- Пожалуйста.
      - Да ну? Придумал-таки?
      - И придумывать ничего не нужно, Николай Николаевич, Вадим покусывал губы. - Перестроить систему просто, но для этого ее потребуется выключить на несколько суток. Скажите-ка мне: те двенадцать с половиной тысяч градусов тепла, которые развивает магнитоплазменное поле, по-прежнему действуют на корпус подземохода или их компенсирует переохлаждение вещества?
      Дектярев вопросительно посмотрел на Биронта.
      - Ни о какой компенсации не может быть и речи, - ответил Валентин Макарович. - Переохлаждение порождает новый вид энергии, но не уничтожает тепла. Ваша охладительная система реагирует и на тепло и на холод. Но холод, который передается в виде излучения, вызвал в полупроводниковых спаях какие-то иные соотношения.
      - Тогда и говорить не о чем. Мы не сможем и на секунду выключить охлаждение. Произойдет самоуничтожение подземохода. Устраивает вас такая перспектива?
      Дектярев взглянул на Андрея.
      - Похоже, так, - подтвердил механик. - Термоэлементы охладительной системы соединены в одно целое. Поодиночке их тоже не перестроишь.
      - Нужно остановиться! - вырвалось у Вадима.
      Геолог отрицательно покачал головой.
      - Нет! - присоединился к нему и Биронт.
      - Я не хочу мириться с тем, что нет никакой возможности перестроить охладительную систему, - настаивал Николай Николаевич. - Я кое-что смыслю в полупроводниках. Нужно подумать, Вадим Сергеевич. Понимаете: думать, искать, не сдаваться. И только в этом наше спасение. Все зависит от вашего конструкторского мастерства. Вы же сами знаете - настоящее решение может прийти в голову неожиданно.
      Это ли было не знать Вадиму! Но разве он уже не пытался решить вопрос с перестройкой? Решение может прийти. И его может вообще не существовать.
      Андрей вызвался помочь Вадиму. Вдвоем они отправились в агрегатную. Там, сняв крышки реле-автоматов, всматривались в черные сверкающие глянцем небольшие щиты. Каждый щит представлял собой реле. Заподлицо с его поверхностью переплетались золотые линии - они соединяли между собой полупроводниковые чувствительные узлы, небольшие серо-матовые диски. Изготовленная как одно целое, схема чем-то напоминала каналы Марса, видимые в оптический телескоп. В ней не было ни одной движущейся детали, ни одного стыкового или резьбового соединения. До предела простую и компактную, ее невозможно было перестроить в пути. Гораздо проще было бы заменить реле целиком. Абсолютная надежность устройства и представляла теперь трагедию для экипажа "ПВ-313".
      Посоветовавшись, Андрей и Вадим пришли к выводу: ничего не придумаешь. Нужна капитальная переделка, выполнить которую можно только в условиях заводах.
      Однако спустя несколько часов Андрей снова появился в агрегатной, на этот раз в одиночку. Там он оставался довольно долго, прикидывая, как бы все-таки пересоединить автоматы, не выключая их и не подвергая корабль опасности.
      Увы, его знаний инженера-механика оказалось явно недостаточно.
      Глядя на линии впечатанной в щит схемы, Андрей убеждался в своем бессилии. Устранить в ней любую неполадку он может с такой быстротой, что за ним не угонится ни один механик на свете, но придумать другое сочетание линий и узлов... нет, тут нужно быть конструктором. И если уж у Вадима ничего не получается, то нечего толкаться тут Андрею Чуракову.
      15
      Подземоход "ПВ-313" продолжал свой путь к ядру. В кабинах становилось все холоднее. Температура упала до нуля. От дыхания людей запотевали шкалы приборов, полированная поверхность пульта, металлические ободья люков. Самодельная одежда из матрацев согревала тело до пояса, а ноги оставались открытыми и коченели. Приходилось их обертывать простынями и одеялами, класть сверху подушки. Но при этом уже нельзя было вставать из кресла.
