Вместе всех троих свела комната студенческого общежития физико-математического факультета.
      Первым в комнате появился Дмитрий Евдокимов, рослый, худощавый, с остроносым вытянутым лицом и вьющейся шевелюрой густых пепельных волос. Он затолкал свой чемодан под выбранную койку, разложил на голом еще матраце шахматную доску, расставил фигуры и стал ждать появления сожителей.
      Вторым вошел Костя Кучерияк, такой же худощавый, но с круглой ухмыляющейся физиономией и веселыми, перебегающими с предмета на предмет глазами.
      — Как ты насчет этого? — снисходительно предложил Дима, кивая на шахматную доску и заранее чувствуя разочарование от этой хитроглазой физиономии.
      — Могим! — весело откликнулся Костя своим излюбленным словом; в нем с малых лет укоренилось это исковерканное «можем». Он швырнул сверток со своими вещами на вторую свободную койку, потер руки и осторожненько, чтобы не уронить фигуры, уселся напротив Дмитрия.
      С первых же ходов стало ясно, что они стоят друг друга. Вначале играли осторожненько, прощупывая друг друга, выискивая слабину в обороне противника. А спустя полчаса — час уже с головой ушли в игру, проявляя равную страстность и желание одержать победу.
      Первая партия кончилась вничью.
      И они тут же, не сговариваясь, начали вторую.
      Появление третьего сожителя встретили вежливыми покачиваниями голов, а когда выяснилось, что он в шахматах ни бум-бум, тотчас потеряли к нему интерес.
      Но какой напряженной ни оказалась вторая партия, игроки успевали между очередными ходами обмениваться короткими репликами.
      — Почему на физмат? — переставляя слона, поинтересовался Дима.
      Костя отозвался минут через десять после хода пешкой:
      — Четвертое измерение вселенной…
      — Совпадает… — еще через пять минут удовлетворенно отреагировал Евдокимов.
      В будущем они завели карманные шахматы, играли в них на лекциях, играли в столовой, одновременно поглощая скудный студенческий обед, умудрялись играть даже в троллейбусе по пути из университета в общежитие. Играли ожесточенно, жаждая победы, но, победив, ликовали молча, не допуская подтрунивания или чего-либо подобного. Победителя выдавали глаза, особенно глаза Кости Кучерняка, прыгающие из стороны в сторону.
      А поскольку за игрой они переставали быть собеседниками для других, на курсе их прозвали «молчунами». Шахматная доска, делая их ожесточенными противниками в игре, вместе с тем все теснее сближала «молчунов» в самом главном, в самом сокровенном. Только за шахматной доской они стали подлинными единомышленниками в той общей мечте, которая привела их в университет на физико-математический факультет.
      Этой мечтой было путешествие на машине времени.

      Конечно, еще в школе на уроках физики они усвоили, что создание машины времени невозможно, Ни в настоящем, ни в самом далеком будущем. Доказательством тому служил неопровержимый парадокс присутствия. В самом деле, будь такая машина создана и побывай она в прошлом, присутствие ее, и тех, кто прибыл вместе с нею не могло бы остаться незамеченным. Однако на всем протяжении истории человечества ничего подобного не случалось.
      К тому же, прибыв в прошлое, путешественники во времени получали возможность изменить исторические события, внести хаос в историю, натворить немалые беды.
      Увы, все это выглядело более чем убедительно. Но никак не смогло убедить лишь двух человек па планете — Дмитрия Евдокимова и Константина Кучерняка. Желание в полной мере постичь это НЕВОЗМОЖНОЕ и привело их на тот факультет, где наиболее широко раскрываются все возможные парадоксы времени.

      Третьим обитателем этой же комнаты общежития был Петр Деев. В отличие от Димы и Кости он уже отслужил в армии в десантных частях, имел плечи куда шире, чем у «молчунов», фигуру помощнее. Его квадратное волевое лицо венчал ежик темных жестких волос.
      Как могло случиться, что Петя Деев оказался на физмате, оставалось для Димы и Кости загадкой. Учился Петя старательно, но, как говорится, ни шатко, ни валко. Да и когда ему было заниматься учебными делами… Он постоянно отирался среди факультетского начальства. Чтото организовывал, что-то и где-то доставал для хозяйственных нужд университета или профессорского состава, кому-то в чем-то помогал. Видимо, не чужд был и коммерции, поскольку у него, в отличие от Дмитрия и Константина, живших на одну стипендию, всегда водились деньги. На курсе поговаривали, что видели Петю по выходным на вещевом рынке, но чем он там занимался, никто не знал. Кто-то видел его рядом с ректором университета в ректорской «Волге». Кто-то видел его рядом с шофером фургона, перевозившего ящики с бутылками, конечно же, не пустыми.
