Неуверенно нахмурившись, старший стражник замешкался:
      - А как быть с большой кошкой?
      С трудом переводя дух, посланный резко кивнул:
      - Также доставить в обеденный зал. Дворцовый советник выразился ясно: привести всех четверых.
      - Воля их. - Снова повернувшись к Эхомбе, командир ободряюще улыбнулся. - Не страшитесь ни дворца, ни членов двора, которым вас представят. Они, в сущности, вполне безобидные люди. Северная Лаконда очень спокойная страна. Что же до графа, то он, как известно, много шумит, да редко наказывает. То, что он лично пожелал вас увидеть, - добрый знак.
      - Мы ничего не страшимся. - Симна величественно прошествовал мимо стражи. - Мы сражались с Тленом и членгуу, пересекли Хругары и Абокуа, обрушивали на врагов небесные осколки и заставляли погоду плясать под свою дудку. Обыкновенные люди нас не пугают.
      Стражник заставил себя не рассмеяться.
      - Просто говорите спокойно и правдиво, и вы поладите с графом. Он не любит хвастунов.
      - Эй, - сказал Симна, важно вышагивая между двумя рядами солдат, выстроившихся до входа во дворец, - я не хвастаюсь! Я всего лишь говорю правду. Меня так и зовут - Честный ибн Синд.
      Проходя мимо дружелюбного стражника, Эхомба шепнул ему:
      - Пожалуйста, поймите: мой друг не зазнается. Он так говорит всегда.
      Парадный двор, по которому путешественники шагали под бдительными взглядами тяжеловооруженного караула, казался бесконечным, но наконец они вошли в тень ближайшего здания. Здесь их пригласили внутрь и провели через залы, убранные чудесными гобеленами и картинами. Повсюду были парящие рыбы, заключенные в тончайшие сети или за прозрачные стеклянные стенки. Экзотические представители тропиков всевозможных цветов, форм и размеров служили живым украшением дворца. Их радужные переливчатые цвета, безусловно, ни в чем не уступали великолепным, но неподвижным произведениям искусства, покрывавшим стены.
      Наконец путники добрались до зала с высоким потолком, большую часть коего занимал стоящий стол, где могла рассесться добрая сотня человек. В дальнем конце дюжина людей с нетерпением дожидалась их появления. Ослепительные тропические рыбки свободно плавали в воздухе, не сдерживаемые ни сетями, ни прочими преградами. Поскольку помещение было лишено окон, то не возникало надобности чинить препятствия их движению.
      Дальний край стола был уставлен тончайшим фарфором и серебром. На большие блюда только что выложили горы лучшей снеди из запасов дворцовой кухни. У Симны потекли слюнки, а Алита облизнулся при виде такого обилия мяса, хоть и безнадежно испорченного воздействием огня.
      Высокий стройный мужчина с немного крючковатым носом и редеющими светлыми волосами, седыми лишь на висках, встал навстречу путешественникам, не в силах дождаться, пока они проделают неблизкий путь от парадного входа до дальнего конца стола. К немалой досаде Симны, он, не замечая северянина, остановился прямо перед Эхомбой. Для такого худощавого человека голос у него оказался неожиданно глубоким и звучным.
      - Мне доложили, будто вы одеты как варвары, однако я вижу, что в своем роде ваше одеяние не менее изысканно, чем мое собственное. А касательно внешних изъянов его и ваших, так их извиняют те трудности вкупе с расстояниями, которые вам довелось преодолеть в долгом путешествии. Отступив в сторону, граф взмахом указал на стол. - Милости прошу! Добро пожаловать в Северную Лаконду. Отдыхайте, ешьте, пейте - и рассказывайте мне, что вам известно о моем сыне. Моем единственном сыне.
      Двоих людей усадили поближе к главе стола, а на дальнем противоположном конце отвели место для Алиты и Хункапы. Ни мохнатый обитатель гор, ни большой кот отнюдь не чувствовали себя ущемленными, что не принимают участия в беседе. Алиту вообще не интересовали тявкающие разглагольствования людей, а Хункапа Аюб все равно не сумел бы отчетливо уследить за ходом разговора.
