Глава седьмая

Ферма Гейбриел находилась милях в трех от города. К ней вела узкая, извилистая проселочная дорога, которая то уходила вниз и шла лугом, то вдруг поднималась вверх и петляла лесом между высоченных сосен. Гейбриел вела машину, оживленно разговаривая и жестикулируя обеими руками, – лишь перед крутым поворотом она снова хваталась за руль.

Эндрю в продолжение всей поездки крепко прижимал к груди коробку с пиццей и активного участия в беседе не принимал, а Кики, втиснутая посередине между ними, все время беспокоилась за Моне и Рыжика, ехавших в заднем отделении фургона. Видеть их она не могла, так как заднее отделение было отгорожено висевшей за их сиденьями тёмно-синей матерчатой занавеской. Подгоняемый Гейбриелой старенький фургон катил вперед, трясясь на ухабах и брызгая во все стороны гравием, но она, похоже, совершенно не замечала, какое впечатление производит её езда на пассажиров.

Наконец они свернули с дороги на подъездную аллею, у начала которой стоял, как указатель, почтовый ящик на столбе, какими пользуются в сельской местности. На ящике печатными буквами облезающей черной краской была написана фамилия Джанссен. Впереди виднелось несколько строений. Резко затормозив, Гейбриел остановила машину перед главным строением и выскочила наружу. Кики и Эндрю, все ещё судорожно прижимающий к груди коробку с пиццей, последовали за ней.

– Ей бы не людей, а скот перевозить, – вполголоса пожаловался Эндрю Кики, пока Гейбриел выпускала животных из заднего отделения фургона. – Кажется, у меня волосы поседели. – Удерживая коробку с пиццей одной рукой, он подергал другой свои короткие вихры, стараясь приблизить их к глазам, чтобы получше рассмотреть. – Скажи мне правду, Кики. Они седые?

Кики рассмеялась и стукнула его на руке, чтобы он оставил волосы в покое.

– По-моему, они все такие же каштановые, – сказала она.

– Вот мы и приехали! – весело объявила Гейбриел. – Это мой дом. Вон то строение перед конюшней было сараем для инструментов, но Роланд переоборудовал его в мастерскую для меня. Идемте! Поскольку это первый ваш визит, я введу вас через парадную дверь!

Сбоку от дома Кики заметила обнесенный изгородью участок земли и догадалась, что это и есть огород, про который говорила Гейбриел.

Реставраторша подвела их к парадному входу и пригласила внутрь. Старый фермерский дом был невелик, но опрятен. На открытых окнах колыхались кружевные занавески, на полу лежали плетеные коврики.

– Разве вы не запираете дверь? – удивленно спросил Эндрю.

Гейбриел пожала плечами.

– Зачем? Если меня захотят обокрасть, жулики найдут способ забраться в дом. Кроме того, сюда, в такую даль, никто не ездит… да и нет у меня ничего такого ценного, на что можно было бы позариться!

Она повела их через гостиную, обставленную старомодной, слишком мягкой мебелью с вышитыми салфетками на ручках и спинках кресел и диване. Кики вспомнила, что в точности такую же обстановку она видела в доме своей бабушки. В одном углу стояло, как бы обозревая всю комнату, пианино, в другом примостился старенький телевизор.

Войдя в кухню, Гейбриел включила свет и показала рукой на деревянный стол возле окна.

– Клади пиццу сюда, – сказала Эндрю Гейбриел. – Кики, доставай тарелки и салфетки, а я пойду покормлю Моне и его гостя.

Кики почти забыла про «гостя» Моне. Вернувшись в гостиную, она обнаружила Рыжика на верху пианино: он грациозно умывал лапки в предвкушении обеда. Моне развалился на полу, но следил за каждым движением кота.

– Рыжик! – воскликнула она. – Сидеть на мебели неприлично!

Толстый кот спрыгнул на клавиатуру и дважды прошелся по ней взад и вперед, от высоких тонов к басам и от басов к высоким. Кики могла бы поклясться, что при этом он ухмылялся.

– Ладно, слезай, маэстро, – сказала Кики, подхватывая его на руки и бесцеремонно плюхая на пол рядом с Моне, который с трудом поднялся на ноги и побрел на кухню.