      У Николая Николаевича мерзла лысина, он устроил из полотенец подобие чалмы и стал походить на купца из древней Бухары.
      Не выдержав, поднимались поочередно в агрегатную. Там было сравнительно тепло, хотя поместиться в тесном помещении ее могли одновременно только два человека.
      Мечтали о теплой одежде: о валенках, о шубе, о шапке. Хорошо бы все это сюда! Только кто же мог предположить, что экипаж "ПВ-313", погружаясь в раскаленные недра, окажется в условиях ноябрьских холодов?
      Температура падала теперь уже на два с половиной градуса в сутки, и, когда хронометр отсчитал пятидесятые сутки, в кабинах было минус восемь градусов. На металлических частях рамы и пульта оседал иней. Особенно густо он покрывал обод люка в полость бура: оттуда струился еще сравнительно теплый воздух.
      Отчаянно мерзли руки. Если Николай Николаевич еще мог это терпеть, то худосочному Биронту приходилось туго. Атомист поминутно согревал дыханием свои костлявые несгибающиеся пальцы, прятал их под мышки, чаще других бегал отогреваться в агрегатную.
      Температура снизилась до минус двенадцати... до минус пятнадцати... восемнадцати... Но подземоход деловито и упрямо продолжал прокладывать себе путь к ядру.
      Обитатели корабля жили одной мыслью - скорее бы! Чем их встретит ядро? Не будет ли его начало их концом? Вадим оставил попытки заниматься усовершенствованием машины. Скорчившись в гамаке, накрывшись с головой матрацем, он пытался согреть себя собственным дыханием.
      На пятьдесят шестые сутки в кабинах мороз достиг уже двадцати одного градуса...
      Валентин Макарович коснулся глаз кончиком холодных пальцев, коснулся осторожно и тут же отнял обратно. Глаза горели не то от насморка, не то от переутомления, в голове появилась непривычная тяжесть, уши заложило, в них не прекращался надоедливый шорох, будто где-то поблизости ворошили солому.
      - Вам не кажется, что в кабине потеплело? - очень осторожно спросил Биронт.
      Николай Николаевич покосился на термоизмеритель: двадцать шесть градусов мороза. При дыхании изо рта вырываются клубы пара. Иней покрыл в кабине все, даже найловойлочную обшивку. Щеки пощипывает. Чтобы уберечь уши, пришлось повязаться полотенцами. Ни об умывании, ни о бритье не может быть и речи. На кого только они теперь походили, обросшие и измученные?
      - Вам нездоровится?
      - Кто вам это сказал? Я вам этого не говорил. У меня прекрасное самочувствие. Вот только с головой немного не в порядке. Скорее всего от переутомления. Попробую дать ей отдых.
      Забравшись с ногами в кресло, Валентин Макарович плотнее закутывается в матрац, подтыкает кругом одеяло, простыню и пробует дремать.
      Дектярев с грустью поглядывает на своего товарища. Что делать, если с Валентином Макаровичем стрясется беда? В корабле нет средств от тяжелых простудных заболеваний.
      Не прошло и четверти часа, как Биронт с раздражением встряхнулся. Нет, ему не спалось. До ядра совсем недалеко. Болеть абсолютно некогда, сейчас как никогда необходимо работать, вести наблюдения. Болеть можно дома. Кто же бездельничает в лаборатории?
      Мысли Биронта бегут вперед, опережая корабль на тысячи километров. Переохлаждение вещества порождает излучение, природу которого установить все еще не удается. И Биронту приходит в голову смелая догадка: не является ли излучение потоком нейтриноэлементарных частиц, из которых, как дом из кирпичиков, построены все атомные частицы - протоны, нейтроны, электроны, позитроны, то есть вселенная? Чтобы доказать это, нужно прежде всего пробиться в ядро земли, а главное ни на минуту не превращать наблюдений.
