Мой добрый друг Билл Смайт когда-то был славным крысоловом («экспертом по контролю за грызунами» миссии ООН). Он покончил с этим, проведя несколько лет а Сомали, ожидая, когда местные жители научатся современным средствам истребления грызунов. Этого не произошло. (Они говорили: «Аллах нам даст», — и он, видимо, действительно давал… В форме иностранной помощи и экспертов, вроде Билла). Тогда он и уехал.

Сейчас он учит танзанийцев справляться с их поголовьем грызунов, и пишет с большим облегчением, что они отнеслись к своим проблемам значительно серьезнее. Там гораздо лучше оборудованная эпидемстанция, и хотя Дар-эс-Салам — не Лондон и не Нью-Йорк, там все устроено приличнее, чем было на станции а Могадишо.

Никогда не знаешь, что может случиться с тобой в таком изолированном месте, как Могадишо..

Гарли Викерс ненавидел Могадишо. Не то, чтобы ему не приходилось работать в худших местах. Взять, например, Кампалу под Иди Амином, где он еле выпутался невредимым из скверной истории. Или Соуэто в Южной Африке, огромное черное гетто, океан нищеты и отчаяния, обреченный на то, чтобы однажды взорваться оргией насилия, какого не было в Африке со времен Зулусских войн.

Нет, он служил репортером и в худших местах, чем Могадишо, но едва ли вспомнит место скучнее. За свежими фруктами, достойной едой, более или менее надежными новостями, по хозяйственным нуждам, надо отправляться через границу в Найроби. В Могадишо этого не найдешь.

Единственной его радостью были путешествия по девственному побережью, тянувшемуся на сотни километров к северу, к Аденскому заливу. Сомалийское побережье так же богато красотой, как страшно, беспросветно бедны его жители.

Бедность их еще возросла вследствие нескончаемой, казалось, войны со строптивым и таким же нищим соседом — Эфиопией. Потоки беженцев устремлялись туда и сюда вдоль спорных пределов пустыни Огаден, истощая до предела экономику, которая и всегда-то была слабой.

Викерс был наполовину англичанином, наполовину американцем. Он провел в Африке в качестве корреспондента ЮПИ двадцать лет, разрушивших его былой идеализм, когда он понял, до каких крайностей может дойти человек в своем идиотизме. Белый или черный, все равно, ненависть вместо понимания. Подозрения вместо диалога. Ему все надоело.

Четыре месяца он провел в Могадишо, сочиняя репортажи об усилиях на пути к миру в Огаденском районе. Ему нужно было уехать, куда угодно. В Каир, если повезет, в Найроби, даже в сумасшедший и всегда неспокойный Лагос. Лишь бы не здесь, думал он, пробиваясь сквозь рыночную толпу к месту своего жительства. Он смертельно устал от коррупции и претензий, с которыми сталкивался, когда работал над своими репортажами. К тому же он надписал уже все, что возможно, о положении в Сомали. У него достаточный опыт работы, чтобы понять, когда то, что он делает, утрачивает актуальность.

В это-то время он свернул, обойдя прилавок, и чуть не сбил зеленую женщину.

Когда она споткнулась, ее чадра откинулась, показав лицо, которое было зеленым, как изумруд, и цвет был насыщенным и красивым. Она поспешно набросила чадру и юркнула в толпу. Викерс изумленно глядел ей вслед.

Потом, расталкивая покупателей, бросился ей вслед.

— Эй… погодите… постойте минутку, — он знал, что она слышит его, потому что она не раз оглядывалась и видела, что он все еще гонится за ней. Густая толпа мешала ему бежать, но позволяла держать ее в поле зрения.

Он понял, что потерял ее на другой стороне базара, где она вместо того, чтобы отправиться в путь, используя верблюда или ослика, запряженного в тележку, села в «джип» последней модели. Водитель нажал на акселератор, машина затарахтела по узкой улочке, обдав ошеломленного Викерса пылью.

