Глава 33

Иногда у меня создавалось впечатление, что когда я была с Адамом, то настолько теряла голову, что оказывалась не в состоянии реально смотреть на него, не говоря уже о том, чтобы оценивать или анализировать его поступки. Были секс, сон, обрывочные разговоры, еда и иногда попытки что-то организовать, но и это все происходило впопыхах, словно мы старались успеть, пока лодка не пошла ко дну, пока пожар не поглотит дом вместе с нами. Я просто сначала отдалась этому беспомощно, с благодарностью за то, что можно отделаться от мыслей, от болтовни, от ответственности. Единственная возможность рационально оценивать его представлялась опосредованно, через суждения о нем других людей. Этот видимый издалека Адам мог приносить облегчение и пользу, как снимок солнца, на который можно смотреть прямо, чтобы таким образом узнать об этом предмете на небе, который жжет тебя сверху, но недоступен для прямого наблюдения.

Когда я вернулась после свидания с Грегом, Адам смотрел телевизор. Он курил и пил виски.

— Где ты была? — спросил он.

— На работе, — сказала я.

— Я звонил. Мне сказали, что ты ушла из офиса.

— Встреча, — неопределенно отозвалась я.

Когда лжешь, важно не давать лишней информации, на которой тебя можно поймать. Адам, обернувшись, посмотрел на меня, но ничего не сказал. Что-то было не так с этим его движением, словно оно было чуть замедленное или немного слишком быстрое. Он мог быть слегка пьян. Он переключал каналы, посмотрев программу несколько минут, включал другую, спустя несколько минут переходил на другой канал.

Я вспомнила о журнале, взятом у Билла Левенсона.

— Ты видел это? — спросила я, взяв его в руки. — Тут есть о тебе.

Он на мгновение обернулся, но не произнес ни слова. Я во всех подробностях знала историю про катастрофу на склоне Чунгават, но мне хотелось прочесть о ней в свете того, что мне стало известно об Адаме, Франсуазе и Греге, чтобы понять, не прозвучат ли факты как-то по-другому. Поэтому я пристроилась за кухонным столом и принялась нетерпеливо листать страницы с рекламой кроссовок, парфюмерии, тренажеров, итальянских костюмов, страницы, заполненные всякими мужскими вещами. Потом нашла что искала — большую, бросающуюся в глаза статью, озаглавленную «Зона смерти: мечты и несчастье на высоте 28 000 футов».

Статья была больше и полнее, чем статья Джоанны. Автор, Энтони Каплан, побеседовал со всеми оставшимися в живых членами экспедиции, включая, увидела я с забившимся сердцем, и самого Адама. Почему он не рассказал мне об этом? Должно быть, это был один из тех длительных телефонных разговоров или одна из встреч в баре, которые занимали значительную часть его времени на протяжении последних месяца-двух.

— Я и не знала, что ты беседовал с этим журналистом, — проговорила я, стараясь, чтобы тон был достаточно беззаботным.

— Как его зовут? — спросил Адам, вновь наполняя свой стакан.

— Энтони Каплан.

Адам сделал глоток, потом другой и слегка поморщился.

— Этот парень просто сопляк, — бросил он.

Я почувствовала себя обманутой. Это вполне обычное дело, когда знаешь какие-то тривиальные, бытовые факты из жизни друга или коллеги, но ничего из того, чем живут их пылкие души. Что касается Адама, этим ограничивалось все, что мне было о нем известно. Его воображение, фантазии, мечты, однако, лишь случайные фрагменты того, чем он на самом деле занимался изо дня в день. Я изголодалась по любой информации об Адаме, о его способности тащить на себе снаряжение других, когда они начинали ползти, едва дыша в разреженном воздухе. Все говорили о его внимательности, благоразумии, его ясном уме.