Гейбриел вывела животных во двор, и Кики оглядела маленькую кухоньку. Три её стены были заставлены шкафами.

– В каком шкафу, по-твоему, хранятся тарелки? – спросила она у Эндрю.

– Зачем тебе тарелка? – сказал он, запихивая в рот остаток треугольного куска пиццы. – Я прекрасно обхожусь без неё.

Кики состроила ему гримасу.

– Раз наша хозяйка говорит «доставай тарелки», я достаю тарелки. По логике вещей они должны быть в этом шкафу. Он ближе всех к столу. – Она открыла дверцу. – Нету. – Открыла вторую. – Нету. – Открыла третью. – С третьей попытки нашла! – объявила она, доставая три тарелки и ставя их на стол.

– А я позаботился о салфетках, – объявил Эндрю, кладя рядом с тарелками стопку салфеток. – Тебе не попадались в ходе твоих великих поисков тарелок какие-нибудь стаканы? – Он направился к холодильнику и достал из морозилки поднос с кубиками льда.

Кики открыла другой шкаф, и у неё перехватило дыхание.

– Эндрю! – тихо прошептала она.

– И ещё достань чашку для льда! – добавил он, не оборачиваясь.

– Эндрю! – голос Кики звучал настойчиво. – Смотри! Он поставил поднос со льдом и поспешил к ней.

– Это ваза эпохи династии Юань! Я своим глазам не верю! – сказала она прерывающимся голосом. Она потянулась и достала вазу с полки. – Гейбриел воровка!

Эндрю во все глаза глядел на изящную вазу.

– А ты уверена, что она подлинная? – шепотом спросил он – Может быть, это тоже подделка? Может быть, она наладила массовое производство?

– Нет, это подлинник, – твердо сказала Кики. – Она холодная на ощупь, как вчера в музее.

– На ощупь нельзя точно определить, подлинник это или подделка, – возразил Эндрю.

– Я в этом уверена, – сказала Кики, упрямо стиснув зубы. Она поставила вазу обратно на полку и закрыла дверцу шкафа за мгновение до того, как со двора вернулась Гейбриел.

– Животные счастливы, – сообщила она. – Теперь и мы поедим!

Кики жевала пиццу без всякого аппетита и делала вид, что слушает, как Гейбриел красочно описывает жизнь в Европе, а Эндрю делится своими честолюбивыми планами стать репортером столичной газеты и производить журналистские расследования.

– Кики, – обратилась к ней Гейбриел, – пицца совсем холодная, да? Хочешь, я разогрею?

– Нет, пицца тут ни при чем, – сказала Кики, не поднимая глаз. Она чувствовала себя несчастной. Единственное, чего ей сейчас хотелось, – это попасть домой, где ей не нужно будет думать о музеях, подделках и людях, которые на самом деле совсем не такие, какими кажутся.

– Что-то не так, – сказала Гейбриел, кладя ладонь на руку Кики. – Что-то тебя тревожит.

Кики резко отодвинула свой стул от стола.

– Да, что-то меня тревожит, – выпалила она. С этими словами она подошла к шкафу и открыла дверцу. – Вот что меня тревожит! – С трудом сдерживая слезы, она показала на китайскую вазу на полке.

Гейбриел закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Я могу объяснить, – проговорила она. – Это совсем не то, что ты думаешь.

В дверь черного хода заскребся Моне, и Эндрю встал из-за стола, чтобы пустить животных.

– Это подлинная ваза? – спросила Кики прерывающимся голосом.

Гейбриел кивнула.

– Да. Это запутанная история.

– Вы хотели подменить её поддельной, которую сегодня утром разбил Рыжик, – сказала Кики обвиняющим тоном.

– Да, – призналась Гейбриел. – И сегодня же вечером я должна буду вернуть её в музей, пока хранитель не обнаружил пропажи. Если уже не обнаружил. Тогда мне несдобровать.

– Зачем вы её украли? – спросила Кики.

