Легко одетого Симну била дрожь.
      - Братец, клянусь Гофремаром, я уже больше не знаю, кто ты такой: волшебник или волопас. Может, и то, и то, а может, ни тот, ни другой. В таком холоде даже думать трудно, поэтому я понятия не имею, о чем сейчас говорю. - Он поднял беспокойный взгляд на товарища. - Но если когда-то и стоит прибегнуть к волшебству, так это время настало. Ходячий ком шерсти утверждает, что мы начнем спускаться только через несколько дней? А я заявляю здесь и сейчас, что до следующего утра, наверное, не доживу. Моя кожа стала похожа на промерзший пергамент, глаза ослепли от бесконечной белизны, я уже почти не чувствую ног. Мои бедра толкают их вперед, и когда я смотрю вниз, то вижу, что пока стою - значит не упал.
      - Симна прав. - Все повернули головы к Алите. Огромный кот свернулся клубком возле огня. Даже он, сплошь состоящий из мощных мускулов и клыков, обессилел. - Что-то надо менять. Мы больше так не можем.
      Это был важный момент: впервые с тех пор, как они начали совместное путешествие, кот и северянин хотя бы в чем-то были согласны между собой. Что указывало на серьезность положения яснее, нежели любые речи или поступки. Оба посмотрели на своего номинального предводителя, долговязого пастуха, сидевшего скрестив ноги перед затухающим огнем. Эхомба долго глядел в угасающее пламя. Дров больше не осталось.
      Наконец он поднял глаза и взглянул сначала на Алиту, а потом на трясущегося Симну:
      - Знаете, я тоже замерз.
      Пошарив за спиной, он подтащил к себе котомку. Стряхнув снег с клапана, который Миранья сама расшила бисером, Эхомба начал копаться в содержимом котомки. Симна в напряженном ожидании нагнулся вперед. С тех пор как он присоединился к пастуху, из этого мешка извлекались самые невероятные вещи. Заурядные вещи, которые в умелых, опытных руках Эхомбы оказывались вовсе не тем, чем казались на первый взгляд. Что же на сей раз достанет загадочный пастух?
      Флейту!
      Не толще большого пальца пастуха, с восемью маленькими отверстиями, она была вырезана из слоновой кости. Облизнув губы, чтобы увлажнить их, Эхомба приложил ко рту тонкий кончик и начал играть. Пастух играл хорошо, однако не настолько искусно, чтобы занять место в частном оркестре какого-нибудь утонченного аристократа. Покоившийся рядом хвост кота начал подергиваться туда-сюда, туда-сюда в ритм музыке. Хункапа Аюб прикрыл глаза и стал раскачиваться из стороны в сторону, соскребая громадными плечами снег с потолка их временного убежища.
      Так продолжалось некоторое время, пока костер перед ними не погас совсем. Наконец Эхомба опустил инструмент и задумчиво улыбнулся:
      - Ну?
      Симна неуверенно моргнул:
      - Что "ну"?
      - Понравилось?
      - Мило-мило! - прокомментировал их восторженный проводник. Алита фыркнул, но не столь надменно, как обычно; это был своего рода комплимент.
      Однако Симна мог только глядеть.
      - Что ты имеешь в виду - "понравилось"? Какая разница, понравилось мне или нет? - Голос его сорвался на крик. - Ради Гилголоша, Этиоль, мы тут умираем! Я хочу видеть какую-нибудь настоящую ворожбу, а не слушать концерт!
      Эхомба не переставал улыбаться.
      - Тебе не захотелось поплясать?
      Северянин был так зол, что мог бы даже по-настоящему ударить друга. Что за безумие?.. Да, именно безумие, решил он. Жуткий, убийственный холод по-разному сказывался на каждом из них. В случае Эхомбы наконец проявилось коварно скрывавшееся до сей поры сумасшествие.
      - Я плясать! - Хункапа Аюб все еще слегка покачивался направо-налево, вспоминая музыку. - Этиоль, играть еще!