      Склонившись к приборам, Валентин Макарович незаметно для себя задремал. Дектярев слышал его хриплое, прерывистое дыхание. С глубоким чувством любви и жалости смотрел он на острые локти, на выступающие из матраца узкие угловатые плечи атомиста. В нем самом разгоралось ожесточение. Работать, черт возьми! Перед ними еще столько нетронутого материала для исследований. Они, Дектярев и Биронт, в данный момент глаза и руки всего научного мира. Ими двигает воля славного поколения покорителей природы.
      Включив внутреннюю связь, Николай Николаевич вызвал Чуракова.
      - Андрюша, - прикрыв микрофон ладонью и понизив голос, сказал он, - пора нам разыскать тепленькое местечко. Валентин Макарович занемог.
      - Я уже кое-что придумал, Николай Николаевич. Можно воспользоваться колодцем машинного отделения. Там только очень тесно.
      - Давай-ка взглянем.
      В колодце было так непривычно тепло, что у Дектярева закружилась голова.
      - Ух ты, благодать какая, - сказал геолог, - оказывается, я до самых костей промерз.
      Небольшой диаметр колодца позволял только стоять друг над другом на скобах, и один человек мог сидеть на захлопнутой крышке люка.
      - Мы вот что сделаем, - сообразил Дектярев, - к скобам прицепим гамаки и будем сидеть, как птички в гнездышке. Придется на время забыть, что такое лежачее положение.
      16
      Переселение в тоннель позволило освободиться от матрацев, от намотанных на ноги одеял, от полотенец на голове. Люк закрыли, постелили на него матрац для Биронта. Остальные разместились в гамаках, заняв колодец почти до самого верха.
      И сразу заснули. Спали долгим и тяжелым сном, не обращая внимания на неудобства. Когда нужно было выходить из колодца, Биронта поднимали в гамак. За пищей, за водой спускались по очереди. Возвращаясь, сообщали неутешительные вести: температура минус тридцать восемь... сорок один... сорок пять... Она теперь падала все быстрее, сначала на четыре градуса в сутки, потом на шесть, на восемь...
      А снаружи вокруг подземохода по-прежнему смыкалась раскаленная пластическая масса. Если верить термоизмерителям (а как же им не верить?), температура ее с момента входа в четвертую геосферу, то есть за тридцать два дня, снизилась всего на четырнадцать градусов и составляла две тысячи девятьсот восемьдесят шесть градусов выше нуля. Тепла более чем достаточно! Если бы ничтожную долю его перенести в кабины.
      Находиться среди огня и гибнуть от холода - что могло быть нелепее?
      Спускаться за водой и продуктами становилось с каждым разом труднее. По другую сторону люка подкарауливал уже шестидесятиградусный мороз. Его ожоги переносили только два человека - Чураков и Николай Николаевич, Прежде чем отправиться в складской отсек, они закутывались в матрацы. Лицо, руки, ноги обертывали одеялами. Люк распахивался, в колодец врывались клубы пара. Далее от Дектярева или от Андрея требовалась быстрота: почти скатиться по скобам, схватить ящик с концентратами, который поближе, и обратно.
      Первое время у Николая Николаевича хватало смелости миновать складской отсек и две кабины, чтобы добраться до своего пульта. Взглянув на приборы, он мчался обратно с такой быстротой, на какую только был способен. Вернувшись в колодец, пересказывал Валентину Макаровичу суть добытых сведений и тем несколько успокаивал атомиста.
      - Хорошо бы запасти воды, - беспокоился Андрей, - да не во что. Боюсь, подведет синтезатор, уже и так льдом плюется.
      Дектярев боялся другого. Он понимал, что наступит момент, когда они не смогут вообще выходить из колодца.
      В какой тесноте они находились! Узкое помеще* ние колодца позволяло лишь сидеть в гамаке, как в петле, или стоять на перекладине. Верхний видел затылок нижнего, а нижний созерцал подошвы ботинок верхнего.