Видение не исчезло, как на проходил и шок. Лицо женщины все стояло у него перед глазами. Но поразила его не столько ее особая красота, сколько необычайный цвет лица. Это не был оливковый эгейский цвет, или кофейный, как у большинства матисов — жителей Могадишо, но светлый, веселый зеленый цвет, как на параде в честь дня Св. Патрика.

Если это благодаря макияжу и раскраске, то это — самая замечательная работа, которую он видел. Когда она моргнула при их столкновении, он заметил, что даже ресницы у нее были такие же зеленоватые.

К счастью для него, как подарок Аллаха, вознаграждение за его бессрочную службу, его ждало свободное такси. Нетрудно было проследить за их машиной. В Могадишо машин было немного, и они обычно держались ближе к набережной или дипломатическим кварталам.

Водитель зарабатывал плату за проезд, пока они гонялись за «джипом» по узким мощенным аллеям и грязным авеню.. Только когда они выехали за городскую окраину, шофер остановился.

— Простите, эффенди, дорога дальше не идет, и я дальше не иду. — Его английский был ломаным, но точным.

Викерс понимал: спорить бесполезно. Дальше ехать на и без того заезженном «ситроене» было нельзя. Дорога годилась только для верблюдов и для «джипов». По этой разбитой дороге на такси и мимо не проедешь. Викерс подождал пока «джип» не скроется за горизонтом, и только потом приказал ехать назад в город.

Всю ночь ему снилось это блестяще зеленое лицо. В остальном у этой женщины были классические черты лица, характерные для этой части Африки, частично негритянские, частично — арабские, тонкая экзотическая смесь.

Обязанности журналиста давали ему известную свободу. Поскольку он сдавал работу в срок и не перерасходовал средства, в остальном он мог свободно передвигаться и сам выбирать темпы. Его ближайший начальник сидел на Флит Стрит.

Я найду им кое-какой интересный материал, подумал он. Светло-зеленая леди — это вызовет интерес и в «Таймс» и в «Дейли Ньюс», и в «Стар».

Не будет особо сложно проследить, куда могла поехать машина из города. Машины вне города — такая же редкость, как человечность. Не такая уж страшная задача. Не раз он неделями торчал в зарослях кустарника, ночуя в собственном «джипе».

Прежде, чем уехать из Могадишо, он взял с собой столько продуктов, воды, горючего, чтобы хватило на месяц, хотя и не собирался так задерживаться. Насколько он успел разобрать, столица сама далеко не была так снабжена.

Дорога лежала через Балад, вдоль Вади Шебелл, по большей части сухой в это время года. Температура там была адская. Кондиционер в «джипе» гудел от перегрузки.

Согласно справкам по дороге, ему пришлось свернуть на побережье к северу, не доезжая Джохара, чтобы потом ехать через Марек и Харадеру. Даже верблюжья тропа была хорошей дорогой в этой глухомани.

В Оббии капитан имперской армии пытался сам распорядиться его запасом горючего. Только удостоверение ЮПИ и правительственный пропуск дали ему возможность проехать на Иддан. Он подъехал уже к провинции Мигуиртина, так ничего и не найдя, и подумывал, не придется ли ему ехать до Кейп-Гвардафуи. Ему было душно, он устал, и уже начал задумываться, что делать дальше, когда снова увидел зеленую женщину.

Правда… это была другая женщина.

Он увидел, что как торговала рыбой на одной из подставок из пальмовых ветвей в районе порта в рыбацкой деревне Гарад. Ее чадра была откинута, из-за жары, как ему подумалось. Может быть, некогда она была красивой, но годы и трудная жизнь иссушили ее кожу. Она была много старше той, из-за которой его принесло сюда.

Но более удивительными были двое зеленых детей, игравших на берегу, бегая в компании нормально окрашенных сверстников, время от времени возвращаясь, чтобы попрыгать у ног пожилой женщины. Наверно, их бабушка, подумал Викерс, останавливая свой «джип».

