Пип спикировал прямо на голову. В последнюю секунду перепончатые крылья забили в воздухе, когда мини-дракончик затормозил — чтобы приземлиться и легко обвиться вокруг плеча туземца. Монстр бесстрастно поглядел на мини-дракончика, а затем обратил свой тусклый взгляд на Флинкса, в шоке глядевшего в ответ на великана, разинув рот.

Второй раз в своей жизни Флинкс потерял сознание.

Сон был новым и очень глубоким. Он плавал в середине бесконечного черного озера под угнетающе близким ночным небом.

Было так темно, что он не видел ничего, даже собственного тела… которого тут могло и не быть.

На фоне эбеновых небес дрейфовали четыре ярких огонька. Крошечные, пляшущие точечки немигающего золота двигались, вычерчивая непредсказуемые и все же рассчитанные узоры, словно светляки. Они плясали и кружились, проносились и скакали неподалеку от его глаз, которых он не имел, и все же ясно видел их.

Иногда они плясали вокруг друг друга, а однажды все четверо исполнили какое-то хитрое сплетение и расплетение, столь же сложное и многозначительное, сколь и быстро забытое.

— Теперь он вернулся, — заметил первый светляк.

— Да, он вернулся, — согласились одновременно двое других.

Флинкс с интересом заметил, что последний из четырех светляков не был постоянным, немигающим огоньком, как он сперва подумал. В отличие от других, он непериодически вспыхивал и гас, словно лампа, работающая при флюктуирующем токе. Когда он мигал, то полностью исчезал, а когда загорался, то вспыхивал ярче, чем любой из других.

— Мы напугали тебя? — поинтересовался мигающий.

Ответил бестелесный голос, странно похожий на его собственный:

— Я увидел, как Пип… — начал было говорить голос-сон.

— Сожалею, что мы крикнули тебе, — извинился первый светляк.

— Сожалеем, что закричали, — хором подхватили двое других. — Мы не собирались причинять тебе вреда. Мы не собирались пугать тебя.

— Я увидел, как Пип, — задумчиво произнес Флинкс, — обвился вокруг плеча одного из туземцев. Я никогда не видел, чтобы Пип делал это раньше с чужаком. Ни с Мамашей Мастифф, ни с Трузензюзексом, ни с кем.

— Пип? — переспросил третий голос.

— О, — объяснил второй светляк, — он имеет в виду маленький твердый ум.

— Твердый, но вкусный, — согласился первый. — Как чунут.

— Ты подумал, что маленький твердый ум собирался причинить нам вред? — спросил первый голос.

— Да, но вместо этого он ответил вам открытостью, какой я никогда раньше не видывал. Значит, вы тоже должны вещать на эмпатическом уровне, только ваши мысли дружеские.

— Если ты говоришь, что мы должны, — рассудил третий светляк, — значит — должны.

— Но только когда должны, — строго добавил четвертый голос, вспыхнув ярче, чем трое других, прежде чем исчезнуть.

— Почему четвертый среди вас приходит и уходит, словно туман? — пробормотал голос-сон Флинкса.

— Четвертый? А… — объяснил первый голос, — это Можетитак. Такое у него имя, на эту неделю, во всяком случае. Меня зовут Пушок. — У Флинкса возникло впечатление, что другие два огонька стали чуть поярче. — А это Ням и Голубой. — На миг вспыхнул четвертый огонек.

— Они пара, — сказал он, а затем снова погас.

— Опять пропал, — заметил Флинкс с бестелесной отвлеченностью.

— Это же Можетитак, помнишь? — напомнил голос-Пушок. — Иногда он не здесь. Остальные из нас всегда здесь. И имен своих мы тоже не меняем, но Можетитак появляется и пропадает, и меняет свое имя примерно каждую неделю.

— Куда уходит Можетитак, когда он пропадает?

Голубой ответил откровенно:

— Мы не знаем.

— Тогда откуда он появляется, когда возвращается?

— Никто не знает.

— Спроси его, — предложили вместе Ням и Голубой.

