Глава 20

На следующий день пришел Рэднор, выглядевший на десять лет старше, усталый, подавленный. От его военной выправки почти ничего не осталось, под глазами и вокруг рта залегли глубокие морщины, голос был безжизненным Он вошел и с видимым огорчением уставился на мою забинтованную руку, которая обрывалась в четырех дюймах ниже локтя.

— Мне очень жаль насчет офиса, — сказал я.

— Ради бога...

— Можно его восстановить? Много разрушено?

— Сид...

— Наружные стены целы или все здание рухнуло?

— Я слишком стар, чтобы начинать все сначала, — сказал Рэднор, сдаваясь.

— Послушайте, уничтожены только кирпичи. Вам не надо начинать сначала. Агентство — это вы и ваши люди, а не здание. Все будут работать на вас с таким же успехом где угодно.

Рэднор сел в кресло, откинулся и закрыл глаза.

— Я устал, — проговорил он.

— Полагаю, вы почти не спали после того, что случилось.

— Мне семьдесят один, — вяло произнес он.

Я был искренне поражен. До нынешнего дня я считал, что ему около шестидесяти.

— Не может быть! — воскликнул я.

— Время бежит. Семьдесят один.

— Если бы я не предложил заняться Креем, ничего бы не случилось, — с раскаянием проговорил я. — Мне очень, очень жаль!

Рэднор открыл глаза и выпрямился в кресле.

— Это не ваша вина. Если и есть чья-то вина, то только моя. Если бы фотографии были у вас, вы бы не позволили Хегборну увезти их в Сибери. Я еще тогда понял, что вам не понравилось, когда я отдал их. Фотографии, попав в Сибери, стали прямой причиной взрывов. Это моя ошибка, а не ваша.

— Но вы же никак не могли предположить... — запротестовал было я.

— Я должен был предвидеть подобный поворот событий после стольких лет работы в агентстве. Думаю... наверно, я уже не способен ясно представлять... последствия. — Голос у него упал до тихого шепота. — Из-за того, что я дал Хегборну фотографии... вы потеряли руку.

— Нет, — решительно возразил я. — Нелепо упрекать себя в этом. Ради всего святого, прекратите. Ни один сотрудник агентства не позволит вам пребывать в таком настроении. Что будут делать Долли, и Джек Коупленд, и Сэмми, и Чико, и все остальные, если вы не начнете все снова?

Рэднор молчал.

— Рука у меня все равно не действовала, — продолжал я. — И если бы я уступил Крею, то не потерял бы руку. Но к вам это не имеет никакого отношения.

— Вы сумели запудрить мозги Крею. — Рэднор встал.

— Верно.

— Но мне-то вы не станете врать.

— Разумеется, не стану.

— Я вам не верю.

— А вы подумайте, со временем поверите.

— Вы не очень-то уважаете старших.

— А чего их уважать, когда они ведут себя глупо? — сухо проговорил я.

Он раздул ноздри, явно начиная злиться. Но вежливо спросил:

— А вы? Вы будете на меня работать?

— Это зависит от вас. А вдруг в следующий раз из-за меня всех нас убьют?

— Я рискну.

— Тогда ладно. Буду работать. Но мы еще не закончили с этим делом. Чико забрал негативы?

— Да. Он велел отпечатать снимки в двух экземплярах. Один комплект — для него, другой он передал для вас. Он сказал, что вы просили, но, право, не знаю...

— Вы привезли их? — в нетерпении перебил я.

— Да, они в машине. Вы уверены?

— Ради всего святого, я жду не дождусь их! — с жаром воскликнул я.

На следующий день я попросил еще несколько подушек и телефон возле кровати и заработал репутацию трудного пациента.

Этим утром агентство, втиснувшись в маленький домик Рэднора, снова начало работать. Долли позвонила мне, чтобы сказать, что у них совершеннейший ад, один телефон вместо тридцати необходимых, но, к счастью, все в приподнятом настроении, не расстраиваются из-за мелочей, в агентстве появилось новое выражение: «Холлилуйя». А теперь до свидания, потому что следующий в очереди на телефон показывает на часы, мол, ее время кончилось.