Дети окружили машину, стали трогать ее, осматривали грязные шасси. Гарад — заброшенное местечко, и вездеход здесь — такая же редкость, как и его белый водитель. Пока Викерс изумленно изучал зеленых детей, он понял, что о раскраске или макияже не может быть и речи. Им было семь-восемь лет, ясноглазому мальчику и капризной маленькой девочке, и оба они были зелеными с головы до ног. Только глаза, волосы и ногти не были этого экзотического цвета, хотя и ногти казались зеленоватыми.

Викерс вылез из машины и запер дверь, потом улыбнулся детям. Они смотрели на него невинными глазами, чуждыми хитрости. Девочка сосала палец и жалась к мальчику. Наверно, брат и сестра.

Он попробовал заговорить с ними на суахили, надеясь, что этого хватит. Его арабский был сносным, а амхарский — куда хуже. Они поняли его. Он спросил, откуда они. Они показали в глубь земли. Женщина, которая торгует рыбой — их бабушка? Нет, тетя. Мгновение он колебался. А почему они такого необычного цвета? Потому, что они имеют счастье быть среди избранных.

Это, видно, — нечто вроде секты. Что-то новое и интересное появилось в пустыне Северною Сомали. При этом в поведении детей не было никакой таинственности или скрытности. Они были защищены от внешнего мира, их изоляцию трудно было себе представить лондонцам или даже жителям Найроби. Только случайная встреча на многолюдном базаре приоткрыла для Викерса их святилище. Там, в глубине, говорят они. Нельзя ли уточнить? Здесь, где самый быстрый транспорт — ишаки и верблюды, это, как ему было ясно, не очень далеко. Да, они говорили: Мзунгу. Надо только ехать вдоль Вади Омад туда, где садится солнце, чтобы попасть в поселок Избранных, где все они и живут.

Это — не настоящие кочевники, подумал он. Он поблагодарил их и сел в машину. Смеющиеся дети бежали вслед за машиной, пока он не свернул за последним прилавком с рыбой и не повернул в указанном направлении.

Местность, по которой он ехал, была почти пересохшей, только небольшой ручеек, похожий на серебряную нить, струился по ней. Антилопы разбегались при приближении машины, но он не обращал на них внимания.

Было уже почти темно, когда он выехал из небольшого каньона. Длинные тени легли на тропу. Начиналась саванна. Колючая зеленая поросль боролась за влагу в земле. Жесткие кустарники служили приютом для змей и сумчатых крыс. Над всем этим возвышались три скелета ветряных двигателей.

Не похожий на Дон-Кихота в своем «джипе», Викерс нахмурился, подъезжая к грязным каменным постройкам под этими башнями. Вряд ли здесь, так далеко на север, есть европейские форпосты. Все центры беженцев — дальше в глубь страны, вдоль эфиопской границы, или научных станций.

Ветряки были неодинаковые. Один служил как водокачка, два использовались для генерирования электричества. Здесь было необычно прохладно. Устойчивый бриз дул с моря. Утром ветер, может быть, переменится и земля опять нагреется.

Несколько огоньков зажглось в самом большом строении. Оно было одноэтажным и собранным из гофрированной стали, местного камня и земли. Лес в этих краях — величайшая редкость.

Он остановил «джип» и вылез. Слева, в зарослях кустарника, скрывалась местная деревушка. Он стоял, любуясь наступающей африканской ночью, и тут услышал какой-то шорох или шепот. Он обернулся, поднял голову и остолбенел.

Наверно, все население деревни взобралось наверх мужчины, женщины, дети. Они смотрели на заходящее солнце, закинув головы и простирая вверх руки. Какой-то местный шаман или вождь задавал ритм их гипнотическому напеву. И все они были голые и ярко-зеленые.

Кто-то похлопал его по спине. Затаив дыхание, он обернулся, его рука инстинктивно потянулась к кобуре пистолета на поясе. Но он так и не вытащил его. Это была та самая женщина, которую он видел в Могадишо.

Она была без чадры, в защитного цвета рубашке, широких брюках и в сандалиях. Лицо и руки у нее были такие же зеленые, как у поющих жителей позади.

— Вы очень настойчивы, сэр, — сказала она по-английски с сильным акцентом.

Он механически убрал руку с кобуры.

