В пределах литосферы подземоход передвигался подобно тому, как сверло врезается в металл, оставляя за собой отверстие и почти не испытывая давления со стороны его стенок.
      В зоне раскаленного пластического вещества действовал закон Паскаля. Непрерывно возрастающее давление грозило раздавить корабль, как яичную скорлупу. Применение сверхпрочных альфа-металлов позволило вплотную приблизиться к барьеру, но не перешагнуть его. Конструкторы поняли: нужна коренная перестройка корабля, принципиально новое решение вопроса.
      Три десятилетия длились поиски, их возглавил главный конструктор завода подземоходов Ремизовский. Позднее в исследованиях принял участие молодой и талантливый инженер Вадим Сурков. Именно Вадиму принадлежала идея защитного магнитоплазменного поля.
      И вот "ПВ-313" отправился в первый опытный рейс.
      Медленно, не безостановочно прокладывает себе дорогу огнедышащая стальная башня. Она опускается строго по отвесу.
      Вадим не спускает глаз с приборов. Изредка он делает пометки в журнале. И ждет. Ждет того момента, когда автоматы включат защитное поле. Потоки оголенных водородных ядер устремятся из реактора. Образуется магнитная плазма. Центробежная сила ее будет так велика, что уравновесит давление астеносферы на оболочку корпуса.
      Ждать нужно еще долго. Подземоход миновал всего лишь восемнадцатый километр, а глубинный барьер лежит за тридцать пятым.
      - Работайте спокойно, - сказал Вадим Биронту, - все будет в порядке, если нам даже придется преодолеть не один, а десять глубинных барьеров.
      И тут же, забыв о присутствии ученого, стал торопливо записывать показания приборов.
      С досадой Валентин Макарович почувствовал, что краснеет. В то время как он мучается со своими необоснованными страхами, водитель и командир подземохода продолжают работать. Они не сомкнули глаз, забыли о пище, об отдыхе...
      - Смотрите, какая красота! - сказал Михеев.
      На экране светлело, вокруг корабля занималась необычная заря. На темно-вишневом экране возникли просветы. Создавалось обманчивое впечатление, будто гранит лопается и в конце длинных и глубоких расщелин видны клочки ясного неба. Над расщелинами висят желтые полосы тумана. Просвет приближается. Кажется, еще минута-другая, и подземоход выберется на яркий солнечный простор.
      Но свет внезапно угас, экран снова затянуло кирпично-грязным массивом гранита.
      - Последствия ионизации... - пробормотал Биронт оживляясь. - Необыкновенно!
      Вдруг экран сразу весь вспыхнул мягким белым сиянием. От неожиданности ученый схватился за спинку кресла, в котором сидел водитель. Подземный корабль, казалось, повис в пустоте. С нею нельзя было сравнить простор полуденного неба. Нет, это было совсем что-то особенное, переливающееся отблесками граненого хрусталя, без сомнения твердое (бур продолжал действовать на полную мощность) и вместе с тем удивительно прозрачное, почти неощутимое глазом.
      А в этом прозрачном то тут, то там появлялись тонкие золотистые нити. Их становилось все больше. Они свисали распущенной косой или поднимались вверх, точно наэлектризованные, перепутывались, преграждали, путь вездеходу, грозили оплести его, взять в плен.
      - "Волосы Вероники"... - Михеев понизил голос.
      - Вероники? - машинально переспросил Валентин Макарович, не в силах оторвать глаз от удивительного зрелища. Ничего подобного по своей красоте ему видеть не приходилось. Да он и не подозревал, что в недрах может существовать мир таких чудес.
      - ...Дочь царя Киренейского, - скорее себе, чем Биронту, сказал Михеев. - Если верить историкам, была красавица. И будто бы таких роскошных волос, как у нее, не было ни у одной женщины. Ни до, ни после. - Водитель помолчал, неслышно вздохнул и уже равнодушнее добавил: - Сегенитовый хрусталь. На больших глубинах встречается удивительной чистоты. Светится под влиянием радиоактивного распада. А золотые нити включения минерала рутила, двуокиси титана.