Позже из телефонной будки позвонил Чико.

— Сэмми нашел водителя цистерны, Смита, — сказал он. — Вчера Сэмми ездил к нему в Бирмингем. Теперь, когда Креи в тюрьме, Смит хочет дать показания под присягой. Он признался, что получил двести пятьдесят фунтов только за то, что вышел из кабины и, когда цистерна перевернулась, снял с нее цепи. А потом сидел на обочине дороги, стонал и жаловался, что ничего не помнит. Легкие деньги.

— Прекрасно! — сказал я.

— Но это еще не все. Изюминка в том, что у него еще целы эти деньги, он их спрятал в консервной банке и собирается сделать первый взнос на покупку дома. Он потому и соблазнился предложением Крея, что хотел купить дом. Крей сначала дал ему задаток, а окончательно расплатился десятифунтовыми купюрами, которые ты нашел в его кейсе и сфотографировал. У Смита есть один из тех банкнотов, которые на снимке. С ним он готов расстаться. Это будет вещественное доказательство. Но кто бы мог заставить его отдать остальные? Ты мог бы?

— Не думаю.

— Но все же у нас есть доказательства, что Крей причинил ипподрому злонамеренный ущерб.

— Потрясающе! А за что они задержали его сейчас?

— Ему предъявили обвинение в нанесении телесных повреждений, а остальных — в подстрекательстве и содействии.

— Значит, их приговор зависит от того, что присудят Крею.

— Если повезет.

— Но он все равно владеет двадцатью тремя процентами акций Сибери, — вздохнул я.

— Да, — хмуро подтвердил Чико.

— Что осталось от офиса? — спросил я.

— Еще идет осмотр. Наружные стены выстояли, но внутри все придется делать заново.

— Мы можем улучшить планировку, — обрадовался я, — и установить лифт.

— Конечно, можем, — снисходительно подтвердил Чико. — Впрочем, у меня есть еще одна информация, которая может заинтересовать тебя.

— Какая?

— На соседнем доме висит объявление: «Продается».

После обеда пришел Чарлз, а я как раз спал. И он, к сожалению, видел, как я просыпаюсь. Первые несколько секунд, когда возвращается сознание, всегда самые ужасные. Как обычно, я почувствовал адскую боль, а когда открыл глаза, возле кровати сидел Чарлз.

— Боже мой, Сид, тебе дают обезболивающее?

Я кивнул, все еще не вполне придя в себя.

— Но современные лекарства, по-моему... Я буду жаловаться, — продолжал Чарлз.

— Не надо.

— Но, Сид...

— Врачи делают все, что могут, уверяю вас. Не огорчайтесь так. Через несколько дней будет лучше. А пока просто скучно, вот и все... Лучше расскажите мне о Фреде.

Фред уже был в доме, когда наряд из четырех полицейских прибыл в Эйнсфорд. И всем четверым пришлось держать его, чтобы он не вырвался, да еще и вернувшийся домой Чарлз помогал.

— Большой ущерб он успел причинить до приезда полицейских? — спросил я.

— Он действовал методически и очень быстро. Все перевернул в моем столе и в маленькой гостиной. Каждый конверт, каждую папку, каждый блокнот. Он все разорвал и бросил на пол, собираясь уничтожить. Когда приехала полиция, он как раз перешел в столовую. Этот тип очень силен и сопротивлялся до последней минуты. В холле на столе нашли коробку с пластиковой взрывчаткой, а в фургоне — целый ящик. — Чарлз помолчал. — Как ты догадался, что он придет?

— Крей понял, что я сделал снимки в Эйнсфорде, но откуда он мог знать, что я увез негативы в Лондон и там отдал печатать? Я боялся, что он подумает, будто негативы обрабатывали в местной лаборатории и вы знаете, где они находятся. Ведь это вы сначала заманили его к себе.