— Что это за место? Кто вы и что это за люди? — он показал на деревню. — И почему все здесь похожи на листья салата?

Она замялась на мгновение, потом рассмеялась:

— Вы очень забавный человек, сэр.

— Надеюсь, — сказал он, поняв ее по-своему, — я вас ничем не обидел?

— Ничем. Пойдемте, — она показала на большой дом. — Вы должны встретиться с Кобансами.

Ему сначала послышалось «с кубинцами», и он испугался. Она улыбнулась ему светлой улыбкой. Зубы ее были не зелеными, а замечательно белыми.

— Пожалуйста, сэр, вам они понравятся, старые мистер и миссис.

Мистер и миссис. Звучало не очень угрожающе. Он пошел за ней. В конце концов, не напрасно же он проехал такое расстояние в одиночестве, чтобы уехать, уже будучи у цели.

— Скажите, — спросил он, когда они подошли ко входу в главное здание, — вы… и все эти люди — «избранные»?

— О, конечно, сэр. Так нам говорит миссис доктор. — Потом она гордо добавила:

— Меня зовут Рала. Я говорю по-английски и читала настоящие книги, поэтому я — их помощница. Меня они посылают в город за покупками.

— Вы не только хорошо говорите по-английски, Рала, вы еще очень красивая.

— Спасибо, сэр, — щеки ее зарумянились, то есть приобрели самый удивительный изумрудный цвет.

В комнате, куда она ввела его, не было ничего таинственного. Мебель была местная, ручной работы и удобная. Радиокомбайн стоял на книжном шкафу, приглушенно проигрывая песенку Шаде. Комната освещалась лампочками, получавшими энергию от ветровых батарей.

Пожилая европейка сидела на кушетке, листая какую-то книжку. Когда они вошли, она подняла голову, так же, как и мужчина, сидевший за столом. Обоим, как подумал Викерс, было лет по шестьдесят-семьдесят.

Мужчина встал, чтобы приветствовать его.

— Здравствуйте, здравствуйте. Вы — первый гость у нас с Мэри за последние годы. — Он с улыбкой протянул ему руку. К облегчению Викерса, она была такого же цвета, как и его собственная.

— Я Валтер Кобанс.

— А я — Мэри, — сказала похожая на бабушку женщина на кушетке.

— Гарли Викерс. Юнайтед Пресс.

— Журналист? Да, да, я, кажется, читала ваши статьи, мистер Викерс, — сказала миссис Кобанс. — Вы много занимались проблемой беженцев. — Викерс кивнул. — Вы произвели на меня впечатление честного и понимающего человека.

— Я пишу то, что вижу, — сказал он смущенно.

— А что вы видите сейчас?

— То, чего я не понимаю.

Она по-матерински улыбнулась.

— Вы, конечно, устали, мистер Викерс. К тому же хотите пить и проголодались. Я уже не помню, сколько времени у нас не было гостей к ужину. Так как вы проделали весь этот путь, конечно, не для того, чтобы вернуться с пустыми руками, мы должны вам многое объяснить. Поэтому вам придется принять наше гостеприимство.

Он не мог не улыбнуться в ответ. Если здесь и есть какая-то тайна, то едва ли опасная. Кроме того, ему опротивело есть одни консервы.

— Я подчиняюсь вашему требованию.

— Прошу вас, садитесь рядом со мной.

Викерс сел. Ее муж удалился в заднюю комнату и возвратился с тремя высокими бокалами. Он протянул один Викерсу.

Репортер осторожно отпил из него, потом глаза его загорелись, и он стал пить от души.

— Лимонад! Со льдом! Дай вам Бог здоровья. Где вы достаете его?

— Привозят на катере с юга, — ответил старик. — Рала делает для нас все возможное в Могадишо, но вы же знаете, как ограничены ресурсы в городе. Настоящую еду надо искать много дальше. Лимоны поступают на торговом суденышке из Малинди.

— Не считая морских продуктов, — вставила его жена. — Здесь мы достаем лучшую морскую пищу, омаров на ужин. Рала!