      - Мда-а-а... - вздохнул и атомист, который на минуту представил себе дочь царя Киренейского. Волосы окутывали ее до самых ног, шлейфом тянулись за нею.
      В прозрачном сиянии на экране появились грязнооранжевые облака, серые потеки. Золотые нити лопались, растворялись. С краев экрана к центру надвигались острые гребни гранитных скал.
      Однако гранит не успел сомкнуться. Он исчез вместе с хрусталем. Экран стал черным. На смену сказочному дню пришла столь же сказочная ночь.
      Теперь подземоход пересекал метаморфические породы с большим содержанием красного железняка. Когда глаза привыкли к темноте, разлитой на экране, Биронт разглядел темно-красные утесы, как бы погруженные в черную пучину. Утесы меняли свои формы и оттенки. Они то выстраивались колоннадой, то походили на застывшие гребни морских волн.
      - Ах, черт!
      Михеев порывисто протянул руку к пульту и нажал зеленую кнопку. Электрический смерч, извергаеыый подземоходом, погас. Внезапно наступившая тишина оглушила Биронта.
      - Что случилось? - поднимая голову, спросил Вадим.
      - Да вы только посмотрите на это диво!
      Среди черных схлестнувшихся волн, точно всплывшая со дна морского, цвела огромная каменная роза. Она была так велика, что корабль свободно уместился бы на одном из ее лепестков. Только большой угол охвата лучами локатора позволил увидеть ее всю.
      Лепестки ее, темно-красные у пестика, становились постепенно черными, с вороненым блеском.
      - Вы что, никогда не видели кристаллы железного блеска? удивился Вадим. - Я совсем не узнаю вас, Петр Афанасьевич. Взять и остановить машину... Ну и ну!
      Михеев нажал красную кнопку. Подземоход двинулся прямо в середину розы, сокрушая ее каменные лепестки.
      Теперь и Биронт с любопытством посмотрел на водителя. Вот Сурков равнодушен ко всему, что окружает корабль. А водитель, уже столько повидавший, выражает наивное, почти детское восхищение. И чем? Мертвыми каменными породами.
      Но из всего экипажа только Валентин Макарович не знал, что у Михеева есть вторая профессия. Уже давно Петр Афанасьевич увлекался живописью. Страсть эта появилась у него после первых же подземных рейсов. Мир поистине фантастической красоты, наполненный сверканием алмазных пещер и горного хрусталя, раскрывался перед ним в земных недрах. Ему приходилось прокладывать путь сквозь слои яшмы и пересекать светящиеся подземные реки. Часто позади подземной лодки оставался тоннель, проложенный в чистейшем золоте. У Петра Афанасьевича занималось дыхание от восторга, когда машина вторгалась в причудливое нагромождение кристаллов берилла, прозрачных, как воздушная дымка в знойный день, но с множеством желтых и нежно-розовых переливов. В недрах таились самые настоящие "заросли" турмалина - они вздымались огненно-красными хвойными ветвями среди мутно поблескивающей литиевой слюды.
      Никакой калейдоскоп не воспроизвел бы тех сплетений красок, которые приходилось видеть Петру Афанасьевичу, видеть совсем не теми глазами, какими смотрели на окружающее его спутники. И он взялся за кисть.
      Сейчас бы водителю уйти на заслуженный отдыхему давно перевалило за пятьдесят, но он все оттягивал этот момент, не решаясь расстаться с подземным миром. Узнав о предстоящем испытании "ПВ-313", он сам явился к Ремизовскому и не попросил, а потребовал зачисления в экипаж...
      На экране кончились черные утесы. В розовом море гранита появились фиолетовые льдины, одни матовые, другие с зеркальным блеском.
      - Аметист! - с выдохом вырвалось у Михеева. - Сколько его, а? Когда-нибудь из него будут строить города. Представляете себе - дворцы и жилые дома, отделанные аметистом?