Можетитак вернулся со своим огоньком, ярче, чем у любого из них.

— Почему ты меняешь свое имя каждую неделю, и куда ты уходишь, когда пропадаешь, и откуда ты являешься, когда возвращаешься? — поинтересовался голос-Флинкс.

— О, нет никаких сомнений в этом, — сообщил ему Можетитак напевным голосом-сном и снова погас.

Пушок заговорил конфиденциальным шепотом-сном:

— Мы думаем, что Можетитак немного безумен. Но все равно он хороший парень.

Флинкс рассеянно заметил, что он начинает погружаться под поверхность черного озера. Над ним курьезно кружились и ныряли четыре огонька.

— Ты первый, кто с нами заговорил, — произнес голос-Пушок.

— Приходи и поговори с нами еще, — с удовольствием попросила Ням. — Забавно иметь того, с кем можно поговорить. Маленький твердый слушает, но говорить не может. Это забавная новая штука!

Голос-сон Флинкса пробулькал сквозь углубляющуюся маслянистую жидкость:

— Куда мне следует пойти, чтобы поговорить с вами.

— К концу длинной воды, — сказала ему Ням.

— К концу длинной воды, — подтвердил Голубой.

— К противоположному концу длинной воды, — добавил Пушок, бывший довольно-таки точнее других.

— Никаких сомнений в этом, — согласился Можетитак, загоревшись едва ли на секунду.

«В этом, в этом…» слова тонули в мягкой ряби, производимой медленно погружавшимся телом Флинкса. Погружавшимся, погружавшимся пока он не коснулся дна озера. Сперва коснулись его ноги, потом бедра, потом спина и, наконец, голова.

«В этом месте есть что-то странное», — подумал он. Небо было чернее воды, а вода, по мере того, как он тонул, становилась светлее, вместо того чтобы темнеть. На дне же было так ярко, что стало больно глазам.

Он открыл их.

Блестящее, почти металлическое сине-зеленое лицо, на котором господствовали два фасеточных драгоценных камня, озабоченно глядело на него. Вдохнув, он почувствовал запах кокосового масла и орхидей. Что-то пощекотало его левое ухо.

Ища источник, он обнаружил лежащую у него на груди маленькую рептильную морду Пипа. Выскочил длинный острый язык и несколько раз ткнулся в его щеку. Явно удовлетворенный состоянием хозяина, мини-дракончик расслабился и соскользнул с подушки, удобно свернувшись поблизости.

Подушки?

Глубоко вздохнув, Флинкс улыбнулся Силзензюзекс. Она отодвинулась и он увидел, что они находятся в маленькой, аккуратно меблированной комнате. Через высокие окна лился солнечный свет.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она его с резкими щелчками и свистами симворечи. Он кивнул и посмотрел, как она благодарно осела на спальную-сидячую платформу по другую сторону комнаты.

— Слава Улью. Я уж думала, ты умер.

Флинкс положил голову на поддерживающую руку:

— Вот уж не думал, что это имеет для тебя такое большое значение.

— А, заткнись, — с неожиданной горячностью оборвала она его. Он заметил в ее голосе замешательство и подавленность, когда в ней соперничали чувства и факт. — Было много случаев, когда я с радостью перерезала бы тебе горло, если бы не находилась под клятвой защищать тебя. А потом было равное число других случаев, когда я почти желала, чтобы у тебя был не скелет, а хитин. Вроде того случая, еще на Земле, когда ты спас мне жизнь, и когда ты противостоял этой варварской молодой самке. — Флинкс увидел, как нервно подрагивают ее антенны, неуверенно сжимается грациозный изгиб ее яйцекладов. — Ты — самое сводящее с ума существо, какое я когда-либо встречала, человек Флинкс!

Он осторожно сел и обнаружил, что внутри у него все действовало также хорошо, как и снаружи.

— Что случилось? — в замешательстве спросил он. — Нет, погоди… Я помню, что отключился, но не помню почему. Меня что-нибудь ударило?