      Да, Петр Деев, не в пример Евдокимову и Кучерняку был натурой чрезвычайно деятельной.
      Однако, будучи при деньгах, Петя ни разу не предложил их Диме или Косте. Взаймы он давал, но требовал при этом, чтобы ему назвали день, когда долг будет возвращен. Стоило чуть задержаться с возвратом, и, увы, больше к нему можно было не обращаться. Конечно, Петя мог бы поддержать своих сожителей по комнате иначе, покупая, например, побольше съестного.
      Хотя бы перед стипендией. Но Петя покупал продуктов ровно столько, сколько требовалось ему одному.
      А уж каким веселым, каким общительным человеком он был на курсе! Любил ободряюще похлопать собеседника по плечу и, похохатывая, произнести свое излюбленное «Не дрейфь, Никита!» (независимо от того, как звали собеседника).
      Когда же его пытались изобличить, намекая на теневую сторону его деятельности, лицо у Пети сразу каменело, прижатые к голове уши розовели. Нет, он никогда не выходил из себя. Он спокойно и терпеливо принимался доказывать, как ему трудно живется, как приходится из кожи лезть вон, чтобы купить носки или простенький носовой платок. И тут в красноречии ему не было равных. Ему единственному на курсе удавалось доказывать, что черное — это белое, а белое вовсе не белое, а зеленое.

      Однако было бы ошибкой считать, что Петя Деев оставался вполне доволен своим существованием. Нет, у него, как и у «молчунов», было свое заветное желание.
      Он пришел к нему тоже не вдруг, не сразу. И год, и два, и пять он колебался в своих желаниях, пока не пришел к тому, единственному.
      Петя свободно смог бы стать миллионером, сделать стремительную карьеру на коммерческом поприще. Но, внимательно приглядываясь к воротилам большого бизнеса, он видел, как созданные ими капиталы легко обращаются в дым, в туман. Более того, творцы этих капиталов, как правило, оказываются на скамье подсудимых. Зная свой характер, свои неуемные запросы, Петя в конце концов отринул этот путь возвышения.
      Одно время он колебался — не посвятить ли себя политике. Все данные у него для этого имелись, Петя знал себе цену. Да, при своем таланте доказывать, что белое — это черное, при своем внешнем обманчивом обаянии он смог бы подняться очень высоко. Однако не ему ли было видеть, как с самых высоких высот падают вроде бы самые прочно сидящие политики, исчезают в безвестности, будто их никогда и не существовало.
      После весьма длительных размышлений Петя пришел к выводу, что самой надежной высотой их тех, что могут быть достигнуты, является высота научная. Правда, основой здесь является сенсационное открытие, которое влечет за собой профессорское звание, звание академика, Нобелевскую премию. Вот здесь уж прогремишь, так прогремишь на весь мир, войдешь в историю науки. Физиономия твоя будет красоваться на страницах учебников, на стенах учебных заведений. Твоим именем будет названо не только само открытие, но и престижные институты. Твое имя будет звучать на лекциях из уст именитых профессоров и доцентов.
      А, да что там говорить!
      Но опять-таки, зная себя, Петя понимал, что никогда в жизни не только сенсационного, но и самого захудалого открытия ему сделать не по зубам.
      Стало быть?
      Стало быть, это открытие для него должен сделать кто-то другой, человек, безусловно, в науке талантливый, а в жизни полный неумеха, нерасторопный, с головой, погруженной в исследования, совершенно беспомощный, когда речь заходит о реализации своих находок.
      Конечно же, такой недотепа с радостью предоставит ему, Петру Дееву, честь стать своим поводырем в мире житейских хлопот.

      Петр Деев выбрал один из самых престижных университетов страны, скрупулезно выяснил, кто из профессорского состава и в какой степени преуспевает в науке. Его внимание остановилось на физико-математическом факультете, о котором, не уставая и пространно, повествовала печать. Здесь решались проблемы преодоления скорости света, проблемы использования энергии вакуумного поля и монополей Дирака. Здесь, как показалось Дееву, зрела очередная научно-техническая революция.