      Еда была поразительно сытной, а вино - превосходным. Дрожащие прислужники увещевали даже кота отведать хоть немного последнего, ссылаясь на то, что такова традиция и отказ означал бы оскорбление гостеприимству дома Бекуитов. Алита великодушно согласился осушить кубок с темно-вишневой жидкостью. С меньшими усилиями слугам удалось уговорить сделать то же самое Хункапу.
      На другом конце стола Эхомба и Симна являли манеры более изящные, нежели их наряд, наслаждаясь самой лучшей пищей за многие дни. Эхомба всегда был умеренным едоком, а Симна выказал удивительное знание приличий, принятых в цивилизованной среде, чего он до сих пор не демонстрировал в их совместном путешествии.
      - Нет особого смысла пытаться утереться салфеткой, когда ее все равно неоткуда взять, - объяснил он в ответ на сделанный шепотом комплимент Эхомбы. - То же относится к приборам. Пальцы или вилки - я одинаково хорошо управляюсь и тем, и другим. - Он отхлебнул вина из серебряного потира с изысканностью и грацией питбуля, ткущего кружево.
      Рядом с графом сидела женщина, лишь немного моложе него, которая большую часть обеда тихонько плакала в непрерывную череду шелковых платочков, покуда все внимали рассказу Эхомбы. Когда он наконец добрался до конца повести о своей встрече с ее сыном, она поднялась и, извинившись, вышла из-за стола.
      - Моя жена, - объяснил Беварин Бекуит. - Последние месяцы она только и делала, что молилась о благополучном возвращении нашего сына.
      - Я сожалею, что оказался тем, кто принес вам столь плохие известия. Эхомба вертел в пальцах свой почти пустой кубок, разглядывая чеканку, которая изображала лакондцев, тянущих рыбу из каналов и с небес при помощи совершенно непохожих неводов. Пастух вдруг почувствовал невероятную усталость. Без сомнения, прекрасная еда и соответствующая обстановка в соединении с напряжением во время перехода Хругар нагнали на него сонливость. - Он умер со стойкостью, которой позавидовал бы любой мужчина, думал не о себе или своих ранах, а о страданиях других. Последние его слова были о женщине.
      - О прорицательнице. - Бекуит крепко сжал длинные пальцы вокруг собственной золотой чаши. - Перенести две подобные утраты за один год - это превосходит силы любого человека. Мой сын, - он с усилием сглотнул, - был так же любим народом Северной Лаконды, как Темарил - нашими братьями на юге. Держава лишь сейчас начинает оправляться от потрясения, сопряженного с их потерей.
      - Я уже говорил о своем намерении вернуть прорицательницу ее народу, согласно с предсмертной волей вашего сына. Я скорблю, что ничем не сумел ему помочь. После кончины ему... - пастух запнулся, вскользь подумав о том, как сильно отличаются обычаи разных стран, - ему были оказаны те же почести, какие оказывает мой народ каждому благородному человеку в таком случае.
      Эхомба потер глаза. Было бы в высшей степени невежливо уснуть за столь гостеприимным столом. Человек участливый, вроде Бекуита, мог бы это понять, однако им не следует на это рассчитывать.
      Тем не менее необходимость в отдыхе стала непреодолимой. Взглянув налево, Эхомба увидел, что Симна тоже совсем обессилел. Северянин тряс головой и зевал, как человек, который... скажем, как человек, который только что пересек изрядную часть мира, чтобы добраться до этого места.
      Когда пастух привстал, готовясь извиниться за себя и своих спутников, он обнаружил, что его кресло будто обрело тяжесть и неподвижность литого чугуна. Напрягшись, он оттолкнул его назад и выпрямился. Ощутив, что слегка нетверд в ногах, Эхомба оперся рукой о стол.
      - Я... я прошу прощения, сударь. Вы должны извинить меня и моих друзей. Мы долгое время были в пути и прошли огромное расстояние, вследствие чего весьма устали. - Налитые свинцом веки грозили захлопнуться без его одобрения, и он через силу держал их открытыми. - Не могли бы мы где-нибудь отдохнуть?