— Тебя никто и пальцем не тронул. Ты рухнул, когда твой приятель кинулся на одного из туземных рабочих. К счастью, это маневр, кажется, был просто блефом. Туземец был не настолько знающим, чтобы испугаться, — ее выражение стало озадаченным. — Но почему бы это заставило тебя упасть в обморок?

— Не знаю, — уклончиво ответил он. — Вероятно, из-за шока, когда я представил себе, как остальные туземцы разрывают нас на куски, после того как Пип убьет одного из их числа. Когда же он не убил, то шок умножился, потому что Пип попросту не относится так к чужакам, — Флинкс заставил себя казаться безразличным. — Так значит, естественный мех нравится Пипу больше, чем термальный костюм, и он прильнул к одному из туземцев. Вот что, вероятно, и случилось.

— И что это доказывает? — поинтересовалась Силзензюзекс.

— Что я слишком легко падаю в обморок, — скинув ноги с постели, он бросил на нее мрачный взгляд. — По крайней мере, теперь мы знаем почему этот мир находится под Эдиктом.

— Ш-ш-ш! — она чуть не упала со спальной платформы. — Почему… нет, подожди, — предостерегла она его. Прошло несколько минут, в течение которых она проделала тщательное обследование комнаты, проверяя места, которые Флинкс никогда бы не додумался проверить.

— Все чисто, — объявила наконец она с удовлетворением. — Я считаю, что по их мнению мы не можем сказать такого, что стоит слушать.

— Ты уверена? — спросил в замешательстве Флинкс. — Я об этом как-то не думал.

Силзензюзекс, похоже, обиделась.

— Я же говорила тебе, что проходила обучение в Службе Безопасности. Нет, кроме меня тебя здесь некому слушать.

— Ладно, причина, по которой этот мир был помещен под Эдикт, встретила нас сегодня в туннеле. Это туземцы… Урчащие гоблиноглазые чернорабочие Руденуаман. Они и есть причина.

Еще с минуту она продолжала пялиться на него, подумывала засмеяться, решила, что лучше не стоит, когда увидела, насколько он серьезен.

— Невозможно, — наконец пробормотала она. — Ты подвергся какой-то галлюцинации. Туземцы наверняка не больше того, чем кажутся: большие, дружелюбные и тупые. Они еще недостаточно развились, чтобы Церковь изолировала этот мир.

— Напротив, — возразил он. — Они куда больше того, чем кажутся.

Она выглядела раздраженной:

— Если это правда, то почему они долгие часы выполняют тяжелую черную работу при температуре замерзания в обмен на несколько несчастных орехов и ягод?

Голос Флинкса безутешно упал:

— Этого я еще не знаю, — он поднял взгляд. — Но я знаю вот что: они прирожденные телепаты.

— Иллюзия, — твердо повторила она. — Испытанная тобой галлюцинация.

— Нет, — голос его был твердым, уверенным. — Я сам обладаю некоторыми слабенькими талантами. И понимаю разницу между галлюцинацией и связью мозга с мозгом.

— Будь по-твоему, — вздохнув, провозгласила Силзензюзекс. — Спора ради давай временно считать, что это была не иллюзия. И все же это не причина для Церкви помещать мир под Эдикт. Целая раса — телепатов это только теория, но этого недостаточно, чтобы исключить их из ассоциированного членства в Содружестве.

— Дело не только в этом, — серьезно объяснил Флинкс. — Они… ну, умнее, чем кажутся.

— Я в этом сомневаюсь, — фыркнула она. — Но даже расу умных телепатов не сочли бы такой угрозой.

— Намного умнее.

— Я не поверю в это, пока не увижу доказательств, — возразила она. — Если бы они представляли какую-то серьезную угрозу Содружеству…

— Почему же еще Церковь поместила этот мир под Эдикт?

— Флинкс, у них нет никаких орудий, никакой одежды, никакого разговорного языка — никакой цивилизации. Они рыскают, урча, в поисках корней и плодов, живут в пещерах. Если они потенциально такие умные, как ты утверждаешь, почему они упорно прозябают в нищете?