      А отчего бы этой революции не поднять на гребне своей волны и его, Петра Девва?
      Перед поступлением в университет Петя побывал на приеме у ректора и, судя по всему, произвел на того весьма благоприятное впечатление. Иначе трудно представить, как бы ему удалось не просто сдать вступительные экзамены, но, главное, пройти конкурсный отбор.
      Уже на первом курсе Петр Деев стал незаменимым человеком на ведущих кафедрах факультета, помогая в поисках дефицитного оборудования, в монтаже этого оборудования. Не гнушался он попутно оказывать услуги и заведующим кафедрами в домашних хлопотах — комуто в ремонте квартиры, кому-то в строительстве дачи, в организации юбилейного банкета, в свадьбе сына или дочери.
      Довелось ему даже поприсутствовать на Ученом совете, куда доступ студентам вообще заказан. Правда, роль его была весьма заурядная — он помогал развешивать плакаты, по которым шла докторская защита.
      Но с каждым годом своего пребывания в университете Деев все больше убеждался, что его затея обречена. Именитые профессора, кандидаты на академические звания, благоволя ему, никак не включали его в число своих любимых учеников, будущих своих последователей. Не то сказывался приличный жизненный опыт этих корифеев науки, не то у них имелись более достойные кандидатуры.
      Петя уже подумывал, не послать ли университет ко всем чертям и не податься ли на работу в один из коммерческих банков, когда его внимание, наконец, было привлечено теми, с кем он уже четвертый год жил в одной комнате.

      Первое время он был очень невысокого мнения о своих соседях по комнате, считая их людьми крайне несерьезными, убивающими драгоценное время на пустую игру в шахматы.
      Конечно, он не мог не слышать коротких реплик, которыми те обменивались во время игры.
      Часто его смешило, что «молчуны» на полном серьезе обсуждают фантастическую возможность перемещения вдоль четвертого измерения вселенной, то бишь по координате времени.
      Позже он с веселым удивлением стал убеждаться, что Евдокимов и Кучерняк не только болтают, но и делают какие-то торопливые записи, пытаются что-то считать, анализировать.
      Однажды, проснувшись среди ночи, он стал свидетелем нелепейшей на его взгляд сцены:
      Кучерняк с пафосом вслух читал какую-то галиматью из диалектического материализма, а Евдокимов взволнованно расхаживал по комнате, то взмахивая руками, то ероша свои жесткие волосы.
      На четвертом университетском году «молчуны» стали лидерами курса. Лишь они двое были удостоены Ломоносовской стипендии. Их курсовые работы и рефераты вызывали восторг у преподавателей, ставились в пример. Их физиономии, как активных участников исследовательских работ, красовались на кафедральных стендах.
      И Петя Деев стал все пристальнее приглядываться к «молчунам». Он был достаточно проницательным человеком, чтобы вскоре убедиться, насколько глубоко они пропитаны своей сумасбродной идеей. И в его голове вдруг шевельнулась непрошеная тревожная мысль: а что, если у них и на самом деле получится? Да ведь это же будет настоящий сумасшедший переворот в науке!
      Однако Петя Деев не спешил с выводами, он не позволял себе ошибаться. Он лишь заставил себя как можно внимательнее наблюдать за своими однокурсниками-оригиналами.

      На какое-то время после окончания университета Дима и Костя расстались с Петей Деевым.
      Они и не помышляли о новой встрече, ибо не испытывали к нему особой дружеской привязанности.
      Дмитрий и Константин были без экзаменов зачислены в аспирантуру при кафедре аналитической физики. Это оказалось для них самое тяжелое время учебы, поскольку полученные темы диссертационных работ оказались бесконечно далекими, от их сокровенных замыслов. Приходилось раздваиваться — собирать материал для темы и продолжать искать подходы к решению фантастической идеи движения вдоль координаты времении.
      И они таки нашли!
      Нашли перед самой защитой диссертации. Это случилось во время очередной партии в шахматы. Их обоих словно кто-то толкнул изнутри. «Молчуны» одновременно подняли головы и сосредоточенно, словно не узнавая, поглядели друг на друга.
      — Ма-а-асса-а… — зловещим шепотом произнес Дмитрий.
      — Единство! — глаза Кости так и забегали по сторонам. — Единство массы, времени и пространства! Какие же мы олухи… — Масса превращается во время…
      — Или время становится массой.
      — Да-а-а… Теперь есть что считать.
