Когда сеанс игр подошел к концу, Курт потерял незнакомца из виду, но он хорошо запомнил его лицо и решил продолжить свои наблюдения.

Ночь прошла без неожиданностей. Курт повторил свой трюк с фильтром и снова ему удалось избежать воздействия снотворного газа. Наутро Курт и незнакомец опять встретились — когда пассажиры ехали из столовой, подозреваемый № 1 и соглядатай оказались на соседних платформах.

Курт даже немного смутился, когда незнакомец внезапно повернулся к нему и сказал:

— Могу ли я представиться? Мое имя Кирилл Буш и я практикующий психолог. А вы ведь господин Курт Лонгсон, не так ли? Я немало слышал о вас и очень рад, что могу познакомиться с вами лично.

Они пожали друг другу руки.

— Надеюсь, вы простите мне мою назойливость, — продолжал доктор Буш. — Но вчера, во время голографических игр, я обратил внимание, что вы выглядите, как будто вас что-то печалит и удручает. Меня это очень удивило: мне казалось здесь, на борту этого великолепного корабля, все должны быть счастливы.

— Но, насколько я мог видеть, вы тоже не слишком интересовались игрой, — возразил Курт.

Доктор улыбнулся:

— Знаете, хороший врач прежде всего должен быть хорошим наблюдателем. Любовь к ближнему, готовность помочь… Понимаю, сейчас это не в моде. И все же я надеюсь… Я пытаюсь… Но нет, я не должен хвалить сам себя.

Платформы постепенно отдалялись друг от друга, но доктор Буш успел сказать напоследок:

— Я хотел бы помочь вам. Даже не так — я считаю это своим врачебным долгом. Возможно, вы не захотите обращаться к медицинской системе. Я понимаю — машины, компьютеры могут показаться слишком бездушными человеку, которого мучают внутренние конфликты. Я подумаю, что можно сделать, и снова свяжусь с вами. Не падайте духом!

Это беседа озадачила Курта. Доктор Буш, каково бы ни было его настоящее имя, выказал явный интерес. Но был ли он именно тем человеком, о котором говорил Фредер? Был ли он членом группы заговорщиков? Что ж, время покажет…

Врач снова заговорил с Куртом во время Экспрессо — когда пассажиры снова собрались в столовой чтобы выпить чашечку кофе без кофеина, съесть пирожное на подсластителе. Этот получасовой ритуал позволял погасить волнение от посещения Бельведера и настроиться на голографический сеанс. Тележки доставили их с стойке бара, рядом с которой располагались удобные столы и кресла. Горячий кофе и пирожные в пластиковой упаковке уже стояли на столах, личные андроиды выстроились у стен, готовые выполнить пожелания хозяев.

Едва Курт направился к своему столику, рядом с ним появился доктор Буш и предложил Курту последовать за ним. Курт быстро осмотрелся — никто не выказывал никаких признаков удивления или недовольства.

Доктор Буш привел Курта в небольшую комнату, оборудованную как врачебный кабинет. В углах комнаты Курт различил складной операционный стол, аппарат для наркоза, шкафы с набором инструментов, капельницы на штативах.

— Это помещение является частью медицинской системы, — пояснил он. — Я решил, что лучше будет, если все будет проходить под наблюдением. Однако вам не стоит ни о чем беспокоится. Проходите и ложитесь. К сожалению, у нас не так много времени.

Курт был очень удивлен таким поворотом событий, тем не менее он покорно лег на топчан. Доктор Буш сел на стул у изголовья.

— Как вы получили доступ в эту комнату? — спросил Курт.

Доктор Буш рассмеялся:

— Я же сказал вам, что я врач. Я хорошо знаком с медицинской системой корабля.

— Я думал, что вы обычный пассажир. Я ошибался?

— Прошу вас! Разве врач не может заинтересоваться красотами космоса?! Это кажется вам подозрительным?

