ГЛАВА 17

Как мы и договорились, я пришел за уроком к павильону пана Болеслава — круглой большой палатке, достаточно высокой, чтобы в ней поместился рыцарь верхом на коне. Ее использовали на турнирах, где высшим пилотажем считалось не показываться публике, пока тебя не вызовут сражаться.

— Вы меня простите, если я не стану подниматься? — сказал профессионал. — Болят они, эти мои старые раны. Вот, к примеру, одна из них, в колене, частенько напоминает о себе… Я так понимаю, вы тот самый парень, что говорил с моим оруженосцем. По вашему росту я бы также заметил, что вы — пан Конрад Старгардский, о котором все говорят.

— Угадали, — признал я. — Вы порядком потрепали Милашку. Мне казалось, вы не собирались увечить его, пан Болеслав.

— А, вы уже слышали? Ну, прежде чем думать обо мне плохое, просто вспомните, что я занимаюсь дракой за деньги, цены у меня высокие, а вдова не могла себе позволить заплатить слишком много. Ее деньги даже не восполнили накладные расходы. Но сейчас мертвый сезон, а ее дело — правое, накладные расходы все равно остались бы непокрытыми, поэтому я взялся за работу. Можете ли вы винить меня за то, что с претендента я взял в три раза больше, чем с вдовы, и не за то, чтобы проиграть схватку — на такое я бы не согласился ни за какие деньги, — а просто чтобы не слишком поранить его?

— Но вы оставили его калекой на всю жизнь!

— Точно. Моя нанимательница ненавидит своего кузена, она хотела именно такого исхода. Профессионалу часто приходится играть очень тонко, чтобы удовлетворить обе стороны. Насколько я понимаю, моя нанимательница довольна, да и претендент не имеет официально никаких жалоб. В конце концов, он мог бы остаться лежать на земле после того удара в голову, бой объявили бы завершенным, и парень не получил бы серьезных увечий.

— Тогда с чего он поднялся и продолжил сражение? Наверняка ведь знал, что не имеет шансов на победу.

— Он поднялся, потому что слишком разозлился, чтобы трезво рассуждать. Вы видели, что я с ним сделал. Флорентийский удар — для нейтрализации копья, а «геркулесова дубинка» свалила парня с коня. Я бы не осмелился испытывать эти удары на профессионале, а ему всего лишь показал, что он на самом деле — шут гороховый, а не рыцарь. И все же я всегда могу доказать, что провел атаку таким образом, чтобы не сильно повредить противнику. Что до последующего ранения, это всего лишь один-единственный удар, и кто мог предположить, что его шлем не выдержит?

— Итак, вы удовлетворили требованиям обеих сторон, и сами остались в выигрыше?

— Конечно, пан Конрад. Мое ремесло не такое простое, каким кажется с первого взгляда. Ведь этот сукин сын пытался выбросить на улицу вдову с ребенком. Он заслуживает худшего. Но вы, по-моему, пришли не за разговорами. Вас беспокоит встреча с паном Адольфом в следующее Рождество?

— С кем? Когда?.. — удивился я.

— Вам еще не сказали? Наверное, этого и следовало ожидать. Заинтересованная сторона всегда узнает все последней. В наших кругах о предстоящей схватке уже несколько недель говорят, так что я могу вам все рассказать. Просто сделайте удивленное лицо, когда услышите новости официально, герольдам нравится думать, что они занимаются важным делом. Короче, за три дня до Рождества вы встретитесь на поле Окойтца с представителем крестоносцев, паном Адольфом, в сражении не на живот, а на смерть, то есть без пощады. Он собирается вас убить, так что вам лучше продать все свое имущество и бежать, куда глаза глядят. Вот мой совет, и он достоин тех двенадцати гривен, что вы собираетесь заплатить мне.

— Если я убегу, почти полторы сотни детей попадут в рабство. Я не могу такого допустить.

— Несчастных ублюдков продадут в Константинополе вне зависимости от того, станете ли вы живым трусом или мертвым героем. Вы не похожи на мечтательного идиота, что учит наизусть «Песню Роланда» и потом докучает гостям своим пением на пирах. Вы — разумный взрослый человек. Так поступите же разумно и бегите.