      И, шумно повздыхав, они снова погрузились в шахматную баталию. Им бы выть от восторга, пуститься в пляс — ведь найдено решение, ради которого исследователи жертвуют всей жизнью. И, случается, не находят. А они, еще не ставшие даже кандидатами в науку, нашли. И вели себя так, словно совершили обычную черновую работу.
      — Ах, какая бы была тема для диссертации… — передвигая пешку, вздохнул Костя.
      — Тема… — усмехнулся Дмитрий. — Да нас бы просто упрятали в психушку.

      Получив звания кандидатов наук, Дмитрий и Константин мучительно размышляли, как распорядиться своей дальнейшей судьбой. Конечно, они имели возможность остаться при кафедре аналитической физики, но знали, что там нечего будет и думать о своих собственных исследованиях в области движения по координате времени.
      Они догуливали последние дни положенного им отпуска после защиты, когда дверь в их аспирантскую комнатку распахнулась без стука, и перед ними возник улыбающийся, одетый в модный темно-синий костюм, белоснежную сорочку с ярким цветастым галстуком и сверкающие лаковые туфли Петя Деев.
      — Здорово, ребята! — закричал он, швыряя на одну из коек великолепный кожаный дипломат с бронзовой окантовкой. — Как я рад вас видеть!
      И он сжал в своих могучих объятьях сначала Диму, потом Костю. «Молчуны» более сдержанно отозвались на его появление. Они не стали расспрашивать Петю, как он живет, чем занимается. Даже ради приличия. Петины дела их никогда не интересовали.
      Отлично понимая суть холодного приема, Петя не обиделся. Перестав улыбаться, построжав, он сразу заговорил о деле.
      — Я, собственно, ребята, к вам с деловым предложением, — усаживаясь на край кровати, сказал Петя. — Видите ли, я работаю в НИИ космической аппаратуры. Пока на снабжении. Но… — он выразительно заглянул в лицо Димы, в лицо Кости, — но я уже договорился с дирекцией об организации аналитико-теоретической секции. Штат по моему усмотрению. Что касается средств… — Петя выразительно ухмыльнулся, — вы же меня знаете, ребята. Тут никаких затруднений не случится. Оборудование добудем самое современное.
      — Насколько я понимаю, — перебил его Дима, — ты пришел пригласить нас на работу.
      — Ты попал в точку, Дима! — Петя так хлопнул его по спине, что Дмитрий едва не свалился с койки на пол. — Именно с тем я и пришел. Я пришел чтобы предложить вам совместную работу над проблемой движения по четвертому измерению вселенной… Так, кажется, она называется.
      Дмитрий и Константин так и застыли с раскрытыми ртами. Им и невдомек было, что Петя все эти годы не выпускал их из поля зрения, что он даже побывал на их защите, постаравшись, правда, не попасть им на глаза.
      — Ушам своим не верю, — пробормотал Дмитрий.
      — Ты и… вдруг четвертое измерение. Какая тут взаимосвязь? Что тебе до наших забот?
      — Такой уж я человек, — Петя все посмеивался. — Вы же меня знаете, ребята. Я всегда готов придти на помощь своим друзьям. А кто еще кроме меня предоставит вам возможности заниматься столь… отвлеченной темой?
      — И кто же возглавит руководство секцией? — поинтересовался Константин.
      — Да разве можно это доверить кому-то постороннему? — воскликнул Петя. — Руководство я беру на себя. А вам предоставляется возможность спокойненько вести свои исследования. Ну, как? Пойдет?
      «Молчуны» грустно переглянулись.
      Взглянув на свои ультрасовременные золотые часы, Петя заторопился.
      — У меня ведь дела, дела, — вздохнул он. — Передохнуть некогда. Итак, до завтра, ребята. В девять утра я вас жду в вестибюле института.

      Им отвели три комнаты. В одной, крайней, Петя сделал свой кабинет, обставив его так, как бывает не у всякого директора завода. В другой, крайне маленькой комнате, поставили два небольших письменных стола с настольными компьютерами. На одной из стен закрепили большую черную доску, на которой можно было черкаться мелом. Вскладчину Дмитрий и Константин купили шахматный столик и поставили его между письменными столами.
      Средняя большая комната вначале пустовала. Но уже через пару дней после прихода «молчунов» в ней былаустановлена стационарная ЭВМ с более широким диапазоном расчетов, чем настольные компьютеры. Она же позволяла производить и моделирование процессов взаимопревращения времени и материи.
