— Могу, если возьму инструменты и ты не будешь стоять над душой.

— Валяй.

Подхватив коробку, он отправился в свой пикап, чтобы там заняться ею, и вскоре вернулся с открытой коробкой и кривой усмешкой на лице.

Внутри пусто, только пыль. Я понюхал ее. Запах был на удивление чистый, если учесть грязь снаружи. Можно сказать, что она пахла чем-то свежим, вроде талька или мыла.

— Трудно было найти? — спросил я.

— На салазках без проблем. Из смотровой ямы тоже легко, если знать, где смотреть. Хотя я ее чуть не пропустил. Она ж того же цвета, что и все внизу. Понимаешь, ты ее найдешь, если только заранее знаешь, что она там. И на яму надо гнать, а обычно такое не делается.

— А когда последний раз ты осматривал фургон Бретта из ямы?

Он поднял брови:

— Ну, менял масло, тормоза проверял недель так пять назад. А полный осмотр, так то еще до Рождества. Точно не помню.

— В компьютере есть, — заметил я.

Джоггер без одобрения взглянул на темный экран. Ему больше по душе было гадать о прошлых событиях, а не проверять, так это или не так.

— Все равно спасибо тебе, — от души сказал я. — Я бы этого ящика не нашел и за миллион лет.

Джоггер снова на мгновение показал желтые зубы.

— Тебе пришлось бы туда слазить.

Вот этого я как раз и не хотел.

Появился Дейв на велосипеде, а за ним медленно ехавший на машине Бретт. Утро, похоже, было не в радость ни тому, ни другому. Они вошли в гостиную, без энтузиазма поздоровались с Джоггером и не выказали никакой реакции при виде лежащей на газете коробки.

— Кто-нибудь из вас видел это раньше? — спокойно спросил я.

Без всякого интереса оба ответили отрицательно.

— Не моя вина, что фургон не вычищен, — заявил Бретт. — Сэнди Смит меня вчера к нему и близко не подпускал.

— Так вычисти его сейчас, а я пока приготовлю для тебя деньги.

— Это Дейв предложил подвезти того человека.

— Я уже слышал.

— Сам бы я не стал.

— Все было не так, — энергично запротестовал Дейв.

— Вы оба заткнитесь, — перебил я его, — и вычистите фургон.

Кипя от гнева, оба удалились, и я мог наблюдать через окно, как они, всем видом выказывая негодование, проследовали к фургону. Без сомнения, идея подобрать попутчика принадлежала Дейву, но мне почему-то легче было простить ему его безответственность, чем Бретту его уверенность в собственной невиновности. Разумеется, оба они прикарманили деньги Кевина Кейта Огдена, но сколько — этого они не сказали бы никогда.

— А с этим что будем делать? — спросил Джоггер, указывая на ящик.

— А... оставь его здесь. И спасибо.

— Куда Бретт должен был ехать сегодня в этом фургоне? — спросил он, проследив за моим взглядом.

— Никуда. Он увольняется. Сам поеду.

— Прямо сейчас? Тогда я окажу тебе услугу. Я перевел свой взгляд на грубое морщинистое лицо этого человека пятидесяти трех лет от роду. Старый солдат-хитрюга, знающий все трюки своей профессии, но живущий тем не менее в основном по своим законам чести, особенно если это касалось всего, что могло передвигаться на колесах.

— У тебя там под фургоном очень сильный магнит в открытом виде, — заявил он. — Если ты не побережешься, то нахватаешь по дороге всякого хлама вроде железных прутьев и можешь за что-нибудь зацепиться, пропороть бак с горючим или чего похуже.

Я понимающе кивнул головой.

— А что же делать?

— Хочешь, закрою чем-нибудь?

— Спасибо, Джоггер.

Он услышал нотки настоящей признательности в моем голосе и коротко кивнул.

— Что это мы такое возили, а? — спросил он. — Тюленей?

— Тюленей? — переспросил я в полном недоумении.

— И котиков. Наркотики.

— А, — запоздало сообразил я. — Надеюсь, что нет. — Я немного подумал. — Не болтай об этом, ладно? Пока я тут не разберусь.