      - Эй, братец! - Рядом с ним разомлевший Симна тужился подняться. Потерпев неудачу, он опять плюхнулся в кресло. - Тут штука не просто в усталости. Гволез его знает... Гволез его знает, в чем еще... - Глаза северянина закрылись. Через секунду они вновь распахнулись. - Гволез побери и разрази... мне бы смекнуть. Ведь в скольких тавернах я перебывал, в скольких переделках...
      Его речь превратилась в невнятное бормотание. Голова Симны упала на грудь, а Эхомба еще силился держать глаза открытыми, зрячими и внимательными.
      Он хотел повернуться, чтобы кликнуть Алиту, но лишь обнаружил, что тело больше не подчиняется его воле. Пошатнувшись, Этиоль сумел опуститься на свое место. Ему хотелось извиниться перед хозяином, еще раз объяснить непростительное нарушение ими приличий, но он понял, что усталость уже не дает рту и губам шевелиться слаженно. Непроницаемый могильный мрак застлал глаза, погасив свет, а вместе с ним и сознание. Сквозь пелену он услышал, как кто-то говорит герцогу: - "Готово дело, сударь. Отличная работа. Теперь они ваши".
      Этот голос, напрягся остаток мышления Эхомба, где я уже слышал этот голос? Рассудок безболезненно затухал, и ему почудился запах горелого. От этого блеснула слабая искра воспоминания.
      - Убийца! - Обвинение изрыгнул зычный голос Беварина Бекуита. Но кого же он обвинял в убийстве? Кого-то, кто только что вошел в зал?
      Чья-то рука трясла его за плечо. В светлой мягкой дымке, неумолимо окутывавшей его, Эхомба едва ощущал прикосновение.
      - Убить моего сына, а потом гнусно добиваться моей благосклонности и гостеприимства, так, что ли? Ты за это заплатишь, дикарь! Платить придется долго, медленно и мучительно! - Граф проговорил свое обещание голосом, дрожавшим от ярости.
      Меня, отрешенно подумал Эхомба. Он обвиняет меня в убийстве его сына. Какая нелепая, какая несуразная мысль. Если бы он только мог говорить, Эхомба быстро разубедил бы графа. Но рот его по-прежнему отказывался рождать слова. Впрочем, как графу вообще мог прийти в голову такой вздор?
      Снова послышался тот голос. Он звучал резко, а произнесенные им слова были краткими и точными:
      - Убейте их быстро или медленно, сударь, это меня не касается. Но, как мы и договаривались, я оставляю за собой спящую кошку, и если на то будет ваше согласие, также и того большого отвратительного скота, что валяется рядом.
      - Забирай их, если желаешь. - В каждом звуке, произнесенном графом, слышалось едва сдерживаемое бешенство. - Мне нужен тот, кто действительно убил. Его пособника я, пожалуй, тоже задержу. У человека, пока его пытают, должна быть компания.
      - Вам виднее, сударь. А теперь, если позволите, я должен проследить, как мою собственность опутывают сетями.
      Когда свет сознания сжался в последнюю судорожную точку, Эхомба наконец узнал тот голос. Его он никак не ожидал услышать вновь. Присутствие этого человека сулило им не больше хорошего, нежели угрозы графа Северной Лаконды.
      Голос принадлежал Харамосу бин Гру.
      XXI
      Возвращение сознания сопровождалось тяжкими ударами в затылке, которые никак не прекращались. Моргнув, Эхомба постарался больше не закрывать глаза. С каждой мучительной секундой его зрение становилось все яснее, все острее. Что отнюдь не означало, будто ему нравилось увиденное.
      Столовая с прекрасными кувертами и ливрейными лакеями исчезла. Путешественников переместили в какой-то приемный зал, более просторный, но обставленный куда скуднее. Картины на стенах изображали не уютные домашние сценки, а череду лакондских графов и их супруг. Попадались также пейзажи и сценки из сельской жизни, значительно подправленной и с патриотическим смыслом. Изумительные тропические рыбки, эти непостижимые живые украшения Лаконды, плавали в воздухе приемного зала. Вдоль стен, словно молчаливые изваяния, стояли настороженные и тяжеловооруженные воины в синих мундирах.