— Нисколько, — поспешно ответил Курт. — Я просто хочу понять, почему вы занимаетесь своей работой во время отпуска.

Доктор Буш снова рассмеялся:

— До чего же вы недоверчивы! Но вы позволите мне осмотреть вас?

Курт кивнул. Доктор Буш осторожными движениями отодвинул веки своего пациента и осмотрел белки глаз, заглянул в рот, в уши, ощупал лимфоузлы на шее, выслушал сердце, постучал молоточком по локтям и коленям.

— Кажется, все в порядке, — пробормотал он. — Превосходно. Мистер Лонгсон, вы совершенно здоровы! Вероятно, речь идет о легкой психологической дезадаптации.

— Меня беспокоят провалы в памяти, — ответил Курт, радуясь, что может обсудить волнующую его тему со специалистом. — Мне говорили, что это последствия наркоза.

Доктор Буш удивленно поднял брови.

— Последствия наркоза? Они обычно продолжаются не дольше нескольких часов. Конечно, возможна индивидуальная чувствительность…

Он потер лоб, затем снял с полки небольшой ящичек, приставил к вискам Курта два электрода и повернул рычажок. По экрану побежала ломанная линия.

— Сейчас мы посмотрим, что тут можно сделать, — пообещал доктор Буш. — Вы не можете вспомнить события, произошедшие давно или непосредственно перед наркозом? Нет ли избирательной забывчивости: имена, даты, лица? Помните ли вы события последних дней?

— Я четко помню все, что произошло с того момента, когда я очнулся от наркоза, — сказал Курт. — Но то, что случилось до этого полностью стерлось из памяти. Например, я не могу вспомнить, как и почему я попал на борт этого корабля. Это сильно беспокоит меня.

— Думаю, что с этим мы справимся, — успокоил его доктор Буш.

Он поудобнее приладил электроды к вискам Курта, пощелкал тумблерами, покрутил рукоятки на приборе и вскоре пластинки начали источать какой-то странный голубоватый свет, а пациент почувствовал рассеянность и сонливость.

— Закройте глаза, — приказал врач, положив ладонь Курту на лоб. — Постарайтесь расслабиться и сосредоточиться на внутренних ощущениях. Не пытайтесь думать о чем-то конкретном, просто позвольте своим мыслям течь так, как им вздумается. Следите за картинами, которые проходят у вас перед глазами и постарайтесь описать их.

Курт не испытывал большого доверия ни к врачу, ни к самому методу лечения. Ему казалось, что все это отдает шарлатанством, прямым внушением. Тем не менее он честно попытался выполнить инструкции.

— Я вижу цветные пятна, — начал он. — Разноцветные облака, которые медленно плывут снизу вверх.

— Расслабьтесь, постарайтесь не двигать глазными яблоками! — приказал врач.

— Облака дробятся на тысячи частей, они разлетаются во все стороны. Красные, белые, синие… За ними трудно уследить.

— Теперь попытайтесь сконцентрироваться. Вы должны увидеть более четкие картины. Что вы видите?

— Я вижу цветные узоры, какие-то движущиеся фигуры.

— Сконцентрируйтесь! Помогите себе! Вы можете управлять своими видениями! Постарайтесь!

— Да. Я могу заставлять элементы двигаться, могу изменять их цвет…

— Нет! Нет! Все не так! — закричал врач. — Вы должны видеть свое прошлое! Друзей, врагов, сотрудников. Вы видите кого-нибудь?

— Нет, только эти странные узоры.

— Звезды! — кричал доктор Буш. — Планеты! Иные миры! Экспедицию!

— Нет, ничего подобного.

Доктор Буш сорвал электроды с висков Курта, схватил пациента за плечи, встряхнул его:

— Ничего подобного?! Никаких картин?! Сделайте же над собой усилие! Неизвестная планета! Таинственные тоннели под холмами! Вы видели это! Что вы видели там?!