Джоггер пообещал молчать, и я знал, что он сдержит свое обещание до третьей кружки пива в местной пивной, а вот что будет дальше, сказать было трудно.

Вблизи от него пахло маслом и пылью, его постоянными спутниками, и еще дымом и немного грязью. Мне этот запах нравился куда больше, чем тот мощный лосьон после бритья в сочетании с полосканием для рта, которыми злоупотреблял один из моих водителей. Запах этот был настолько сильным, что им провонял весь фургон. Он даже перебивал лошадиный.

По возможности один и тот же водитель ездил постоянно на одном и том же фургоне. Он как бы становился его собственным. Я знал, что им так больше нравится, и они с большим усердием следили за чистотой и порядком, лучше понимали их особенности и в целом гордились ими как своей личной собственностью. Каждый водитель держал ключи от своего фургона у себя и, если ему так хотелось, мог привнести туда кое-что от себя лично. Те из них, кто предпочитал ночевать в машине, вешали на окна занавески. У Пат, которая сейчас болела гриппом, всегда были в кабине свежие цветы, а еще она придумала такую хитрую ширмочку для переодевания. По кабине я всегда мог безошибочно определить, чей это фургон.

Кабина Бретта говорила о том, как мало души он вкладывал в свою работу. Ничего личного там не было. Я буду рад распрощаться с ним, хотя его уход усложнит и без того тяжелую ситуацию с водителями.

Сказав, что он захватит что-нибудь для магнита и что ему лучше приниматься за дело, если он собирается везти племенных кобыл в Суррей, Джоггер проковылял к своему пикапу, погрузил салазки и уехал. Дейв из шланга помыл фургон и протер окна, а Бретт небрежно вымел из фургона мусор и через дверь для грумов высыпал его на землю.

Внутри тридцатипятифутовый фургон был разделен на девять стойл, сгруппированных в секции по три, с проходами между каждой секцией. В эти проходы высовывались морды лошадей, и там же зачастую сидел и сопровождающий и конюх.

По ширине три стойла в фургоне помещались только в том случае, если перевозимые лошади были средних габаритов. Такие тяжелые и мускулистые лошади, как старые стипл-чейзеры, могли ездить только по две рядом. То же самое относилось и к племенным кобылам. Поэтому при перевозке жеребых кобыл мы снимали перегородки, превращая три стойла в одно, большое и просторное. Таким образом, в этом фургоне можно было перевозить или девять двухлеток, или трех жеребых кобыл.

Такие переделки не требовали от нас больших усилий благодаря остроумной системе передвижных перегородок, сделанных из дерева и обитых войлоком, чтобы избежать травм у животных. После погрузки лошадей мы надежно закрепляли стойла болтами.

Чтобы лошади не скользили, пол в стойлах был застелен толстой черной резиной, которую мы иногда посыпали опилками в санитарных целях, особенно если путешествие намечалось длинное. В пункте назначения сопровождающие или водитель выметали мусор из стойл. А так как вчера девятиместный фургон прибыл из Ньюмаркета порожняком, то там было относительно чисто.

У задней стенки каждого фургона находился узкий шкаф, где размещались метлы, лопата, шланг, губка и швабра. Мы также брали с собой пару ведер, иногда еду для лошадей и несколько пластмассовых емкостей с питьевой водой. В ящике под сиденьем для конюхов, на котором, кстати, и умер Огден, хранились запасная упряжь, веревки, ремни, пара попон для лошадей и кое-какие лекарства для оказания первой помощи. За сиденьем водителя находился мощный огнетушитель. Вот, пожалуй, и все, что мы брали с собой, за исключением личных вещей сопровождающих, хранившихся на полке с матрацем. Конюхи обычно брали в дорогу чистую смену одежды, чтобы выводить своих подопечных на парад. Потом они опять переодевались в рабочую одежду, в которой и возвращались домой.