      Полный и грузный Дектярев страдал от тесноты вдвойне. Поворачиваясь, он задевал плечами стены, а сидя, упирался в них коленями. Но главное - его мучило бездействие. Часами ворчал он на "чертов базальт", на "проклятую температуру", на "невезенье"... К его воркотне сосредоточенно прислушивались Вадим, Андрей и Павел. Ровный голос ученого действовал на них успокаивающе. И вообще даже один вид Николая Николаевича вселял в молодых людей бодрость. Исчезни сейчас Дектярев, они бы сразу растерялись, может быть поддались бы ослепляющему чувству страха.
      Все большую тревогу вызывало состояние Биронта. Дектярев за время своих экспедиций немало насмотрелся на простудные заболевания и сейчас без труда поставил диагноз: воспаление легких.
      Тело Валентина Макаровича пылало в огне. Его непрерывно лихорадило, мучила жажда. Ему хотелось вытянуть ноги, разбросать руки. Но даже когда его матрац стелили поверх люка, Валентин Макарович мог сидеть только прислонившись спиной к стене и согнув ноги.
      Другим в гамаках было еще неудобнее.
      В воспаленном мозгу путались мысли. Стоило Валентину Макаровичу закрыть глаза, как тотчас же он оказывался за пультом. Необычайное множество приборов, кнопок, переключателей приводило его в отчаяние. Он никак не мог разобраться в их назначении. И не мог разглядеть, что показывают нити на шкалах. А нужно было спешить, спешить, спешить... Подземоход проваливался куда-то; от пульта, как от включенной электрической плиты, отдавало нестерпимым жаром. Кабина покачивалась, вокруг мелькали незнакомые лица. Валентин Макарович вглядывался в них, но никогда не узнавал.
      В страхе звал он Николая Николаевича. Дектярев поминутно выбирался из своего гамака и, кряхтя, спускался к больному. Приложив ладонь к его горячему лбу, подавленный, он подолгу оставался неподвижным в очень неудобной позе.
      Валентин Макарович требовал:
      - Перечислите, пожалуйста, показания прибег ров. И главное - интенсивность и жесткость излучения.
      Николай Николаевич называл числа, выдумывая их тут же.
      - Столько перенести, - жаловался атомист, - и не увидеть самого главного.
      - То есть как это не увидеть? - гремел на весь колодец геолог. - Что за разговоры, коллега? Кто же, по-вашему, должен тогда видеть? Я? Андрюшка с Павлушкой? Так мы же ни бельмеса не поймем в вашем нейтрино-балерино. Извольте выздоравливать и продолжать наблюдения.
      - Я постараюсь, - Биронт с благодарностью улыбался и тут же снова впадал в забытье. Он звал жену, просил открыть окна, удивлялся, как много голубей слеталось к дому.
      Андрей спускался к Дектяреву, спрашивал:
      - Плохо?
      Дектярев покачивал головой. Если бы он мог помочь Биронту даже в ущерб своему здоровью, он бы сделал это, не колеблясь ни минуты.
      17
      Вадим до ломоты в скулах стискивал зубы. Отчаяние надвигалось на него огромной морской волной, такой высокой,,что не видно ее кипящего гребня. Еще немного, и она накроет его с головой, закружит, навалится нестерпимой тяжестью. У Вадима заранее останавливалось сердце, голову сдавливало стальным обручем, не хватало воздуха.
      Вадим молчал, но с ужасом ждал приближения волны. Куда она его швырнет?
      А время продолжало свой бег.
      Однажды Дектярева разбудил глухой стук. Не то упало что-то, не то ему просто почудилось. Свесившись с гамака, Николай Николаевич долго всматривался в дно колодца воспаленными глазами.
      Вдруг геолога точно иглой кольнуло в сердце: на крышке люка он увидел пустой матрац. Биронт исчез.
      Не помня себя, Дектярев прямо с гамака прыгнул на крышку люка, не обратил внимания на острую боль в ногах, которую причинило падение. Не раздумывая над тем, что ему угрожает, распахнул крышку. Зубы его ляскнули от прикосновения холодного воздуха. Руки закоченели сразу, едва коснулись металлических скоб по другую сторону люка.