      В одном конце зала на приподнятом помосте покоился скромный двойной трон. Богато расшитые знамена служили внушительным фоном королевскому месту, хотя сами кресла были совершенно лишены государственных атрибутов. Одно кресло пустовало, на другом восседал погруженный в раздумья Беварин Бекуит. Рядом с ним стоял плотный, приземистый человек, из толстых губ которого торчала едва дымящаяся сигара. На круглом лице купца не было никакого торжества. Пожалуй, удовлетворение. Как всегда, для бин Гру это было всего лишь дело.
      Он заметил, что пастух смотрит на него:
      - Никому не дано отбирать собственность у Харамоса бин Гру. Тебе следовало оставить мне кошку.
      Рядом с пастухом медленно просыпался Симна ибн Синд. По мере того как северянин приходил в себя, он начинал осознавать, что руки за спиной связаны крепкими веревками.
      - Эй, что это? - Мигая, Симна вглядывался не в печального аристократа, а в коренастую фигуру рядом с ним. - Ба! Человек-свинья! - Без всякого результата он стал освобождаться от пут. - Развяжите-ка меня на минуту. Нет, на полминуты! Даже не надо давать мне меч!
      Пока друг бушевал, Эхомба увидел, что огромного черного кота позади него опутывает металлическая сеть. Такими же тенетами был связан и Хункапа Аюб во время сна. Какого бы зелья ни подсыпали в их вино, оно сработало действенно и на редкость мягко. Неудивительно, что графские слуги так настаивали, чтобы Алита и Хункапа Аюб отведали этого особенного напитка.
      Их пожитки лежали кучей поблизости, котомка и оружие пастуха поверх мешка Симны. Все равно что по ту сторону Хругар. Он был связан так крепко, что едва мог пошевелить пальцами, а тем более руками или ногами. Бин Гру, без сомнения, за этим проследил. Но себя Эхомбе не было жалко. Он уже много раз смотрел смерти в лицо. Он жалел лишь о том, что не сможет попрощаться с Мираньей и детьми и они никогда не узнают, что же с ним случилось. Еще было довольно горько сознавать, что им предстояло умереть оклеветанными.
      Если было что-то грустнее его собственного положения, так это жалкая доля Хункапы Аюба. Большой добродушный зверь сидел ссутулившись, молча свесив голову к ногам, точно так, как Эхомба впервые увидел его пленником в Незербре. После всех испытаний, после вновь обретенной свободы он опять был обречен на жизнь в клетке, на глумление бездумных, безликих, равнодушных людей. Эхомба был рад, что может видеть только огромную мощную спину, а не лицо этого издания.
      - Хочешь ли ты что-нибудь сказать, прежде чем я оглашу приговор?
      Отвернувшись от товарищей и не обращая внимания на словоизвержения Симны, Эхомба, собрав всю честность и искренность, на какие был способен, постарался поймать взгляд графа Беварина Бекуита.
      - Личность, стоящая подле вас, не заслуживает того, чтобы находиться в вашем присутствии. Это Харамос бин Гру, лжекупец из Либондая.
      - Мне известно, кто он, - резко ответил граф. Одной рукой он отогнал дюжину аметистовых антий, проплывавших у него на уровне глаз. Взмахнув плавниками, рыбки безмолвно кинулись врассыпную. - Он проделал далекий путь с самого юга, дабы предупредить меня о вашем прибытии и поведать правду о том, что произошло с моим сыном.
      - Правда, которую он знает, это всего лишь то, что я рассказывал его наймиту, старику, такому же бессовестному, как и сам бин Гру. - Эхомба попробовал приподняться и обнаружил, что может перемещать спину и подтянуть обе ноги, но никакой возможности встать у него нет. Разговор из сидячего положения, осознавал он, делал его слова менее убедительными. - Он все извратил в своих собственных целях. Всякий раз, когда он разевает пасть, он кормит вас вздором.