День за днем по всей стране караваны таких фургонов, как мои, перевозили скаковых лошадей на скачки. Обычно количество животных, участвующих в таких событиях, доходило до сотни, но бывали и плохие дни, когда их число падало до тридцати. К счастью, большинство лошадей, тренируемых в Пикс-хилле, путешествовало в моих фургонах, а поскольку тренировкой лошадей в нашем районе занималось по меньшей мере человек двадцать пять, я неплохо зарабатывал, хотя миллионером и не стал.

Перед всеми жокеями, занимающимися стипл-чейзом и достигшими тридцатилетнего возраста, неизбежно вставал вопрос: что дальше? Одна жизнь была прожита, впереди лежала неизвестность. Уже в восемнадцать я водил фургоны своего отца, у которого был свой собственный транспорт: возил его лошадей на скачки, присматривал за ними, участвовал на них в любительских скачках, отвозил их домой. Когда в двадцать лет я стал профессионалом, меня взяли на работу в один из лучших конных заводов страны, где я и проработал двенадцать лет, заканчивая каждый сезон если не вторым, то никак не ниже шестого в списке лучших жокеев. За год я участвовал иногда в четырехстах скачках с препятствиями. Не многим жокеям в этом виде скачек удавалось продержаться наверху так долго из-за травм при падениях. К тридцати двум годам такая же судьба постигла и меня, как, собственно, и должно было рано или поздно случиться.

Переход из жокеев в руководители компании по перевозке лошадей заставил меня резко изменить свои взгляды на некоторые вещи, но, с другой стороны, здесь мне многое было знакомо. Теперь, после трех лет работы, мне уже казалось, что такая перемена в моей судьбе была неизбежна.

Как и обещал, я достал деньги из сейфа и положил их в конверт для Бретта. Кроме того, я ввел необходимую информацию в компьютер, чтобы Роза у себя в конторе могла включить эти данные в платежную ведомость. Так или иначе, у нее было маловато опыта по этой части, поскольку у нас водители редко увольнялись.

С конвертом в руке я направился к фургону, где, таращась друг на друга, стояли Дейв и Бретт. Отвинтив шланг от крана за поленницей, Дейв стоял, намотав на руку его пластиковые зеленые петли, и, по-видимому, спорил с Бреттом, кто должен убрать шланг на место.

Господи, дай мне терпения, подумал я, и вежливо попросил Дейва убрать шланг самому. С кислой миной он полез в фургон, провожаемый презрительным взглядом Бретта.

— Это не первый раз, когда Дейв подбирал людей на дороге, — доложил он. Я выслушал, но промолчал.

— Его надо было увольнять, не меня, — заметил Бретт.

— Я тебя не увольнял.

— Как же, не увольнял!

На его молодом, резко очерченном лице не промелькнуло и тени юмора, и я даже пожалел его за то, что ему так и суждено прожить жизнь всеми нелюбимым. Создавалось впечатление, что изменить его невозможно, так нытиком и помрет.

— Оставь Изабель свой адрес, — сказал я, чтобы поддержать разговор. — Ты можешь понадобиться на следствии по поводу вчерашнего пассажира.

— Это Дейв им нужен.

— Неважно, оставь адрес.

Он что-то проворчал, забрал конверт и, не сказав спасибо, уехал. Дейв снова вылез из машины и встал рядом со мной, злобно глядя ему вслед.

— Что он говорил? — спросил он.

— Что ты и других подбирал по дороге. Дейв совсем разгневался.

— Уж он наговорит!

— Не делай этого, Дейв.

Он почувствовал, что я говорю серьезно, и сделал попытку пошутить.

— Угрожаешь?

— Предупреждаю.

— Тогда... ладно. — Он кисло улыбнулся и пообещал никого не подсаживать сегодня днем по дороге из Глостершира, после того как отвезет туда племенных кобыл.

— Я серьезно, Дейв.

Он вздохнул.

— Да знаю я.

Он забрал свой ржавый велосипед и со скрипом поехал по дороге, вильнув в сторону, чтобы пропустить возвращавшегося в своем пикапе Джоггера.

Джоггер привез с собой кусок дерева размером с книгу, с одной стороны утыканный гвоздями. Шляпки гвоздей притянет к магниту, объяснил он, но не настолько прочно, чтобы он не смог отодрать деревянную плитку при следующем осмотре. А дерево помешает магниту притягивать всякое барахло.