— Пан Болеслав, я уже сказал, что не могу. Но послушайте. Если этот рыцарь пан Адольф так хорош, почему я не могу нанять профессионала сам? Я не бедная вдова. И могу позволить себе выбрать лучшего!

— Нет, не можете. Потому что лучший будет сражаться против вас. Все остальные и в подметки не годятся пану Адольфу, мы прекрасно знаем это. Мы занимаемся жестоким делом. Дурак в нем долго не продержится, так же, как и самоубийца. Во всем христианском мире не найдется столько денег, чтобы нанять меня или кого-то другого на бой против него до смерти. Зачем мне деньги в аду? Потому что именно туда и приводят самоубийства, а сражение с паном Адольфом прямой способ наложить на себя руки! Поэтому скажу вам прямо — спасайтесь бегством!

— Ладно. Спасибо за совет. Но я пришел сюда не за ним. Я пришел за уроком.

— Как хотите, пан Конрад. Но вы только зря потеряете время.

Он захватил пару деревянных учебных мечей, и мы вышли наружу. И он, и я уже облачились в броню, а большего снаряжения для тренировок и не требовалось.

— Думаю, сражение без коней вас удовлетворит, пан Конрад. Потому что мое копье сломалось и будет готово только через несколько часов.

Я согласился. Мы потренировались немного, и я ясно осознал, что он сдерживает свои удары, как в сражении с любителем, одновременно постоянно указывая различные недостатки моего стиля. Но, несмотря на бой в неполную силу, я все равно получал немало синяков, а он, по-моему, даже не запыхался.

— Мечом вы владеете неплохо, хотя и немного медленно двигаетесь, — сообщил он.

— Я привык к легкому мечу.

— Ну и глупо. Но вот со щитом у вас серьезные проблемы. Щит даже важнее меча: вы можете допустить ошибку при работе с мечом и при этом остаться в живых. Такого обычно не случается при неверном обращении со щитом. Мы поработаем над этим немного.

Я приобрел еще пару дюжин синяков, а он продолжал ругаться на мою медлительность. Я начал предугадывать его удары, но профессионала и это не удовлетворило.

— Нет, идиот! Вы прикрываете глаза слишком рано! Вы даже не представляете, что я могу сделать!

— И что же вы можете еще сделать? — проорал я в ответ.

— Вот это!..

Я очнулся через несколько часов, все еще распластанный на земле. Шлем с меня сняли, а под голову подложили подушку. Поверх измученного тела лежала конская попона. Я застонал.

Один из оруженосцев пана Болеслава поднялся со стула, на котором ожидал моего пробуждения.

— Пан Болеслав велел передать, что до сих пор считает самым разумным выходом из вашего положения побег. Но если вам необходимо драться, то единственной надеждой на победу будет копье, потому что с мечом и щитом у вас нет ни малейшего шанса. Он также велел напомнить, что вы должны ему двенадцать гривен.

Я поднялся, заплатил мальчишке и вечером отправился обратно в Три Стены.

Прибыл герольд от князя Хенрика и сообщил, что «Состоится Божий Суд Между Мной и Крестоносцем. Мне Предстоит Явиться во Всеоружии на Поле Чести в Окойтц в Полдень, за Три Дня до Рождества. С Собой Следует Взять Имущество, Незаконно Присвоенное в Бою, Не Исключая Рабов».

Он на самом деле каждое слово произносил с большой буквы. И не смог избавиться от привычки, даже выполнив свои обязанности, за последовавшим ужином. На девушек он не произвел особого впечатления. Мы отдали ему одну из свободных хижин на ночь, но я совершенно уверен, что спал герольд один.

И все же князь устроил мне значительно большую отсрочку от испытания, чем я предполагал.

Я старался выкраивать по меньшей мере час в день для общения с Анной, хотя часто даже столько не мог себе позволить. Как здорово иметь возможность поговорить с представителем другого вида!