      - Не только убийца и лжец, но и грубиян. - С помощью одних только губ бин Гру передвинул дымящуюся сигару из одного уголка рта в другой.
      - Послушайте моего друга, великий граф! - Демонстрируя впечатляющие запасы энергии, Симна продолжал тщетную борьбу с веревками, связывавшими его, даже когда кричал. - Он говорит правду. И если вы нас не освободите, то вас ждет гибель. Мой друг - великий и могущественный волшебник!
      Медленно поглаживая висок, Бекуит холодно оглядел пастуха.
      - Вот как? На мой взгляд, он похож на обыкновенного убийцу, который ничего не умеет, разве что исподтишка всадить нож в спину какого-нибудь несчастного. Но я желаю убедиться. - Сверкнув глазами, граф подался вперед на троне. - Твой друг сказал, будто ты могущественный волшебник. Подтверди его речи. Освободи себя.
      Вдоль стен несколько бдительных стражников тревожно зашевелились.
      - Я не убийца, - ответил Эхомба. - Убийца твоего сына - Химнет Одержимый.
      - Колдун. - С резким, невеселым смешком Бекуит откинулся на троне.
      Симна уже некоторое время назад прекратил борьбу с узалами и, склонившись влево, прошептал товарищу:
      - Давай, Этиоль. Сейчас не время скрытничать. Покажи им, на что ты способен. Яви им свое могущество!
      Пастух кивнул в направлении их пожитков:
      - Те скромные силы, которые я мог бы вызвать, лежат на дне моей котомки, до которой я не могу дотянуться. Мне ужасно жаль. Правда.
      - Ну, тогда переубеди этого дурака! Он так ослеплен потерей сына, что ум за разум зашел. Вот тогда и появляется такая дрянь, как бин Гру.
      - Попробую. - Глядя прямо на помост, Этиоль начал четко и с убежденностью тех, кто говорит правду: - Подумайте секунду, прежде чем казнить нас, благородный Бекуит. Если бы я действительно был убийцей вашего сына, то зачем бы я стал, проделав весь этот путь, являться к вашему двору? Какая причина могла бы побудить меня к столь длинному и опасному путешествию?
      Бекуит ответил не раздумывая:
      - Разумеется, чтобы получить сокровище. - Он поглядел направо. - А теперь оно достанется, и по справедливости, моему новому другу.
      В первый раз Харамос бин Гру улыбнулся. А почему бы и нет? Он не только возвращал себе черного кота и обзаводился дополнительной диковинкой в виде безутешного Хункапы Аюба но, очевидно, ставка в этом деле была куда выше.
      - Так я и знал! - взорвался Симна, бросив убийственный взгляд на своего друга. - Сокровище все-таки было! Ты мне врал... да я никогда тебе и не верил, ханжеское южное отродье шлюховатой свиньи!
      Совершенно сбитый с толку, пастух уставился на товарища.
      - Симна, я не понимаю, о чем ты? - Эхомба, как мог, кивнул в сторону Бекуита. - Не понимаю, о чем он говорит.
      - А вот я понимаю... Наконец-то я все понял! Ах, какие мы были хитрые, как мы ловко уворачивались от моих вопросов про "сокровище"!.. - Резко отвернувшись от пастуха, Симна ибн Синд испытующе посмотрел на трон. Существует вознаграждение, так? За сведения о вашем сыне.
      Насторожившийся Беварин Бекуит медленно кивнул:
      - Оно существовало на протяжении многих месяцев. Об этом повсюду широко объявлялось в надежде получить какие-нибудь известия о местонахождении Тарина. Этот добрый негоциант заслужил его благодаря неоценимой информации, которую мне доставил. Я лишь благодарен, что он успел вовремя поведать мне истинное положение дел и предостеречь о ваших гнусных намерениях. - Граф снова переключил внимание на Эхомбу. Совершенно очевидно, что ты не только убил моего сына, но и собирался получить награду за то, что принес весть о его смерти. Такой доверчивый человек, как я, не мог даже помыслить о столь невероятной низости.