      Вадим покачал головой и встал.
      - Безнадежный вы романтик, Петр Афанасьевич, - сказал он. - Разве можно сосредоточиться, слушая такие восклицания? Посочувствуйте мне, Валентин Макарович.
      Биронт развел руками.
      - А ведь я, кажется, проголодался, - Вадим взглянул на часы. - Ого! Над нами люди уже обедают.
      Теперь и Валентин Макарович почувствовал забытый было голод.
      Весь экипаж собрался за столом. Разбудили Дектярева. Тот слез с гамака хмурый и явно невыспавшийся, молча набросился на предложенную ему коробку с мясным концентратом, опорожнил ее и стал высматривать заспанными глазами новую жертву для своего проснувшегося аппетита. Скорюпин, исполнявший по совместительству обязанности буфетчика, пододвинул ему консервированные фрукты.
      Биронт с осуждением косился на своего коллегу. Поведение геолога за обеденным столом выглядело прямо-таки неприличным.
      Зато Андрею Дектярев пришелся по душе.
      Геолог появился на заводе за месяц до того, как "ПВ-313" сошел с монтажного стенда и поступил в цех на испытание основной аппаратуры. Облачившись в комбинезон, Николай Николаевич целыми днями пропадал на участке сборки подземохода, требуя разъяснений у монтажников, технологов, механиков. Он вникал во все тонкости устройства машины, что ему, как геологу, знать совсем не требовалось.
      Когда же очередь дошла до установки оборудования, предназначенного для геологических исследований, ученый засучил рукава. Сборщик он оказался очень посредственный и больше мешал, чем помогал, но молодежь с радостью встречала появление словоохотливого и добродушного профессора. Николай Николаевич с одинаковым увлечением мог рассказывать о научных проблемах, обсуждать вопросы любви, давать советы на все случаи жизни. И покорил ребят своей необыкновенной физической силой: стальной прут диаметром в пятнадцать-двадцать миллиметров в его руках легко превращался в пружину.
      Теперь же оказалось, что и аппетит у Дектярева, как у целой бригады сборщиков.
      - Глубина? - спросил Николай Николаевич, неизвестно к кому обращаясь.
      - Пошли на девятнадцатый, - ответил Андрей.
      - Мель...
      Биронт поперхнулся от возмущения, когда увидел, что Дектярев снова направляется к гамаку. Прежде чем остальные поднялись из-за стола, уже раздалось шумное сопение геолога, перешедшее затем в богатырский храп.
      6
      На исходе были первые сутки после старта, а Вадим так и не смог заставить себя вздремнуть хотя бы на минуту. Не спал и водитель. Оба оставались у пульта, молча наблюдая за перемигиванием сигнальных ламп.
      Медленно возрастала глубина: двадцать восемь километров... тридцать один... тридцать четыре... тридцать шесть...
      Все горячее становился гранит вокруг вездехода, все плотнее прижимался он к стальному телу корабля.
      Случалось, что машина часами двигалась сквозь бурный радиоактивный распад, сквозь залежи чистого радия и свинца.
      Но ни температура, ни радиация уже не останавливали на себе внимания Вадима. Сейчас он наблюдал только за показателями давления и видел, как сжатие на корпус постепенно расползается от полости бура вдоль всей обшивки. Вещество становилось пластическим, еще немного, и оно сдавит корабль, как пучины океана сжимают подводные лодки.
      Едва давление достигнет тридцати тысяч атмосфер, автоматы включат защитное поле. Это будет означать, что "ПВ-313" миновал глубинный барьер и вошел в астеносферу.
      Вадим не сомневался: автоматы сработают точно. Защитное действие поля проверено не только расчетами, но и кибернетическими испытаниями. И все же каждый нерв натянут как струна в ожидании, когда заработает полеобразующая установка. "ПВ-313" первому предстоит перешагнуть этот рубикон.
      Скорее бы, скорее!