— Это, — признал Флинкс, — очень хороший вопрос.

— У тебя есть на него очень хороший ответ?

— Нет. Но я убежден, что нашел причину действий Церкви. К чему приводит помещение расы под Эдикт?

— Никаких контактов с внешними сторонами, бороздящими космос народами, — процитировала она. — Самые строгие наказания за любое нарушение Эдикта. Раса вольна развиваться на свой собственный лад.

— Или вольна пребывать в состоянии застоя, — пробурчал Флинкс. — Содружество и Церковь помогали множеству первобытных народов. Почему же не уйюррийцам?

— Ты позволяешь себе судить о высшей политике Церкви, — пробормотала она, снова отодвигаясь от него.

— Не я! — почти крикнул он, шумно стукнув обеими руками по одеялу, и, быстро жестикулируя, продолжал. — Это Церковный Совет позволяет себе манипулировать судьбами рас. А если не Церковь, то правительство Содружества. А если не Содружество, то крупные корпорации и семейные фирмы. И потом, есть Империя ААннов, которая ставит себя превыше всего. — Он принялся в гневе расхаживать вдоль постели.

— Господи, меня до смерти тошнит от организаций, думающих, что они имеют право устанавливать, как следует развиваться другим!

— А что бы ты предложил взамен? — бросила она ему вызов. — Анархию?

Флинкс снова тяжело сел на постели, уткнувшись лицом в ладони. Он устал и был чересчур молод.

— Откуда мне знать. Я знаю только одно: меня начинает чертовски тошнить от того, что сходит за разум в этом углу мироздания.

— Не могу поверить, что ты столь невинен, — проговорила она на сей раз помягче. — Чего ты еще ждешь от всего лишь млекопитающих и насекомых? Слияние было только началом выхода твоей и моей расы из долгого темного века. Содружеству и Объединенной Церкви всего несколько веков. Чего ты ждешь от них так скоро. Нирванны? Утопии? — она покачала головой, жест, позаимствованный транксами у человечества.

— Не мне и не тебе ставить себя превыше Церкви, помогшей вывести нас из этих темных времен.

— Церковь, Церковь, вечно твоя всемогущая Церковь! — закричал он. — Почему ты ее защищаешь? Ты думаешь, она состоит из святых?

— Я никогда не утверждала, что она совершенна, — ответила она на это, проявляя и сама некоторую горячность. — Сами Советники утверждали бы это последними. Это одно из ее достоинств. Естественно, она несовершенна, она никогда не стала бы утверждать обратное.

— Именно это мне однажды и сказал Цзе-Мэллори, — задумчиво произнес он.

— Что… кто?

— Некто, кого я знал, тоже покинувший Церковь по своим собственным причинам.

— Цзе-Мэллори, снова эта фамилия, — задумчиво проговорила она. — Он был тем напарником по стингеру моего дяди, о котором ты упоминал раньше. Бран Цзе-Мэллори?

— Да.

— На собраниях клана говорили о нем также, как и о Трузензюзексе, — она встряхнулась, резко возвращаясь к настоящему, бесполезно грустно думать о том, чего она, вероятно, уже никогда не сможет испытать вновь. — Ну а теперь, когда ты решил, что вселенная несовершенна и что орудия разума несколько меньше, чем всеведущи, что ты предлагаешь нам на этот счет предпринять?

— Поговорить с нашими будущими друзьями, уйюррийцами.

— И что же они сделают? — усмехнулась она. — Забросают камнями челноки барона, когда тот вернется? Или лучеметы, которые здесь наверняка запасены в избытке?

— Возможно, — допустил Флинкс. — Но даже если они ничего не смогут сделать, я думаю, среди них у нас будет куда больше шансов выжить, чем тут, ожидая, когда Руденуаман надоест держать нас при себе. Когда это случится, она отделается от нас как от старого платья. — Он дал своему мозгу прозондировать, не видя больше причин прятаться от Силзензюзекс. — За дверью стоит только один охранник.