– Я украла её, – ответила Гейбриел, – чтобы её не смог украсть Людвиг Стоттмейер, ныне Людвиг ван Кайзер. Когда его сделали хранителем Галльярда, мне стало ясно, что с музейным собранием начнут случаться скверные вещи, – продолжала она. – Вот почему я осталась работать в музее. Я объяснила это тебе в тот первый день, когда мы познакомились.

Кики кивнула.

– Людвиг осуществляет свой мошеннический план примерно так. Он находит в коллекции вещи, пригодные для продажи: такие вещи, которые частные коллекционеры будут готовы приобрести, не задавая лишних вопросов. Затем он заказывает специалисту их копии и подменяет подлинники подделками. Заметить разницу способны немногие и уж, конечно, не широкая публика.

– Но это ещё не объясняет того, почему ваза очутилась у вас в шкафу, – проговорил Эндрю, глядя Гейбриел в глаза.

– Да нет же, как раз объясняет! – вдруг воскликнула Кики. – Я поняла! Гейбриел опережает ван Кайзера! Она заменяет подлинники подделками прежде него. Поэтому он крадет – и продает – не подлинники, а подделки – изготовленные ею копии!

– Верно, – подтвердила Гейбриел, кивая. – Идемте.

Она подержала кухонную дверь, пока двое ребят, кот и пёс не выбрались гурьбой наружу, и затем повела их по узенькой дорожке к переоборудованному сараю для инструментов. Когда они вошли внутрь, Гейбриел открыла дверцу высокого стального шкафа.

– Все эти предметы принадлежат Галльярду, – объявила она, показывая на три полки, заставленные произведениями искусства. – Все они будут возвращены в музей, после того как ван Кайзер будет освобожден от должности хранителя. Эндрю вздохнул и тихонько присвистнул.

– Здорово, – промолвил он. – Вы даром времени не теряли!

– Разве вы не можете рассказать об этом совету попечителей или обратиться в полицию прямо сейчас? – спросила Кики. – Ведь если эти вещи обнаружат здесь, вы можете попасть в тюрьму! Вам никто никогда не поверит!

– Мне и сейчас никто не поверит, разве что вы двое, – она поглядела на Эндрю и Кики. – Я должна поймать его на месте преступления, – сказала она, – иначе я ничего не смогу доказать.

Кики тоже поглядела на неё. «А что, если вы все это сочиняете? – мысленно вопросила она. – Что, если злоумышленница вы, а я – ваша пособница? Нет, – подумала она, слегка тряхнув головой. – В этом случае я должна поступать так, как подсказывает мне интуиция».

– Смотрите-ка, – воскликнула Кики, становясь на цыпочки, чтобы рассмотреть вещи, стоящие на верхней полке. – Ведь это же кувшин индейцев пуэбло, который Рыжик хотел раскокать сегодня в индейском зале!

– Сейчас там выставлен кувшин, который я сделала своими собственными руками, – сообщила Гейбриел. – Поддельный. Я поставила его туда сегодня рано утром.

– Я начинаю думать, что у Рыжика есть шестое чувство, – сказала Кики. – Он чует подделку. Сегодня утром ему не понравилась китайская ваза в мастерской, а днем ему не понравился кувшин пуэбло в зале музея. А ещё ему не понравились поддельные шоколадки из бобов рожкового дерева в печенье миссис Кендрик! Умный кот!

Она подняла Рыжика и обошла с ним на руках просторное помещение мастерской, разглядывая орудия и инструменты, которыми пользовалась Гейбриел в своей работе. У одной стены комнаты громоздились гончарный круг и печь Для обжига; чуть поодаль находилась двойная раковина и стояло несколько мольбертов. На других стенах были полки с материалами и незаконченные работы. Кики остановилась перед картиной маслом, показавшейся ей знакомой.

– Точь-в-точь такая же висит в галерее, – вспомнила она.

Гейбриел кивнула.

– Там висит копия, – сказала она и зябко поежилась. – Идемте обратно в дом.

– Только одного я не понимаю, – заговорил Эндрю, когда они вернулись на кухню. – В музее такое множество экспонатов – как же вы узнаете, какой из них он собирается украсть в следующий раз? Даже если один из десятка выбирать, и то можно ошибиться.