Она довольно расплывчато отзывалась о своих предках. Анна совершенно точно была представительницей седьмого поколения животных, но при этом всегда говорила о предках от первого лица, будто первой стала продуктом биоинженерии. Однако при упоминании кого-то, кроме своих прямых родственников, она запросто употребляла второе и третье лицо. Более того, всех их лошадь обозначала существительными женского рода и никогда мужского. Я так и не понял почему.

В большинстве случаев ее мышление отличалось простотой, некоторой приземленностью. Она не интересовалась философией и не понимала, зачем вообще нужна подобная наука. Математика, кроме арифметики, теология, кроме простейших моральных постулатов, научные теории и вообще все, что хоть слегка было оторвано от жизни, проходило мимо нее.

И все же Анну ни в коем случае нельзя назвать тупицей. Если появлялась практическая задача, она всегда находила практическое решение. Показателен такой случай.

«Ты ни можеш папасть капьем в дыру», — по буквам показала лошадка. Ее правописание оставляло желать лучшего, как она и предупреждала. Более того, оно так и не улучшилось.

— Я не могу попасть копьем в дыру, ты права, — согласился я. — Главная проблема действительно в этом.

«Я магу».

— Ты можешь попасть в чучело? Анна, у тебя нет рук. Чем ты собираешься держать копье?

«Крюк на сидло, крюк на узду, узду — на миня. Копье в 2 крюк. Я пападу в дыру».

— Думаешь, получится? Давай попробуем, девочка! Я сейчас же прикажу сделать крючки. Думаю, к утру все будет готово. Спокойной ночи, Анна, и спасибо за отличную идею…

Мы явились на тренировочное поле за полчаса до пана Владимира. И сколько бы ни пробовали действовать по плану Анны, раз за разом получали отличные результаты. Она владела копьем так же искусно, как пан Владимир.

Более того, пока лошадь направляла копье, моя правая рука оставалась свободной, и я мог за щитом держать меч наготове. Если Анна не достанет ублюдка копьем, то я через полсекунды завершу дело мечом!

Мы практиковали двойной удар, я бил чучело по голове плоской стороной меча — после того как Анна попадала в отверстие копьем, — когда подъехал пан Владимир. Он смотрел на нас в немом изумлении.

— Пан Конрад, я едва могу поверить, что вы начинаете, наконец, делать успехи с копьем. А идея с мечом просто… просто сказочно хороша! Но как?..

Я объяснил ему план Анны. Пан Владимир воспринял умение лошади писать, как нечто само собой разумеющееся. Любое животное, которое в состоянии передвигаться с той же скоростью, что и Анна, явно волшебного происхождения, так что ожидать от него можно чего угодно. Более того, Анастасия учила его писать. И правописание пана Владимира не намного отличалось от Анниного, так что они отлично понимали друг друга.

Пан Владимир поскреб подбородок.

— Не думаю, что это незаконно, но распространяться о вашей тактике направо и налево все же не будем.

— Хорошо. Вот и мое секретное оружие!

— Ну, во всяком случае, вы хоть как-то совершенствуетесь, так что давайте теперь поработаем над слабыми местами в вашей технике…

Недели пролетали одна за другой…

Стоял дождливый осенний день, и плотники собирали дом у внешних ворот.

Мы натянули две толстые веревки между вершинами утесов с обеих сторон входа в долину. На двух колесах, закрепленных на шпагатах; висел деревянный каркас, а система воротов и блоков позволяла восьми работникам использовать каркас в качестве подъемного крана. Получалось что-то вроде «небесного крюка», охватывавшего всю территорию, с ним работа шла очень быстро. После долгих месяцев подготовки, когда людям не раз казалось, что дело зашло в тупик, внезапно мы за один день построили четверть своего будущего дома. Радостное настроение охватило всех вокруг.

Граф Ламберт в сопровождении дюжины рыцарей появился поздним вечером.

— Граф Ламберт! Добро пожаловать, мой господин! — прокричал я, стоя на вершине здания в семь этажей. Потом просигналил рабочим, которые управляли краном, и они быстро спустили меня на землю.

