Глава 13

Крыша мира

К нам — ко мне и Костину — присоединился очень приятный молодой человек по имени Мэнли, работавший со мной еще в Англии. Родом из Девоншира, он был знатоком лошадей и постоянно оказывал экспедиции неоценимые услуги. В сущности он и Костин были единственными помощниками, на которых я мог полностью положиться и которые отлично приспособились к сложным условиям нашего путешествия. Лучших я и желать не мог.

Мы отправились из Ла-Паса в начале апреля 1911 года, пересекли озеро Титикака и достигли Хулиаки, в Перу. Этот старый колониальный испанский город расположен на Альтиплано, и через него все время шли напряженные грузовые перевозки по Южноперуанской железной дороге, которая являлась частью Diagonal de Hierro — Железной диагонали — международной железной дороги, ныне соединяющей тихоокеанское побережье с Боливией и Аргентиной.

Представьте себе обширную равнину, покрытую зелеными пучками трав, пастбищами и небольшими участками возделанной земли, распростершуюся от горизонта до горизонта, окаймленную вдалеке пурпурными горами с белоснежными вершинами. Это и есть Альтиплано. Здесь, около Хулиаки, отороченные тростником протоки воды тянутся от болот до самых берегов озера — излюбленного обиталища уток и другой водоплавающей птицы. Бальсы, составляющие неотъемлемую часть пейзажа Титикаки, лежат на своих неподвижных отражениях или скользят под тростниковыми парусами, и всюду видны индейцы в пончо и вязаных шапочках с наушниками — мягкие, но стойкие люди, поглощенные собственными делами.

С ноября по май на Альтиплано хлещут дожди, и там, куда ударяет молния, взметаются клубы пыли, словно от взрыва снаряда. Во время этой канонады нередко гибнут люди. Однако грозы здесь так регулярны, что местные жители уже знают, когда можно их ожидать. В сезон дождей на высоте 1200 футов и выше холодно и сыро, за исключением тех дней, когда облака расходятся и долгожданное солнце осушает склоны гор, с которых начинают подыматься клубы пара. Но настоящий холод, бежалостный, жгучий холод, способный заморозить человека насмерть, наступает в сухой сезон, длящийся с мая по ноябрь, когда термометр по ночам показывает ниже нуля.

И напротив, в полдень на солнцепеке температура может подняться выше 112° по Фаренгейту[35], причем никто не замечает этой жары, так сух в это время воздух. По ночам великолепное зрелище являют собой звезды. Здесь можно любоваться на далекие галактики, которые в более плотном воздухе на уровне моря не видимы невооруженным глазом; и, если небо безоблачно, ночью никогда не бывает по-настоящему темно, так ярко сверкает небесная иллюминация.

Нашей первой задачей было определить границу между Перу и Боливией в том пункте побережья Титикаки, где эти страны смыкаются друг с другом, и провести ее дальше по горам к Монтанье — лесному району у подножия восточных склонов Кордильер. Здесь для нас немалую опасность представляли собаки. Я люблю собак и всегда брал их с собой в экспедиции. Это были не ахти какие породистые псы, зато веселые нравом. Однако тут дело обстояло иначе: многочисленные собаки, жившие в горных деревнях индейцев аймара и кечуа, были обучены нападать на чужеземцев. Отогнать их палками было невозможно. Однажды я видел простую дворнягу, которую сдерживали лишь тем, что всадили ей в пасть конец шеста, и, хотя шест глубоко сидел в ее горле, душа ее и, несомненно, причиняя сильную боль, пес так свирепо рвался к человеку, что почти преуспел в этом, и пришлось его прикончить. В конце концов мы обнаружили, что кусок веревки легко приводит их к повиновению. Этим собакам нипочем палки, но они питают полное уважение к веревке, так как еще щенятами их начинают приучать к порядку с ее помощью.