      Не достигнув и пола складского отсека, Николай Николаевич должен был возвратиться обратно. Предчувствие непоправимой беды лишило его всякого самообладания. Кое-как ему удалось нацепить на себя матрац, обмотать руки одеялами. Он злился на свою неповоротливость, подгонял себя. Нужно было спешить. По ожогам лица Дектярев догадывался, что температура в кабинах такая низкая, какой не бывает на земле в самые жестокие полярные морозы. Не отвечая на расспросы испуганного Андрея, Дектярев снова ринулся в отверстие люка.
      Теперь он довольно быстро пересек складской отсек, но уже в секции синтезаторов холод сковал пальцы на руках и ногах, проник под матрац и пополз вдоль спины. Силы стали катастрофически убывать, а их и без того было не так-то много. В кабине для отдыха пришлось остановиться - занялось дыхание, в груди появились спазмы. В легкие вместе с воздухом вливался огонь.
      С отчаянной решимостью геолог протиснул свое тело в люк кабины механика. Руки уже не слушались его, и, выпустив скобы, он полетел вниз. Оглушенный падением, тут же вскочил на ноги. Оставался один, последний пролет. Следующий люк вел в кабину ученых. Дектярев опустился на колени. Затуманенным взором он увидел Биронта. Атомист сидел в кресле за пультом. Руки его были протянуты к переключателям, но, должно быть, так и не успели до них дотянуться. Волосы припорошил иней...
      На пульте около приборов скопился снег. Непрерывно циркулирующий воздух приносил влагу, и она оседала плотными снежными карнизами на краях пульта, на ободе люка, в углах потолка.
      Николай Николаевич понял: Валентин Макарович не нуждался более в его помощи... Силы окончательно покидали и самого геолога. Спуститься к Биронту значило разделить его судьбу. Обратного пути не будет.
      Только на секунду появилось искушение: а что, если так и поступить? Легко и быстро свести счеты с судьбой. Остаться рядом с Биронтом, умереть на своем посту.
      Тотчас же все в нем возмутилось против такого предательского желания. Он стал карабкаться вверх по скобам. Руки и ноги уже ничего не чувствовали. Ему казалось, что он хватает скобы не пальцами, а деревянными крючьями. Дыхание становилось все более коротким и свистящим. Изо рта вместо пара сыпалась тонкая кристаллическая пыль.
      Тело мертвело, уходило сознание. Стиснув зубы, геолог карабкался со скобы "на скобу. Он не хотел сдаваться. И все-таки ему пришлось остановиться. В ушах гудели колокола, перед глазами разливалось радужное сияние.
      Вдруг чьи-то сильные руки схватили его под мышки. В следующее мгновение он почувствовал, что летит, и полет казался бесконечным. Хлопнула крышка люка. Гул колоколов сразу сменился мягким убаюкивающим звоном.
      18
      Вдвоем они плюхнулись на крышку люка и застыли неподвижно, точно два клина, вбитые в одну щель.
      У Андрея саднило в груди, будто он наглотался кипятка. Нестерпимо заныли пальцы на руках и ногах, горела кожа на всем теле, даже на голове.
      - Мы облезем с тобой не хуже эвкалиптов, - угрюмо пошутил Дектярев. - А я и не знал, брат, что ты такой сильный. Эдакую тушу на себе приволок.
      - Валентин Макарович.... там?
      Дектярев утвердительно кивнул головой, быстро заморгал глазами и отвернулся.
      - Он в бреду это или сам... нарочно?
      - Кто нам теперь ответит, Андрюша?
      А машины продолжали работать и создавать ту силу, которая проталкивала подземный корабль сквозь вещество в его таинственном пятом состоянии.
      Никто из четверых не мог сказать, сколько времени находятся они в колодце: сутки, неделю или месяцы. Кончились запасы воды, концентратов могло хватить еще на несколько дней. Открывать люк больше не решались. Вода находилась рядом, но пойти за нею - значило не вернуться обратно. На ободе люка появился иней. С тяжелым сердцем поглядывал Николай Николаевич на зловещую пушистую каемку. Раз холод проник сквозь двойные стенки, промежуток между которыми заполнен теплоизоляционным составом, значит в кабинах притаилась смерть.