— Когда ты выйдешь отсюда, приедешь на несколько дней в Эйнсфорд? — Чарлз лукаво улыбнулся.

— Когда-то я уже слышал такое предложение. Спасибо. Не приеду.

— Больше никаких Креев, только отдых, — пообещал Чарлз.

— Я бы очень хотел, но у меня не будет времени. Агентство дало течь. И я только что сделал со своим начальником то, что вы сделали со мной в Эйнсфорде.

— Что именно?

— Встряхнул как следует, чтобы он покончил с депрессией и начал действовать.

Судя по улыбке, Чарлз нашел это забавным.

— Вы знаете, сколько ему лет? — спросил я.

— Около семидесяти, а почему ты спрашиваешь?

— У меня и в мыслях не было, что ему семьдесят один, пока он сам не сказал сегодня, — удивленно объяснил я.

— Ты всегда думал, что я попросил его взять тебя на работу. Разве нет? — Чарлз покосился на кончик сигары. — И гарантировал твое жалованье.

Я в замешательстве смотрел на него.

— Вероятно, тебе будет интересно узнать, что дело обстояло совсем не так. Я лично его не знал, только слышал о нем. Как-то он нашел меня в клубе и спросил, не думаю ли я, что ты подходишь для работы у него. Я ответил, что, на мой взгляд, подходишь. И со временем будешь отличным работником.

— Не верю.

— Я сказал ему, что ты очень неплохо играешь в шахматы, — улыбнулся Чарлз. — И жокеем стал потому, что так сложились обстоятельства: ты был маленького роста, а твоя мать умерла. И что ты в любой профессии, вероятно, очень скоро достиг бы такого же успеха, как и на скачках. Рэднор согласился со мной и добавил, что он видел, как ты работаешь с лошадью, и сразу понял: ты именно такой парень, какой ему нужен. Тогда же он сказал мне, сколько ему лет. Ничего больше. Но мы оба поняли, что он имеет в виду.

— Я уже собирался уходить от него, — признался я. — Если бы не вы...

— О да, — саркастически произнес Чарлз. — Тебе есть за что благодарить меня. За многое.

Прежде чем он ушел, я попросил посмотреть фотографии бумаг Крея. Он изучил их одну за другой и, возвращая мне, покачал головой.

Позвонил старший инспектор Корниш и сообщил что Фред в тюрьме, а следствие закончено.

— Все три пули совпали. Когда его арестовывали, он целился в полицейских из того же револьвера. К счастью, один из них бросил в него вазу и выбил из рук револьвер, прежде чем Фред выстрелил.

— Какая глупость. Зачем он хранил револьвер после того, как застрелил из него Эндрюса?

— Просто болван. Бандиты в основной массе тупицы, иначе многие из них никогда не встали бы на путь преступления. Он не признался в этом убийстве Крею и другим, так что их нельзя привлечь за укрывательство и содействие убийце. Суссекские ребята рассказывают, что Крей просто взбесился, когда узнал об убийстве. В частности, он особенно жалел, что, когда вы были в его руках, не знал о вашем простреленном желудке.

— Слава богу, что не знал! — с чувством воскликнул я.

Смешок Корниша донесся с другого конца провода.

— Предполагалось, что Фред сам заберется в ваше агентство и поищет письмо Бринтона, но ему хотелось сходить на футбол, и он послал вместо себя Эндрюса. Фред даже не предполагал, что там будет ловушка. А револьвер он дал Эндрюсу просто для куража и не думал, что тот им воспользуется, не думал, что тот такой дурак. Но потом Эндрюс, испуганный и дрожащий, вернулся и сказал, что стрелял в вас. Тогда Фред предложил ему прогуляться в Эппинг-Форест. А там он, по его словам, случайно выстрелил в Эндрюса. Ну скажите, можно ли эту чушь подсунуть присяжным? Еще Фред говорит, что не сказал об убийстве Крею потому, что боялся его.

— Что? Фред боялся?