Была там и новая деталь. Еще один член экспедиции, дизайнер по интерьерам по имени Лора Типлер, рассказала Каплану, что по пути к базовому лагерю в течение нескольких дней делила с Адамом палатку. Видимо, Грег имел в виду именно это, когда говорил, что Адам после разрыва с Франсуазой не жил отшельником. Потом Адам спокойно перешел жить в другую палатку. Чтобы и там демонстрировать свои способности, это несомненно. Я была совсем не против. Все было по-взрослому, по взаимному согласию, без глубоких чувств с обеих сторон. Типлер рассказала Каплану, что голова Адама была явно занята чем-то другим, наверное, приготовлениями к восхождению, обдумыванием разных степеней риска и способностей различных членов экспедиции справиться с нагрузкой, но его тела для нее было достаточно. Сука! Она почти досконально поведала Каплану об этом эпизоде, ее рассказ был словно дополнительным материалом в брошюре. Но неужели он спал со всеми женщинами, которые ему встречались? Интересно, что бы он подумал, если бы и я вела столь же насыщенную половую жизнь?

— Двадцать вопросов, — сказала я. — Кто такая Лора Типлер?

Адам минуту подумал, потом хрипло рассмеялся:

— Чертово ярмо, вот кто.

— Ты жил с ней в одной палатке. Она так говорит.

— О чем ты, Элис? Что ты хочешь от меня услышать?

— Ничего. Просто я продолжаю узнавать разные вещи о тебе из журналов.

— Из этого дерьма ты обо мне ничего не узнаешь. — Он выглядел раздраженным. — Зачем ты носишься с этим? Чего ты всюду суешь нос?

— Я не сую нос, — устало проговорила я. — Я интересуюсь твоей жизнью.

Адам налил себе еще порцию.

— Я не хочу, чтобы ты интересовалась моей жизнью. Я хочу, чтобы ты интересовалась мной.

Я стала лихорадочно соображать. Узнал ли он что-то? Однако его внимание было снова приковано к телевизору, он опять перепрыгивал с канала на канал: щелк, щелк, щелк.

Я продолжала читать. Я надеялась и одновременно опасалась, что в статье будут и другие подробности о разрыве между Адамом и Франсуазой и о напряженности, которая могла возникнуть в их отношениях на склоне горы. Но Каплан только коротко упомянул о том, что они прежде были парочкой, и Франсуаза практически не появлялась в статье до того момента в конце, когда исчезла. У меня в голове неотступно крутилась мысль о том, что две женщины, которые отвергли Адама, погибли. Не могло ли быть так, что он не особенно старался спасти группу, где была Франсуаза, как было с остальными? Но это сразу же вступило в противоречие с напоминанием Каплана о том, что значило оказаться в горах во время бури. И Грег, и Клод Брессон были выведены из игры. Значение имело не то, что погибли пять человек, а то, что вообще кто-то остался в живых, и это стало возможно исключительно благодаря усилиям Адама, который вновь и вновь уходил в бурю. Но вопрос мучил меня, хотелось узнать, не этим ли объясняется то хладнокровие, с которым он вспоминает весь этот кошмар.

Адам, как обычно, говорил немного, но в одном месте Каплан спросил его, не двигала ли им великая романтическая традиция британских исследователей типа капитана Скотта. «Скотт погиб, — был ответ Адама. — И его люди с ним. Мой герой — Амундсен. Он добрался до Южного полюса, словно юрист, составивший юридический документ. Легко славно погубить людей, находящихся под твоей командой. Трудно сделать так, чтобы узлы были завязаны как надо, и привести людей назад».

Каплан перешел от цитирования к проблеме узлов, которые оказались ненадежными. Как он указал, жестокий парадокс трагедии заключался в том, что, по собственной идее Грега Маклафлина, после экспедиции не было никакой возможности избежать ответственности. Клод Брессон отвечал за маршрут, обозначенный веревкой красного цвета, Адам — желтого, а Грег взял на себя всю ответственность за обеспечение голубого маршрута, того, который должен был привести экспедицию от хребта Близнецы к седловине непосредственно под вершиной.

Все оказалось ужасно просто, но чтобы было еще проще, на подробной схеме показаны прохождение голубого маршрута по западному отрогу и то место в верхней точке, где он потерялся, из-за чего одна группа альпинистов отошла от маршрута и двинулась вниз по восточному отрогу навстречу своей гибели. Бедный Грег. Интересно, дошел ли до него этот новый вброс информации.

— Бедный Грег, — сказала я вслух.

— А?