      - Можно ли надеяться на герметичность люка? - спросил Дектярев у Андрея.
      - Конечно! Перед рейсом я сам проверял его. А что?
      Дектярев шепнул на ухо механику:
      - В кабинах градусов сто пятьдесят, а то и двести. Понимаешь, в чем дело? Воздух там начинает сжиматься или уже стал жидким, давление падает, образуется пустота. Если люк имеет хотя бы малейшую негерметичность, мы задохнемся.
      - За люк я ручаюсь, Николай Николаевич. На своей шкуре испытал, что такое негерметичность. Один раз в колодец просочились газы из двигателя. И как мы тогда только живыми остались. А теперь через этот люк ни одна молекула не проскочит.
      Вскоре они узнали, что такое жажда. Теплые стенки колодца казались раскаленными. Во рту пересыхало, язык прилипал к гортани.
      "Похоже, на этот раз нам действительно не выпутаться, признался себе Дектярев. - Не пора ли прощаться, Катюша? Или еще потерпим, родная?"
      Прислонившись спиной к стене, он ощущал мерную вибрацию работающего двигателя. И в ней чудились ему голоса тех, кто создавал "П.В-313". Heсмотря ни на что, машина продолжает движение. Природа ничего не может с нею поделать и жестоко вымещает свою злобу на тех, кто находится внутри подземохода. Что ж, пусть бесится. Пусть! Дектярев, и умирая, будет преклоняться перед изумительной проницательностью творцов подземных кораблей.
      "ПВ-313" - сгусток человеческого труда - живет, движется, борется.
      Ни жажда, ни боль в теле от изнуряющего стояния в тесном колодце, ни потеря союзника в большом деле не смогли сломить Дектярева. Он думал о замечательной теории переохлаждения, о ее огромном значении в познании земного шара. Теперь только появилась реальная возможность с абсолютной ясностью объяснить последовательную цепь возникновения химических элементов и их соединений, рождение кристаллических структур.
      Но мало объяснить, нужно все это донести до людей, сделать достоянием науки. Заточение в колодце, невозможность расправить онемевшие члены сводят с ума. А голова требует работы. Работы! Не смешно ли? Впрочем, что тут смешного ведь память не отказывает. Хорошо бы осмыслить происходящее и прийти к определенным выводам. Что касается их передачи наверх, то чем черт не шутит, может быть и кончится похолодание в кабинах, как в свое время кончился ледниковый период. Правда, он длился целый миллион лет...
      Размышления Николая Николаевича были прерваны самым непредвиденным образом - подземоход сильно качнуло, почти положило на борт. Взвыли гироскопические водители. Колодец на несколько секунд превратился в горизонтальный тоннель и снова принял вертикальное положение. Все это произошло так внезапно, что Скорюпин не удержался на скобе и упал на плечи Чуракова. Он сбил механика и уже вдвоем они свалились на Дектярева.
      Николай Николаевич только крякнул, придавленный тяжестью двух тел. Тем не менее он успел отметить два обстоятельства: сильный и совершенно непредвиденный наклон подземохода (такого наклона, пожалуй, не было даже в зоне гипоцентров) и сравнительно слабый удар от упавших на него Чуракова и Скорюпина.
      Уж не вызван ли наклон корабля переходом его из четвертой геосферы в ядро земли? Никакого другого объяснения случившемуся Дектярев найти не мог.
      Что касается целости его костей, то здесь объяснение пришло сразу: подземоход настолько приблизился к центру земли, что сила веса уменьшилась более чем наполовину. Уменьшение веса оставалось до сих пор незамеченным, потому что к этому успевали привыкать по мере движения корабля.
      Появилась новая пища для размышлений, и незаметно для себя Николай Николаевич снова заговорил вслух.
      - Иногда мне кажется, - заметил сверху Вадим, - что вы давно не в своем уме. А мы, слушатели вашей болтовни, тоже недалеки от этого.