— По-моему, Крей произвел на него впечатление страшного человека.

— Да, это он умеет, — согласился я.

Я прочел брошюру, которую принес Чико, от корки до корки. Благодаря несчастным детям, родившимся без рук из-за того, что матери принимали талидомид, техника искусственных конечностей быстро развивалась. Когда пана полностью заживет, мне могут сделать многоцелевую руку, которая работает за счет небольших поршней, контролируемых клапанами, а управляется мускулами плеча. Кроме того, там еще есть газовый баллончик, энергией которого питаются пальцы искусственной кисти. Главное неудобство этого приспособления, насколько я понял, заключается в том, что приходится постоянно носить с собой запасной баллончик с газом, будто ты водолаз.

Многообещающим, почти фантастическим мне показалось последнее изобретение британских и русских ученых — миоэлектрическая рука. Она действует с помощью электрического тока, который дают оставшиеся мышцы руки. В брошюре бодро сообщалось, что к такой руке легко приспособиться, если ампутация сделана недавно. Чем меньшую часть конечности потерял человек, утверждал автор, тем больше у него шансов на успех. Прочитав эту фразу, я тотчас мысленно представил операционный стол и подопытную морскую свинку.

Брошюра заканчивалась победным маршем фанфар: в больнице Св. Фомы изобрели волшебную миоэлектрическую руку, которая может делать практически то же самое, что и настоящая рука, разве что на ней не растут ногти.

Руку я потерял, тут уж ничего не попишешь. Даже изуродованная и недействующая, она приносила пользу. По-моему, любая столь серьезная потеря приводит к радикальным нарушениям нервной деятельности. Мое подсознание отрицало случившийся факт: каждую ночь во сне, Целый и невредимый, я участвовал в скачках, завязывал узлы, аплодировал, делал все, что требует двух рук. Я просыпался и в отчаянии обнаруживал вместо руки культю.

В среду утром я позвонил своему бухгалтеру и спросил, когда он свободен. Несколько озадаченный неожиданным изменением планов, он ответил, что свободен в пятницу. В двух словах я объяснил, что случилось и где я нахожусь. Он сказал, что навестит меня и что небольшое путешествие и морской воздух будут ему полезны.

Едва я положил трубку, как дверь отворилась и в палату нерешительно вошли лорд Хегборн и мистер Фотертон. Я сидел на краешке кровати в темно-синем халате и шлепанцах, забинтованная рука на перевязи, подбородок свежевыбрит, волосы причесаны, от кулаков Крея на лице почти не осталось следов. Визитеры с явным облегчением отметили эти ободряющие признаки моего возвращения к жизни и, успокоившись, удобно расположились в креслах.

— Вы уже лучше себя чувствуете, Сид? — первым заговорил лорд Хегборн.

— Да, благодарю вас.

— Хорошо. Очень хорошо.

— Как прошли соревнования в субботу? — спросил я.

Они оба вроде бы удивились моему вопросу.

— Но вы же провели их? — озабоченно настаивал я.

— Конечно, — ответил Фотертон. — Сбор от проданных билетов благодаря хорошей погоде был вполне приличным.

Мистер Фотертон, высокий худой человек с вытянутым унылым лицом, все время тремя пальцами поглаживал щеку, будто сильно нервничал.

— Усыпили не только ваших патрульных, — рассказывал лорд Хегборн. — Конюхи утром проснулись совершенно одуревшими, а старик, который должен был смотреть за бойлером, спал на полу в столовой. Оксон всех их угощал пивом. Ваши люди, естественно, доверяли ему.

Я вздохнул. Ведь я и сам мог выпить с ним, поэтому у меня не было права упрекать их.

— Вчера приезжал вызванный нами инспектор, проверял состояние бойлера, — продолжал лорд Хегборн. — Впрочем, на днях предстояла и обычная регулярная проверка. Инспектор считает, что бойлер слишком стар, чтобы выдержать перемену ритма работы, и очень удачно получилось, что не вся вода в нем выкипела. Инспектор заявил, что котел взорвался бы раньше, чем через три часа. Оксон назвал время приблизительно.