      - Если хочешь. - Снова подняв тонкую флейту к губам, пастух заиграл другую мелодию, на этот раз более живую, нежели прежняя.
      Симне хотелось встать и вырвать проклятый инструмент из пальцев товарища, но руки у него замерзли.
      Раскачиваясь под музыку, Хункапа Аюб попятился из пещеры под снегопад, где мог скакать без всяких помех. Прихватив котомку, Эхомба вылез следом. Не слишком отстал от них и Алита. Ругаясь себе под нос, рассерженный Симна оставался в снежной пещере до тех пор, пока последние остатки костерка не рассеялись вместе с дымом. Тогда он накинул на плечи свой мешок и с огромным усилием пополз наружу, чтобы присоединиться к остальным.
      Высунувшись из пещеры, он в изумлении замер, разинув рот, и уставился широко раскрытыми глазами на небо, на землю, на окружающие горы. Воздух был по-прежнему ледяным, и снег падал, как и раньше.
      Но снежинки танцевали.
      Не метафорически, не в смысле какого-нибудь поэтического иносказания, а по-настоящему.
      Напротив входа в пещеру две тройные спирали ледяных кристаллов закручивались друг вокруг друга, волнообразно извиваясь и кружась, словно секстет белесых змей. Кружащие объятия спускали снег с неба на землю широкими обвислыми белыми лентами. Рядом рассыпчатая крупа падала листами. Точнее говоря, не слишком сильно, но настоящими листами - один слой ложился поверх другого ледяного слоя прямоугольной формы, высыпавшегося вниз из невидимых облаков, а между ними были перемежающиеся слои прозрачного воздуха. Опустившись, они перепархивали из стороны в сторону, словно квадратные птицы.
      Отдельные снежинки метались во все стороны, тщательно избегая столкновений друг с другом, как будто миллиард танцоров, направляемых балетмейстером. В воздухе прыгали миниатюрные снежки, а сотни хлопьев соединялись вместе, образуя другие, во сто крат увеличенные многоконечные хлопья. Достигая какой-то неизвестной критической массы, они с глухим ударом шлепались в свежие сугробы, окаймлявшие ледяной ручей, что бежал через узкую долину, и пробивали в снегу недолговечные отверстия в форме звезд.
      Снег падал квадратами и шарами, октаэдрами и додекаэдрами. Снежные ленты Мебиуса заворачивались внутрь себя и исчезали, а снежные стрелы пронзали сердцевины снежных тороидов. И сквозь снежную пелену пробивался свет - солнечный свет, чистый и непрерывный, лился сверху. Он согревал лицо, руки, одежду, выгоняя из костей парализующий холод.
      Все это - завихрения и воронки, гигантские плотные снежки и отдельные хлопья - плясало под музыку тоненькой костяной флейты, находившейся в умелых руках Этиоля Эхомбы.
      - Ну, пошли! - воскликнул пастух, оглянувшись на Симну, который с открытым ртом стоял и глядел на всепоглощающее белое чудо. - Не будем терять времени. Я ведь не могу играть вечно. - Он улыбнулся той теплой, понимающей и ободряющей улыбкой, которую северянин так хорошо знал. - Как ты совершенно правильно и непрестанно указывал на протяжении нескольких последних дней, здесь весьма холодно. Если у меня закоченеют губы, то я не смогу играть.
      Как будто в подтверждение серьезности слов пастуха в ту же минуту вокруг снова начался буран, снег стал ровно и скучно падать с небес, а солнце полностью скрылось.
      - Пора бы тебе, братец, уже понять, что меня слушать нечего. Продолжай играть, продолжай! - Симна полез через сугpoбы, догоняя друга.
      Повернув на север, Эхомба снова приложил флейту к губам и начал дуть. Его проворные пальцы бегали по поверхности инструмента, ритмично открывая и закрывая высверленные дырочки. Благозвучная музыка, вновь наполнившая воздух, была легкой и почти изысканной. Это развеселило буран, и снежинки отозвались. Как раньше, буйство фантазии охватило погоду, изгибая и искривляя все вокруг тысячами восхитительных форм, возникающих всего лишь из замерзшей воды.