Он снова приставил электроды, защелкал тумблерами, свет стал ослепительно ярким, и Курт внезапно ощутил, как какая-то сила вторгается в его мозг. Он пытался помочь ей, пытался пробить стену, отделившую его воспоминания от реальности, но вдруг ощутил, что вместо этого изо всех сил сопротивляется внешнему давлению. Как будто самые глубокие слои его психики были решительно против вторжения незваных гостей.

Осознав это, Курт сел на топчане и отложил электроды в сторону.

— Что вы делаете? Зачем вы это делаете? — растерянно пробормотал доктор Буш.

— Ничего не получится, — ответил ему Курт. — Мне очень жаль, я сам хотел бы вспомнить то, что знал когда-то… но… ничего не получится.

Доктор Буш только покачал головой. Казалось, он силится, но не может понять, что произошло.

— Спасибо вам за все, — сказал Курт. — Вы сделали все, что могли.

Врач не ответил. Он неподвижно стоял рядом с топчаном и растерянно смотрел на прибор.

Когда Курт вышел в коридор, у дверей его ждал андроид с тележкой. Курт поднялся на тележку, которая доставила его в каюту.

Медитация была почти таким же захватывающим мероприятием, как и посещение Бельведера.

Медитации проводились по вечерам, когда основные события дня были уже позади и весьма разумно было позволить пассажирам как следует обдумать все, что они увидели и услышали.

Зал для медитаций был круглым по форме и занимал целый отсек корабля. Здесь не было ни мебели, ни украшений — лишь канаты натянутые вдоль стен. Прошло уже несколько дней, но медитации по прежнему были настоящим чудом. Пассажиры занимали места на окружности длиной около полукилометра, свет постепенно мерк, в воздухе мерцали золотистые отблески специальных ламп-рефлекторов, укрепленных под потолком, их танец напоминал мерцание света на гребнях морских волн на закате. Постепенно пассажирам начинало казаться, что они находятся под водой, в ласковых глубинах Великого океана.

Звучали каденции чистых тонов — терция, квинта, затем октава, и постепенно все тревоги и заботы отступали, растворяясь в гармоничном спокойствии, в едином бесконечном мгновении. Звуки метались по залу, отражались от стен, порой звуковые волны встречались, но это не нарушало гармонии, а скорее усиливало ее.

Все пассажиры с нетерпением ожидали главного аттракциона. И их ожидания неизменно оправдывались. Постепенно тела становились все легче и легче, гравитация ослабевала, и людьми овладевало невероятное, чудесное ощущение легкости и свободы.

Потом наступала полная невесомость, пассажиры отталкивались от пола и взлетали. Они переворачивались в воздухе, танцевали или просто размахивали руками и ногами. Поскольку им больше не от чего было отталкиваться, они не могли свободно летать по всему помещению, а только кружились на одном месте. Но все равно это создавало восхитительное ощущение полета.

В первые дни некоторые летуны испытывали тошноту, и андроидам приходилось подцеплять их специальными длинными шестами и возвращать на «землю», где бедняги получали очередную порцию успокаивающего газа. В невесомости жидкость в желудке превращалась в огромный шар и «всплывала» к самому сфинктеру пищевода — к этому было не так-то просто привыкнуть. Во избежание неприятных инцидентов перед началом медитации все пассажиры получали по бумажному пакету. У них также была возможность уцепиться за канат и обрести некую опору. Но постепенно человеческий организм привыкал к новым для себя условиям, и вот уже пассажиры один за другим рисковали оторваться от канатов и вылететь на середину зала.

В этом помещении окончательно исчезали все связи с повседневностью, с будничной жизнью. Само время исчезало. Переставали работать базовые рефлексы. Возвращение к привычной тяжести и скованности было почти мучением, и лишь мысль о том, что завтра эта восхитительная игра повторится вновь, утешала пассажиров.