– В этом и была вся трудность, – сказала Гейбриел, кивнув, – пока в один прекрасный день я, находясь у него в кабинете, не заметила кое-что у него на столе. – Она подошла к стопке журналов в ящике около холодильника, выбрала один и раскрыла его на последних страницах, где печатаются объявления. Это «Международный коллекционер», – пояснила она, – специальный журнал для многих знатоков искусства. Так вот, на письменном столе у Стоттмейера – или, если хотите, ван Кайзера, – лежал номер «Международного коллекционера», раскрытый на страницах объявлений в самом конце, – таких, как эти, – она показала на страницу мелких объявлений, расположенных по рубрикам. – Одно из объявлений было обведено чернилами. Тут его куда-то вызвали из кабинета, и я переписала то объявление. В нем предлагалась на продажу вещь, подобная которой имелась в Галльярде. Я знала это, потому что тот экспонат приобрел для музея Роланд, когда он был хранителем. Я заподозрила недоброе.

– И ответили на объявление? – спросил Эндрю.

– Не от своего имени, – сказала Гейбриел. – Я не хотела, чтобы он узнал, что я раскрыла его план, если то объявление поместил действительно он. Поэтому я попросила свою подругу в Бельгии, имя которой ему бы ничего не говорило, написать на указанный в объявлении номер почтового ящика.

– И выяснилось, что тот предмет предлагал на продажу ван Кайзер? – спросила Кики, подумав, что этого доказательства будет достаточно, чтобы уличить хранителя музея.

– Не совсем, – сказала Гейбриел. – Он слишком хитер. Но продавцом оказалась фирма его двоюродного брата «Стоттмейер и Дреслер», которая выступает в качестве посредника. Разумеется, Стоттмейер и Дреслер получают большие комиссионные.

Минуту поколебавшись, Кики рассказала Гейбриел и Эндрю о том, что поведала ей Елена накануне: что доктор ван Кайзер обвинял Гейбриел в подделках и был намерен потребовать у совета попечителей её увольнения.

– Гейбриел, он знает, что вы подменяете экспонаты? Может, именно поэтому он сказал Елене, что вы изготовляете подделки, – закончила она.

– Точно я этого не знаю, – ответила Гейбриел. – Ведь он вообще любит – как это говорится? – поливать меня грязью. А у этой Елены мать заседает в совете. В его интересах выставить меня вон из музея.

– Как вы их делаете? – спросил Эндрю. – Я имею в виду копии.

Гейбриел улыбнулась.

– Со многих музейных ценностей я не могу сделать копии. Изготовление любой копии требует долгих часов труда. Я работаю до глубокой ночи. Что до ваз и чаш, – пояснила она, – то их копии я делаю со слепков, так что они сохраняют форму и клейма оригинала.

– Китайскую вазу вы так же сделали?

– Да, частично. Но такой тонкий слой глины не сохранил бы форму сосуда, поэтому мне пришлось укрепить глину материалом, который используют хирурги. К несчастью, путь не был свободен, и я не смогла поставить сегодня утром вазу в витрину.

На лице Кики появилось озабоченное выражение.

– Меня всё это очень тревожит, – сказала она. – Если кто-нибудь из покупателей обнаружит, что он приобрел подделку, ван Кайзера ждут крупные неприятности.

– И тогда уж он наверняка узнает, что подмену совершил кто-то из сотрудников музея, – добавил Эндрю. Гейбриел согласно кивнула.

– Вот почему мне непременно нужно вернуть сегодня подлинную китайскую вазу на её место в музее. Он не должен заподозрить меня. Иначе он без малейшего колебания отдаст меня в руки полиции.

– Подождите-ка, – сказала Кики. Она встала и принялась ходить взад и вперед по кухне. Рыжик ходил за ней по пятам.

– Опять она напустила на себя вид репортера, который производит расследование, – пошутил Эндрю.

– Погоди ты! – нетерпеливо отмахнулась Кики. Она посмотрела на Гейбриел. – Нет, он не станет добиваться вашего ареста. Он не может пойти на такой риск, так как не знает, много ли вам известно о его махинациях. Ведь вы можете выдвинуть контробвинения. По-моему, он считает, что достаточно наговорил на вас Елене, чтобы скомпрометировать вас в глазах попечительского совета. Он рассчитывает, что она все перескажет матери. – Кики перестала расхаживать. – В сущности, он может сделать всего две вещи, чтобы остановить вас.