Девушка кивнула, поморщившись и вышла в другую дверь.

От одной мысли об омарах у Викерса потекли слюнки.

— Что вы! Не стоило идти на такие расходы ради меня.

— Расходы? Милый мальчик, омары здесь дешевле лука. Ешьте на здоровье.

Он вспомнил выражение недовольства у девушки:

— Когда вы предложили основное блюдо, Рала поморщилась. Она не любит омаров?

— Не особенно, — ответила Кобанс, — дело вкуса. Понимаете, дело в том, кто к чему привык.

— Ну, думаю, мне такая еда никогда не надоест, — ответил Викерс. Холодный лимонад показался ему настоящим чудом. — Вы обещали дать мне понимание, миссис Кобанс. Для меня это значит информацию и пояснения. Я надеюсь их от вас получить. Скажите, что это за деревня и почему люди здесь сами себя называют «избранными»? Почему они все зеленые? И какие деяния вы совершаете в этой забытой Богом стране? — Он потер слипающиеся глаза.

Муж с женой обменялись взглядами.

Кобанс сел на стул напротив кушетки и сказал.

— Мы с Мэри прежде работали в Аризонском университете, в Таксоне. Значительную часть времени мы работали по ночам, только вдвоем — из-за противоречивого характера нашей программы. Мы пытались публиковаться, но встречали только недоверие и пренебрежение. Это часто бывает в науке, в любой ее отрасли. Мы продолжали работать. Получилось так, что кончились наши фонды, и мы должны были оставить преподавание.

Предмет наших интересов — жизненно важная область пищевых ресурсов, мистер Викерс, в особенности в смысле поправки тяжелого положения в пустынных районах земли. Поэтому мы начинали работать в Аризоне. Мы долго работали в Джоджоба и с другими растениями пустынь, потом поняли, что мы подходим к проблеме не с того конца, что сотни раз бывало с учеными.

Через шесть лет мы изменили фокус наших исследований, уверившись, что нашли, наконец, способ преодолеть все сложности с продовольствием в мире. Мы снова встретились с тем же жестоким равнодушием и враждебностью, что и раньше. Невозможно, мистер Викерс, заниматься конструктивной работой в обстановке издевательств.

Поэтому мы стали искать место, где могли бы спокойно работать и найти какое-то применение нашей теории. Мы приехали сюда, когда его нашли, мистер Викерс. Уроженцы Гала — достойные люди, но вы не можете поделиться тем, чего у вас нет. Сейчас наша программа финансируется некоторыми дальновидными богатыми аризонцами, они обеспечивают нам возможность постоянной работы. Великие люди, мистер Викерс. Я сообщу вам их имена для вашего будущего очерка.

— Я должен буду написать очерк? — пробормотал он. Рассказ старика был интересным, но пока он не дал Викерсу реальных ответов. Они намеренно их избегают, или Кобанс просто болтлив? Он снова потер глаза. Видимо, длинное и нудное путешествие сильно утомило его. Он не был даже уверен, что не заснет до ужина.

— Да, мистер Викерс, — продолжал Кобанс. — Мы с Мэри считаем, что пора это сделать. Ваше появление здесь можно было бы рассматривать, как судьбу, если бы я верил в подобные вещи. И Мэри читала ваши работы и высоко их оценивает. С меня этого достаточно. Вы расскажете миру о нашем небольшом успехе в этой пустыне. Мы выполнили то, что надеялись выполнить.

— Что же это? — спросил Викерс. — Новая религия? Когда я приехал, то видел голозадых жителей вашей деревни. Песнями не заполнишь пустоту в желудках людей.

Кобанс и его жена радостно засмеялись:

— Мистер Викерс, пение — это только забава. Это не так важно для процесса.

— Для какого процесса? — пробормотал Викерс. Он почувствовал, что действительно страшно устал.

— Они не молились, — сказал Кобанс, — они ели.

Викерс уставился на него:

— Ели? Что ели?