Курт, который продолжал пользоваться по ночам фильтром, сделанным из душа, и к которому постепенно стали возвращаться если не воспоминания, то ощущение собственной личности, понимал, что состояние невесомости хорошо ему знакомо. Однако в его случае речь шла не об игре и не о чистом удовольствии. С ощущением невесомости было связано чувство, что он находится в незнакомом пространстве, движется все дальше, в глубь какой-то неисследованной области, и поэтому медитация скорее волновала его, чем успокаивала. И все же в эти минуты он чувствовал не только страх перед чем-то немыслимым, нечеловеческим, с чем когда-то столкнулся, но и огромную, всепоглощающую радость. Вольный полет, свобода от оков земного притяжения были извечной мечтой человечества. Для прочих пассажиров все было гораздо проще. Прежде это было иллюзией, доступной лишь во сне — естественном или наркотическом. Современная техника сделала этот сон реальностью, и люди с чистой совестью вкушали блаженство, которого не надеялись никогда достичь.

И в этом случае Курт не мог разделить общую радость, он неизменно сохранял дистанцию, оставался наблюдателем. Со стороны это даже казалось смешным: взрослые люди, одетые в голубые и розовые пижамы, крутятся в воздухе, наглядно иллюстрируя понятия броуновского движения и энтропии. Вот молодой нервный мужчина закрыл глаза и застыл в позе эмбриона; вот пожилая женщина машет крыльями, как птица; вот лихой старичок летает, отталкиваясь от стен и от других пассажиров, и повизгивает в удовольствии; вот худая девица с аскетичным лицом, кружится, словно балерина. За этим можно было наблюдать бесконечно. Курт не забывал о своей главной задаче, но снова не смог заметить ничего подозрительного. Казалось, все одинаково удивляются, пугаются и восхищаются при встрече с невесомостью, хотя, возможно, один из пассажиров всего лишь изображал удивление, страх и восхищение.

Поздно вечером после светомузыкального концерта Курт лежал в своей кровати и, неизменно размышляя о событиях прошедшего дня, неизменно констатировал, что снова ни на шаг не продвинулся к своей цели. В одну из ночей он снова встретился с Фредером, они говорили около двух часов, но так ничего и не достигли. Фредер был по-прежнему полон недоверия, а Курт по-прежнему не мог сказать ему ничего определенного. Меж тем корабль приближался к самой дальней точке путешествия — двойной системе Плутон-Харон. Еще несколько дней, и он повернет назад. Наступало время действий, но Курт понятия не имел, что он должен делать.

И вот однажды привычный рутинный распорядок дня был нарушен. Находящийся в каюте маленький динамик внезапно ожил, и Курт услышал приятный доброжелательный голос:

— Господин Лонгсон, простите, что я беспокою вас, но я хотел бы пригласить вас на чашку чаю. Буду очень рад, если вы примите мое предложение.

Курт не знал, тревожится ему или радоваться.

— Простите, но с кем я говорю? — поинтересовался он. — И куда вы меня приглашаете?

Динамик молчал.

Курт лихорадочно размышлял. Что происходит? Неужели это и есть долгожданная возможность найти ответ на все вопросы?

Он быстро вскочил с кровати, глянул в зеркало и снова, в который раз, поморщился при виде дурацкой ночной рубашки. В этот момент дверь автоматически открылась. Курт выглянул в коридор — никого. И только динамик, расположенный над самой дверью, любезно сообщил:

— Пожалуйста, пройдите к лифту и поднимитесь на верхний этаж.

Донельзя заинтригованный, Курт повиновался. Кабина впустила его в себя, доехала до нужного этажа, открылась и новый динамик выдал очередную инструкцию:

— Проходите направо в комнату 7311.

Над дверью горела молочно-розовая лампа. Едва Курт подошел ближе, как дверь открылась и какой-то пожилой человек, высунув голову в коридор, радостно воскликнул:

— А, вот и вы, господин Лонгсон! Пожалуйста проходите!