Я поверил ему на слово и посмотрел, как он лихо скользнул под фургон, на этот раз без салазок, и в считанные секунды водрузил деревяшку на место. Через мгновение он уже стоял рядом и хитро на меня поглядывал.

— Быстро ты управился, — задумчиво заметил я.

— Если знаешь, где смотреть, то проще пареной репы.

Не успел Джоггер уехать, как появился Харв. Мы вместе прошли в дом: я показал ему измазанную маслом коробку и объяснил, где ее обнаружил Джоггер. Харв был озадачен не меньше меня.

— А зачем она? — спросил он.

— Джоггер считает, что мы, сами того не ведая, перевозили наркотики.

— Чего?

— Ввозили контрабандой кокаин, понял?

— Да ты что? — возмутился Харви. — Без нашего ведома это невозможно.

На что я печально заметил:

— Может, кто из наших и знал.

Харв с этим не согласился. Если верить ему, все наши водители — святые.

Я поведал ему о ночном посетителе в черном, который лазил в фургон.

— У него был ключ к двери для грумов, — заметил я. — Наверняка. Замки-то целы.

— Похоже на то, — задумчиво сказал Харв. — Но ведь ты знаешь, ключи к этим дверям иногда подходят и для других фургонов. В смысле, я знаю наверняка, что ключ от моего фургона точно такой же, как у Бретта. И это не единственный пример.

Я кивнул. Ключи к зажиганию делались по спецзаказу и не могли быть продублированы, а вот ключи к дверям для грумов поступали небольшими партиями, и у нескольких фургонов они совпадали.

— Что же он делал внутри фургона? — спросил Харв. — Ведь эта штука... тайник... был снизу?

— Понятия не имею. Одежда у него была испачкана. Может, он уже лазил под машину и обнаружил, что тайник пуст.

— Что же нам теперь делать? — проговорил Харв. — Скажем Сэнди Смиту?

— Может быть. Потом. Не хотелось бы без нужды впутываться в неприятности.

Идея Харву пришлась по душе.

— И вовсе не надо, чтобы таможня об этом знала, — сказал он, кивая. — А то будут держать нас часами при каждой переправе. Они расценят это как особо важную информацию, можешь быть уверен.

На его крестьянском лице отражалось лишь легкое беспокойство. Как я понял, неприятная находка паники на него не нагнала.

— Ладно, — сказал я, — давай будем пошевеливаться. Я с тобой прокачусь до фермы за горючим и примусь за челночные перевозки.

Выпустив Харва, я запер дом и поехал за ним на ферму, расположенную на милю ближе к центру Пиксхилла.

Харв с женой и четырьмя нечесаными детьми жили в доме бывшего хозяина фермы. В старом сарае теперь царил Джоггер, там у него была мастерская со смотровой ямой и всевозможными механическими приспособлениями, на покупку которых ему удалось меня соблазнить.

В бывшем коровнике теперь располагались небольшая столовая и контора из трех комнат, все окна которых выходили во двор. Через них можно было наблюдать отъезд и возвращение всех фургонов на раз и навсегда определенное место стоянки. За конторой находилась небольшая конюшня на три лошади, куда мы иногда временно помещали наших «пассажиров», если они должны были уезжать или приезжать среди ночи.

Несколько фургонов уже отправились в путь. Второй девятиместный фургон был готов к поездке за кобылами. Места для парковки фургонов на Саутуелл тоже уже были пусты. Джоггер загонял фургон Фила в сарай для осмотра.

Я остановился у бензоколонки и заправился. Как правило, мы заправлялись вечером по возвращении, чтобы избежать проблемы с водой, которая за ночь конденсировалась в полупустых баках. Один приятель подсказал мне эту идею. Вечером же мы мыли фургоны из шлангов и обрабатывали внутри хлоркой, так что утром они бывали чистыми и готовыми к отправке.