      В установке оборудования «молчуны» участия не принимали.
      — Вы занимайтесь своим делом, — потребовал Деев, — налегайте на свои расчеты. А мы тут без вас обойдемся. Чего не хватает — требуйте, не скромничайте, я в полном вашем распоряжении.
      Но они-то давным-давно усвоили, что Петя ничего за так не делает, что у него на все свои резоны. На что он рассчитывает сейчас, они могли только догадываться. Впрочем, им было не до того — они получили возможность с головой уйти в решение своей фантастической, абсурдной, никем не признаваемой проблемы.
      «Молчуны» вступили в пору испытания на верность своей выношенной годами мечте. Их не ждало внезапное и ошеломляющее открытие. Они понимали — им предстоит складывать бесконечно высокое здание по кирпичикам. Более того, не просто складывать, а, быть может, не единожды разбирать его и начинать все сызнова. Каждому из них в одиночку такое было бы не под силу, но вместе, вдвоем Дмитрий и Константин были уже твердо уверены: они непременно придут к своей цели. Пусть через год, через десять лет, через пятьдесят, но придут. И порукой тому (не смешно ли?) была шахматная доска. Сидя за нею, они принимали самые смелые, самые сумасбродные ходы в своих расчетах.
      Расчеты… расчеты… расчеты…
      Волновое уравнение де Бройля…
      Тензорное исчисление с определителями Дирака…
      Специальная теория относительности Эйнштейна…
      Все это тесно и замысловато переплелось, чтобы привести к тому заветному уравнению, которое откроет зеленый свет для движения вдоль четвертого измерения вселенной.
      В утомительных расчетах прошла осень. Отшумела вьюгами суровая в этом году зима. И вот уже в конце апреля, вначале на доске, мелом, Костя начал выписывать заключительную строчку уравнений. Дмитрий, расхаживая по закутку и поглядывая то на недоигранную партию, в которой ход остался за ним, то в листок бумаги в своей руке, подсказывал Косте, что писать дальше. Костя иногда соглашался, иногда категорически отвергал поправки друга. Они принимались спорить, стараясь перекричать один другого.
      Наконец, придя к соглашению и полюбовавшись на окончательную формулу, вернулись к шахматному столику, чтобы с головой уйти в незаконченную партию.
      — Теперь за машину? — с застывшим над доской ферзем спросил Дмитрий.
      — Могим, — выпячивая губы, вздохнул Костя. Понаблюдай за ними специалист-физиолог, он бы пришел к любопытному выводу, что у этих молодых кандидатов в науку мозговые полушария работают автономно, независимо одно от другого: одно полушарие поглощено игрой в шахматы, а второе блуждает в математических дебрях.

      Они шли вдоль тополиной аллеи, которая делила широкий проспект на две проезжие части.
      Иногда они принимались напевать полюбившуюся им песенку из вчерашней телевизионной передачи. Сегодня они походили па слегка подвыпивших, страшно довольных собой, но твердо держащихся на ногах молодых людей. Сегодня они вполне могли бы себе позволить и такое, но, увы, у них кончались деньги, а до очередной получки оставалась еще неделя.
      И вдруг они примолкли. На дальней скамейке в одиночестве сидела девушка. Было видно, что она плачет. Плечи ее вздрагивали, она часто подносила платок к глазам.
      Дима и Костя переглянулись. До сих пор им не доводилось кого-либо утешать, тем более девушек. Они бы, пожалуй, прошли мимо, но сегодня у них было благодушное приподнятое настроение — перед глазами еще маячило уравнение движения по четвертому измерению вселенной.
      Первым к девушке приблизился Дима.
      — Вас кто-то обидел? — сочувствующе поинтересовался он. — Может, мы сможем вам помочь?
      — А, иди ты! — вяло отмахнулась девушка. — Помощник нашелся…
      — А плакать здесь запрещено, — громко пробасил Костя. — Милиция оштрафует.
      Девушка подняла на него глаза, и тут «молчуны» невольно подивились их яркой синеве. И вообще девушка была очень хороша собой. Ее оголенные до плеч руки двигались, как у Одетты из «Лебединого озера». А златокудрая замысловатая прическа была, пожалуй, больше самой головы.
      — Нет, на самом деле, — настаивал Дмитрий. — Что случилось?