Эндрю и Гейбриел молча уставились на неё.

– Если бы он обнаружил, что вы берете из музея экспонаты, он мог бы начать шантажировать вас, или же… – Она помолчала и подняла глаза. – Или же он мог бы выкрасть их обратно и хладнокровно убить вас. Нам лучше поспешить, – продолжала она. – Уж втроем-то мы как-нибудь перехитрим систему сигнализации.

– Минуточку, – вмешалась Гейбриел. – Во-первых, я пойду туда одна. Я не могу впутывать вас. Вы слишком молоды для всего этого. И ещё я должна покаяться перед вами.

– В чём? – спросила Кики. Гейбриел опустила глаза.

– Я очень рада, что вы с Эндрю пришли ко мне на пиццу, – сказала она. – Я хотела, чтобы вы пришли. Вы мне нравитесь, – она посмотрела на подростков, и Кики заметила в её глазах слезы. – Но сейчас я использую вас в своих интересах, и мне совестно. Я пригласила вас, чтобы на всякий случай получить алиби. Чтобы назвать уважительную причину, объясняющую моё появление в городе через много времени после закрытия музея, если бы кто-нибудь заметил там мой фургон.

– Вам нужна возможность сослаться на то, что вы отвозили нас домой, если бы вас увидели в городе? – уточнил Эндрю.

Гейбриел кивнула и тыльной стороной ладони утерла слезу.

– Но ведь вы и впрямь собираетесь отвезти нас домой, правда? – спросила Кики. Гейбриел снова кивнула. Кики улыбнулась.

– Так в чём же вопрос? Мы, Гейбриел, не хотим отпускать вас в музей одну. И кому какое дело, если сначала мы сделаем остановку у Галльярда. Едем!

Глава восьмая

– Парковаться на автостоянке слишком рискованно, – сказала Гейбриел, останавливая машину в проулке позади музея. – Нам придется пролезать к служебному ходу сквозь живую изгородь.

Кики узнала место, где во время перерыва на ленч она прогуливалась с Рыжиком, который в данный момент сидел у неё на коленях. Моне был оставлен дома стеречь ферму.

Сидевший рядом с ней Эндрю бережно держал китайскую вазу, которую Гейбриел завернула в материю и осторожно уложила в коробку, засыпав пустоты кусочками пенопласта.

– Прежде чем мы войдем, – шепотом продолжала Гейбриел, – я объясню, как устроена сигнализация. После того как я открою дверь служебного входа, у меня будет тридцать секунд на то, чтобы добраться до коробки сигнализации. Затем, когда я отключу сигнализацию, у нас будет пять минут на то, чтобы подняться на третий этаж, поставить на место вазу и убраться.

– Почему только пять минут? – спросил Эндрю.

– Это такая мера предосторожности, – пояснила Гейбриел. – Если сигнализация будет отключена больше, чем на пять минут, и в полицию не позвонит лицо, имеющее право выключить её и сообщить, что это оно находится в здании, в музей автоматически посылают для проверки патрульную полицейскую машину.

– Неужели вы не вправе бывать в здании после работы? – спросила Кики.

– Нет, – ответила Гейбриел. – Только хранитель имеет такое право.

– Вот оно что, – буркнул Эндрю.

– Подайте мне фонарик, – сказала Гейбриел. – И запомните: как только мы переступим порог, у нас останется на все пять минут. Да, и подниматься надо по лестнице. Лифты на ночь запираются. Эндрю, у тебя часы со светящимся циферблатом. Ты будешь нашим хронометристом. Готовы?

– Готовы, – ответила Кики.

Гейбриел первой пролезла сквозь изгородь и взяла у Эндрю хрупкую ношу, так, чтобы он мог пролезть следом. Сразу за ним сквозь изгородь пробралась Кики с тяжелым котом под мышкой.