      Кажется, время остановилось.
      И там, наверху, тысячи, нет, миллионы людей ждут сигнала от подземохода: барьер пройден! С этого часа начнется подлинное завоевание земных глубин, не менее, а может быть и более трудное, чем завоевание космоса.
      Вместо раскаленного гранита Вадим видит на экране кабинет главного конструктора. Он знает: Ремизовский тоже не сомкнул глаз в эту ночь. Сцепив за спиной пальцы рук и опустив голову, он ходит, наверно, из угла в угол, ходит без устали, час за часом в ожидании телефонного звонка.
      И главный конструктор и его молодой помощник вынашивали в себе одну мечту: создать подземоход, способный достичь центра земли. Ремизовский отдал этой мечте почти сорок лет своей жизни, Вадим Сурков - только четыре. Итог их совместной работы - "ПВ-313". Трудно сказать, чьей заслуги в этом больше. Вадим, как и Ремизовский, никогда не мерил и не учитывал своего труда. Если что-то и отличало его от главного конструктора, так это нетерпение, порывистость.
      Аркадий Семенович работал не спеша, обдумывая каждый шаг, проверяя расчет каждого винтика машины. Любил советоваться. Сам искал возражений на собственные доводы. Его лозунгом было: "Абсолютная надежность!"
      Лозунгом Вадима было: "Дерзать!"
      Главный конструктор сдерживал Вадима, часто приводил его в бешенство своей медлительностью. Но каждый раз, поостыв, помощник главного конструктора убеждался в правоте своего руководителя.
      Аркадий Семенович мог оставаться у себя в кабинете и ждать результатов испытания "ПВ-313". Он и в молодости не принимал участия в подземных рейсах.
      Вадим ждать не мог. Он решил сам руководить испытанием...
      - Базальт!
      Восклицание Михеева заставило Вадима очнуться от размышлений. Экран стал черным, иссеченным паутиной огненных трещин.
      - Базальт, - повторил Вадим. - И расплавленная магма. Пятнадцать-двадцать минут хода до астеносферы.
      - Аппаратура работает устойчиво.
      - Другого и быть не должно.
      Глухие раскаты раздавались где-то совсем близко. Они следовали один за другим почти непрерывно, перекрывая шум двигателя и бура. Гораздо заметнее ощущалась вибрация корпуса. Сейсмографические датчики короткими прыжками фиолетовых светящихся нитей отмечали расстояние от очагов взрывов: триста десять километров, четыреста два, триста семьдесят... Расплавленный сжатый камень отлично проводил звуковые волны, и оттого создавалось впечатление, будто до очагов не более сотни метров. Там, на большой глубине, происходило нечто такое, что рождало на поверхности землетрясения.
      Однако не везде гипоцентры лежали под слоем в триста-четыреста километров. Они образовывали дно своеобразной чаши, края которой поднимались к берегам Тихого океана, охватывали гряду Курильских островов, Японию, Индонезию, угрожающе приближались к поверхности земной коры. Именно здесь вулканы извергали огненные потоки, а от сотрясений почвы целые города обращались в руины.
      7
      Николай Николаевич проснулся мгновенно, словно кто толкнул его в бок. Он сел в гамаке, прислушался, произнес свое излюбленное: "Ах, зангезур-занзибар!" - и довольно проворно спустился в кабину к Биронту.
      - Мы еще не возвратились на поверхность, - едко заметил Валентин Макарович. - Можете спать на здоровье.
      - Нет, вы послушайте, - Дектярев поднял палец. - А? Гудит!
      - Что гудит?
      - Астеносфера. Как-то она встретит нас, матушка. Можете представить, что останется от вездехода, если не сработает защитное поле?
      Валентин Макарович не имел никакого желания представлять себе это. Он метнул на геолога гневный взгляд, продолжая записывать в журнал показания приборов. Но пальцы его после слов Дектярева стали непослушными. Отвратительный человек, он появился только для того, чтобы отравлять ему, Биронту, рабочее настроение.