— Можно сказать, ужинали. Старые привычки не отмирают так легко. — Его жена с пониманием посмотрела на Викерса. — Наверно, вам будет понятнее, если я подробнее объясню в чем дело. Я — генетик, а Валтер — микробиолог. Когда мы много лет назад перестали работать с растениями пустыни, мы сконцентрировались на планктоне. Это элементарные океанические формы жизни, поддерживающие существование многих обитателей моря. Мы подумали о возможности разведения планктона в прудах с соленой водой в районах пустынь и использовать его для питания.

В процессе работы мы обратили внимание на интересное и достаточно распространенное кишечнополостное «гидра виридис». Эта гидра, в отличие от ее сородичей, сосуществует в симбиозе с удивительной морской водорослью хлореллой. Хлорелла фотосинтетична, мистер Викерс, но это еще не все. Она вырабатывает пищу не только для себя, но достаточно для того, чтобы поддерживать жизнь хозяина.

Когда хлореллы нет, эта гидра вынуждена есть плотскую пищу, как ее белые сородичи. — Тут ее муж поднялся и снова вышел в заднюю дверь.

— Мы очень взволновались, мистер Викерс, продолжала она, — мы подумали: как было бы замечательно с помощью генной инженерии вывести породу хлореллы, способную к симбиозу с человеком. И мы достигли успеха. Выход продукции с пахотных земель — больше не проблема, мистер Викерс. Страны вроде Индии и Китая могут теперь иметь сколь угодно огромное население, каждый житель Земли может всегда обеспечить себя питанием.

Подумайте о попутных эффектах нашего открытия. Каждый человек приобретет приятный зеленый цвет. Больше не нужно выкармливать и убивать животных для питания. Мы очень гордимся нашими достижениями, мистер Викерс. Вы порицаете нас за это?

— Если вы так этим гордитесь, то почему вы с мужем сами не воспользовались преимуществами вашего открытия? Или это подходит только для невежественных беженцев? И вы хотите, чтобы я этому поверил?

— О, мы и не ожидали, мистер Викерс, чтобы журналист вашего уровня и опыта поверил во что-то, не получив неопровержимых доказательств. Не сомневайтесь: вы получите такие доказательства. Что же до вашего первого вопроса, — продолжал Кобанс, — то я с сожалением должен сообщить, что к людям после пятидесяти — пятидесяти пяти лет (мы сами еще точно не знаем этой черты) — водоросль уже не адаптируется. Мы думаем, это связано со снижением фибробластовой продуктивности при старении организма. Если человек моложе пятидесяти, не составляет особого труда индуцировать водоросль на кожный покров. Больше того, водоросль эмбрионически передается новорожденным. Хлорелла реагирует даже на искусственный свет, что позволяет производить питательные вещества ночью, если пожелаете.

Викерс откинулся на кушетку, глаза его слипались.

— Еще лимонада, мистер Викерс?

Лимонад. Ледяной лимонад. Как я устал. Если бы не эта усталость, не задержался бы. В соседней комнате приготовят лимонад…

— Как, — сказал он хрипло; быстро проваливаясь в темноту, — вы говорили… я думал… рассказывать вашу историю?

— О, вы нас неверно поняли, мистер Викерс, — сказала она, как бы внушая ему это и глядя на него взглядом медика. — Мы не причинили вам никакого вреда. Мы просто усыпляем вас. Вам ведь нужен хороший ночной сон, не так ли? Утром вы получите доказательство, необходимое для вашей работы. Подумайте, какие будут заголовки: «ПОБЕДА НАД ГОЛОДОМ!», «БОЛЬШЕ НЕТ НЕХВАТКИ ЕДЫ!», «ЧЕЛОВЕЧЕСТВО СПАСЕНО!». Подумайте об этом, мистер Викерс. Вы станете знаменитейшим журналистом в истории. Это уже от вас не зависит…

Проснулся он от утреннего солнца, пробивавшегося сквозь жалюзи. Он был в настоящей постели, с матрасом и чистыми простынями. Он быстро вспомнил минувшую ночь. Лимонад, молитва, улыбки стариков, которые оказались не так просты, снадобье, потеря сознания. Он быстро сел, обрадованный, что способен это сделать. Ради проверки согнул в суставах руки и ноги. Все работает. Не совсем обычно только какое-то пощипывание правой руки у локтя.