— Черт возьми, это выглядит забавно! Можно и мне попробовать?

— Если хотите, мой господин, я прикажу поднять нас двоих наверх.

Шесть человек в беличьем колесе, расположенном высоко, на самом верху, тотчас подняли нас на крышу. Оттуда были видны все будущие постройки, и я показал, где появятся со временем церковь, корчма и баня.

— Вы быстро продвигаетесь вперед, пан Конрад. Через пару лет здесь появится прекрасный город.

— Через пару лет, мой господин? Все эти здания мы закончим через три недели.

— Невозможно! Даже ты просто не сумеешь успеть так много за такой короткий срок!..

— Спорим, мой господин? К примеру, на двадцать мулов, нагруженных вашим полотном, — против сорока мулов моих кирпичей и известкового раствора?

Я больше никогда не спорил с Ламбертом на деньги: услуги и товары почему-то казались ему более приемлемым средством оплаты.

— Решено! Значит, ты делаешь кирпичи?

— Да. Мы нашли глину в старой шахте. И построим печи для обжига сразу же, как только закончим с жилищами. Мы еще нашли жилу железной руды, и к весне я надеюсь начать производство железа.

— Мой мальчик, к весне тебя уже не будет в живых. Ты умрешь под Рождество. Ты что, забыл о божьем суде?

— Нет, мой господин, но я собираюсь победить.

— Твоя уверенность трогательна. А для чего вон тот огромный круглый каменный колодец?

— Это наше ледохранилище. В будущем появится три помещения, одно в другом. На круглую каменную стену, которую вы видите, мы положим настил и используем его как танцпол. Там будет крыша, но стен мы строить не станем. Второе помещение, на три ярда меньше, построим внутри первого, полностью под землей. Расстояние между ними заполним щепками и стружкой, которые не будут проводить тепло. Третье поместим внутрь второго: оно будет в шесть ярдов меньше в высоту и в три ярда уже. Пространство между вторым и третьим кругом этой же весной заполним снегом. Я подсчитал, что такое количество растает только через год. Таким образом, мы сможем наслаждаться свежими овощами зимой и холодным пивом летом.

— И все же это огромная яма!

— Шестнадцать ярдов в глубину, мой господин, и тридцать шесть — в диаметре.

Когда мы спустились вниз, я шепнул Кристине, чтобы она бежала на кухню и сказала приготовить что-нибудь особенное на ужин. Наталье же наказал распространить слух среди молодых девушек, что те, кто желал бы провести ночь с настоящим графом или одним из его рыцарей, могут прямо сейчас начинать готовиться к танцам. Она точно знала его вкусы.

Когда мы пришли в трапезную, граф Ламберт заметил:

— Все столы одинаковой высоты. Какой из них — наш?

— Их высота как раз подходит для еды, мой господин. Я завел здесь обычай, по которому все едят одну и ту же пищу с одинаковых столов. Это удобно. Я часто рассказываю своим людям за ужином, что им предстоит делать на следующий день. По-моему, крестьяне справляются с задачей гораздо лучше, когда у них есть время все обдумать. Что до того, где вам есть, думаю, лучше там, где спит лев.

— А где спит лев?

— Везде, где захочет, мой господин. Кто станет спорить со львом?

Мои слова вызвали смех, и граф Ламберт уселся за один из крайних столов. Одно из преимуществ жизни в тринадцатом веке: даже самые старые шутки воспринимаются как крайне остроумные и очень свежие.

Обычный стол тринадцатого века в ширину достигал размера, достаточного только для одного человека. Люди сидели с одной стороны, а слуги ходили с другой. Мы сделали столы по стандартам двадцатого века, а слуг в Трех Стенах отродясь не водилось.

Кристина не подумала назначить кого-нибудь на роль прислуги, а компания лелеющих надежды Натальиных девушек в данный момент наводила красоту по домам.

Обычно мы ели, как в кафетерии: обслуживающий персонал раздавал мясо, пиво и другую дорогую пищу, а остальным — угощайтесь сами. Теперь рабочие стояли в очереди за блюдами, и некоторые уже жевали, пока мой сеньор ожидал, когда же ему подадут еду.