— Я сказала «бедный Грег». Опять его вытащили на свет.

— Падальщики, — с горечью отозвался Адам.

В статье Каплана фактически не было ничего отличного, даже в расстановке акцентов, от того, что я прочла в статье Джоанны и — в более личностной интерпретации — в книге Клауса. Я еще раз перечитала статью, пытаясь найти хоть какое-то отличие. Все, что я обнаружила, было тривиальной поправкой. В книге Клауса альпинистом, которого нашли на следующее утро едва живым и бормотавшим лишь одно слово «помогите», был Пит Папуорт. Каплан сопоставил свидетельства всех очевидцев и установил, насколько этому можно было доверять, что Папуорт погиб накануне ночью, а тем человеком был немец, Томас Бенн, которого нашли умирающим. Кроме этой детали, изложение событий в обоих случаях полностью совпадало.

Я подошла и присела на подлокотник кресла, в котором находился Адам, и потеребила ему волосы. Он передал мне свой стакан, я немного отпила и вернула Адаму.

— Ты остался на ней, Адам?

— Где?

— На Чунгават. Ты возвращаешься к ней в мыслях снова и снова? Думаешь, могло ли быть иначе, можно ли было спасти погибших или о том, что сам мог погибнуть?

— Нет, ни о чем таком я не думаю.

— А я думаю.

Адам подался вперед и резким тычком выключил телевизор. В комнате внезапно сделалось очень тихо и стал слышен шум с улицы, где-то пролетел самолет.

— С какой, черт побери, стати?

— Женщина, которую ты любил, погибла в горах. Эта мысль преследует меня.

Глаза Адама сузились. Он отставил стакан, встал и взял мое лицо в ладони. Они были большими и очень сильными. Я почувствовала, что он мог бы без труда свернуть мне шею, если бы захотел. Он смотрел мне прямо в глаза. Может, он пытался заглянуть мне в душу?

— Ты женщина, которую я люблю, — сказал он, не сводя с меня глаз. — Ты женщина, которой я верю.

Глава 34

— Вас Билл Левенсон. — Клаудиа протянула мне трубку с сочувственным выражением лица, словно передавала меня в руки палачу.

Я, скорчив гримасу, взяла трубку:

— Алло, это Элис.

— Хорошо, Элис. — Для человека, готового меня четвертовать, его голос звучал доброжелательно. — Вы в деле.

— Что? — Я выпучила глаза на Клаудиу, которая торчала у дверей в ожидании, когда мое лицо горестно сморщится.

— Вы в деле, — повторил он. — Займитесь этим. «Дрэг-спираль» четвертой модели, это ваше детище.

— Но...

— Вы ведь не передумали, правда, Элис?

— Вовсе нет.

Я вообще не могла ни о чем думать. А «Дрэг-спираль» была последним, о чем я вспоминала в последние два дня. Даже теперь я едва могла собраться с силами, чтобы постараться изобразить заинтересованность в голосе.

— Тогда начинайте делать все, что нужно. Составьте список своих потребностей и план работы и пошлите мне по электронной почте. Я подобрал несколько светлых голов, все готовы к работе. Так что я перепасовал мяч вам, Элис. Обработайте его как следует.

— Прекрасно, — сказала я. Если ему хотелось услышать в моем голосе волнение или благодарность, то его ждало разочарование. — А что будет с Майком, Джованной и другими?

— Оставьте это веселенькое дельце мне.

— Ах.

— Отлично, Элис. Я уверен, вы преуспеете с «Дрэг-спиралью IV».

Я ушла с работы позже обычного, чтобы не пришлось встречаться с Майком. Потом, сказала я себе, я вытащу его куда-нибудь, и мы вместе напьемся, обругаем высокое начальство, его грязные махинации, словно они нас совершенно не касаются. Но не сейчас. Мне и без того было о чем тревожиться, и заботиться о Майке я могла лишь в условной форме. Та часть моей жизни временно отступила на второй план. Я расчесала волосы, завязала их на затылке в узел, взяла наполненный доверху лоток с входящей корреспонденцией и сбросила все содержимое в корзину для бумаг.

Клаус ждал меня у вращающихся дверей, он жевал пончик и читал вчерашнюю газету, которую, завидев меня, поспешно свернул.