— Очень мило, — заметил я.

— Я присутствовал на заседании стюардов Сибери. Они включили в расписание на следующий месяц соревнования на ипподроме. — Лорд Хегборн будто отчитывался передо мной, что он успел сделать. — Одновременно ваш друг, хозяин отеля «Сифронт», начал сбор подписей под петицией в совет города, чтобы тот выкупил акции ипподрома, потому что соревнования дают приморскому городу престиж, служат бесплатной рекламой и полезны для торговли.

— Прекрасно, — обрадовался я.

Фотертон откашлялся и неуверенно перевел взгляд с лорда Хегборна на меня.

— Обсуждался вопрос... — начал он, — и было решено спросить вас... э-э... не заинтересует ли вас предложение... стать директором-распорядителем ипподрома Сибери?

— Стать кем? — воскликнул я, чувствуя, как челюсть у меня отвисает от изумления.

— Для меня слишком большая нагрузка быть директором-распорядителем двух ипподромов сразу. — С опозданием на год Фотертон признал то, что всем было ясно с первого дня.

— Вы, можно сказать, вытащили ипподром из могилы, — вмешался лорд Хегборн с несвойственной ему решительностью. — Мы все понимаем, что это необычный шаг — предлагать должность директора-распорядителя профессиональному жокею, едва он отошел от скачек. Но стюарды Сибери единодушны в своем мнении. Они хотят, чтобы вы закончили начатую работу.

Лорд Хегборн и мистер Фотертон оказали мне исключительную честь. Я поблагодарил их и неуверенно спросил, можно ли мне подумать.

— Конечно, подумайте, — улыбнулся лорд Хегборн, — но скажите «да».

Пока они не ушли, я попросил их посмотреть фотографии. Они тщательно изучили каждый снимок, но никаких комментариев у них не было.

На следующий день после обеда меня навестила Занна Мартин и принесла огромные, нежно пахнущие бронзовые хризантемы — преобразившаяся Занна Мартин в прекрасно сшитом темно-зеленом твидовом костюме и в туфлях, которые она выбрала скорее из-за красоты, а не из удобства. Она переменила прическу, волосы стали чуть короче и локонами спускались ей на щеку. Она даже попудрилась, чуть подкрасила губы и подправила форму бровей. Шрамы были все так же заметны, а лицевые мускулы остались неподвижными, но она наконец примирилась с этим.

— Вы превосходно выглядите, — сказал я, и это была правда.

Она смутилась, но была очень довольна.

— У меня новая работа. Вчера я ходила наниматься, и они, казалось, даже не замечали моего лица. По крайней мере, они ничего не сказали. Я решилась пойти в большой офис, платят они гораздо больше, чем я зарабатывала раньше.

— Великолепно. — Я искренне поздравил ее.

— Я будто заново родилась, — сказала она.

— У меня такое же чувство.

— Я рада, что мы встретились. — Она улыбалась, не испытывая неловкости. — Вы получили папку? С ней все в порядке? Ваш юный друг, мистер Бернс, приезжал за ней.

— Да, благодарю вас.

— В ней важные документы?

— Почему вы так решили?

— Мистер Бернс выглядел очень странным, когда я дала ему папку. Он так смотрел на нее, будто хотел что-то сказать, и даже открыл рот, но ничего не сказал.

«Ну и выдам же я Чико!» — решил я.

— Обыкновенный отчет о законченном деле, — объяснил я. — Тут не о чем и говорить.

На всякий случай я попросил ее посмотреть фотографии. Она отметила, что многие снимки сделаны с бумаг, которые она сама печатала, удивилась, что кому-то понадобилось фотографировать обычные документы, и больше сказать ей было нечего.

Мисс Мартин встала, натягивая перчатки. Она по привычке наклонилась вперед, чтобы локоны упали на щеку.