      - Могу и помолчать, - обиделся геолог. - Только молчать тяжелее. Я о Валентине Макаровиче думал. Как-то раз появилась его статья, а в ней высказывалась замечательная идея: превращать космические лучи в атомы нужных нам элементов. Искусственное приготовление атомов!
      - Я бы приветствовал сейчас только одну идею: превращение воздуха в воду.
      Дектярев поднял голову, пытаясь разглядеть Вадима. Но он увидел колени Андрея. А еще выше сидел Скорюпин. Они заслонили собой Суркова. Между тем в голосе Вадима звучало странное спокойствие, которое так не вязалось с его состоянием. То же самое, должно быть, почувствовали и Андрей с Павлом. Они притихли, поглядывая на Вадима.
      - Как хочется пить, - отделяя слово от слова и как бы вслушиваясь в свой голос, сказал Вадим. - А мы сидим и ждем, когда захочется еще сильнее...
      - Мне бы что-нибудь вроде ножа, - попросил Дектярев у Андрея.
      У Скорюпина оказался складной нож. Геолог присел на крышку и лезвием стал собирать иней с обода. Набралось немного, около грамма серой льдистой массы. Бережно передал Николай Николаевич этот комочек вместе с ножом стоявшему над ним Чуракову, тот передал его Скорюпину.
      Вадим принял нож, смотрел долго и непонимающе на тающий скользкий бугорок, на каплю воды, набухавшую на краю лезвия.
      - Это... мне? - спросил он.
      Волна, приближение которой он предчувствовал, обрушилась на него, смяла, увлекла за собой в пучину.
      Нож выскользнул из его рук. Скорюпин испуганно вскрикнул и отпрянул в сторону. Нож ударил Андрея в плечо тупым концом, отскочил к стене, звякнул о скобу и угодил прямо в лицо геологу. Лезвие рассекло щеку Николая Николаевича.
      - У вас кровь! - вскочил Чураков.
      - За Вадимом смотри! За Вадимом!!
      Но было поздно - Вадим уже бежал вверх по скобам. Пока Андрей понял его намерение, тот уже достиг верхнего люка и стал открывать его.
      - Вадька, стой! - механик устремился вдогонку.
      Путь ему преградил растерявшийся Павел. В узком пространстве им не сразу удалось разминуться.
      Все-таки Андрей догнал Вадима. Механик схватил его за ногу. И почувствовал, как быстро обмякает тело товарища. Действие излучения на этот раз было молниеносным и поразило Вадима, едва он поднял голову над колодцем в незащищенное пространство.
      19
      Николай Николаевич приложил полотенце к щеке, останавливая все еще идущую из раны кровь. Под ним, на крышке люка, прикрытое простыней лежало мертвое тело командира подземохода "ПВ-313".
      - Идиотское положение, - пробормотал геолог. - За что уцепиться? Какую бы лазейку придумать?
      Устав стоять на скобе, Николай Николаевич сел в гамак. Надеяться действительно не на что. Когда прекратится катастрофическое падение температуры в кабинах, сказать невозможно. Экипаж намертво замурован в стальном склепе.
      - Николай Николаевич, - неожиданно проговорил Чураков, попробую я сделать то, что не получилось у Вадима.
      - Ты о системе охлаждения?
      - Да.
      - Тебе в голову пришла какая-нибудь идея?
      - Пришла: переключать вслепую.
      - То есть как вслепую? - не понял Дектярев.
      - Перебрать схему каждого реле невозможно. Зато имеется другая возможность, о которой не подумали мы с Вадимом: это поменять местами щиты. Понимаете, Николай Николаевич? При этом изменится соотношение токов и их направление в контурах. Щитов восемь, не так уж много.
      - Восемь! - ужаснулся ученый. - Да это же на месяц работы!
      - Ну уж, на месяц. За неделю управлюсь. А случай придет на помощь, полчаса будет достаточно. Все-таки я механик первого класса, в автоматике кое-что соображаю.
      Дектярев задумался. Неделю им, конечно, не продержаться. Жажда доконает их значительно раньше. И сам Андрей ослаб настолько, что едва ли задуманная работа окажется ему под силу.