      Николай Николаевич сел к пульту. Одним взглядом, по-хозяйски, окинул четыре дугообразные линии приборов, перевел взгляд на экран.
      - Нефелиновый базальт, - с удовлетворением констатировал он вслух, - с преобладанием авгита. Пока не ново. Посмотрим, что будет дальше.
      Ломаные огненные зигзаги на экране исчезли, чтобы появиться вновь еще более утолщенными. Их причудливые очертания напоминали то многоветвистую молнию, то перепутанный моток провода. Расплавленные потоки магмы пытались проложить себе путь сквозь камень. Они тянулись своими щупальцами к корпусу подземохода. А он рвался навстречу огню, желая померяться с ним силой.
      Дектярев с хрустом развел руки в стороны, согнул их в локтях, зевнул, широко открывая рот, а затем извлек из ящичка пульта электроперо и журнал для записи наблюдений.
      - Нефелиновый базальт, - вслед за побежавшей по бумаге строчкой повторил геолог. - Кремнезема... ох, - он опять зевнул, - кремнезема пятьдесят один процент, титанистого железняка...
      - Позвольте напомнить вам, - остановил его Биронт, - вы здесь не один. Я не могу работать, когда рядом разговаривают вслух.
      - А... ну-ну!
      Спустя несколько минут Дектярев, забывшись, заговорил снова. Он называл процентное содержание элементов в породе, диктовал все это самому себе, издавал недоуменное мычание или удивленное: "Ах, зангезур-Занзибар!"
      Биронту приходилось скрепя сердце выслушивать длинные монологи, горячие споры с воображаемым оппонентом по поводу состава пород, иронические замечания о том, что не будет ничего удивительного, если в центре земли окажется обыкновенная болотная вода.
      Добрый час крепился Валентин Макарович. Бормотание геолога вызывало у него столь сильнэе раздражение, что на минуту он перестал слышать отзвуки глубинных взрывов. Ученый оторвал глаза от приборов, чтобы выразить самый решительный протест.
      Яркое сияние, заполнившее весь экран, заставило Биронта забыть обо всем на свете. Сначала он в недоумении щурился от яркого света. Потом ему показалось, что посреди пульта в огромной чаше клокочет расплавленная медь. В лицо полыхнуло жаром.
      - Что... что это?
      Николай Николаевич рассеянно покосился на экран.
      - Обыкновенная магма, - пояснил он и опять погрузился в записи.
      Вездеход слегка качнуло, скорость его движения увеличилась. Машина оказалась среди расплавленного камня. Огненная жидкость окружила корабль со всех сторон, и он погружался в нее, как батисфера в пучины океана. Отдаленный грохот, доносившийся из недр, стал глуше. Под приборами, контролирующими давление на корпус, разом вспыхнули красные лампочки.
      Прошел еще час... другой... третий...
      Машина продолжала двигаться среди огня, вниз, вниз, вниз...
      Вдруг раздался приглушенный свист, и на пульте вспыхнула еще одна красная лампочка. Автоматы включили магнитоплазменное поле.
      Пальцы Вадима вцепились в подлокотники кресла. "ПВ-313" миновал глубинный барьер и вошел в астеносферу!
      Михеев положил обе руки на клавиатуру кнопок. Так пианист, готовый взять первые аккорды, медлит в ожидании, пока утихнет зал. Небольшое усилие того или другого пальца, и автоматы немедленно выполнят волю водителя: заставят машину остановиться, повернуть обратно или с еще большей скоростью устремиться вперед.
      Михееву тоже было не по себе. Если откажет поле, едва ли он вообще успеет нажать кнопку. Все произойдет очень быстро...
      Приборы показывали тридцать с половиной тысяч атмосфер.
      - Сорок один километр, - с усилием размыкая пересохшие губы, проговорил Вадим. - Сорок один километр и семьдесят два метра, - повторил он окрепшим голосом. - Мы в астеносфере. Слышите, Петр Афанасьевич? В астеносфере!