Я не знал, как разрешить проблему, поэтому спросил напрямик:

— Мой господин, могу я попросить вас разъяснить мне один вопрос этикета? Если обычаи вассала отличаются от привычек его сеньора, по каким правилам они должны себя вести?

— Зависит от того, где они находятся, пан Конрад. На землях сеньора вассал обязан в точности следовать обычаям хозяина. В поместье же вассала сеньор должен придерживаться традиций вассала, если они не оскорбительны для него. В противном случае он должен сообщить вассалу о проблеме, а тот из вежливости обязан поступить так, как желает того сеньор. По крайней мере, пока он находится поблизости.

— Спасибо, ваша светлость. Понимаете, в моих землях мы не держим слуг нигде, кроме как в корчме. Я не привык к личной прислуге и предпочитаю обходиться без нее. Я хочу сказать, что у нас нет никого, кто обучен обслуживать гостей за столом. Будет ли это оскорбительно для вас, если я предложу вам самому взять свою пищу, как делаю обычно сам? Или мне следует попросить панн обслужить вас, даже если они, возможно, не слишком хорошо справятся с заданием?

— Я как раз думал, когда же ты предложишь мне что-нибудь поесть! Не вижу, как мне может повредить прогулка от одного стола до другого.

Мы взяли себе мясо — без очереди, естественно. Титул имеет свои привилегии даже в Трех Стенах.

Усевшись снова за стол, граф Ламберт продолжил беседу.

— Значит, ты всегда ешь то же, что и крестьяне?

— Таков мой обычай.

— Замечательно. И ты всегда кормишь их столь хорошо?

— Боюсь, что нет. Обычно у нас едят только одно мясное блюдо за ужином и ни одного за обедом. Очень редко свиные окорока, оленину и мясо тура подают за один раз. На кухне хозяйничает Кристина, и я подозреваю, что в вашу честь она приказала зажарить все мясо, какое у нас было. В Трех Стенах недостаточно еды, и мы можем себе позволить только то мясо, что приносят охотники. Я планирую привезти в наши холмы овец, но это долговременный проект.

— Овцы довольно дешево стоят. Чтобы увеличить количество шерсти, поступающей на мою фабрику, я запретил убивать овец моложе десяти лет и продавать их за пределы моих владений. Многие жалуются, что не смогут прокормить овец зимой, но я не собираюсь отступать. Если будет необходимость, выход они всегда найдут.

— Возможно, я смогу здесь помочь, мой господин. Три месяца небольшое стадо моих овец питалось только свежими еловыми иголками. Это, конечно, не самая любимая их пища, но по крайней мере никто не голодал.

— Интересно. Но, должно быть, нужно много времени, чтобы нарубить такое количество веток.

— Меньше, чем вы думаете, мой господин. Вам всего лишь нужно спилить верхушку дерева, чтобы за один раз собрать множество иголок. Я собираюсь оставить четырех своих верхолазов на работе на зиму, и, по моим расчетам, они смогут уберечь от голодной смерти около тысячи овец.

— Ты должен показать мне, как вы рубите деревья.

— Первым же делом, прямо с утра, ваша светлость. Через месяц я собираюсь устроить большую охоту в монгольском стиле. Может быть, вы и ваши рыцари захотите присоединиться?

— Монгольская охота? Я думал, ты ненавидишь монголов.

— Да. Но это не означает, что я не могу чему-то у них поучиться.

— Действительно. Ну и как же охотятся монголы?

— Они окружают как можно большую площадь все вместе, а так как их число достигает иногда миллиона, территория примерно равна современной Польше. Потом охотники продвигаются к центру круга, прочесывая все кусты, не давая вырваться ни единому животному, но и не убивая никого до поры до времени. Сбивание в кучу всех тварей может занять несколько недель. Затем, на глазах у своего вождя, кахана , монголы приканчивают каждого попавшегося животного, устраивая нешуточную битву. Я не планирую чего-либо столь масштабного. Мы отпустим всех оленей, туров женского пола и других крупных травоядных, так же как молодняк и одну шестую животных мужского пола. Надо все же оставить зверей для охоты на следующий год. Опасных тварей — волков, медведей, диких кабанов и так далее — истребим всех до единого. Я не хочу, чтобы они бродили по моим лесам и вредили моим людям. Мелкие животные — зайцы, птицы и остальные… ну, мы столько упустим при окружении, что о будущих поколениях беспокоиться не стоит.