      Путешественники продвигались вперед, а пастух с помощью своей музыки продолжал ваять из метели поразительные формы, бесконечно причудливые и полные очарования. Но сколь ни поразительно было это зрелище, спутникам Эхомбы гораздо больше радости доставляло солнце, лучи которого пробивались вниз. Через некоторое время Симна понял, что уже может снять кое-какую одежду. Алита делал прыжок и отряхивался, прыгал и отряхивался, покуда даже кончики его гривы не обрели былой пушистости.
      Что же до Хункапы Аюба, то он плясал и вертелся с не меньшей радостью, чем снег, и его лицо излучало блаженство. Однако даже в этом состоянии он был не настолько рассеян, чтобы не замечать дороги. Здесь, заявлял проводник, указывая на особенно большую глыбу гранита, нам надо повернуть налево, а тут мы на время оставим речку и проберемся по откосу.
      Идти путешественникам было все легче, хотя остановиться и перевести дух по-настоящему они не могли. Симна пристально следил за долговязым другом, отлично помня предупреждение Эхомбы. Как долго он сможет дуть в эти флейту? Ходьба и игра, каждая в отдельности, требовали сил и выносливости, а того и другого у членов маленькой экспедиции было немного. Эхомба не являлся исключением. Как и все, он замерз и устал. Обманчивые остатки энергии позволяли ему продвигаться вперед, однако пастух не бессмертен; без пищи и отдыха он неизбежно свалится от истощения.
      Несмотря на то что солнце продолжало выглядывать из-за спиральных столбов танцующего снега, Симна остро чувствовал присутствие огромных тяжелых туч над головой. Лишившись вдохновляющей музыки, снег, валивший из этих облаков, снова ляжет плотным, липким покровом, из которого, возможно, нельзя будет выбраться. Он желал своему высокому другу сохранить как можно больше сил и пытался припомнить давно забытые мелодии народных песен на тот случай, если музыкальное вдохновение начнет покидать пастуха.
      Эхомба играл на протяжении оставшегося утра и весь день. Осознавая зыбкость своего положения, путешественники не остановились, чтобы пообедать, но продолжали идти. Они решили передохнуть, когда отдых потребуется Эхомбе. До тех пор было значительно важнее продвигаться вперед, нежели есть. Их тела взывали о пище, которую можно переработать в тепло, однако путники не обращали внимания на требования своих желудков. Потом будет достаточно времени для чревоугодия. Потом, когда они целыми и невредимыми спустятся с гор, будет достаточно времени для всего.
      Эхомба начал пропускать ноты, фальшивить, сбиваться с ритма, но ликующий Хункапа стал прыгать с еще большим усердием, чем раньше.
      Своим мнением Симна шепотом поделился с котом:
      - Я бы подумал, что простак сошел с ума, если бы ему было с чего сходить. Что это на него нашло?
      - Видимо, его особенно вдохновила мелодия, которую Эхомба сейчас исполняет, - рассудительно ответил большой кот.
      - Удивительно, что он ее слышит. Последний час или около того Этиоль играет все тише и тише. Боюсь, наш друг начинает выдыхаться.
      Северянин был прав. У Эхомбы почти не осталось сил, его пальцы сводило от перебирания дырочек на флейте, а губы онемели от дутья. Однако Алита тоже был прав. Их мохнатый следопыт действительно ощущал вдохновение, но не только из-за игры пастуха. Когда Симна и левгеп приблизились к прыгающему и колобродящему проводнику, они и сами поняли причину. Хункапа Аюб подтвердил ее, радостно промычав в их окоченевшие от холода уши:
      - Идти вниз! Теперь идти вниз; вниз, вниз, вниз!
      Впереди расстилались покрытые снегом склоны, ничем не отличавшиеся от белого ландшафта, по которому путешественники пробирались на протяжении последних нескольких дней, за одним существенным исключением: они спускались вниз. Кроме того, ручей, вдоль которого путешественники время от времени шли, теперь явно набирал скорость, обрушиваясь чередой хрустально-чистых водопадов, устремляясь к какой-то далекой реке, будто сама вода каким-то образом улавливала близость более мягкого и благоприятного климата.
