которая сгустилась в связи с убийством Анжелы Брикел; Нолана к тому же несомненно тяготили воспоминания о недавнем судебном процессе и вынесенном обвинении — одно накладывалось на другое. У меня не было ни малейшего шанса когда-нибудь достичь тех высот в верховой езде, которые он уже давно покорил, и Нолан прекрасно знал это. Образно выражаясь, Фиона никогда не сбросила бы его с седла.

Когда Нолан удалился, на его месте моментально нарисовался Льюис, одаривший меня злобным подобием улыбки:

— Нолану вы как кость в горле, милейший.

— И не говорите.

Льюис еще не успел набраться. Так же как и его брат, он пришел на банкет один, хотя Гарри как-то упомянул разговоре, что Льюис женат, однако его затворница-жена предпочитает оставаться дома, чтобы, не видеть пьяных выходок мужа.

— Нолан привык быть в центре всеобщего внимания, а вы узурпировали его трон, — продолжал Льюис.

— Вздор.

— Фиона и Мэкки теперь уже не с него, а с вас не сводят восторженных глаз. А Тремьен, а Гарет... — Он хитро и как-то искоса взглянул на меня. — Держите свою шею подальше от рук моего братца.

— Льюис! — Абсолютное отсутствие каких-либо братских чувств поразило меня больше, чем его предостережение. — Смотрите, как бы он вам не свернул шею.

— Иногда я его ненавижу, — откровенно признался Льюис и, круто повернувшись, зашагал прочь, считая, что сказал вполне достаточно.

Гости с бокалами в руках то сходились, то расходились, менялись местами, громко приветствовали друг друга, будто не виделись годами, хотя наверняка большинство из них уже встречались на ипподроме во время дневных заездов. С лица Тремьена не сходила широкая улыбка, он с большим достоинством принимал теплые, искренние поздравления. Неожиданно ко мне угрем проскользнул Гарет:

— Он это заслужил, не так ли?

— Несомненно.

— И это заставляет задуматься.

— О чем?

— Я имею в виду, что он только отец. — Он напрягся, пытаясь выразить свою мысль более определенно. — Люди живут парами, ему же, кроме детей и друзей, не с кем разделить свою радость.

— Очень глубокое суждение, — заметил я.

— Я исчезаю. — Ему стало неловко от моего комплимента. — Во всяком случае, я за него очень рад.

Он снова куда-то юркнул, а через минуту вереница приглашенных уже направлялась в импровизированный банкетный зал, гости усаживались на не совсем удобные стулья по десять человек за один стол, в неярком свете горящих свечей листали меню и знакомились со своими случайными соседями. За столом номер шесть мне было выделено место между Мэкки и Эрикой Аптон. Они пришли раньше и уже сидели.

Казалось, Эрика — это сама неизбежность. Впрочем, я подозревал, что до моего прихода Фиона переложила несколько карточек: ее нетрудно было уговорить.

— Это я попросила предоставить мне место рядом с вами, — пояснила Эрика, будто читая мои мысли, — и сделала это, как только узнала, что вы будете сидеть за этим столом.

— Э-э... А почему, позвольте спросить?

— Неужели вы так не уверены в себе?

— Все зависит от того, кто со мной рядом.

— А сами по себе? Когда вы один?

— В пустыне уверенности хоть отбавляй, а вот наедине с карандашом и бумагой — наоборот.

— Разумно.

— А вы? — спросил я.

— На подобного рода вопросы я не отвечаю.

По ее чопорному голосу и церемонной посадке головы я понял, что уступок не будет и мне предстоят суровые испытания, нечто вроде налета тяжелых бомбардировщиков.

— Я бы мог взять вас с собой в пустыню. Она оценивающе посмотрела на меня долгим пронизывающим взглядом.

— Надеюсь, это не акколада?

— Предложение.

— Со времени нашей прежней встречи вы поднабрались храбрости.

Эрика умела, сказав свою последнюю реплику, оставить собеседника с открытым ртом и не дать ему возможности ответить. Удовлетворенная, она повернулась к Нолану, сидящему рядом с ней с другой стороны. Я заметил, что Мэкки радостно улыбается.

— Нашла коса на камень, — поздравила она меня. Я разочарованно покачал головой.

— Если бы я умел писать, как она... или скакать, как Сэм, как Нолан... если бы я хоть что-нибудь мог делать так мастерски, то был бы счастлив.

— Попробуйте себя в кулинарии, — мягко и ласково улыбнулась Мэкки.

— К черту кулинарию! Она рассмеялась:

— А я слышала, что ваш банановый пломбир обладал такой убойной силой, что Гарет даже проспал занятия.

Перкин, сидящий рядом с ней по другую руку, что-то проворчал, пытаясь привлечь внимание жены. Некоторое время я наблюдал за Тремьеном, главой нашего стола, который пользовался явной благосклонностью супруги одного из спонсоров — непрерывно болтающей и безвкусно одетой дамочки. Он, несомненно, предпочел бы ей общество Фионы, сидящей рядом с другой стороны, но положение обязывало — за награду следовало платить вежливостью. Он взглянул через стол, увидел мою улыбающуюся физиономию, прикинул, о чем я в данный момент думаю, и, подмигнув, иронически улыбнулся.