      - Ага, а вот я могу, благородный господин! - Разъяренный Симна, оказывается, не только не закончил, а вроде бы лишь разогревался. - Столько недель я помогал этому бормочущему шарлатану с каменной рожей, ухаживал за ним, исполнял все его желания, защищал от всевозможных трудностей и опасностей. И делал это по собственной доброй воле, потому что в глубине души знал, что он охотится за сокровищем. Я чуял это в его словах, в том, как он пялится на далекие горизонты. И мне, парню весьма умеренной алчности, мне тоже хотелось получить малую толику этого сокровища. Я признаю, больше меня ничего не интересовало. Вы вольны казнить меня за это, но примите во внимание мою честность. Стыдно, но скажу: меня никогда не волновало, что он убил того человека, который вдохновил его проделать весь этот путь. Вашего сынка, благородный господин.
      От удивления у Эхомбы отвисла челюсть.
      - Симна!
      Северянин презрительно усмехнулся:
      - Что - Симна? Зачем ты используешь мое имя - чтобы выразить оскорбление? Или я теперь уже не больше чем бранное словцо? Сам ты после этого "Симна", факир, виртуоз вранья, прохвост! Ты всех обдурил, даже вот котика, но меня больше не надуешь! - Натянув веревки, опутывающие его, северянин попытался отвесить поклон в сторону трона. Это требовало значительной гибкости и немалых усилий. - Сир, граф Бекуит, я отрекаюсь от этой коварной и лукавой деревенщины отныне и вовеки! Я ошибался, думая, будто сокровище, которое, как я догадывался, мы ищем, можно добыть честным путем, но вы поймите, вы должны понять, что я не мог даже подозревать ничего иного. Он непревзойденный хитрец, который ловко прячется под маской простоты и приветливости. Освободите меня, верните мне жизнь, и я расскажу вам все! Теперь я ясно вижу, что никакого сокровища мне тут не досталось бы, дурак я, дурак!
      Бекуит сурово глядел на связанного северянина, барабаня пальцами по подлокотнику трона.
      - Почему я должен тебя отпускать? Ты ничего не можешь мне дать. - Он кивнул на купца. - Этот добрый господин мне все уже рассказал.
      - Невозможно, сир! Он мог передать вам лишь то, что ему наговорил его наймит. Только я был рядом с этим ублюдочным мерзавцем чуть ли не с самого начала его путешествия. Я один посвящен во все его планы и намерения. - Он склонил голову и понизил голос. - Кроме самого убийцы, одному мне известны самые сокровенные подробности кончины вашего сыночка.
      К чести бин Гру, лицо его ни разу не дрогнуло.
      - Он лжет, - отрывисто проговорил купец.
      - Лжет? - Беварин Бекуит задумчиво окинул взглядом торговца. - Лжет о чем? Вы хотите сказать, что, возможно, этот чужеземец неповинен в смерти моего сына?
      - Нет, сир, конечно, нет. Мы оба все отлично знаем.
      Эхомбе показалось, что бин Гру покрылся испариной, но сказать наверное он не мог. Как и во всей Лаконде, в приемном зале было жарко и влажно.
      - Тогда о чем же он лжет? - допытывался граф. - Не о своем участии в убийстве моего сына. Вы сами говорили мне, что оно было совершено только высоким южанином.
      - Верно, сир, но... мне кое-что известно об этом разговорчивом типе, и я знаю, что ему нельзя доверять.
      - У меня нет намерения ему доверять, но если он знает о смерти моего сына больше, нежели вы, его по крайней мере надо выслушать. - Подавшись вперед, граф пронзительно посмотрел на полулежащего северянина. - Говори, бродяга, и если то, что ты скажешь, меня удовлетворит, я, возможно, решу сохранить твою ничтожную жизнь.
      Симна заерзал по полу.
      - Ваша милость, сир, от этих веревок у меня так невыносимо болят руки и ноги, что путаются все мысли,
      Бекуит снова сел на свое место и безразлично махнул:
      - Ну хорошо... развяжите его.
      - Сир, - возразил бин Гру, когда два дюжих воина выступили вперед, чтобы освободить Симну от пут, - я не думаю, что это хорошая мысль.