Территория позади музея, темная и мрачная, сейчас была мало похожа на тот скверик с лужайкой, в котором Кики сидела во время перерыва на ленч. Она посмотрела в сторону автостоянки, смутно ожидая увидеть там черный «Кадиллак», но стоянка была пуста.

Гейбриел поднялась по пандусу к двери, используемой для доставки продуктов, Эндрю и Кики не отставали от неё.

Коробка сигнализации – на стене справа, – инструктировала Гейбриел. – Эндрю, ты посветишь мне фонариком. Кики, держи коробку. – Кики опустила Рыжика на землю и взяла из рук Гейбриел коробку. Гейбриел отперла дверь, и они молча вошли. Даже Рыжик, похоже, ощущал напряжение момента. У Кики по спине прошла дрожь.

– Всё в порядке! Сигнализация отключена! – прошептала Гейбриел.

Эндрю взглянул на часы, засекая время.

– Пошли! – распорядилась Гейбриел. – Я пойду первой. а смогу найти здесь дорогу с завязанными глазами. – Взяв у Эндрю фонарик, она поспешно двинулась по длинному коридору в круглый холл и оттуда вверх по изогнутой лестнице. Проходя по холлу, Кики бросила взгляд вверх, на купол потолка у них над головой. Луна была закрыта тучами, и ни один луч света не проникал внутрь через стекло купола.

Они бегом одолели оба пролета лестницы. Наверху Гейбриел резко свернула влево.

– Сюда! – сказала она, ведя их через выставочный зал к витринам с китайскими экспонатами. Она отдала фонарик Эндрю и полезла в карман за ключами. Луч фонарика плясал, вокруг них роились зловещие тени, и Кики подпрыгнула, когда Рыжик, незаметно очутившись рядом, потерся о её ногу.

– Как же ты меня напугал! – сказала она большому коту. – Я чуть коробку не выронила!

– Осталось две минуты и тридцать секунд, – сообщил Эндрю. – Спускаться мы должны быстрей, чем поднимались!

– Вазу, – скомандовала Гейбриел. Кики развернула материю, в которую она была обернута, и передала её Гейбриел. Эндрю нагнулся и быстро собрал с пола несколько высыпавшихся из коробки кусочков пенопласта.

– Идемте! – проговорила Гейбриел, запирая витрину.

– Как бы я хотела когда-нибудь скатиться по этим перилам! – тяжело дыша, вымолвила Кики, когда они сбегали по изогнутой лестнице. Добежав по коридору до служебной двери, Кики открыла её, пока Гейбриел включала сигнализацию, а Эндрю светил ей фонариком.

– Выходим! – шепотом сказал Эндрю. Но не успели они выйти за порог, как Рыжик повернулся и помчал обратно в музей.

– Рыжик!

Кики ринулась за котом, но тот уже исчез в темной глубине коридора. Эндрю схватил Кики за руку и проговорил:

– Теперь нам и правда пора убираться отсюда! Он вот-вот врубит сигнал тревоги, и скоро все тут будет кишеть полицейскими.

Они быстро попрыгали в фургон. Гейбриел дала полный газ и поспешно отъехала от музея, но даже на безопасном расстоянии в несколько кварталов они услышали сирены приближающихся патрульных машин. Когда Кики вылезала из фургона перед своим домом, у неё все ещё колотилось сердце в груди.

– Спокойной ночи, Кики, – сказала Гейбриел. – И Dance shon. [1]

Кики кивнула.

– Не за что. До завтра. – Она подбежала к парадному и отперла дверь.

При виде вошедшей в комнату Кики доктор Коллир выключила звук у телевизора.

– О, а я надеялась, что ты пригласишь миссис Джанссен зайти, – сказала она. – Я бы рада была с ней познакомиться.

– Она устала, мама, – ответила Кики. – Я приведу её в следующий раз. Пойду приму душ и вымою голову. Потом спущусь.

И прежде чем мать успела о чем-либо её спросить, Кики взбежала наверх. К матери она спустилась, только чтобы сказать «спокойной ночи» перед сном. Она до смерти устала, но даже после горячего душа не смогла сразу уснуть. Хотя она знала, что Рыжик сумеет позаботиться о себе, ей все-таки было немного тревожно за него.