Я обратил внимание, что Бретт забрал остатки своей еды, но пятно на сиденье чистить не стал, а просто сложил лошадиную попону и положил ее так, что оно оказалось прикрытым. «Вполне типично для Бретта», — подумал я.

В конторе Изабель и Роза сверялись с компьютерами и пили кофе, принесенный из столовой рядом. Роза сообщила, что она уже отдала Бретту его документы и взяла адрес его матери и что вообще она рада его уходу.

Роза, пухленькая, средних лет женщина, занималась финансовыми делами, выдавала зарплату, рассылала наши счета, готовила мне на подпись чеки, следила за расходами. Изабель — молодая, отзывчивая и большая умница — отвечала на телефонные звонки, принимала заказы и не без пользы болтала с секретаршами тренеров, заранее узнавая о возможных передвижениях их подопечных.

У Розы и Изабель было по отдельному офису, где они и трудились с полдевятого до четырех. Третья комната, не имеющая такого делового вида и лишенная каких-то личностных черт, теоретически считалась моей, но Харв пользовался ею едва ли не чаще меня. Там в ящиках хранилась документация, а также дубликаты ключей зажигания. Причем ящик с ключами надежно запирался.

Несмотря на грипп, несмотря на Бретта и несмотря на беднягу Кевина Кейта Огдена, работа в ту пятницу шла без сучка без задоринки.

Водитель, который должен был в то утро перевозить жеребых кобыл Джерико Рича в Ньюмаркет, уже прибыл на ферму, потому что по непонятным причинам Майкл Уотермид пожелал, чтобы он выехал из его владений раньше, чем накануне, когда он перевозил двухлеток.

Я объяснил водителю, которого звали Найджел, что Майкл не пошлет с кобылами своих конюхов («Не дождется он от меня одолжений, этот Джерико!»), но что новый тренер пришлет пару своих парней из Ньюмаркета.

— Они и вчера так делали, когда Бретт ездил, и накануне, с Харвом, так что все будет в порядке, — заверил я.

Найджел кивнул.

— И трупов не подбирай по дороге домой. Он рассмеялся. Ему было двадцать четыре года, он был страстным поклонником женщин и обладал огромной выносливостью, что мне нравилось в нем больше всего. Когда требовалось долго ехать ночью, я, если мог, всегда посылал его.

Среди водителей у тренеров были любимчики, которых они лучше знали и которым больше доверяли. Майкл Уотермид, к примеру, всем предпочитал Льюиса, который в данный момент грел руки о кружку с чаем и слушал жалостливое повествование Дейва о последней поездке Кевина Кейта Огдена.

— Так ничего и не сказал? — спросил Льюис с интересом. — Просто откинул копыта и все?

— Заставляет призадуматься, верно?

Льюис кивнул коротко остриженной головой, соглашаясь с ним. Как и почти всем водителям, ему было где-то за двадцать. Он отличался покладистостью, изобретательностью и силой и имел татуировку дракона на одном предплечье. Его прошлая репутация была слегка подмочена, что сначала заставило меня сомневаться, брать ли его. Но он был вполне надежен за рулем своего сверкающего шестиместного суперфургона, и привередливый Майкл предпочитал его всем другим.

В результате Льюис возил престижных лошадей на крупные скачки. В настоящий момент в конюшнях Уотермида стояли прекрасные «классические» скакуны, и все водители уже поставили на Иркаба Алхаву, трехлетнего фаворита Уотермида, которого, если все будет нормально, Льюис повезет в июне в Эпстон на дерби.

В это утро он отправлялся во Францию, чтобы забрать там двух двухлеток, которых новый владелец собирался поставить в конюшню Уотермида. Поскольку он ехал один, без сменного водителя, что было заранее оговорено с Майклом, в пути он должен будет останавливаться на отдых и вернется домой не раньше вечера понедельника. Спать он будет в кабине, так как ему это больше нравится. !

Я проверил, есть ли у него все необходимые документы, а также запас еды и воды для лошадей, и посмотрел, как он с энтузиазмом тронулся в путь.