— Откуда ты знаешь… ах да, ты мне сказал, — ответила она сама себе. — Насколько обширны твои таланты?

— Не имею ни малейшего представления, — честно ответил он ей. — Иногда я могу воспринять паука в комнате. А другой раз… — он почувствовал, что лучше сохранить несколько секретов. — Просто положись на мое слово, что снаружи только один охранник. Полагаю, наша покорность убедила Руденуаман, что нам не требуется пристальное наблюдение. Как она выразилась, нам тут некуда бежать.

— Не уверена, что я не согласна с ней, — пробормотала Силзензюзекс, обратив взгляд к холодным горам за окном. — Хотя должна признать, что если мы сбежим, она может оставить нас в покое. В горах мы будем представлять для нее не больше опасности, чем здесь.

— Надеюсь, она так и думает, — признался он. — Барон бы с ней не согласился. Нам нужно убираться сейчас же. — Соскользнув с постели, он подошел к двери и тихо постучал. Дверь ушла в стену, и охранник внимательно посмотрел на них, с расстояния в несколько шагов, заметил Флинкс.

Это был высокий худощавый человек с усталым выражением лица и волосами, ставшими слишком рано седыми. Насколько мог судить Флинкс, он не был ААнном в человеческой личине.

— Вы прервали мое чтение, — кисло уведомил он Флинкса, указывая на расположенный поблизости лентопросматриватель. Это напомнило Флинксу о другой ленте, которую он сам хотел прочесть. Несмотря на бушующее в нем беспокойство, ему придется подождать с просмотром этой ленты до куда более позднего времени, если он вообще когда-нибудь состоится.

— Что вам надо? — было ясно, что этот человек хорошо осведомлен об их пока полном сотрудничестве. Флинкс мысленно закричал, вызывая у себя ощущение страха.

Пип вырвался из-под подушек на постели и пролетел через дверь, прежде чем охранник успел отложить свой просматриватель. В руке у него появился лучемет, но вместо того, чтобы стрелять, охранник скрестил обе руки перед лицом. Флинкс прыгнул через дверной проем и двинул ногой в солнечное сплетение противнику. Только закрытые веки помешали его глазам выскочить из орбит.

С громким «бум» часовой ударился о противоположную стену, осел и привалился, словно тряпичная кукла, к ножке стула. На этот раз мини-дракончик ответил на зов Флинкса. Он снова напряженно устроился на плече Флинкса, прожигая взглядом потерявшего сознание охранника.

Силзензюзекс поспешно подошла к нему сзади:

— Почему он не выстрелил сразу же? Фактически… — Она заколебалась, и Флинкс почувствовал как работает ее ум.

— Совершенно верно. Здесь никто не признал в Пипе опасного зверя. Единственная, кому я сказал, — это телохранительница Руденуаман. Во всей этой суматохе она пренебрегла уведомить об этом всех прочих. Мы же здесь в капкане без надежды на побег, помнишь? Единственными, кто еще знал, были Чаллис и Махнахми. Он мертв, а она сбежала.

Флинкс сделал жест в сторону охранника:

— Вот почему я отозвал Пипа и вырубил его сам. Все по-прежнему не ведают полных способностей Пипа. Раньше или позже Линда вспомнит, что надо рассказать об этом хозяйке. Но к тому времени мы уже должны оказаться на свободе. Второго шанса Руденуаман нам не даст.

— Что мы будем делать теперь?

— Нас никто не видел, кроме небольшого корпуса вооруженных сотрудников службы безопасности и нескольких человек на руднике. Предприятие это приличных размеров. Веди себя так, словно ты знаешь, что делаешь, и мы сможем выйти отсюда неостановленными.

— Ты сумасшедший, — нервно пробормотала она, когда они вошли в лифт. — Может, это и большая база, но все равно она замкнутая община. Здесь все должны друг друга знать.