— До свидания, мистер Холли. И спасибо за то, что вы изменили меня. Никогда не забуду, скольким вам обязана.

— Мы так и не позавтракали вместе, — заметил я.

— Да. — Она улыбнулась. — Это не имеет значения. Когда-нибудь в другой раз. — Она пожала мне руку. — До свидания.

Занна Мартин скрылась за дверью.

— До свидания, мисс Мартин, — сказал я ей вслед. — До свидания, до свидания, до свидания. — Я вздохнул и моментально заснул.

В пятницу утром приехал Ноэль Уэйн с раздутым от бумаг кейсом. Он был моим бухгалтером с тех пор, как в восемнадцать лет я начал зарабатывать большие деньги, и, наверное, знал меня лучше, чем кто-либо на свете. Лет шестидесяти, совершенно лысый, кроме седых прядей над ушами, невысокий, круглый человек с живыми темными глазами и скрупулезным аналитическим умом. Скорее следуя его советам, чем по собственному разумению, я превратил свои заработки в приличное состояние. И очень редко принимал важные финансовые решения, не обсудив их прежде с ним.

— В чем вопрос? — едва сняв пальто и шарф, приступил он к делу.

Я подошел к окну и посмотрел вдаль. Погода испортилась, моросило, и легкий туман закрывал море.

— Мне предложили работу. Быть директором-распорядителем ипподрома Сибери.

— Не может быть! — воскликнул Уэйн, удивившись, как и я ранее.

— Очень соблазнительно и надежно.

— Прекрасно. Значит, вы приняли предложение. — Ноэль хихикнул в кресле.

— Неделю назад я решил больше не заниматься сыскной работой.

— А-а.

— Поэтому я хочу знать, как вы отнесетесь, если я куплю партнерство в агентстве Рэднора.

Уэйн поперхнулся.

— Мне казалось, что вам не нравится это место.

— Это было месяц назад. С тех пор я изменился. И я не намерен возвращаться в прошлое. Теперь я хочу быть партнером Рэднора.

— Рэднор сам предложил вам партнерство?

— Нет. По-моему, он вполне мог бы предложить его, но не сейчас, когда офис разнесло бомбой. Теперь он не может предложить мне купить половину развалин. И проклинает себя за это, — я показал на повязку.

— Обоснованно?

— Нет, — мрачно ответил я. — Я сам пошел на риск, не ожидая такого результата.

— Чего вы не ожидали?

— Хотите все разложить по полочкам? Хорошо.

Я думал, что Крей ударит меня кочергой, чтобы сделать больно, а не разнесет мне руку вдребезги так, что ее нельзя будет спасти.

— Понимаю, — спокойно сказал Уэйн, хотя явно пришел в ужас от моих слов. — Вы собираетесь и в будущем так рисковать?

— Только в случае необходимости.

— Но вы всегда говорили, что агентство не занимается уголовными делами, — уточнил он.

— Теперь будет заниматься, если я останусь в нем. Жулики приносят слишком много бед. — Я вспомнил о несчастном Бринтоне из Данстейбла. — И представляете, продается соседний с агентством дом. Мы можем купить его и расширить помещение. Прежнее уже трещало по швам. Даже за те два года, что я был там, агентство сильно разрослось. Такое впечатление, что с каждым днем такого рода услуги требуются все больше и больше. Руководитель Bona fides — это один из отделов — станет менеджером по найму, у него нюх на такие дела. Потом страхование. Рэднор всегда пренебрегал этим. У нас нет отдела, занимающегося расследованием страховых случаев. Я бы хотел начать эту работу. Вы же знаете, как часто встречаются подозрительные иски на выплату страховой премии. Тут есть чем заняться.

— Вы уверены, что Рэднор согласится, если вы предложите ему партнерство?

— Он может вышвырнуть меня вон, но я рискну. А вы как думаете?

— Я думаю, что вы снова стали таким, каким были два года назад, — задумчиво проговорил Ноэль. — И это хорошо. Но... скажите, что вы на самом деле думаете об этом? — он кивнул на мою забинтованную руку. — Мне не надо вашего бодрого вранья. Только правду.