В Хулиаке к нам присоединился Каспар Гонсалес, молодой боливийский офицер. Мы начали триангуляционную съемку в местности на один градус восточнее главного хребта Анд и провели около трех месяцев в этой горной стране. По ночам было невыносимо холодно, температура, как правило, падала ниже 22 градусов по Фаренгейту[36] внутри палаток; по утрам мы вставали с совершенно закоченелыми ногами и испытывали ужасные мучения, пока они не отходили. После восхода солнца температура начинала неуклонно повышаться и наступала такая жара, что, пока мы не приноровились к ней, у нас появлялись ожоги с пузырями. О бритье не могло быть и речи — кожа сошла бы с лица вместе с бородой.

Деревенские собаки не давали нам злоупотреблять гостеприимством местных жителей — более добрых людей трудно себе и представить. Помощники префектов и прочие местные именитости щедро потчевали нас бульонами, сушеным мясом, замороженным картофелем, а мы в ответ угощали их чаем с ромом, шампанским и миндальными пирожными. В большинстве мест мы останавливались также засвидетельствовать наше почтение местным священникам и выпить с ними стакан вина для причастия. Один из наших вьючных мулов по кличке Чукара (Пугливый) был прекрасным животным, но не был приучен ходить под седлом. Мэнли жаждал сделать из него верхового мула и принялся за его перевоспитание. Мы без труда оседлали мула и держали его, а Мэнли, идя к нему так, чтобы он не видел его — мул был одноглазым, — уселся на него верхом. Затем мы отпустили поводья и ретировались. С минуту Чукара стоял как вкопанный, но потом разразился бурной деятельностью, и не успел Мэнли понять, что произошло, как мул с непостижимой быстротой поддал задом, так, что его морда уткнулась в передние ноги, и Мэнли, перелетев через его голову, тяжело плюхнулся на землю за добрых десять футов от него, зашибив себе плечо. Думаю, ни один опытный ковбой не удержался бы на этом упрямце без наколенников. Дело обошлось без переломов, однако Мэнли получил основательную встряску и отказался от всякой мысли использовать Чукару как верховое животное.

Горная болезнь — сороче — приняла у нас хроническую форму боли в желудке, и, пока она длилась, мы все время жили в Кохате. Это было жалкое местечко, постоянно страдавшее от свирепых штормов и лежавшее зимой под снегом, однако для нас оно имело свои преимущества, так как сравнительно с другими поселениями было наиболее близко расположено к Кордильерам. Отсюда мы отправлялись для проведения всех необходимых работ в течение дня. По вечерам мы принимали гостей и сами ходили в гости — в здешних местах это совершенно необходимо, если хочешь рассчитывать на помощь со стороны местных властей.

Здесь было обилие вискачей, — животных размером с кролика и очень похожих на него по внешнему виду, но имеющих пушистый хвост, как у белки. Их мех по цвету напоминает шиншилловый. Они тысячами прыгают по уступам скал и по горным склонам, и их мясо считается очень вкусным у местных жителей. Удивительно, почему здесь не развился пушной промысел — шкурка этого зверька несравненно лучше кроличьей, и он водится по всему Альтиплано.

После Кохаты мы остановились в Пелечуко. Здешние места отличались в выгодную сторону своей обильной растительностью от селений, расположенных на плоскогорье, или пуне. Несмотря на то что Пелечуко расположено на высоте 12 000 футов над уровнем моря, тут было полно свободно растущей герани, фуксий, анютиных глазок и роз.

Громадные южноамериканские кондоры чувствуют себя здесь как дома. Сеньор Франк — боливиец немецкого происхождения, у которого мы остановились, очень много рассказывал нам о них. Как известно, это самые крупные птицы на земле — у королевского кондора размах крыльев достигает четырнадцати футов. Они редко спускаются ниже 15 000—16 000 футов, разве что затем, чтобы утащить овцу или — такие случаи бывали — ребенка. Они обладают невероятной силой. Известен случай, когда раненый кондор тащил за собой мула, а около Пелечуко кондор нес взрослого человека на протяжении двадцати ярдов. Однако обычно кондоры нападают в горах на небольших овец; они поднимают их в воздух на тысячу и более футов, а потом сбрасывают вниз и не спеша пожирают.