— Элис! — расцеловал меня в обе щеки, потом изучающе оглядел. — Ты выглядишь немного уставшей. У тебя все в порядке?

— Что ты здесь делаешь?

К его чести, у него на лице появилось смущенное выражение.

— Адам попросил, чтобы я проводил тебя домой. Он беспокоился о тебе.

— Со мной все в порядке. Ты понапрасну тратишь время.

Он взял меня под руку:

— Для меня это удовольствие. Мне все равно нечего делать. Можешь у себя угостить меня чашкой чая.

Я заколебалась, демонстрируя нежелание.

— Я дал слово Адаму, — сказал Клаус и потащил меня к станции подземки.

— Мне хочется прогуляться.

— Пешком? Отсюда?

Это начало раздражать.

— Со мной все в порядке, и я хочу идти домой пешком. Ты со мной?

— Адам всегда говорит, что ты упрямая.

— На улице весна. Посмотри на небо. Мы могли бы пройтись через Вест-Энд и Гайд-парк. Или проваливай, тогда я пойду одна.

— Ты победила, как всегда.

— А чем же таким занят Адам, что не мог прийти сам, чтобы составить мне компанию? — спросила я, когда мы переходили через улицу в том самом месте, где я впервые увидела Адама, а он меня.

— Кажется, он собирался встретиться с каким-то оператором или еще с кем-то, кто может принять участие в экспедиции.

— Ты видел статейку о Чунгават в журнале «Гай»?

— Я беседовал с Капланом по телефону. Он мне показался профессионалом.

— Он не пишет ничего особо нового.

— Так он мне и сказал.

— Кроме одного. Ты говорил, что тот человек, который пережил ночь, был найден умирающим и все звал на помощь, был Пит Папуорт, а Каплан пишет, что на самом деле это был Томас Бенн.

— Немец? — Клаус нахмурился, будто пытался вспомнить, потом улыбнулся. — Должно быть, Каплан прав. Я был тогда не вполне...

— И еще у тебя ничего не было о том, что Лора Типлер делила с Адамом палатку.

Он как-то странно посмотрел на меня, не меняя темпа ходьбы.

— Это мне казалось копанием в чужих делах.

— Какой она была?

У Клауса на лице появилось слегка недовольное выражение, словно я нарушила некое неписаное правило. Потом он заговорил:

— Это было до того, как он познакомился с тобой, Элис.

— Знаю. Поэтому мне нельзя ничего о ней спрашивать? — Он промолчал. — Или о Франсуазе? Или о любой из них? — Я прикусила язык. — Прости. Я не собиралась говорить об этом в таком тоне.

— Дебби говорила, что ты немного зациклилась на этих вещах.

— Правда? Она тоже с ним как-то флиртовала. — Мой голос звучал неестественно пискляво. Я сама себя начинала тревожить.

— Боже, Элис.

— Может, нам не стоит идти пешком. Пожалуй, возьму такси до дома. Я чувствую себя уставшей.

Не говоря ни слова, Клаус вышел на проезжую часть и махнул проезжавшей мимо черной машине. Он помог мне сесть в такси, затем, несмотря на мои протесты, сел сам.

— Прости, — сказала я снова.

Некоторое время мы ехали в неловкой тишине, пока такси пробиралось вперед в вечернем потоке машин.

— У тебя нет причин ревновать, — наконец проговорил он.

— Я не ревную. Я устала, и меня мутит от секретов и тайн, и еще от получения информации об Адаме из статеек в газетах или из случайных фразочек, которые у кого-нибудь бездумно вылетают. Такое чувство, что постоянно ожидаешь засады. Никогда не знаешь, с какой стороны ждать очередного сюрприза.

— Как я слышал, — возразил Клаус, — не то чтобы эти сюрпризы появляются сами. Скорее, это ты копаешься, стараясь их выудить. — Он положил свою теплую загрубевшую ладонь мне на руку. — Верь ему, — сказал он. — Перестань себя мучить.

Я рассмеялась, но смех перешел в судорожные рыдания.

— Прости, — еще раз проговорила я. — Обычно я так себя не веду.