      Облака и туман по-прежнему клубились вокруг путников. Спуск давал им возможность увеличить скорость без дополнительного напряжения сил и расслабить натруженные ноги. Падающий снег не прекращал свой чудесный вальс, а неуверенная музыка Эхомбы порождала в воздухе все новые узоры и композиции. С той лишь разницей, что кружащиеся снежинки начали оставлять все больше пространства чистому небу и солнцу.
      К вечеру они покинули альпийские леса и оказались на склонах, густо покрытых кизилом, дубами и вязами. Снега поубавилось, и цветы снова украшали землю среди деревьев и кустарников. Когда Эхомба наконец оторвал флейту от губ, сверху упала дюжина последних снежинок. Исполнив миниатюрный искристо-белый балет, они закружились перед лицом пастуха, помедлив в мягких объятиях пролетавшего ветерка и отвесив ему важный поклон. Затем одна за одной упали на теплую, плодородную землю и растаяли без следа, оставив лишь крохотные призраки снежинок, которые через миг превратились в испаряющиеся капельки влаги.
      Заботливый Симна тут же забежал вперед, чтобы заглянуть в лицо другу.
      - Ну как ты, братец? Как себя чувствуешь?
      - Ум... мо... - Пошарив за спиной, пастух сделал длинный, медленный глоток из фляги. Облизнув губы, он несколько раз сжал и разжал их, прежде чем снова попытаться ответить. - У меня во рту пересохло. А так все в порядке, Симна. Спасибо, что поинтересовался. И мне очень хочется есть.
      - Нам всем хочется есть. - Северянин поискал глазами черного кота. Алита чесался об услужливое дерево и урчал, как старое водяное колесо. Эй, киска! Как насчет того, чтобы нам с вами сходить на охоту?
      Прежде чем Алита успел ответить, Хункапа Аюб уже стоял перед Симной и возбужденно размахивал руками:
      - Нет убивать! Нет охотиться!
      - Ради Гомепоза, почему? Может, ты и не голоден, меховая мордочка, а вот мы с друзьями просто умираем с голоду. После всей этой ходьбы по морозу у нас в животах пусто, словно в трех лоханях грога в первую брачную ночь сорокалетнего.
      - Нет надо. - Схватив сопротивляющегося северянина за руку, проводник потащил его вперед. Несмотря на то что мускулистый, сильный Симна изо всех сил пытался упираться, это было столь же бесполезно, как пытаться затормозить убегающую гору.
      Хункапа замер на краю незаметного обрыва. Симна прекратил борьбу, как только увидел роскошную панораму, развернувшуюся перед ним. Тут же подошли Эхомба и Алита.
      Внизу за последними предгорьями северных Хругар расстилались плодородные поля, среди которых текли небольшие речки и лежали многочисленные селения. Открывшаяся местность напоминала речную дельту посреди равнины. Сотни каналов соединяли естественные протоки, в которых заходящее солнце переливалось розовым, золотым и багряным. Несколько более крупных поселений можно было даже назвать маленькими городками.
      Вдалеке виднелась величественная главная река, едва различимая и казавшаяся искрящейся серебряной нитью, куда впадали все речушки, потоки и каналы между Хругарами и горизонтом. Хункапа Аюб указал рукой и бурно зажестикулировал:
      - Смотреть! Смотреть! Великий река Эйнхарроук. - Его древоподобная рука сдвинулась чуть к западу. - Нельзя смотреть отсюда, но там, в тот сторона, великий река, Хамакассар.
      - Наконец-то. - Совершенно обессилев, Симна плюхнулся на землю, поскольку ноги его уже не держали.