Карлос Франк, знавший горы, как свои пять пальцев, однажды наткнулся на группу королевских кондоров. Они торжественно кружили вокруг двух огромных черных и одного еще большего белого кондора, который по-видимому, был вожаком. Франку давно хотелось иметь чучело такой редкой разновидности, как белый кондор, и он был настолько неблагоразумен, что выстрелил в него. Немедленно весь хоровод кондоров распался, и две птицы накинулись на Франка; ему пришлось лечь на спину и отбиваться от них винтовкой. Потом он пустился в бегство, но птицы преследовали его, и, когда он спускался по узкой скалистой тропе, вырубленной в отвесной каменной стене, кондоры все время старались сбросить его в пропасть ударами крыльев. В конце концов ему удалось спастись, и он считал, что ему исключительно повезло.

В деревне Курва недалеко от Пелечуко проживают своеобразные цыгане Южной Америки, племя индейцев, которых зовут брухас (колдуны) или калауайя. Подобно баскам в Европе, их происхождение теряется во мраке прошлого; они бродят повсюду в Андах в качестве коновалов, сборщиков лечебных трав и предсказателей будущего, и полагают, что они наделены таинственной властью.

— Вы знаете мою дочь, — сказал мне Франк. — В юности она страдала каким-то заболеванием тазобедренного сустава, фактически была калекой. Хотите верьте, хотите нет, но я расскажу вам, как она вылечилась. Я послал ее в Германию, думал, может, там ей чем-нибудь помогут. Бедная девочка! Ей сделали четыре операции, но ей не стало лучше, и мы уже отчаялись когда-либо вылечить ее. Потом, уже после того как она вернулась в Пелечуко, один из этих калауайа пришел к нам и предложил вылечить ее за основательное вознаграждение, с условием, если не вылечит, ничего не получит. Не буду рассказывать о том, какие отвары он велел мне готовить, вас может вывернуть наизнанку, такие они были противные. Если бы я не верил в могущество этих странных людей, я ни за что бы не осмелился дать их снадобья своему ребенку. И все-таки я их готовил и давал пить с водой. Дочь, конечно, понятия не имела, что принимает, и что же? Поверьте мне, через неделю — не больше, чем через неделю! — она совершенно поправилась и теперь здорова.

— И вы верите, что предписания калауайа вылечили ее? — спросил я.

— А что же еще? Моя дочь считалась безнадежной больной, даже крупные специалисты в Германии не могли ей помочь.

— Это звучит фантастично — в такие штуки перестали верить со времен средневековья.

— Когда живешь в таких уединенных местах, в непосредственной близости к природе, вдалеке от суеты внешнего мира, испытываешь много такого, что человеку со стороны может показаться фантастическим, а для нас обычное дело.

Нам не хотелось покидать гостеприимный кров Карлоса Франка ради холодных биваков в горах, но, чтобы определить опорные точки для триангуляционной съемки севернее, вдоль восточных склонов Кордильер, пришлось покинуть Пелечуко. На нашем пути, недалеко от Кеары, стояла ферма Франка, и здесь мы снова имели удовольствие воспользоваться его гостеприимством. Нас приветствовала серенадой большая группа пьяных индейцев, они ночь и день напролет танцевали, останавливаясь лишь для того, чтобы подкрепиться качасой.

Индейцы, проживающие в Пелечуко, Муньекас и Аполо, увидели в действиях пограничной комиссии, ведущей работу от лица Перу, попытку вторгнуться в их страну; на этой почве разгорелись патриотические страсти и создалась весьма деликатная ситуация. С другой стороны, мы, как представители Боливии, были для них героями, призванными дать отпор нашествию. Повсюду раздавались требования оружия, чтобы отомстить за посягательство на честь нации. Тот факт, что другая пограничная комиссия впоследствии уничтожила несколько занумерованных пирамид из камней, которые я соорудил для производства мензульной съемки, с очевидностью показал нам, что негодование было вызвано не только неосведомленностью и непониманием.