— Ты сама служила в бюрократической системе, а все еще не понимаешь, — печально заметил Флинкс. — При подобной сложной операции все очень сильно склонны придерживаться собственной специальности. Каждый взаимодействует с людьми в пределах этой специальности. Здесь едва ли однородное маленькое общество. Если мы не наткнемся на одного из охранников, встречавших нас на взлетной полосе, мы сможем передвигаться вполне свободно.

— Пока наш часовой остается без сознания, — напомнила она ему. — А потом они бросятся искать нас.

— Но, держу пари, не за пределами границ базы. Руденуаман будет больше раздражена, чем разгневана. Она будет считать, что здешняя окружающая среда позаботится о нас сама. И так оно и случится, если уйюррийцы нам не помогут.

Они вошли в кабину лифта и тронулись вниз.

— Что заставляет тебя думать, будто они помогут?

— У меня сложилось впечатление, что им не терпится поговорить со мной. Если бы с тобой было десять тупоголовых транксов, говорящих только на нижнетранксийском, и вдруг появляется одиннадцатый, разве бы ты не захотела с ним поговорить?

— Может быть, на какое-то время, — допустила она. — Конечно, после того как я услышала бы все, что он может рассказать, я могла бы также захотеть его съесть.

— Не думаю, что уйюррийцы это сделают.

Лифт достиг уровня земли.

— Что придает тебе такую уверенность? Ягоды, не ягоды, а они всеядны, помни. Что, если они просто телепатические болваны?

— Если я неправ насчет них, то мы умрем куда более чистой смертью, чем в руках у Руденуаман. Я ставлю на две вещи: на сон и на тот факт, что я никогда раньше не видел Пипа, летящим к какому-либо существу, которое он не собирался атаковать. — Протянув руку вниз, он погладил затылок Пипа сквозь ткань комбинезона.

— Ты была права, Сил, когда сказала, что он летел к большему теплу, но тепло заключалось не в мехе уйюррийца. — Дверь лифта ушла в стенку, и они смело вышли в пустынный холл.

Покинув строение, они начали идти между зданиями, направляясь к озеру. Мимо них прошло несколько человек. Флинкс никого из них не узнал, и, к счастью, никто из них тоже не узнал двух пленников.

Когда они приблизились к окраинам базы, Флинкс замедлил шаги, обострив чувства ко всему, что должно быть автоматикой обороняемого периметра. Силзензюзекс поискала скрытую сигнализацию. Они не нашли даже простой ограды. В этой долине явно не водилось никаких крупных плотоядных, а мнение коммерсантки о туземцах они уже знали.

Добравшись до скрывающих деревьев, они сразу ускорили шаг, двигаясь настолько быстро, насколько позволяла поврежденная стопорука Силзензюзекс. Несмотря на ненормально долгий день, солнце находилось низко в небе. Когда солнце, наконец, ушло за один из возвышающихся заснеженных пиков, его тепло быстро растворилось в горном воздухе. На Силзензюзекс это подействует в первую очередь и наиболее жестоко, но Флинкс не сомневался, что он тоже был опасно незащищенным в своем тонком комбинезоне.

Он надеялся, что их мохнатые хозяева смогут что-нибудь предпринять насчет этого. Если их никто не ждет на противоположном конце озера — «длинной воды» его сна, — он будет очень смущен. И очень сожалеть.

На нижнем конце озеро сужалось до маленькой отдушины, а затем кувыркалось с ярким весельем всех горных ручьев вниз по склону, танцуя и падая с текучей хореографией на скалы, сломанные стволы и ветви. Несмотря на густоту верхнего леса, плотный, похожий на земной вереск, покров рос здесь буйно.

Флинкс сорвал маленькие кустики с цветами, со странными похожими на иглы листьями и центрами размножения. По этим джунглям нижнего уровня зарывались, извивались и шмыгали мелкие мохнатые существа.

Силзензюзекс пренебрежительно понюхала, свистя своими спикулами, когда они следили, как крошечное создание с десятью мохнатыми ножками и миниатюрными копытами юркнуло в нору на противоположном берегу ручья.

— Примитивный мир, — прокомментировала она. — Никаких насекомых. — Она уже дрожала. — И не удивительно. Этот мир слишком холоден для них — и для меня.