      Михеев медленно отнял пальцы от кнопок, разгладил онемевшие суставы. "А похоже, я струсил", - мелькнуло в голове. Сто семь рейсов, кроме самого первого, учебного, совершил он, не испытывая страха. И вот сейчас все напряглось в нем, окаменело в каком-то мучительном ожидании.
      - Механик, связист? - спросил Вадим в микрофон.
      - Все отлично, - отозвался Чураков. - Поздравляю с победой, Вадим.
      - Спасибо. Связист, приготовиться к передаче сообщения.
      - Есть!
      И еще один звук вплелся в общую симфонию работающих механизмов. Был он низким, торжествующим, точно звон туго натянутой басовой струны виолончели. Это заработал ультразвуковой передатчик.
      - Можете говорить, Вадим Аркадьевич, - сказал Скорюпин.
      Вадим нагнулся к микрофону.
      - Говорит вездеход "ПВ-313". Мы только что миновали глубинный барьер и вошли в астеносферу. Расстояние до поверхности сорок один километр. Давление тридцать с половиной тысяч атмосфер. Температура окружающей среды тысяча девяносто градусов. Механизмы в отличном состоянии.
      И ни слова больше. Вадим не хотел быть многословным, хотя он испытывал настоящую ребячью радость, желание с кем-то поделиться ею.
      - Что же вы не поздравили Аркадия Семеновича? - тихо подсказал Михеев. - Весь коллектив надо бы поздравить, передать спасибо за такую машину.
      - Правильно, - спохватился Вадим, но связист уже перешел на прием.
      8
      - Стоп!
      По приказу Вадима водитель выключил бур и двигатель. Вездеход остановился. Работать продолжала только защитная установка.
      Вадим и Андрей занялись осмотром аппаратуры. Проверили состояние всасывающей системы и камер подогрева. Убедились в жаростойкости термополимеровых стенок. Затем перешли к осмотру релейной системы, хотя автоматика и находилась под непрерывным контролем вторичной системы и каких-либо нарушений замечено не было.
      Теперь пора возвращаться. Успех есть, победа есть. Но до чего же все оказалось просто, без борьбы, без крайнего напряжения физических и духовных сил. Борьба была там, наверху, в конструкторском бюро, она длилась много лет и вот закончилась рейсом "ПВ-313".
      Подземоход остановился на глубине сорока одного километра. А ниже еще шесть тысяч семьсот. Сорок и шесть тысяч...
      Вадим мысленно заглядывает дальше вниз, и у него кружится голова, как у человека, заглянувшего за край пропасти. Бездна притягивает, манит...
      - Чертовски не хочется поворачивать обратно, - признался он Андрею. - Машина мощная, надежная. Когда мы раньше пытались пробиться к барьеру, то в какой-то степени рисковали собой. А сейчас...
      - Ты же сам составлял программу испытаний.
      - Не один. И не думал, что почувствую такое... неудовлетворение.
      Андрей осматривал реле. Вот человек, у которого нет собственных желаний. Скажи сейчас Вадим: "Давай двинемся к центру земли", - Андрей пожмет плечами и ответит: "Ну что ж, к центру так к центру".
      С детства, со школьной скамьи, они были рядом. Судьбы их складывались как будто одинаково: в один день закончили школу, поступили на один завод в один и тот же цех, учились в одном институте, стали инженерами.
      Но застрельщиком всегда был Вадим. Он вел за собой товарища, именно вел, а не заражал своими идеями. У Вадима появилась цель: посвятить себя созданию подземоходов. Андрей, выслушав восторженное признание друга, сказал: "Ну что ж, корабли так корабли".
      Дальше рядового механика у Андрея дело не пошло. Правда, он завоевал симпатии товарищей своим удивительным самообладанием, которое не покидало его в минуту опасности.