      — Да что случилось… — снизошла до ответа девушка. — Уволили, вот что случилось. А маму тоже уволили. Неделю назад. Что мы теперь жрать будем?
      — А вы по профессии кто? — заинтересовался Костя.
      — Ну, кто, кто… Лаборантка я. Была. В литейке. А теперь вот никто.
      — Дима, — обратился Костя к другу, — а ведь нам позарез нужна лаборантка.
      — В самом деле! — подхватил Дмитрий идею Кости. — Вас как зовут?
      — Нелей… А вы что, кооператоры? — сразу перестав плакать, с надеждой поинтересовалась девушка.
      — Нет, мы не кооператоры, — вздохнул Костя. — Мы из НИИ космической аппаратуры. Но на работу устроить сумеем.
      — Могим! — подхватил Костя. — Ей-богу, могим! Неля встала, оправила платье. Из сумочки вынула зеркальце, посмотрелась в него, смахнула с ресниц слезы. Потом втроем они бродили по тополиной аллее, и Алевтина поведала им, как жестоко, как несправедливо обошлись с нею в литейке. А все потому, что она не любила несправедливости, говорила правду в лицо.

      Как и следовало ожидать, Петя Деев решительно отказал в приеме на работу Алевтины Бородипой.
      — Опять вы полезли не в свое корыто, — сурово глядя на «молчунов», процедил он. — На такую престижную работу нельзя брать первого попавшегося человека. А уж кого брать — позвольте решать мне.
      — Между прочим, Петя, — глядя в сторону, проронил Костя, — мы с Димой вывели основное уравнение движения вдоль четвертого измерения. Думали, всю жизнь будем корпеть, а оно — вот оно. Опубликуем — все человечество вздрогнет.
      Петя насторожился. Его внутреннее волнение выдали порозовевшие, прижатые к голове уши. Он испытующе поглядел в глаза каждому из «молчунов».
      — Вы не шутите, ребята? — он понизил голос И воровато оглянулся на двери: не подслушивает ли кто? — Нет, в самом деле?
      — В самом деле, Петя, — подтвердил Дмитрий. — Только вот какое дело: без Алевтины Бородииой мы далее работать с тобой не сможем. Будем тогда вместе с ней искать работу в другом месте.
      — Это мы могим, — вздохнул Костя.
      — Ладно, черт с вами, — сдался Деев. Он сам пошел с заявлением Али к директору института.
      А тот, недолго думая, снял телефонную трубку и позвонил на тот завод, где работала Бородина.
      — Ты кого принимаешь? — набросился директор на Петю. — Да ее же не уволили, а выгнали.
      Выгнали за свинское отношение к работе, за постоянные прогулы, за лень, за шуры-муры в рабочее время, за… В общем, еще черт знает за что!
      Но Петя Деев не был бы Петей Деевым, если б не умел доказывать, что черное — это абсолютное белое. И кончилось тем, что директор НИИ едва не прослезился от той задушевности, с какой Петя доказывал, что без Алевтины Бородиной секция существовать не сможет. Прощаясь, они крепко трясли друг другу руки, рассыпались во взаимных любезностях.
      Выйдя от директора, Петя мысленно чертыхнулся: из-за какой-то паршивой девицы потратить столько энергии. Но он тут же вспомнил, что Евдокимов и Ку черняк получили-таки уравнение, которое еще не удавалось получить даже самым именитым физикам.
      Подходит пора действовать ему, Петру Дееву, будущему родоначальнику путешествий по времени.

      А уравнение-то все-таки преподнесло сюрпризец своим авторам, повергнув их в немалое смущение.
      Да, оно утверждало возможность перемещения во времени материального объекта. Однако, связывая воедино время, пространство и материю, оно устанавливало неизбежность перехода одного в другое.
      Так, например, при перемещении по четвертому измерению в будущее, вещество, из которого состоит перемещающийся объект, должно занять бесконечно большой объем, то есть, проще говоря, раствориться в пространстве, слиться с квантовым полем вакуума. Для земного наблюдателя объект попросту исчезнет.
      При движении в обратную сторону, то есть в прошлое, дело обстояло не лучше. В этом случае масса материального объекта свертывалась, сжималась до объема точки.
      Даже необузданное воображение «молчунов» не сумело воссоздать зрительную картину подобных превращений.
      — Дима, — горестно вздохнул Костя, передвигая пешку, — для чего будет нужна наша машина времени, если мы с тобой не сможем в ней побывать ни в прошлом, ни в будущем?