Он пожал Курту руку и проводил его в комнату. Она была обставлена офисной мебелью. На черной блестящей крышке стола стояли бокалы, выточенные из какого-то темного камня, вроде обсидиана. В углу у окна висела картина в стиле пуантилизма.

— Займите, пожалуйста, место, — сказал мужчина, и Курт наконец-то узнал его — это был один из пассажиров, тот самый бодрый старичок, который так любил летать во время медитаций.

Они сели в кресла и хозяин офиса подвинул к Курту бокал и коробку сигар. Историк покачал головой.

— Спасибо, может быть позже. Я хотел бы как можно скорее приступить к делу. Если вы пригласили меня сюда, следовательно вы знаете, кто я такой. Но я очень хотел бы знать, кто вы такой.

Старик рассмеялся:

— Кое-что вы знаете! Я — пассажир на этом корабле. Мое имя Хассан Уберт.

— Но вы не только пассажир, — возразил Курт.

Хассан кивнул головой:

— Совершенно верно. Хотя уверяю вас, точно так же купил билет и заплатил за него ровно ту же сумму, что и любой человек на этом корабле. И все же вы правы. Есть одно тонкое различие между мной и остальными. Как вы видите, я уже немолод и около десяти лет получаю пенсию. Однако не так то легко расстаться с профессией, которой посвятил всю жизнь.

С этими словами он отдернул одну из драпировок, закрывающих стены комнаты и Курт увидел целую батарею мониторов, на экранах которых можно было различить звездное небо вокруг корабля, снимаемое с различных ракурсов. Большинство мониторов в данный момент показывали конечную цель путешествия — двойную систему Плутон — Харон. При некоторых разрешениях можно было даже различить загадочно-гладкую поверхность обоих планет — в отличие от Луны они практически не страдали от метеоритных дождей.

— Всю жизнь я работал на космос, — продолжал Уберт. — Я не был ни астронавтом, ни навигатором, ни даже инженером-строителем. Я был офицером безопасности. Однако после того, как корабли стали оснащать автоматизированной системой управления, надобность в моей профессии отпала.

Он со вздохом взглянул на мониторы и вновь повернулся к Курту:

— Не подумайте, что я жалуюсь. С такой пенсией, как у меня, грех жаловаться. Вот я и купил себе билет и снова взошел на борт своего корабля, но на этот раз уже как пассажир. Не возражаете, если я закурю?

Курт кивнул, Уберт обрезал сигару, сунул в рот, зажег, затянулся и выпустил клубы дыма с резким, горьковатым и тем не менее приятным запахом.

— И все же, если вы обыкновенный пассажир, то что вы делаете здесь? — спросил Курт.

Уберт снова засмеялся.

— Я же говорю, я прослужил здесь много лет и, естественно, у меня есть кое-какие привилегии. Здесь есть множество помещений, которые больше не используются. Я прожил в этой комнате много лет и теперь навещаю ее по старой памяти.

Курт снова кивнул.

— Но чем я обязан честью познакомиться с вами? — спросил он.

— Тем, что вы мне понравились, — спокойно ответил Уберт. — Вы, знаете ли, не похожи на тех типов, которые обычно покупают билеты на подобные поездки. Между прочим, сюда не всех берут. Каждый из пассажиров прошел обязательные психологические тесты. Все думают, что эти тесты должны просто отделить больных от здоровых. Но на самом деле это не так. И знаете кого они выбирают? Безвольных! Людей, которые с готовностью будут следовать старым клише. Иначе нельзя. Здесь всем заправляют автоматы, и они в два счета сошли бы с ума, вздумай пассажиры своевольничать. Чем меньше индивидуальности, тем меньше помех. Представьте себе, что вы недовольны чем-то на корабле, и заявляете, что не хотите оставаться здесь. Но мы же не можем послать вас обратно на Землю, как ценную бандероль! Мы можем только дать вам наркоз, вморозить вас в лед и заставить дожидаться возвращения в бессознательном состоянии. Понимаю, это звучит не слишком любезно. Но подумайте о комфорте других пассажиров. В вашем присутствии они не могут наслаждаться путешествием. Вокруг одного недовольного быстро возникает целая группа, а такая группа способна привести к кризису самое здоровое и уравновешенное общество. Я понимаю, что вашей вины в этом нет, но дела обстоят именно так.