Я взглянул на него и ничего не ответил.

— Прошла всего неделя после того, как это случилось, — продолжал он. — Наверное, еще рано задавать такой вопрос. Но я хочу знать.

Бывает такая правда, которую немыслимо выговорить. Я сглотнул и сказал:

— Я ее потерял. Потерял, как и многое другое, что привык иметь. Придется жить без нее.

— Жить или существовать?

— Жить. Совершенно определенно, жить. — Я достал брошюру, которую принес Чико, и помахал у него перед носом: — Смотрите.

Он взглянул на обложку и слегка отпрянул, словно от удара. Ноэль не обладал здоровой жестокостью Чико. Он поднял на меня глаза и увидел, что я улыбаюсь.

— Хорошо, — угрюмо произнес он. — Вложите деньги в себя.

Ноэль объяснил, что ему надо посмотреть финансовые отчеты агентства, чтобы определить, какую сумму можно в него вложить. Еще час мы провели, обсуждая максимум, который я могу предложить Рэднору, на какое возмещение этих денег через жалованье и дивиденды можно рассчитывать и какие акции лучше всего продать, чтобы получить нужную сумму.

Когда мы покончили с финансовыми делами, я в который раз достал доводившие меня до бешенства фотографии.

— Посмотрите, — попросил я Ноэля, — я показывал их каждому, кто приходил ко мне. Никакого результата. Но эти снимки — прямая причина взрывов у меня в квартире и в агентстве, из-за них я потерял руку. И я не понимаю почему. Они сводят меня с ума.

— Полиция... — начал Ноэль.

— Полицию интересует только одна фотография — десятифунтовой купюры. Они посмотрели другие, не нашли в них ничего заслуживающего внимания и вернули Чико. Но не из-за купюры же Крей так волновался. И десять тысяч к одному, что мы снова с этим столкнемся. Нет, здесь что-то другое. Не явно преступное, но такое, ради чего Крей мог пойти на что угодно, лишь бы уничтожить это немедленно. Обратите внимание на фактор времени... Оксон в Сибери украл фотографии перед ленчем. Крей живет в Лондоне. Допустим, Оксон позвонил и предложил ему приехать посмотреть на снимки. Сам Оксон не мог уехать: на ипподроме в тот день проходили скачки. Крей приехал, посмотрел снимки и увидел... что? Моя квартира была перевернута вверх дном в пять часов.

Ноэль задумчиво кивнул.

— Крей просто обезумел, — продолжал я. — Что на этих снимках могло свести его с ума?

Ноэль взял фотографии и принялся изучать их одну за другой. Через полчаса он поднял голову и невидящими глазами уставился в окно на мелкий серенький дождик. Несколько минут он оставался совершенно неподвижным, будто в остановленном кадре мультипликации. Я знал эту его манеру сосредоточенно думать. Наконец он пошевелился и вздохнул. Потом несколько раз дернул короткой шеей, словно ему давил воротничок, и взял одну фотографию, лежавшую сверху.

— Должно быть, это, — сказал он.

Я чуть не вырвал ее у него из руки.

— Но это же только отчет о движении акций! — разочарованно воскликнул я.

Это был один из листов, на котором сверху стояли две буквы: И.С. — ипподром Сибери. На нем перечислялись все суммы, потраченные Креем на покупку акций ипподрома. Для меня единственная любопытная деталь заключалась в том, что этот лист был напечатан не Занной Мартин — здесь явно использовалась другая пишущая машинка. На мой взгляд, документ всего лишь давал полезную информацию о том, как идет скупка акций. Вряд ли это могло послужить достаточной причиной для истерики, устроенной Креем.

— Посмотрите внимательней, — сказал Ноэль. — На три левые колонки можете не обращать внимания, это просто таблица покупки и продажи акций, и я не вижу в них никаких противоречий.

— Их нет, я проверял, — подтвердил я.