Он посмотрел на правую руку и заорал.

Озабоченный Валтер Кобанс появился в дверях:

— Вы пугаете нас, мистер Викерс. Что с вами?

— Что со мной? Что со мной! Посмотрите на меня!

Кобанс профессионально взглянул на него.

— Прекрасный вид, мистер Викерс, если позволите так выразиться.

Викерс, закрыв лицо руками, вертел головой и стонал:

— Почему? Почему я? Зачем вы сделали это со мной?

— Не переживайте, мистер Викерс. Вы ведь сильный человек. Иначе бы вам не прожить столько лет в Африке. Вы сможете справиться с небольшим паразитом вроде водоросли. Кроме того, этот эффект не вечен. Если вы проводите несколько недель в темноте, к вам вернется прежняя, бесполезная окраска. Помните наш разговор вчера вечером? Мы пообещали дать вам бесспорное доказательство нашего открытия. Вам оно потребуется, чтобы убедить ваших лондонских издателей. Только так они проверят вам. Вам вынуждены будут поверить даже скептики в научном мире, которые смеялись над нами: ведь вы будете неделями обходиться без еды, не чувствуя голода и не теряя в весе. Они поверят вам — живому доказательству, мистер Викерс.

— Какие есть побочные эффекты? — выдавил из себя Викерс.

— Мы изучаем этот симбиоз уже много лет. У него нет вредных побочных эффектов. Если бы не изменение цвета кожи, вы бы и не почувствовали хлореллы в своем организме. Да, вот еще. Вы заметили неприятие Ралы, когда речь зашла об омарах на ужин? Вы в недалеком будущем увидите, что мысль о плотной пище вызывает у вас тошноту, не считая некоторых безвкусных витаминов и минеральных добавок: фотосинтез все же не снабжает организм абсолютно всем необходимым.

Викерс облизал губы и мрачно сказал:

— Но я люблю все это: омаров, котлеты, жаренных цыплят.

— Поверхностное удовольствие, не более. Сами увидите. Зато больше никакого беспокойства о пропитании, мистер Викерс. Подумайте об экономии денег. Подумайте о времени, сэкономленном ежедневно: вам потребуется всего лишь недолго пробыть на солнце, и вы сыты на весь день. Фотосинтез — пожалуй, не самый приятный способ питания, но высокоэффективный.

Нс обращая внимания на свою наготу, Викерс слез с постели и подошел к высокому зеркалу на стене. В изумлении глядел он на свое зеленое отражение. Теперь, когда первый шок стал проходить, ему было почти приятно глядеть на этот мягкий пастельный цвет. Если он вдруг войдет в лондонский офис, они могут верить ему или нет, но не заметить его не смогут. Интересно, а Рала нашла бы его привлекательным?

— Не переживайте, мистер Викерс, — продолжал успокаивать его Кобанс. — Знаете, я вам завидую. Мы с Мэри, первооткрыватели, делали черную, неблагодарную работу. Вы — провозвестник нового века, вам есть чем гордиться. Прежде, чем вы умрете, все станут такими, как вы. Все станут избранными.

Викерс уже думал, что старик прав. Система была слишком эффективной и полезной, чтобы пренебречь ею. Препятствовать тому, чтобы она стала общепринятой, могут только психологические проблемы, а он теперь, как и Кобанс, был уверен, что это — предопределимо. Да к тому же наш организм — и так резервуар живых существ, от простейших бактерий до более сложных организмов. Почему же возражать против новых «гостей», особенно столь полезных как хлорелла?

«И потом, — подумал он, — такой красивый цвет!»

Кобанс с облегчением заметил перемену в госте.

— Не так плохо, правда? Мы просто становимся одной из наших многочисленных фантазий, мистер Викерс, и какая, оказывается, это многообещающая фантазия. Помните, все болтали про этих зеленых человечков из космоса? Так вот, они — это и естьмы!