— Видимо, тебе нужна помощь, — отозвался Клаус.

Его слова меня поразили.

— Думаешь, я схожу с ума? Ты так думаешь?

— Нет, Элис, может, будет полезно поговорить обо всем этом с кем-нибудь посторонним. Послушай. Адам мой приятель, но я знаю, каким упрямым выродком он может быть. Если у тебя проблемы, попроси помощи, чтобы в них разобраться.

— Наверное, ты прав. — Я откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Я ощущала страшную усталость и жуткую тоску. — Наверное, я вела себя как дура.

— Временами мы все бываем дураками, — сказал он. Казалось, он немного успокоился, увидев мою неожиданную уступчивость.

Когда такси затормозило, я не стала предлагать Клаусу чашку чаю, на которую он напрашивался, и он в свою очередь, как мне показалось, был не против такого развития событий. Он торопливо обнял меня перед дверью и быстро пошел вниз по улице, полы пальто развевались на ветру. Я устало поднялась по ступеням, подавленная и с чувством стыда за свое поведение. Прошла в ванную комнату, посмотрела на себя в зеркало, и мне не понравилось то, что я там увидела. Потом я осмотрела квартиру, которая пребывала в том же состоянии, в каком я оставила ее утром. В раковине лежали несколько дней не мытые тарелки, ящики комода были выдвинуты, на столе стояли открытые банки с медом и вареньем, на разделочной доске черствел хлеб, у двери приткнулись два наполненных мусором пакета, на линолеуме виднелись крошки и засохшая грязь. В гостиной повсюду стояли грязные кружки, на полу вместе с пустыми бутылками из-под виски и вина валялись газеты и журналы. В банке из-под варенья съежился побуревший букетик нарциссов. Ковер, казалось, не пылесосили несколько недель. Вдруг вспомнилось, что мы также несколько недель не занимались стиркой и не меняли постельное белье.

— Черт, — с отвращением пробормотала я. — Я сама и все вокруг похоже на дерьмо. Точно.

Я засучила рукава и принялась за кухню. Мне нужно было вернуть свою жизнь. С каждой протертой поверхностью я чувствовала себя все лучше. Я вымыла посуду, собрала и выкинула всю засохшую и испортившуюся еду, свечные огарки, все полученные по почте рекламные проспекты, промыла пол с горячей мыльной водой. Я подобрала все пустые бутылки и старые газеты и выбросила их прочь, даже не делая перерывов на то, чтобы прочесть новости недельной давности. Выбросила я и мисочку Шерпы, стараясь не вспоминать, каким я видела его в последний раз. Я сняла с постели белье и свалила в угол, приготовив таким образом для прачечной. Я расставила парами обувь, книжки сложила в ровные стопки, оттерла желтизну в ванной и известковые пятна с душа. Полотенца тоже бросила в приготовленную для стирки кучу.

Потом я приготовила себе чашку чая и принялась за картонные коробки, сложенные под нашей кроватью, в которые мы с Адамом по обыкновению сбрасывали все, что не нужно, но что пока не хотелось выбрасывать. Сначала я думала просто вынести их на улицу и поставить возле мусорного контейнера, даже не разбирая. Однако мне попался на глаза клочок бумаги, на котором был нацарапан рабочий телефон Полин. Его не следовало выкидывать. Я начала рыться в старых счетах, новых счетах, открытках, еще не прочитанных научных журналах, фотостатах материалов по «Дрэг-спирали», клочках бумаги, на которых я оставляла Адаму записки или Адам мне. «Вернусь в полночь; не засыпай», — прочла я, и от слез защипало глаза. Пустые конверты. Нераспечатанные конверты, адресованные владельцу квартиры. Я отнесла их на письменный стол в углу комнаты и начала раскладывать в три стопки. Одна на выброс, с другой разобраться тут же, третью положить назад в коробку. Одна из стопок развалилась, несколько бумажек упали за стол. Я попыталась просунуть за ними руку, но пространство оказалось слишком узким. Я было подумала оставить их там, но нет — я была полна решимости убрать в квартире все. Даже невидимые пылинки. Поэтому я с большим трудом отодвинула стол от стены и достала бумажки. Конечно, там были и другие вещи, которые обычно заваливаются за столы: сморщенная кожура от яблока, обрезок бумаги, колпачок от ручки, порванный старый конверт. Я взглянула на конверт, чтобы решить, можно ли его сразу выбросить. Он был адресован Адаму. Я перевернула его другой стороной и тут же, словно меня с силой ударили в живот, задохнулась.