Еще раз обсудив с Харвом распорядок дня, я и сам поехал в холодную, продуваемую всеми ветрами долину Солсбери, чтобы наконец всерьез заняться челночными перевозками, которые, судя по всему, займут у меня время до самого вечера и обеспечат мне головную боль. Последнее наверняка будет следствием голоса и характера переезжающего тренера — напористей пятидесятилетней женщины с интонациями, а иногда и выражениями попугая, взращенного в солдатских бараках.

При моем появлении в ее дворе она размашистым шагом приблизилась к фургону и издала свой первый пронзительный выкрик за день.

— Босс собственной персоной? — иронически возопила она, разглядев мое лицо. — Пошто такая честь?

— Грипп, — коротко ответил я. — Доброе утро, Мэриголд.

Она взглянула поверх моей головы на пустое пассажирское сиденье.

— Разве ты не привез помощника? Твоя секретарша сказала, что вас будет двое.

— Ему пришлось сегодня сесть за руль. Мне очень жаль.

Она в раздражении пощелкала языком.

— Половина моих парней перезаразились. Прямо стихийное бедствие.

Я выпрыгнул из кабины и опустил борт, а она, ворча, наблюдала со стороны, худенькая, в теплой куртке и шерстяной шапке, с посиневшим от холода носом. Она заявила газетчикам, что перебирается в Пиксхилл, потому что там теплее для лошадей. Она составила список очередности, в которой ее лошади Должны перевозиться. Ее сильно поредевший отряд конюхов начал по сходням заводить лошадей в фургон, а я запирал болтами перегородки, пока первые девять не были погружены.

Мэриголд, или миссис Инглиш, как звали ее конюхи, способствовала погрузке при помощи хриплых эпитетов и выражения своего крайнего нетерпения. В этой ситуации мне пришлась бы кстати способность Дейва внушать доверие лошадям при погрузке их в фургон: метод Мэриголд заключался в том, чтобы, так сказать, вспугнуть их наверх, так что некоторые из них дрожали и озирались вокруг расширенными т ужаса глазами, когда я запирал их в стойла.

Она решила поехать на машине в Пиксхилл, чтобы встретить меня и лошадей на новом месте. Четверо ее конюхов ехали со мной. Все они, похоже, были в восторге от идеи переезда, поскольку ночная жизнь Пиксхилла казалась им крайне привлекательной по сравнению с ветрами Солсбери.

В Пиксхилле Мэриголд переоборудовала и модернизировала старые конюшни. Девять их новых обитателей с грохотом и шумом сошли по сходням и проследовали в свое новое жилище под присмотром своего громогласного тренера. Я сгреб навоз в мешки, приготовленные конюхами, и привел фургон в порядок для второй ездки.

Довольная Мэриголд сказала мне, что, поскольку я занимаюсь перевозкой лично, ей нет нужды мотаться взад-вперед весь день, чтобы наблюдать за погрузкой-выгрузкой, и что она впредь полностью мне доверяет. С тем она и вручила мне список. Я поблагодарил ее. Она взглянула на меня вполне благожелательно, и я с удовлетворением подумал, что к концу дня она превратится в моего постоянного клиента.

С такими приятными мыслями я отправился назад в Солсбери, но тут мир в моей душе был вдребезги разбит звонком Джоггера.

— Салют, начальник, — жизнерадостно сказал он, — тут у нас новая парочка расчесок объявилась.

— Джоггер... ты о чем?

— Ракушек, — сказал он с надеждой, — ну какие прилипают к днищам кораблей.

— Ты откуда звонишь? — спросил я.

— Из твоей конторы.

— Там есть кто-то еще?

— Ты быстро соображаешь, ничего не скажешь. Может, хочешь поболтать с констеблем Смитом? А то он тут.

— Стой, — перебил я его, — я, наверное, понял, что ты хотел сказать. Расчески... это присоски, так?

— Наконец-то.

— Вроде ящика для денег?

— Похоже, но не совсем. — Джоггер замолчал, давая мне возможность прислушаться к рокоту голоса Смита. — Констебль Смит, — сказал он, — хочет знать, когда ты вернешься. Говорит, что на того мертвеца был выдан ордер на арест.