      И не только это смущало Николая Николаевича. Чтобы попасть в Агрегатную, нужно прежде спуститься в складской отсек. Правда, люк в агрегатную находится почти рядом с люком в колодец, но в отсеке Андрея может встретить такая низкая температура, которая обратит его в лед, прежде чем он успеет коснуться пола.
      Угадав мысли геолога, Андрей сказал:
      - Я закутаюсь с ног до головы. Только вам и Павлу придется расстаться со своими матрацами и одеялами. Получится подобие скафандра. Пусть в отсеке хоть как холодно, я успею проскочить. Потребуется одна секунда, не больше. Я перемахну из люка в люк, как птица, с закрытыми глазами.
      - Да, но что может встретить тебя в агрегатной?
      Андрей внутренне содрогнулся, об этом он не подумал. Если и в агрегатной такая же температура, как в отсеке, то это будет... смерть.
      - Агрегатная примыкает к двигателю, - успокоил он Дектярева. - Если там и не очень тепло, то, во всяком случае, должно быть терпимо. А какой у нас еще выход, Николай Николаевич?
      Он с грустью посмотрел на тело, накрытое простыней. Вадим... Кто бы мог подумать, что Вадим выберет себе такую бесславную кончину.
      - Ты прав, - согласился Дегтярев, - другого выхода у нас все равно нет.
      - Помогите мне одеться.
      - Сразу? Сейчас?
      - А зачем откладывать?
      Николай Николаевич опоясал его матрацами, на руки и на ноги тоже накрутил по матрацу. Веревок в подземоходе не было, пришлось одну простынь разорвать на полосы и туго стянуть ими все нацепленное на Андрея. Голову Андрей дважды обернул одеялом, оставив только узенькую щелку для глаз.
      Теснота помешала Скорюпину принять участие в сборах Андрея. Связист должен был оставаться в роли зрителя. Он смотрел на Чуракова остановившимися глазами,. А тот в ответ улыбался сдержанно и застенчиво.
      - Пожалуй, еще одно одеяло на руки, - попросил механик Николая Николаевича. - Руки для меня самое главное. Без ног-то, если что, я доберусь и щиты переставлю.
      Это было последнее одеяло. Его пришлось разорвать пополам. Прочная материя никак не поддавалась, тем более, что локти упирались в стенки колодца и размахнуться не удавалось, Дектярев рассвирепел, совсем забыв, что в его кармане лежит злополучный нож. Наконец раздался сухой треск, а Николай Николаевич едва не соскользнул со скобы, на которой стоял.
      Обматывая руки Андрея лоскутьями, он спросил его шепотом:
      - Может, лучше мне, а, Андрюша? Мое-то дело такое... стариковское.
      - Бросьте выдумывать, Николай Николаевич! - с укором отвергнул механик предложение ученого. - Автоматика для вас темный лес. И разве вы сумеете прыгнуть из люка в люк?
      - Да это уж так...
      - Вы за меня не беспокойтесь. В агрегатную я доберусь. Что будет дальше - не ручаюсь, а добраться - доберусь. Такая у меня уверенность. Ведь надо, и все тут. В общем я готов. Перенесите Вадима, Николай Николаевич.
      Дектярев порывисто прижал к себе Андрея.
      - Ну, в добрый путь.
      - Вы уходите.
      - Да, да, я сейчас ухожу, Андрюша. Что я еще хотел сказать тебе... проклятая память... Ах, вот что! Люк... он может не открыться. Сверху его прижимает воздух.
      - Откроется, Николай Николаевич. Я уже прикинул, арифметика простая. В замке такая силища, что слона подымет вместе с воздухом. Правда, вам сначала придется туговато: воздух за мной потечет. Но вы не пугайтесь. Видно, ветка синтезатора со стороны колодца продолжает действовать. Утечка быстро восполнится.
      - Мы-то что, мы справимся. Вот ты... Я прошу тебя, если чего там задержит - крикни.