От Кеары мы поднялись вверх до истока Тамбопаты, ночуя на высоте 17 000 футов и страдая от жуткого холода. В одном месте мы обнаружили, что стрелка компаса совершенно не действует в радиусе около полумили; по-видимому, можно предполагать здесь наличие крупных залежей железной руды.

Из всех троп в боливийских Андах, на которых у путников волосы встают дыбом, тропа от Кеары до Мохос — самая страшная. Cuestas, то есть подъемы и спуски, были настолько крутыми, что их можно считать почти непроходимыми; во многих местах тропа была размыта вздувшимися от дождей горными потоками, оставлявшими глубокие провалы, которые надо было преодолевать. Из двадцати четырех вьючных мулов мы потеряли в этом путешествии двенадцать. Хорошо еще, что не погиб никто из людей. Иногда тропа делалась столь узкой, что, хотя мул шел по самому ее краю, вьюк все же задевал за скалу, сбивал мула, и он с ревом летел в пропасть. Один мул свалился с высоты в несколько сот футов и лежал внизу между двух скал ногами кверху, а рядом были разбросаны разбитые ящики с припасами. Другой мул свалился с высоты сто футов, но зацепился своим вьюком между двух деревьев. Так он и висел там, высоко над землей, невозмутимо общипывая всю зелень, до какой мог дотянуться; беднягу нельзя было высвободить, и пришлось пристрелить его.

Окрестности Мохос богаты золотом, и трудно понять, почему эта деревня была покинута. Выше ее нам встретилась еще одна покинутая деревня; климат здесь был прекрасный, вид великолепный. В деревне оставалось не более пяти индейских семейств и не было заметно никаких признаков жизнедеятельности, но я нисколько не удивлюсь, если это место опять станет центром золотопромышленности.

То взбираясь на горы, то спускаясь в цветущие долины, мы прошли по течению реки Кеара до ее слияния с Пелечуко, откуда они текут дальше вместе под названием Туичи, а потом поднялись по крутой тропе к маленькой деревне Пата. Здесь были лишь четыре небольших фермы с дюжиной жителей; коррехидор радушно нас принял и устроил в хижине, где на нас набросились полчища блох. Воды в деревне не было, и буквально каждую каплю приходилось носить из реки, протекавшей на 2000 футов ниже.

Люди, живущие в этих глухих деревушках и лесных общинах, почему-то считают, что любой посещающий их иностранец обязательно врач. Действительно, путешественнику нужно обладать некоторыми медицинскими познаниями и навыками по оказанию первой помощи, ибо в диких местностях во всем приходится полагаться на самого себя. Поэтому там, где нет настоящих специалистов, на тебя смотрят как на доктора. Многие проникшие сюда миссионеры — квалифицированные врачи-практики. По приходе в какое-нибудь селение путника почти всегда просят осмотреть больного. Так было и со мной в Пате.

Одна живущая здесь женщина очень страдала от сильного нагноения на руке, и ее семья попросила меня вскрыть нарыв. Костин держал голову и руку больной, завернув их в одеяло, Мэнли присматривал за ногами и передавал инструменты, а я, не обращая внимания на ее приглушенные стоны, резал. Операция прошла успешно. На следующий день полная признательности женщина пришла ко мне и спросила, сколько она должна заплатить. Ее удивлению не было предела, когда она узнала, что никакого вознаграждения не требуется, — эти люди не привыкли принимать услугу или любезность без того, чтобы за это не запросили совершенно непомерную плату. Ее сын сказал, что отблагодарит меня хотя бы тем, что откроет мне местонахождение найденного им золотого рудника.

В старинных перуанских документах провинции Чаркас этот рудник описывается как исключительно богатый. Его местонахождение было утрачено после того, как в 1780 году касик Тунгасуки Хосе Габриэль Тупак Амару поднял индейцев на восстание против испанского владычества, и все рудники к востоку от Кордильер были засекречены, а тропы, ведущие к ним, разрушены.

Открывший мне свой секрет молодой человек рассказал, что однажды, возвращаясь с местной ярмарки и желая избежать трудностей перехода с вьючными животными на особенно тяжелом участке тропы, он срезал путь и пошел вдоль ручья (он мне его указал).