— Но вы можете использовать успокаивающий газ, — напомнил Курт.

Уберт закивал головой:

— Конечно, конечно, это сразу приходит в голову любому разумному человеку. Собственно говоря, в этой идее нет ничего странного. Сейчас осталось не так уж много профессий, в которых можно обойтись без наркотических средств. Например, химическая промышленность. Кто смог бы работать на химических предприятиях без непрерывной фармакологической коррекции. Или на солнечных станциях? Или на шахтах Урана? И даже врачи и учителя — если бы они не использовали успокаивающих средств, откуда было бы им взять столько терпения? Собственно говоря, сейчас мы выходим на новый этап. В обычной жизни свобода вызывает у человека беспокойство и апатию. Он не знает, чем занять себя, но все новое порождает сильный страх. Разве мог бы простой бюргер вынести полет, подобный этому, без помощи фармакологических средств? Скорее всего, такая попытка привела бы к глубокому шоку. Подумайте хотя бы о том, как много людей страдают скрытой клаустрофобией. Нет, нет, без наших фармакологических средств ни о каком комфорте не могло быть и речи. Но вернемся к вам. Вы не выглядите счастливым, и это меня интригует. Почему вы здесь? Как вы смогли обмануть психологов? И почему вы даже не пытаетесь наслаждаться жизнью, раз уж оказались на этом корабле?

Курт лишь пожал плечами, он не мог придумать ни одного объяснения, которое устроили бы старика.

Уберт вскочил с кресла, нервно заходил по комнате, потом снова плюхнулся на сидение:

— Вы даже не представляете, насколько это для нас важно! — воскликнул он. — Не для техников, разумеется, — их интересуют только деньги. И не для организаторов — они полностью доверяют компьютерам. Но сколько это значит для психологов! Речь идет не просто о новом виде туризма, нет, нет! Встреча с космосом — это нечто большее, чем новые удовольствия для группы богачей. Мы хотим изменить людей, излечить их, расширить их сознание! Недовольные должны быть удовлетворены, беспокойные — успокоиться, плачущие — утешиться. Мы работаем с глубокими слоями подсознания. Мы возвращаем людей в детство, в то блаженное время, когда их еще не тревожили бури полового созревания, и о котором они бессознательно тоскуют всю свою сознательную жизнь. Назад, в детскую, туда, где на ваши плечи не ложится неподъемный груз ответственности, где у вас нет неоплатных долгов, где вас не мучают неразрешимые противоречия. Туда, где о вас заботятся другие люди, где вас защищают от слишком страшных истин, где вы наконец можете простится с Демоном Сомнения — бичом нашего общества. Разве вы не заметили, как счастливы люди на нашем корабле, как они рады вернуться в свое детство? Почему же вы не хотите разделить их радость? Почему хотите оставаться чужим на этом празднике жизни?

Курт и не думал прощаться с Демоном Сомнения, а потому в его намерения вовсе не входило откровенничать с офицером безопасности, пусть даже и бывшим. Однако Уберт ждал ответа на свой вопрос, и Курту волей-неволей пришлось заговорить:

— Вы правы, — осторожно начал он. — Я действительно не могу полностью разделить чувства остальных пассажиров хотя бы потому, что не знаю толком, как сюда попал. Это путешествие действительно не в моем вкусе. Возможно, мое присутствие здесь — это ошибка вашего бывшего начальства или компьютерной системы. К несчастью, у меня оказалась повышенная чувствительность к наркотическим средствам и из-за этого с самого пробуждения я страдаю провалами в памяти. Вы можете переставить себе, насколько это мучительно? Очнуться здесь, ничего не зная о своем прошлом, о том, что привело меня сюда! Эта проклятая неуверенность! Знай я чуть больше, я, наверное, мог бы расслабиться и наслаждаться жизнью до конца поездки.