      - Мы туда еще не дошли. - Как ни устал Эхомба, он предпочел стоять, может, для того, чтобы лучше насладиться видом, который был столь же многообещающим, сколь и прекрасным. - И не забывай, что Хамакассар - лишь промежуточный пункт, место, где нам предстоит отыскать корабль с капитаном и командой достаточно храбрыми, чтобы отважиться на плавание через Семордрию.
      Симна ибн Синд поднял на спутника чумазое умоляющее лицо.
      - Пожалуйста, Этиоль... Неужели после такой недели, что мы пережили, нельзя позволить себе насладиться хотя бы мгновением отдыха? Неужели ты никогда не позволишь себе расслабиться, даже на один миг?
      - Когда я вернусь домой к семье, друг Симна, тогда и расслаблюсь. - Он улыбнулся. - До тех пор ты уполномочен расслабляться вместо меня.
      Понимающе кивнув, северянин широко раскинул руки и повалился навзничь.
      - С удовольствием принимаю на себя эти обязанности.
      Все еще улыбаясь, Эхомба передвинулся и встал рядом с тихо ликующим Хункапой Аюбом.
      - Ты не хотел, чтобы мы пошли на охоту, потому что думаешь, что нам легче достать пищу в селениях внизу?
      Их громадный проводник отчаянно закивал:
      - Много места, много еда. Не видеть сам, но часто приходить сюда и подсматривать за люди равнины. Слышать, как они говорить, узнавать о равнина. - Он вопросительно посмотрел на высокого южанина. - Мы сейчас идти вниз?
      Эхомба кинул взгляд на небо. До темноты они еще могли бы добраться до деревни, чтобы уйти от холода и снега. За себя он не беспокоился, но Симне явно не повредило бы провести ночь в цивилизованных условиях.
      - Да, Хункапа. Сейчас идем вниз. - Пастух положил ладонь на массивную косматую руку. - Хункапа... Спасибо тебе. Если бы ты нас не провел, мы никогда не перешли бы через эти горы.
      Нельзя было сказать, покраснел ли зверь под своими мохнатыми волосами, но Хункапа Аюб отвернулся, и Эхомба не увидел его лица.
      - Ты меня спасать, я тебе помогать. Спасибо не надо.
      Эхомба обратился к Симне:
      - Пошли, мой друг. Мы спустимся к цивилизации и найдем тебе кровать.
      Северянин жалобно простонал:
      - Значит, мне снова надо идти? Вот на этих несчастных ногах?
      Их проводник тут же подошел к нему:
      - Хункапа нести.
      - Нет-нет, дружище, не стоит. - Стремительность, с какой Симна вскочил на свои якобы никудышные ноги, была просто поразительной.
      Путешественники вчетвером начали спускаться с предгорий негостеприимных Хругар. По пути Эхомбе пришло в голову поинтересоваться у Хункапы о названии страны, в которую они вступают.
      - Хункапа слушать, как люди равнины говорить. - Проводник сделал широкий жест внушительной ручищей. - Это все место называться Лифонго. Нет, - быстро поправился он, сведя брови. - Не так. - Его лицо прояснилось. Лаконда. Так. Лаконда.
      Теперь нахмурился Симна:
      - Странно. Сдается мне, я уже слышал, как это название упоминали где-то раньше, да вот не могу... - Он умолк, уставившись на Эхомбу. Пастух замер на полушаге и, слегка раскрыв рот, глядел прямо перед собой. - Эй, братец, что с тобой? Ты здесь кому-нибудь должен деньги?
      - Нет, друг Симна. Ты прав. Ты слышал это имя раньше. - Повернув голову, Этиоль встретился с вопросительным взглядом своего спутника. - Ты слышал его от меня. Лаконда - родина Тарина Бекуита, благородного воина, который умер у меня на руках рядом с моей деревней. - Пастух снова поглядел на величественную панораму, развернувшуюся перед ним. - Он уже никогда не вернется домой... но теперь, если судьба будет благосклонна, я смогу вернуть его народу добрую память о нем.