      — Костяша, — укоризненно исподлобья взглянул Дима на товарища, — да разве же мы с тобой не предвидели этого с самого начала? Главное-то во всем этом для нас что?
      — Доказать принципиальную возможность перемещения по времени… — заученно пробубнил Костя.
      — То-то и оно…
      — Послушай, Дима, что мне пришло в голову, — не отрывая глаз от доски, сказал Константин.
      — Когда все сотни килограммов нашей машины времени обратятся в материальную точку, то… — он предостерегающе поднял палец, — то согласно эйнштейновскому эм-це квадрат будет иметь место сумасшедший дефект массы. Ты можешь вообразить, какую энергию доставит в прошлое наша путешествующая точка.
      Дмитрий долго и сумрачно молчал, обдумывая одновременно и очередной ход, и услышанное от Кости.
      — Да-а… — вздохнул он, наконец, — нам с тобой еще думать и думать.
      — Это мы могим! — образовался Костя. — Вам шах, маэстро!

      Теперь Петя Деев только успевал поворачиваться. Заказы на установки, агрегаты, приборы, датчики, блоки электронного оборудования посыпались от «молчунов», как из рога изобилия.
      Но Петя не был бы Петей, если б каждый его вояж на тот или иной завод не заканчивался тем, что каждый его заказ пускали вне очереди, а провожали его, как самого желанного заказчика, крепко жали руку на прощанье, просили не забывать и наведываться.
      А за генератором шарового сверхплотного пульсирующего магнито-плазменного поля ему пришлось съездить в Германию в одну из престижных фирм, специализирующихся на электронике.
      В большом зале становилось тесновато от новых уникальных установок.
      Эксперименты шли полным ходом.
      И Петя потребовал, чтобы результаты каждого эксперимента фиксировались самым подробным образом, подшивались в специальную папку. Каждый вечер он забирал папки к себе в кабинет, закрывался на ключ. Чем он там занимался, можно было только догадываться.
      Случалось, приходя утром в лабораторию, «молчуны» убеждались, что Петя всю ночь провел в своем кабинете. Он появлялся заспанный, но, как всегда, улыбающийся.
      Желая освободиться от писанины, Костя и Дмитрий решились поручить ее Алевтине.
      Утром Петя встретил «молчунов» в коридоре и попросил их зайти к нему в кабинет. Там, взяв со стола папку, он вежливо поинтересовался:
      — Вы что, вчера заложили?
      — То есть? — не понял Дима.
      — Такую запись, — тот швырнул им папку через стол, — можно сделать, только набравшись до чертиков. Извольте убедиться.
      Не желая ставить под удар Алевтину, Костя заново переписал вчерашние протоколы.
      А пока он переписывал, Алевтина преспокойненько устроилась за соседним столом и старательно разглядывала себя в зеркальце, разглаживая намусоленным пальцем брови, поправляя на висках прическу, облизывая свои жемчужные зубки.
      Да, увы, вместе с Алевтиной в лаборатории поселилось непредвиденное «молчунами» испытание. По утрам их словно кто-то стал подгонять на работу. Конечно, они и прежде не залеживались в постелях, но по дороге в лабораторию успевали обстоятельно обсудить предстоящую серию экспериментов. Теперь же главным стимулом спешки стало желание поскорее увидеть Алевтину, заглянуть в ее обаятельное личико с распахнутыми синими глазами, полюбоваться на ее царственную воздушную походку.
      А о том, чтобы потолковать с девушкой о своих чувствах, не могло быть и речи. Уж слишком прочно припаяло их друг к другу общей мечтой, единой выбранной в жизни дорогой. Каждый из них вполне отдавал себе отчет, какую обиду нанесет другу и единомышленнику попыткой склонить симпатии Алевтины на свою сторону. Рухнет все начатое ими дело…
      Но ведь сердцу не прикажешь. «Молчуны» ловили себя на том, что частенько прячут друг от друга глаза. А потом случилось и того хуже — проворочавшись полночи без сна, они, не сговариваясь, покинули постели, включили в комнате свет, сели к столу и молча расставили фигуры.
      И, как уже случалось не раз, именно здесь, над шахматной доской, к ним пришло окончательное решение.
      — Дима, — предложил Константин, — давай сделаем так: доведем нашу машину до ходовых испытаний, а потом попросим Алевтину самой решить нашу судьбу.