— А последняя колонка, самая маленькая, справа?

— Банки?

— Банки.

— И что в ней незаконного?

— Сколько банков там перечислено?

Я посмотрел на список и сосчитал:

— Пять. «Бэрклэйз», Пиккадилли. «Вестминстер», Бирмингем. «Бритиш лайнен банк», Глазго. «Ллойд», Донкастер. «Нэйшнл провиншл», Ливерпуль.

— Пять банковских счетов в пяти городах. Вполне респектабельно. И во всех смыслах очень разумно. Разъезжая по стране, он всегда может получить деньги. У меня у самого счета в трех различных банках, и это помогает не путать дела моих клиентов со своими.

— Все это я знаю. Но не вижу ничего криминального в том факте, что у него счета в пяти банках. Я все еще не понимаю...

— Хм... По-моему, очень похоже, что он уклонялся от уплаты подоходного налога.

— И это все? — От негодования я чуть не задохнулся.

Ноэль, явно забавляясь, посмотрел на меня и пожевал губами.

— Да, вижу, вы все еще не понимаете.

— Боже мой, ну кто же будет ожидать от человека, подобного Крею, что он заплатит каждый пенс налога как добропорядочный гражданин?

— Никто не будет ожидать. — Ноэль довольно улыбался.

— Согласен, что это могло его беспокоить. В конце концов, в Штатах такого гангстера, как Аль Капоне, отправили в тюрьму всего лишь за неуплату налога. Однако каково максимальное наказание в Британии?

— Он мог бы получить самое большее год. Но...

— И он знал, что сумеет как-нибудь выкрутиться. А теперь, напав на меня, он не выкрутится. Теперь ему грозит три-четыре года, даже если мы не докажем, что он причинил Сибери злонамеренный ущерб. Ужасно, что он отсидит и снова начнет свои махинации. Болта, наверное, выгонят с биржи. Вы знаете, как поступают с нашкодившими биржевыми маклерами?

— Перестаньте болтать и слушайте, — перебил меня Ноэль. — Безусловно, совершенно нормально иметь больше одного банковского счета, но налоговый инспектор, принимая декларацию, может попросить подписать документ, утверждающий, что вы сообщили ему обо всех банковских счетах. Если вы умолчали об одном или двух, это классифицируется как мошенничество, и в случае, если оно будет обнаружено, вас могут судить. Предположим, Крей подписал такой документ, опустив два, а может, и три счета из пяти. И вдруг он видит фотографию одной из своих личных бумаг, где перечисляются пять банковских счетов. Как он может отрицать их существование?

Но никто бы и не заметил, — возразил я.

— Правильно. Вероятно, не заметили бы. Но ему это должно казаться чрезвычайно опасным. Преступившие закон живут в постоянном страхе, что их вина всплывет.

Они крайне чувствительны ко всему, что может их выдать. По роду своей работы я видел много таких людей.

— Даже если так... Но подкладывать бомбы... По-моему, это чересчур.

— Это полностью зависит от суммы, о которой идет речь, — отрезал Ноэль.

— То есть?

— Максимальное наказание за уклонение от уплаты налога — удвоенный налог. К примеру, у клиента сумма в десять тысяч фунтов стерлингов, а он заявил в декларации только две тысячи. Ему придется уплатить двойной налог на восемь тысяч. С учетом добавочного подоходного налога и тому подобного, расплатившись, он может остаться практически ни с чем. Очень неприятный результат.

— Это еще мягко сказано, — пораженно проговорил я.

— Хотел бы я знать, — Ноэль постукивал пальцами по столу, — какая не заявленная в декларации сумма хранится у Крея на счетах в пяти банках?

— Если судить по бомбам, огромная, — сказал я.

— Вот именно.

Наступило долгое молчание. Наконец я спросил:

— Но ведь ни мораль, ни закон не требуют, чтобы мы сообщили о своем открытии в налоговое управление?

Ноэль покачал головой.

— Но мы можем составить перечень этих пяти банков на всякий случай.