      Андрей привыкал к подземоходу, как к собственной квартире. Изучал его самым добросовестным образом, пока не запоминал каждый винтик, каждую катушку, каждый провод. Неисправности находил быстро, устранял по-хозяйски, наверняка.
      - Поступай как хочешь, - закрывая коробку автомата, ответил, наконец, Андрей. - Но я бы на твоем месте не стал торопиться. Побываешь еще на любой глубине. Успеешь.
      Ждать!
      До сих пор рейсы походили один на другой. Цель испытаний формулировалась просто: увеличение срока службы того или другого узла. Другое дело, рейс "ПВ-313". Машина висит над раскаленной каменной бездной, в которую еще никому не доводилось заглянуть.
      Возвращаться? Теперь?
      Но с чем? Подземоход оправдал себя, это хорошо. Но не в характере Вадима довольствоваться малым - ведь не случилось ничего такого, что заставило бы работать мысль, подсказало бы новые идеи.
      9
      - М-м-м... - промычал Дектярев и потрогал свою лысину. Продолжить исследование астеносферы... Заманчивое предложение. Риска, говорите вы, никакого?
      - Вы имели возможность убедиться в этом, - пожал плечами Вадим. - Глубинный барьер пройден без всяких осложнений. Особых усилий от нас и не потребовалось. Но меня, как конструктора, интересуют условия, в которых машина получила бы настоящую, солидную нагрузку.
      - Понимаю вас. А что скажете вы, Валентин Макарович? Дектярев повернулся к атомисту.
      - Я настаиваю на немедленном возвращении! - тонким голосом выкрикнул Биронт. - Мне было обещано кратковременное пребывание под землей. Я не желаю более задерживаться здесь. С меня вполне достаточно.
      - Насколько я вас понял, - вежливо заметил Вадим, - весь комплекс намеченных вами исследований полностью выполнен.
      - Напротив я не сделал и половины того, что собирался сделать. Для этого мне нужен месяц, а не двое суток, - обезоружил себя Валентин Макарович. - Пока привыкнешь к вашей душной коробке...
      - Ясно. А вы, Николай Николаевич?
      - Я подтвердил лишь то, что мне было известно по опыту прошлых рейсов. Самое интересное для меня находится значительно глубже.
      - Итак насколько я понял, - Вадим улыбнулся самыми краешками губ, - общее желание - возвратиться.
      Ирония прозвучавшая в словах Вадима, задела самолюбие Дектярева. Геолог насупился, лицо его потемнело.
      - Я привык уважать дисциплину, - сказал он. - У каждого командира подземохода имеется программа испытаний, утвержденная главным конструктором завода.
      - Я не только командир подземохода, - напомнил Вадим - Я к тому же заместитель главного конструктора. Мне предоставлено право менять программу в зависимости от сложившихся обстоятельств. Иначе не было бы этого разговора.
      "Хитер, - с удовольствием отметил про себя Дектярев. - И умен. За словом в карман не лезет".
      - Ну, ежели вы прикажете, - геолог выпятил губы, глаза его лукаво прищурились, - мы будем вынуждены подчиниться.
      - Позвольте, позвольте, кто это "мы?" - Атомист, отчаянно жестикулируя, вскочил на ноги. - Я категорически настаиваю...
      - А, бросьте вы! - неожиданно разозлился Дектярев. - Трясетесь от страха, как... как не знаю кто. Ведь все уши прожужжал своей теорией переохлаждения, а когда появляется возможность проверить ее на деле - в кусты. Стыдно, коллега! Ничего-то с вами не случится, если мы нырнем еще на сотню-другую километров.
      Валентин Макарович задохнулся от негодования. Он сел, бросая на Дектярева такие уничтожающие взгляды, что Михеев, Чураков и Скорюпин заулыбались.
      - Я полностью за предложение Вадима Сергеевича, - вмешался в разговор Андрей. Ему хотелось поддержать товарища. Машина в отличном состоянии. За безотказность механизмов я ручаюсь.