      XX
      Задолго до того, как путешественники достигли окраины первого селения, они очутились среди обширных садов манго и гуавы. Посаженные ровными рядами и подстриженные не менее тщательно, чем розовые кусты, деревья ломились от фруктов. Наконец путники повстречались и с садоводами, и с их помощниками. Приветствия, поначалу радостные, становились более умеренными, когда лакондцы замечали Хункапу Аюба и черного кота, следующих по пятам двоих мужчин, однако Эхомба и Симна спешили заверить местных жителей, что их необычные и необыкновенно крупные друзья не причинят никому вреда.
      Садоводы, широко раскрыв глаза от изумления, подробно объяснили пришельцам, как наилучшим путем пройти через их страну в Северную Лаконду, поскольку именно оттуда, а не из собственно Лаконды был родом Тарин Бекуит. Расспросы показали, что, несмотря на явно благополучное существование, народ все еще пребывал в состоянии непрекращающегося траура. Каждый знал повесть о том, как вероломный колдун Химнет Одержимый явился из дальней страны, дабы похитить радость Лаконды, прорицательницу Темарил. Как самые лучшие и благородные воины Лаконды и Северной Лаконды пытались любыми способами вернуть ее, но возвращались в унынии и побежденными либо не возвращались вовсе. Колдун Химнет, забрав Темарил, скрылся, и некоторые говорят, будто чуть ли не на той стороне Семордрии. Несколько отважных сердец из обеих стран, по слухам, отправились в погоню даже в такую даль. Ни один так и не вернулся.
      - Разве мы не скажем им, зачем ты пришел сюда? - Симна шел рядом с пастухом по второстепенной торговой дороге, соединявшей Лаконду с ее северной сестрой. У пешеходов, у всадников на лошадях или антилопах, у едущих на повозках - у всех глаза лезли на лоб при виде двух мужчин, ведущих за собой огромного кота и громадного зверя.
      - Нет надобности. - Эхомба смотрел на дорогу перед собой. Она была пыльной, но широкой и ровной. После перехода через Хругары нормальная ходьба казалась настоящим полетом. - Если мы остановимся, чтобы побеседовать с этими людьми, они захотят узнать побольше. Кто-нибудь сообщит местным властям. А те пожелают выслушать нашу историю. - Он взглянул на друга. - Каждый день, что я провожу вдали от дома и семьи, это день, который мне никогда не вернуть. Когда я состарюсь и лягу умирать, я вспомню все эти мгновения, все эти дни, которые я был не с ними, и буду жалеть о каждом из них. Судьба не вернет мне этих дней. - Он снова посмотрел на дорогу. - Мне хотелось бы сожалеть как можно меньше. Мы все расскажем о себе в Северной Лаконде. Это мой долг перед родителями Тарина Бекуита... если они живы.
      Они были не только живы; граф Беварин Бекуит по-прежнему занимал северный трон. Об этом путешественникам поведали добродушные пограничные стражники на заставе, которая отмечала границу между двумя Лакондами. Вооруженные люди подивились на Хункапу и посторонились от Алиты, однако позволили пройти, не чиня препятствий. В сущности, они испытали немалое облегчение, увидев спины престранного квартета.
      В Северной Лаконде путешественники и встретились с первой рыбой. Не в каналах или ручьях, которых в северной провинции оказалось еще больше, нежели в ее южной сестрице, и не в многочисленных озерах и прудах, а повсюду в воздухе. Рыбы плавали в небе, взмахивая плавниками и хвостами, с величавым изяществом огибая деревья и здания. Лакондцы игнорировали их, обращая на встречного тунца или макрель, камбалу или саргана не больше внимания, чем если бы то были собаки и кошки.
      - В здешних каналах и прудах полно воды, да и в воздухе я ощущаю влажность, - заметил Симна, когда стайка сардин прошелестела плавниками слева от путников, - но это просто смешно!
      - Рыбы здесь научились не только дышать в воздухе, но и левитировать. - Они свернули с дороги и зашли за сенной амбар. - Интересно, чем они питаются?