      - Как, неужели вы его боитесь, Харамос? Мне казалось, что колдуном назвался убийца.
      - Нет, сир, я его не боюсь. - Купец внимательно следил за освобожденным Симной. - Я попросту не доверяю ему. Я не доверяю ни одному из них.
      - Вы и не должны им доверять, друг мой. Волосатый скот и гигантская кошка тщательно и надежно связаны, воины, которых вы здесь видите, - моя дворцовая стража, гордость Северной Лаконды. - Граф указал на Симну, который, освободившись от тугих веревок, растирал себе запястья и ноги. - А это всего лишь один человек, да и то не очень крупный, если уж на то пошло. Успокойтесь. Знаете, даже несмотря на разницу в возрасте, я сам мог бы одолеть его в честном поединке.
      - Полагаю, смогли бы, сир. - Освобожденный северянин изо всех сил старался угодить.
      - Лесть оставь для ослов, бродяга. Итак... кончина моего сына. Как это произошло? Не опускай ни одной подробности, даже самой ничтожной.
      Бросив взгляд на двух здоровенных стражников, вставших у него по бокам, Симна начал.
      История была затейливая, богатая перипетиями и приключениями. Даже стражников захватило это повествование, хотя бдительности и не притупило. Только бин Гру, знавший настоящую правду, не увлекся. Не имея возможности протестовать более настойчиво без того, чтобы не навлечь на себя подозрений, он мог лишь наблюдать и дивиться представлению северянина. С чисто театральной точки зрения, должен был признать рациональный купец, это был истинный бенефис.
      Эхомба же сидел молча и размышлял о побуждениях своего попутчика. Хотя он и мог понять желание Симны любыми средствами попытаться спастись, пастух предпочел бы, чтобы тот не рыл еще более глубокую могилу для единственного местного представителя наумкибов, которые ничего не могли сказать в свою защиту.
      Симна вводил в свою историю все больше и больше деталей, то молитвенно закатывая глаза к небу, то дрожащей рукой указывая на Эхомбу. Прохаживаясь позади пастуха, он по ходу рассказа начал бить его по голове и плечам, осыпая оскорблениями и обвинениями наряду с настоящими тумаками. Бекуит следил за происходящим бесстрастно, а бин Гру нервно грыз сигару и старался угадать, что же северянин выкинет под занавес.
      Это выяснилось довольно скоро. Когда Симна вернулся и встал между рослыми гвардейцами, он прокричал, дрожа от омерзения и ярости:
      - Смотрите на него! Видите ли вы какие-нибудь признаки раскаяния на этом лице? Видите ли вы хоть какой-то намек на раскаяние или тень стыда за чудовищное преступление? Нет! Вот таков он всегда. Каменное лицо, лишенное выражения, неменяющееся, что бы он ни делал - порабощал волю человека или отнимал у него жизнь. Он заслуживает смерти! И я сам убил бы его за то, что он сделал со мной, но я безоружен. - Отступив назад, Симна с силой толкнул одного из охранников к пастуху. - Иди сделай это! Покарай его немедленно! Мне хочется посмотреть, как прольется его кровь! Я заслуживаю того, чтобы это увидеть! - Стражник замешкался, а Симна уже настойчиво толкал вперед и второго: - Покажите мне, как его голова покатится по полу!
      - Симна ибн Синд, ты вероломный и безнравственный человек! - Лицо Эхомбы исказила гримаса негодования и отвращения. - Ты умрешь одиноким и жалким, что станет достойным завершением твоей никчемной жизни!
      - Вероятно, - парировал северянин, - но не сейчас.
      Тут он метнулся, быстрый, как кобра, в противоположную сторону. Оба стражника обернулись, чтобы схватить его, однако хитрый Симна, пихнув их на несколько шагов вперед, оказался вне досягаемости.