Флинкс начал рыскать глазами по лесу и тер ладони друг о друга. Время от времени он совал руку за пазуху комбинезона погладить Пипа. Мини-дракончик тоже происходил из парникового мира. Он становился недвижим в инстинктивном усилии сохранить энергию и тепло тела.

— Я, знаешь, тоже не чувствую себя здесь как дома, — сказал ей Флинкс. Обеспокоенно посмотрев вверх, он увидел, что солнце уже наполовину проглочено горой с хребтом, как у покалеченного динозавра.

— Мы можем здесь до смерти замерзнуть сегодня ночью или вернуться и рискнуть встретиться с той самкой, — запинаясь, выдавила Силзензюзекс. — Чудесный выбор ты предоставил нам.

— Не понимаю, — озадаченно пробормотал он. — Я был настолько уверен. Голоса были такими ясными.

— Во сне все ясно, — философски заметила она. — Это реальный мир никогда не имеет смысла, теряет четкость по краям. Я все еще не уверена, что ты не потерял немного четкость по краям, Флинкс.

— Хо, хо, — грянул голос, словно молоток ударил по дну большого металлического котла. Это был настоящий голос, а не телепатический шепот.

— Шутка. Я люблю шутки!

Сердце Флинкса вернулось к нормальному стуку, когда он и Силзензюзекс стремительно обернулись и увидели огромную широкую фигуру, выходившую вперевалку между двух деревьев. Особых физических отличий между туземцами не наблюдалось.

Флинкс, однако, теперь знал, что надо искать нечто менее очевидное. Оно ярко замигало ему, сильное, скрытое мысленное свечение, похожее на светляка, напомнил он себе.

— Здравствуй, Пушок. У тебя есть чувство юмора, но, пожалуйста, больше к нам так не подкрадывайся.

— Чувство юмора, — откликнулся, словно эхо, великан. — Это означает, что я люблю устраивать шутки? — он возвышался над ними на задних ногах, словно башня. — Да. Что лучше, чем устройство шуток? Кроме, может быть, строительства пещер, еды, сна и занятия любовью.

Флинкс заметил, что широко улыбающийся рот двигался.

— Вы разговариваете, — заметила одновременно с ним Силзензюзекс. Она повернулась к Флинксу: — Мне показалось, что ты сказал, что они телепаты?

— Можем пользоваться и мыслеречью тоже, — сказало что-то у нее в голове, заставив подпрыгнуть.

— Так вот что значит телепатия, — прошептала она, переживая этот новый опыт. — Она, в своем роде, очень пугающая.

— Зачем же утруждать себя речью? — поинтересовался Флинкс.

— Это менее действенно, но более забавно, — прохрипел в ответ Пушок.

— Намного более забавно, — подхватили два голоса. Появились бредущие к ручью Ням и Голубой. Опустившись на четвереньки, они принялись лакать воду.

— Почему же вы говорите так с людьми на базе?

— База? Большие металлические пещеры?

Флинкс кивнул и был вознагражден мысленным пожатием плечами.

— Никто не просит нас много говорить. Мы видим у них внутри, что им нравится, чтобы мы говорили вот так, — и он продолжал, выдав несколько урчащих слов и фыркнутых фраз.

— Это делает их счастливыми. Мы хотим, чтобы все были счастливы. Поэтому мы так и говорим.

— Не уверен, что понимаю, — признался Флинкс, усаживаясь на камень и дрожа. У его плеча материализовалась чудовищная фигура, и Силзензюзекс подпрыгнула на полметра вверх.

— Никаких сомнений в этом, — прогремел Можетитак. Одна лапа сжимала два скомканных предмета, в то время как другая держала большой пластиковый футляр. Флинкс почувствовал, как теплая мысль окатила его, словно ведро горячей воды, а затем Можетитак пропал.

— Что это было? — захотела узнать разинувшая рот Силзензюзекс.