«Был неважный день?» — прочла я. Это были каракули, написанные рукой Адама черными чернилами. На следующей строчке еще. «Был неважный день, Адам?» Потом: «Тяжелый день, Адам? Прими ванну». Наконец, в самом низу было написано знакомыми прописными буквами: «ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ».

Слова были написаны одно за другим, словно в детской прописи: «ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ».

Потом: «АДАМ АДАМ АДАМ АДАМ АДАМ АДАМ АДАМ».

И, наконец, — «ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ, АДАМ? ПРИМИ ВАННУ».

Не может быть, чтобы я сошла с ума. Не может быть, чтобы у меня была мания преследования. Я вновь и вновь старалась собраться с мыслями, чтобы придумать всему разумное убедительное объяснение. Наверное, Адам просто бездумно водил рукой, обдумывая полученную записку, повторяя написанные в ней слова. Но на бумаге было совсем другое. Это не было бессмысленным упражнением. Адам имитировал почерк прежних записок — записок Тары, — пока не добился сходства, чтобы уничтожить связь между ними и Тарой. Теперь я все поняла. Я знала о Шерпе, знала обо всем. Я знала то, о чем догадывалась уже давно. Единственную правду, которая была для меня невыносимой.

Я взяла конверт. Руки не дрожали. Я спрятала его в ящик комода, где хранилось мое нижнее белье, вместе с письмом Адели, потом вернулась к кровати и уложила назад в коробки все, что я оттуда вытащила. Я затолкала коробки обратно под кровать и даже затерла на ковре оставленные ими следы.

На лестнице послышались шаги, и я неторопливо прошла в кухню. Он вошел и стал наблюдать за моей работой. Я поцеловала его в губы и крепко обняла.

— Весенняя уборка, — сказала я, мой голос прозвучал как ни в чем не бывало.

Он ответил на мой поцелуй и посмотрел в глаза. Я не моргнула и не отвела взгляд.

Глава 35

Адам догадался. Или что-то заподозрил, потому что не отходил от меня ни на шаг, не выпускал из поля зрения. Со стороны могло показаться, что все было, как в начале нашего знакомства, когда для нас обоих разлука была физически невыносима. На самом же деле это больше напоминало добросовестного врача, который не может ни на минуту выпустить из поля зрения эмоционально неустойчивую пациентку из боязни, что она способна причинить себе вред.

Было бы преувеличением сказать, что Адам следовал за мной повсюду. Он не провожал меня на работу и не встречал каждый день. Он не звонил мне постоянно. Однако мне было достаточно, чтобы понимать — продолжение моего частного расследования становится рискованным. Он находился где-то рядом, и я была уверена, что временами он рядом, а я его не замечаю. Раз или два, идя по улице, я оглядывалась, так как чувствовала, что за мной наблюдают, или мне казалось, что кто-то мелькнул неподалеку, но я никогда не видела его. Однако он вполне мог там быть. Так или иначе, это не имело значения. У меня было такое чувство, что я знаю все, что нужно. Все уже в моей голове. Просто надо это обдумать. Разложить события по полочкам.

Грег собирался лететь на несколько месяцев в Штаты, и в субботу накануне его отлета друзья устроили для него прощальную вечеринку. Почти весь день шел дождь, и мы с Адамом не вылезали из постели почти до полудня. Потом Адам неожиданно поспешно оделся и сказал, что ему нужно уйти на пару часов. Он сделал мне чай, крепко поцеловал в губы и ушел. Я лежала в кровати и заставляла себя думать обо всем — спокойно, пункт за пунктом, словно Адам был проблемой, которую я должна была решить. Все факты были налицо, просто их нужно расставить в правильном порядке. Я лежала под одеялом, вслушивалась в шум дождя по крыше, в звуки машин, рассекавших лужи, и думала до тех пор, пока не заболело сердце.