      Наполовину усыпленные рассказом, гвардейцы немедленно кинулись перекрывать ближайшие выходы. Другие поспешили на защиту графа. Напуганные внезапно поднявшимся переполохом, декоративные парящие рыбки начали беспорядочно носиться туда-сюда. Еще дюжина гвардейцев бросилась ловить проворного северянина. Они взяли наперевес или обнажили свое оружие, а отчаянный Симна бешено рылся в куче своего и Эхомбиного скарба. Вцепившись в эфес меча, он выдернул его и швырнул, но не в наступающих с мрачными лицами стражников, а своему товарищу:
      - Эй, братец! Сведи-ка сюда частицу небес! Вызови ветер, что реет меж звезд, и выдуй этих мошенников из их драгоценных стен. Пусть пол замусорится их костями, когда ветер сорвет мясо с костей!
      Выскользнув из опутывавших его веревок, которые гибкими пальцами Симны были ловко развязаны между ударами, сыпавшимися на голову и тело пастуха, Эхомба вскочил на ноги и успел поймать летящий меч за рукоять. Однако выполнить дерзкие и кровожадные просьбы товарища мешала одна деталь.
      Это был не тот меч.
      Вместо острого клинка, изготовленного из серого небесного металла, Симна второпях схватил второй меч пастуха, сделанный из кости и усеянный зазубренными треугольными зубами акулы. Безусловно, это было страшное и надежное оружие, но с его помощью не удалось бы вызвать и случайную тучку. Меч был вещью моря, а не неба.
      Подхватив и собственный меч вслед за кинутым Эхомбе, Симна с грустью понял свою ошибку.
      - Эй, братец, извини. - Сжимая оружие обеими руками, он пятился от наступающих полукругом стражников. От меча было мало пользы против пик, но фехтовальщик решил продать свою жизнь как можно дороже. В крайнем случае он падет с оружием в руках и без оков. Умрет как мужчина, а не как бешеный пес.
      - Извиняться не за что, друг Симна. - Эхомба поднял усеянный зубами меч высоко над головой, направив его острый конец на напрягшихся, но спокойных гвардейцев. - Здесь рыба повсюду, так что лучшего оружия, чем то, у которого лезвие принадлежит морю, и не придумаешь!
      - Убейте их! - раздался отрывистый голос Харамоса бин Гру, выглядывающего из-за шеренги синих гвардейцев. - Убейте их, пока он...
      Беварин Бекуит, чувствующий себя на троне в полной безопасности, отозвался вопросом, в котором впервые прозвучал намек на недоверие:
      - Пока он... что, Харамос?
      Тот же вопрос сам себе задавал Симна ибн Синд. Поблизости проснулся Алита и зарычал, внеся свой вклад в зарождающийся хаос. Очнувшись от забытья, Хункапа Аюб разогнулся и тряс металлические ячейки сети с ужасающим неистовством.
      Клинок костяного меча окутало синее сияние. Оно было темным и глубоким, как море, с прозеленью и пахло солью. При виде него подступающие стражники остановились как вкопанные. С помоста их понукал голос сюзерена:
      - Что вы медлите? Их всего двое, а вас много. Взять их! Если можно, живыми, а нет... ну, значит, нет.
      Один из двух стражей, которых одурачил Симна, шагнул вперед, угрожающе держа перед собой тяжелый меч. В его голосе звучало скорее увещевание, нежели гнев:
      - Это бессмысленно. Зачем бесчестить себя, проливая кровь во дворце? Вам следует встретить свою судьбу с достоинством. - Держа клинок наготове, он протянул другую руку. - Отдайте оружие.
      - Гляди! - завопил кто-то позади него. По сжимающемуся кольцу гвардейцев прошелестел тревожный шепот.
      На острие меча Эхомбы что-то набухало. Серое сверху, белое внизу, оно быстро росло и отделялось от кости, похожее на огромную двухцветную каплю молока, просочившуюся из ниоткуда параллельно полу. Продолжая увеличиваться, оно стало приобретать характерные черты, подобно тому как из бутона пробиваются лепестки. И все время становилось больше и больше.
      Раньше гвардейцев ее узнали декоративные рыбки, плававшие в приемном зале, - и исчезли через открытые двери, будто их вынесли не плавники, а молния, как испаряющиеся прочерки желтого и оранжевого, красного и зеленого. Они буквально пролетели сквозь взвод сине-золотого подкрепления, спешащего в зал.