      Ответ на вопрос Этиоля дала пара барракуд, которая выскочила из-за кустов хлопчатника и мгновенно внесла беспорядок в стайку радужных беглянок. Когда серебристые торпеды завершили свою работу, из сырого и теплого воздуха медленно посыпались кусочки рыбы, падая на землю, словно серый снег. Эхомба понимал, что если подобное случалось постоянно, то почва в окрестностях исключительно плодородна. Отработав положенный срок по уходу за деревенским садом, он знал, что нет ничего лучше для удобрения почвы, чем остатки рыбы.
      Как они ни старались, было просто невозможно не замечать присутствия воздухоплавающих рыб. Встречавшиеся же путешественникам лакондцы спокойно занимались своими делами, словно такое необычное явление представлялось совершенно заурядным и повседневным - каковым, впрочем, для них оно и было. Однажды они увидели двух мальчиков, со смехом преследовавших маленький косячок селедок. У мальчишек были прекрасные сетки, приделанные к длинным палкам. Так они ловили - не бабочек, а свой завтрак.
      У Эхомбы и Симны сетей не было, а Хункапа Аюб был слишком медлителен, чтобы схватить стремительную, проворную рыбу, однако при них находился механизм для ловли более действенный, нежели любой невод. Быстрым как молния движением, чуть ли не небрежным взмахом когтей Алита добыл из воздуха макрель и люциана, как только путешественникам захотелось перекусить.
      Искать для ночлега постоялый двор нужды не было. Воздух Лаконды и Северной Лаконды был теплым и влажным, позволяющим устроить ночлег в любом месте, какое приглянется. Это оказалось кстати, поскольку запас членгууского золота иссяк. При таком изобилии и доступности провизии путешественникам не приходилось беспокоиться о пропитании. Так они и продвигались, следуя указаниям местных жителей, к главному городу. Спустя совсем немного дней путники уже стояли возле дворца графа Беварина Бекуита, правителя Северной Лаконды.
      Огромный дворец, окруженный каменной стеной с железным верхом, являл собой внушительное зрелище. За воротами находился обширный мощеный парадный двор. Солдаты в красивых мундирах стояли на часах около ворот, а также проезжали внутрь на превосходных жеребцах и единорогах. Дальше располагался сам дворец - трехэтажное чудо из известняка и мрамора. Ни орудийных, ни зубчатых башен нигде не было. Представшее перед путешественниками сооружение служило жильем и резиденцией власти, а не крепостью, предназначенной для отражения вооруженного нападения.
      - Надо сообщить о себе. - С противоположной стороны улицы Симна глубокомысленно оценивал королевскую резиденцию.
      - Да. - Эхомба двинулся вперед, постукивая концом копья о камни мостовой. - Чем раньше я здесь выполню свой долг, тем скорее мы сможем направиться в Хамакассар.
      Стражники у изысканных кованых ворот были одеты в тонкие кафтаны синих и золотых цветов. Рукавов не было, что являлось разумной уступкой влажному климату. Синие штаны были заправлены в короткие сапоги из мягкой кожи, также синие. На вооружении у каждого стражника состоял короткий меч, висевший на позолоченном кожаном ремне, и длинная богато украшенная пика.
      Заметив приближающуюся невиданную четверку, стражники беспокойно зашевелились. К чести своей, они не опустили пик и не попытались встретить подходящих путешественников с оружием наперевес.
      Эхомба подошел к старшему стражу. Воин сдвинул синюю с золотой отделкой фуражку на затылок и изумленно посмотрел - не на пастуха, а на громоздящуюся массу Хункапы Аюба:
      - Ну и ну, что же это такое?
      - Друг-горец. - Эхомба обратился к стражнику вежливо, но без почтительности. В мире существовало всего несколько людей, кого пастух почитал, и широкоплечий господин в синем мундире к их числу не относился.
      - С Хругар, да? - Вперед выступил другой солдат и присоединился к беседе. Уверенные в своем положении и оружии, он и его однополчанин не выказывали никаких признаков страха. Эхомба решил, что это говорит об их хорошей выучке. - Во всяком случае, одет подходяще. У него прекрасная толстая шуба. Правда, я что-то не могу определить, из какого животного она изготовлена.