— Мне это нравится, я приеду. Вы ведь оградите достаточно большое пространство, чтобы каждый знал, кого именно убил?

— Мы как раз строим ограду. Я собираюсь прогнать животных через главные ворота Трех Стен. Вся местность вне города будет наша. По плану одна шестая всего добытого мяса должна достаться благородным рыцарям, принявшим участие в охоте, одна двенадцатая — крестьянам, не живущим в Трех Стенах, а остальное пойдет на пропитание моим людям. Думаете, так будет справедливо?

— Вполне. У большинства рыцарей появится столько мяса, сколько они не смогут утащить, а приводить с собой в гости мулов невежливо… Конечно, тебе придется устраивать пир до и после охоты. Ты упомянул о других крестьянах. О чьих?

— Ну, есть ведь люди пана Мешко и мои собственные йомены…

— Вот об этом я, кстати, и хотел с тобой поговорить. Неужели на моих землях действительно оказалось двадцать семь скваттеров?

— Вроде бы да, мой господин.

— Черт возьми! — выругался он. — Должно быть, и на остальных землях найдется еще парочка сотен! Как, дьявол меня забери, выгнать их оттуда?

— Почему бы вам не поступить так же, как и я? Заставьте закон работать на вас. Превратите их в своих йоменов, возьмите с них меньше, чем с крестьян, но и в ответ предложите меньше. Вы получите прибыль с тех, с кого до этого вообще ничего не имели, а они успокоят себя мыслью, что теперь живут на законных основаниях и могут рассчитывать на определенную защиту.

— Интересная мысль… Я подумаю над ней. Но как же мне, дьявол, встретиться с ними, чтобы сделать свое предложение?

— Я, конечно, не уверен, мой господин, но мой опыт подсказывает, что люди определенного типа обычно знают друг друга. Если хотите, я спрошу моего управляющего, что он может сделать. Он никогда ни в чем не признается, но, бьюсь об заклад, передаст ваше сообщение.

— Хорошо, хотя один спор в день вполне достаточен… Прикажи ему поехать с нами завтра.

— Завтра, мой господин?

— Да. Существует определенная церемония, которой мы пренебрегли. Определение границ твоих владений. Мы должны объехать твои земли, чтобы все знали, где они находятся, и не возникало недоразумений в дальнейшем. Пан Мешко и барон Ярослав встретят нас в назначенное время у своих границ завтра… Ну что ж, я вполне наелся. Кристина прекрасно готовит. У тебя запланировано какое-нибудь развлечение, пан Конрад?

— Танцы, мой господин. Вы сможете подобрать себе достойную девушку на ночь.

— Замечательно. Но тебе действительно надо приучить себя приказывать крестьянам, а не просто просить их что-то сделать.

ГЛАВА 18

Мои лесорубы пристрастились к довольно жестокой игре. Верхолазы забирались на дерево, чтобы отпиливать верхушку, а двое или трое вальщиков тут же принимались стучать топорами по тому же самому дереву снизу. Цель игры — выяснить, смогут ли верхолазы закончить свою работу, прежде чем ствол упадет на землю. Я приказал прекратить такие игры, но на меня никто не обратил внимания. Наверное, я был недостаточно убедителен. Верхолазы становились невыносимыми — со своим напыщенным видом и неизменными шипами. Может, в душе я хотел увидеть, как они проиграют.

Графа Ламберта игра поразила так же, как и скорость, с которой мои люди могли свалить дерево. Его жизненная философия — и вообще характер — подразумевали следующее: если кто-то делает опасную на первый взгляд работу, граф должен непременно попробовать совершить то же самое.