      - Уговорили, - сокрушенно покачал головой Дектярев. - Мы с Валентином Макаровичем не возражаем, - он подмигнул атомисту, - чтобы погрузиться еще на сотенку километров. На сотенкуне больше. И эдак осторожненько, осторожненько.
      - Разумеется, - сдержанно улыбнулся Вадим.
      - Зато я решительно против, - заговорил молчавший до того Михеев. - Я требую безоговорочного выполнения указаний главного конструктора.
      - Не забывайте, здесь его помощник! - вскинулся Вадим.
      - Вот именно помощник, а не главный конструктор. Распоряжаться опытной машиной можно только с его согласия.
      - Павел Игнатьевич, - Вадим повернулся в сторону связиста, - будьте добры, соедините товарища Михеева с бюро завода.
      Скорюпин виновато улыбнулся и пожал плечами.
      - На какое давление рассчитана полезащитная установка? спросил Вадим водителя.
      - На триста миллионов атмосфер.
      - Так. А что показывают приборы?
      - Тридцать с половиной тысяч.
      - И вы, водитель опытных глубинных машин, считаете такую проверку вполне исчерпывающей?
      Михеев смешался.
      - Совещание считаю оконченным, - Вадим встал. - С общего согласия продолжаем испытание корабля. И научные исследования, - он с насмешкой посмотрел на Биронта. - Глубина погружения будет зависеть от обстоятельств и... от нашей выдержки. - Глаза командира загадочно улыбались.- Механику и водителю - по местам!
      Он направился к люку. За ним последовал Андрей.
      - И все-таки вы поступаете опрометчиво, Вадим Сергеевич, - сказал Михеев, усаживаясь за пульт напротив Суркова. - Несерьезно это.
      - Старт! - вместо ответа скомандовал Вадим.
      Заработал двигатель, корабль вздрогнул.
      "К центру земли! К центру земли! - стучало сердце Вадима. - К неведомому! К неиспытанному!"
      10
      Расплавленная магма осталась над головой. Все ярче светился экран локатора. Цвет кипящей меди сменился на нем золотым сиянием, да таким ослепительным, что пришлось понизить силу тока, питающего локаторный излучатель.
      Разогретый почти до двух тысяч градусов, базальт оставался твердым, хотя температура давно перешагнула точку его плавления. Сжатое вещество приобретало высокую плотность. Атомы в кристаллических решетках вместо того, чтобы рассыпаться от теплового воздействия, вынуждены были теснее прижиматься друг к другу.
      Приборы отметили глубину пятьдесят километров, а "ПВ-313" спокойно продолжал движение. Давление превысило сорок с половиной тысяч атмосфер.
      Вниз... вниз... в неизвестность.
      Ничто не нарушало четкой и слаженной работы механизмов. У Вадима крепла вера в свою правоту.
      Наверх послали официальное уведомление: "Все благополучно. Продолжаем идти в глубину, чтобы испытать подземоход в более тяжелых условиях и провести более полный комплекс научных исследований".
      Ответа не получили. Может быть, не дошло сообщение, посланное с корабля, а может быть, луч с наземных станций затерялся где-то далеко в стороне от курса "ПВ-313".
      Вадим с головой ушел в работу. Приборы давали ему сведения о взаимодействии плотной среды с механизмами. Командир был теперь только конструктором - он проверял в действии реакторы, бур, двигатель, магнитоплазменное поле.
      Водитель все еще колебался, не зная, как ему поступить: воспротивиться ли воле своего непосредственного начальника или, наоборот, самым решительным образом поддержать его.
      Дерзость Вадима пришлась Петру Афанасьевичу по душе. Если ради пользы дела, то отчего и не пойти на риск? По главный такого своевольства не спустит. Тут всем достанется на орехи. И доверия лишишься...
      Михеев нахмурился, бросил взгляд на командира: молодой, горячий и, видно, жадный до открытий. На заводе его уважают, называют талантливым. А Ремизовский человек осторожный, может быть возраст уже такой...