Уберт наклонился так, что едва не уткнулся носом в нос Курта. Курт даже закашлялся от того, что ему пришлось вдохнуть дым от сигары собеседника.

— Это хорошее объяснение, — сказал Уберт, слегка повышая голос. — Но, к сожалению, могут быть и другие объяснения вашего поведения. Возможно, вы что-то замышляете. Возможно вы — шпион конкурентов, которые хотят разведать секреты нашей организации. А возможно вы — террорист, который хочет тем или иным способом сорвать наше путешествие.

Курт протестующе замахал руками, но Уберт не обратил на его жесты никакого внимания.

— Но что бы вы не задумали, вы должны знать, что ваши замыслы обречены на провал! — продолжал он. — Мы способны себя защитить! Мы используем все средства для того, чтобы выяснить, что вы задумали! До сих пор я обращался с вами незаслуженно мягко. Это простительная слабость, ведь всю жизнь я занимался лишь тем, чтобы доставить как можно больше счастья как можно большему количеству людей. Я верил в человечность, я верил в добро. Я надеялся, что вы сами, по доброй воле, расскажите мне все. У вас была такая возможность, но вы ею не воспользовались.

— Но я действительно рассказал вам все, что знаю, — пытался возразить Курт. — Я вижу, что вы недовольны, но ничего не могу с этим поделать. Я действительно не помню, как попал сюда. Я помню, как работал в библиотеке, я помню свое детство, школу, университет. Но дальше? Дальше зияет огромный провал.

Уберт встал и навис над ним:

— Итак, вы упорствуете? Вы не хотите идти мне навстречу. Мои друзья были правы, я слишком верю во все хорошее в людях и склонен закрывать глаза на дурное. Вы казались мне умным, интеллигентным человеком. Однако вы меня жестоко разочаровали.

Со вздохом он нажал кнопку на столе, стена с фальшивым окном и картиной отъехала в сторону, и Курт увидел, еще одно помещение, где на стульях сидели несколько человек: Амадея, доктор Буш, пожилая женщина, у которой Курт отобрал фотоаппарат, инженер системы безопасности и еще двое незнакомых Курту молодых людей.

— Что это значит? — спросил Курт растерянно. — Черт возьми, что здесь происходит?

— Кажется, я уже говорил вам, — ответил Уберт с тяжелым вздохом. — Я — офицер службы безопасности, а это — мои агенты. Ты думаешь, мы не знаем, что Ласло тоже здесь? Не обольщайся, мы давно наблюдаем за ним. А теперь скажи нам наконец, что вы задумали.

Курт пожал плечами.

Доктор Буш поднял руку:

— Возможно, господину Лонгсону действительно ничего не известно, — сказал он неуверенно. — Я испробовал все методы, но ничего не добился.

— Потому что ты проклятый самоуверенный дурак, — проворчал Уберт. — Разумеется, ему все известно. И я намерен вывести его на чистую воду. У тебя все готово?

Доктор Буш кивнул.

— Тогда начинаем!

Два молодых человека выкатили из темной ниши в стене нечто вроде зубоврачебного кресла с укрепленным на спинке пластиковым шлемом.

— Ну что ж, наконец-то мы покончили с мягкими методами, — сказал Уберт, потирая руки. — Игра в ассоциации, легкие медикаменты, сыворотка правды — это все смехотворно. Для тех, кто воображает себя крепкими орешками, у нас припасена хорошая кувалда.

Два молодых агента подхватили Курта под руки, усадили его в кресло, защелкнули кандалы на запястьях, плечах и лодыжках. Затем они подсунули под кандалы электроды, надели шлем на голову Курту и застегнули ремень у него под подбородком. Амадея подкатила монитор. На мгновение Курт поймал ее взгляд, но она тут же отвернулась. Ее волосы изменили цвет, теперь они были темно-каштановыми, и какой бы нелепой не была сейчас эта мысль, Курт внезапно подумал, что такой цвет идет ей гораздо больше.