      - Это не... - начал Эхомба, но Симна уже был впереди своего высокого друга и физически, и словесно:
      - И пошита прямо на него. - Поглядев через плечо, северянин метнул другу такой взгляд, который без слов и мгновенно говорил: "Здесь город, а ты из деревни, и я знаю городских и все их штучки, как тебе не узнать никогда". Этого было достаточно, чтобы Эхомба умолк и больше не произнес ничего, пока предприимчивый северянин вел переговоры. - Мы проделали долгий путь, чтобы встретиться с графом. Более дальний, чем вы способны вообразить.
      Стражники обменялись взглядами.
      - Вряд ли, - промолвил тот, который первым вступил в беседу. - Я вполне могу представить себе большое расстояние. - Свободно опершись на пику, он внимательно оглядел полуварварский наряд Симны. - Вы полагаете, что графский дворец - это общественный зал, в который всякий волен войти и назначить встречу?
      - Какое дело к графу может быть у таких мошенников как вы? - Второй страж оказался не таким дружелюбным как его товарищ, тоже не особо гостеприимный.
      Симна важно выпрямился:
      - Мы принесли известия о его сыне Тарине Бекуите.
      В стражников словно молния ударила. Двое, которые не проронили ни звука и, казалось, даже не прислушивались к разговору, повернулись и бросились к дворцу, не позаботившись закрыть за собой тяжелые железные ворота. Что же до парочки праздных болтунов, то они более не производили впечатления, что их не интересует необыкновенная четверка путников. Воины крепко схватили пики, и выражение их лиц ясно показывало, что теперь они совершенно иначе относятся к путешественникам.
      - О благородном Тарине ничего не слышно уже много месяцев. Как же вам удалось узнать о нем? - Старший из двух стражников норовил держать в поле зрения одновременно всех трех чужеземцев. До поры до времени он не обращал внимания на большого кота, дремавшего на тротуаре.
      Симне пришлось передать инициативу своему спутнику. Заметив, что его копье не такое длинное, как пика часового, Эхомба еще раз пересказал историю о том, как он нашел Тарина Бекуита и других вынесенными на берег недалеко от деревни наумкибов и как молодой воин скончался у него на руках. Стражники, теперь преисполненные внимания, слушали напряженно, боясь пропустить хоть слово.
      Когда Эхомба закончил повествование, заговорил второй часовой:
      - Я был знаком с молодым Бекуитом. Не очень близко - мое положение значительно ниже, но несколько раз он участвовал в маневрах дворцовой стражи. Он был прекрасным человеком, по-настоящему благородным господином, который никогда не задавался, любил хорошую соленую шутку и пинту доброго пива. Все в Лаконде и Северной Лаконде надеялись... - Стражник не мог продолжать. Было ясно, что сын графа пользовался народной любовью.
      - Сожалею, - посочувствовал Эхомба. - Я ничем не мог ему помочь. Он пал жертвой колдуна, который величает себя Химнетом Одержимым.
      - Похитителя прекрасной Темарил, прорицательницы, величайшей славы обеих Лаконд, - с тоской промолвил старший часовой. - Мне самому не доводилось ее видеть, но я говорил с теми, кто удостоился этой чести. Они рассказывали, что ее изящество и красота затмевали само солнце... Если то, что ты рассказал, правда, то из-за этого злого волшебника Лаконды потеряли как ее, так и благородного Тарина. - Он обернулся, услышав отзвук торопливых шагов.
      К ним бежала дюжина дворцовых стражников под предводительством тех двоих, которые раньше стояли на посту у ворот. Задыхаясь, один из них замысловато отсалютовал, на что командир часовых ответил взмахом негнущейся руки.
      - Граф желает видеть этих странников немедленно, безотлагательно! Солдат глотнул воздуха. - Их надлежит препроводить в главный обеденный зал, где их встретят граф и графиня самолично! - Он с уважением посмотрел на двух путешественников и их странных спутников.