— Можетитак, — рассеянно ответил ей Флинкс, изучая принесенное подвижным уйюррийцем. — Термальные костюмы: один — для тебя, один — для меня.

Забравшись в самообогревающуюся облегающую одежду, они провели несколько роскошных минут, размораживаясь, прежде чем начали исследование содержимого большого футляра.

— Еда, — заметила Силзензюзекс. — Два лучемета…

Флинкс сунул руку вглубь контейнера, сознавая, что дрожит. «И это… даже это». Он вытащил руку, держа маленькую, слегка помятую катушку.

— Как? — спросил он с благоговейным трепетом Пушка. — Как он узнал? — Улыбка Пушка была искренней и выходила за пределы застывшей у него на устах.

— Можетитак играет в свои собственные игры. Для Можетитака все — игра, и он очень хорош в играх. Лучше, чем любой из семьи. В некоторых отношениях он как переросший детеныш.

— Детеныш, — согласилась Ням. — Но большой огонек.

— Очень большой огонек, — согласился Голубой, поднимая голову и слизывая длинным языком воду с морды.

— Забавно, когда есть с кем поговорить, — игриво заметил Пушок. Затем он выдал впечатление обиженно нахмурившегося. — Другие прибыли, но не высадились. Можетитак видел их и говорит, что они делали какие-то странные вещи своими конструкциями, орудиями вроде тех, что в металлических пещерах. Они очень разволновались, а потом улетели.

— Церковная изыскательская партия, — без нужды прокомментировал Флинкс.

— Мы не поняли, почему они улетели, — сказал обеспокоенный Пушок. — Мы желали, чтобы они спустились и поговорили. Мы опечалились и хотели им помочь, потому что они были чем-то напуганы. — Снова мысленное пожатие плечами. — Хотя мы могли и ошибиться.

— Не думаю, что вы ошибались, Пушок. Их кое-что напугало, что и говорить.

Силзензюзекс не обращала на него внимания. Она с отвисшими жвалами уставилась на Пушка. Флинкс повернулся к ней и спросил:

— Теперь ты понимаешь, почему этот мир поставили под Эдикт?

— Под Эдикт, — повторил Пушок, смакуя звуки устной речи. — Общее предостережение, заключающее в себе философские рационализации, проистекающие…

— Быстро ты учишься, Пушок, — сглотнул Флинкс.

— О, разумеется, — с детским энтузиазмом согласился великан. — Это забавно. Давай поиграем в игру. Ты придумай понятие или новое слово, а мы попробуем усвоить его, идет?

— Для изыскательской партии, проводившей здесь замеры, это была не игра, — вдруг объявила Силзензюзекс. Она посмотрела на Флинкса. — Я вижу, что ты пытаешься мне сказать.

И к великану:

— Они не высадились, потому что… потому что побоялись вас, Пушок.

— Побоялись? Зачем меня бояться, — он хлопнул лапой, способной обезглавить человека, по своему торсу метровой ширины. — Мы всего лишь живем, едим, спим, занимаемся любовью, строим пещеры и играем в игры… и устраиваем шутки, конечно. Чего тут бояться?

— Твоего потенциала, Пушок, — медленно объяснил Флинкс. — И вашего, Ням и Голубой, и твоего тоже, Можетитак, где бы ты ни был.

— Где-то там, — любезно помогла Ням.

— Они увидели ваш потенциал и шарахнулись, как черт от ладана, вместо того чтобы спуститься и помочь вам. Поместили вас под Эдикт, чтобы никто другой тоже не пришел вам на помощь. Они надеялись обречь вас всех на невежество. У вас неисчислимый потенциал, Пушок, но у вас, кажется, нет большого стремления им воспользоваться. Лишая вас этого, Церковь позаботилась о том, чтобы она могла…

— Нет! — закричала в муке Силзензюзекс. — Я не могу в это поверить. Церковь не стала бы…

— Почему же это? — фыркнул Флинкс. — Всякий может побояться, что большой ребенок свалит глыбу.

— Бояться неправильно, — скорбно заметил Пушок. — И печально.