Доктор Буш щелкнул тумблерами, и монитор засветился. Курт почувствовал, что шлем слегка завибрировал. Он не ощущал боли, только легкую щекотку, но потом стены внезапно покачнулись и закружились в бешеном танце.

Уберт вскочил со своего кресла, и подбежал к пленнику:

— Не думай, что я собираюсь тебя пощадить! — выкрикивал он. — В таких случаях я не знаю жалости! Не думай, что ты представляешь для нас хоть какую-то ценность! Ты — ничто! Вся ситуация у меня под контролем!

— Тогда почему вы выжидали так долго? — с трудом выговорил Курт. — Почему не взялись за меня сразу?

— На это есть свои причины, и я не собираюсь давать тебе отчет! — кричал Уберт. — Не прикидывайся дураком! Смотри сюда!

Курт поднял глаза. На мониторе вновь появилось изображение Плутона и Харона. Харон сейчас находился ближе к объективу камеры, и его круглая тень скользила по гладкой поверхности Плутона.

— Ну что ж, драма приближается к кульминации! — продолжал свою речь Уберт. — Никто не сомневается, что Ласло начнет действовать в ближайшие часы. Приложив определенные усилия, мы смогли бы найти его среди пассажиров. Но я думаю, что в этом нет нужды. Согласно первоначальному плану мы должны были затормозить в поле тяготения Плутона и Харона, развернуться и начать полет к Земле. На время торможения и последующего ускорения мы обычно погружаем пассажиров в наркотический сон. На этот раз мы просто уложим их спать пораньше. Правда, они не увидят заключительного аттракциона. Жаль, но что поделаешь? Ради их безопасности мы должны пойти на определенные жертвы. Что бы ни задумал Ласло, он ничего не успеет сделать. Мы опередим его. Действуйте, Руди.

Один из молодых людей подошел к пульту у стены, рядом с которым тут же загорелся монитор. Курт увидел множество маленьких экранов, на каждом из которых можно было различить изображение одной из кают. Пассажиры все еще мирно спали. Руди нажал кнопку, и крышки саркофагов одновременно опустились, превращая постели в спасательные капсулы.

— Теперь пускайте газ! — распорядился Уберт.

Руди нажал еще одну кнопку. Уберт потер руки:

— Как жаль, не правда ли? Ласло проспал все самое интересное! Ну а теперь, господин Лонгсон, расскажите нам наконец, что он задумал. Неужели он в самом деле надеялся овладеть кораблем? Не верю, он всегда казался мне неглупым человеком. Что же он задумал? Захват заложников? Шантаж? Отвечай! И не забывай, что это твоя последняя возможность. Если я не получу ответа через две минуты, я превращу тебя в растение. Сейчас мы узнаем, насколько ты в самом деле ценишь свою свободу воли.

Курт ценил свою свободу воли, а потому его сердце колотилось как сумасшедшее, а на лбу выступили капли пота. Он ясно видел, что Уберт не шутит. Курту не хотелось показывать свой страх, ведь за ним внимательно наблюдали и доктор Буш, и Амадея, и бортинженер. Только любительница фотографий закрыла лицо руками, как будто не хотела участвовать в происходящем.

— Что вы собираетесь со мной сделать? — спросил наконец Курт.

— Этот метод основан на принципе ротации, — любезно пояснил доктор Буш. — Эта полусфера на вашей голове предназначена для того, чтобы сфокусировать энергию в одной точке — как раз там, где в вашем мозгу находится центр, отвечающий за волевые усилия. Сейчас я выведу картинку на монитор.

Монитор действительно показал нечто вроде рентгеновского снимка головы Курта с наложенной на него сеткой координат и красной точкой на месте пересечения двух линий.