ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ,

в которой Лада провожает гостью

Между тем из комнаты Лады уже некоторое время не доносилось ни звука.

Я осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

Лёня лежала уже не на полу, а на тахте, лежала ничком, уткнувшись носом в покрывало, и ее худенькие острые плечики подрагивали. Наверное, от рыданий.

Лада сидела рядом с ней, положив ногу на ногу, уронив руки на колени, а взгляд уставив в стенку. Выглядела она усталой, разочарованной и угрюмой.

Стол лежал на боку, бесстыдно выставив напоказ голые ножки. Еда, прекрасная, вкусная еда, пироги, капуста и прочие разносолы, а также красные гвоздики и бисквитно-кремовый торт – все это перемешалось с осколками битой посуды и громоздилось в виде бесформенной кучи на смятом ковре. И мерзко воняло.

– Ладушка, – прошептал я, чтобы ненароком еще раз не перепугать Лёню. – Выйди на минуточку. Проблема у нас.

– Ах!.. – скривилась Лада и махнула пухлой белой ручкой. – Не до вас пока!..

– Но это серьезно!.. – настаивал я.

– Полчаса подождет? – спросила Лада сердито.

Я обернулся и посмотрел на Крыса. Он сидел смирно. Из ванны доносились ойканья и причитания Домовушки, из которых я вывел, что Жабу вроде бы полегче и жизнь его вне опасности.

– Подождет, – согласно кивнул я, решив Ладу слишком сильно не расстраивать. Расстроенная ведьма – это не самый приятный собеседник, уж можете мне поверить, а Лада и без моих настойчивых приглашений была крайне огорчена.

– Ну тогда сгинь, – сказала Лада, сделав мне знак рукой. Я сгинул, то есть метнулся в коридор и захлопнул за собой дверь. И мысленно похвалил себя за предусмотрительность – еще днем, когда Лада только вернулась с работы и разговаривала по телефону, я прикрыл себя магионным зонтиком, а потом захлопотался и позабыл его снять. И сейчас мне это пригодилось! Ах, как мне пригодилось это сейчас! Потому что в расстроенных чувствах, даже и не замечая этого, Лада сделала такой жест, который, не прими я меры предосторожности, неминуемо заставил бы меня сгинуть по-настоящему, то есть распасться на атомы, меня составляющие. А может, и на внутриатомные частицы, протоны там, нейтроны и электроны. Уж не знаю на что. И осталась бы от меня только яркая вспышка и, как следствие, незначительное радиоактивное заражение небольшого участка коридора.

Я перевел дух, заблокировал дверь комнаты магионным щитом – от греха подальше, – и обернулся к Псу.

– Лада велела полчаса подождать, а потом она примет меры, – сказал я.

– Какие еще меры? – не понял Пес. Он по-прежнему сидел напротив клетки с Крысом, и шерсть на его загривке топорщилась по-прежнему.

– Ну какие… – мяукнул я, оглаживая бока хвостом. – Необходимые. Уж не знаю, что там такое произошло во время трансформации, может, Лада малость того… перебрала шампанского, но что-то явно не получилось. Ведь крысы таких размеров просто не существуют в природе!

– Пожалуй, ты прав, – в раздумье произнес Пес и приглушенно рыкнул. – А ежели он будет нормальных размеров, то его можно будет и из клетки выпустить… И не опасен он будет.

– Тебе не опасен, мне не опасен, а вот Жабу и Рыбу… Да и Пауку с Петухом надо будет поостеречься.

После этих моих слов Пес ухмыльнулся – нехорошо так ухмыльнулся, злорадно, – и медленно, чуть ли не по слогам, произнес:

– Нет, он, Крыс, будет очень осторожен. Чтобы случайно кого не обидеть. Потому что любую обиду… Слышишь, ты? Любую обиду, нанесенную любому члену нашего семейства, я восприму как личное оскорбление. И буду поступать соответственно.

– Так что, Крыс, – обратился я к притихшему монстру, поглядывающему на нас искоса своими красными бегающими глазками, – я бы на твоем месте вел себя очень осторожно. И очень вежливо. Чтобы не рассердить Пса.

– Выпустите меня, – прохрипел тот. – Выпустите. Я обязуюсь…

– Пока что рано тебя выпускать, – покачал я головой. – Вот Лада освободится…

Тут меня прервали. Из кабинета донеслось громкое – в три голоса – кукареканье. То есть один голос принадлежал Петуху, это точно, а вот два других…

– Что они там, с ума, что ли, посходили? – пробормотал я. – Развлекаются, надо же! Кукарекают! Ну ладно Петух, ладно Ворон – не протрезвел еще. Но чтобы Паук, чтобы товарищ капитан Паук таким вот образом забавлялся!.. Пойду посмотрю, что там, а ты пока покарауль.

Дверь в кабинет оказалась закрыта слишком плотно, и Ворон не смог с ней справиться самостоятельно. Поэтому они кричали, орали, пели – чтобы напомнить о себе, чтобы их выпустили, ведь они просто сгорали от любопытства. Когда все средства были испробованы, Паук скомандовал Петуху: «Голос!», и они с Вороном подтянули Петуху в надежде, что уж трехголосие мы услышим. И были правы.

Все это мне быстро изложил Паук, спрыгнув с головы Петуха на стол, когда обезумевший от голода Петух промчался в кухню, чтобы разыскать что-нибудь съедобное. Ворон же, без всяких признаков опьянения и даже похмелья, приземлился в коридоре перед клеткой и рассматривал Крыса то одним, то другим глазом. Вид у него был напыщенный и недовольный.

– Интересно, сколько сейчас? – пробормотал я под нос, когда Паук смолк. – Пора уж на дверь заклятие накладывать, мне кажется. Времени много прошло, одиннадцать скоро, наверное.

– Так действуйте, – посоветовал Паук.

– Не могу, – отозвался я и коротко ввел его в курс дела.

Он покачал головой, но ничего не сказал.

Часы в кабинете почему-то стояли.

Я отправился было в Бабушкину комнату посмотреть на ходики, но по дороге меня отвлекли. Сначала Домовушка, который попросил проверить концентрацию магионов в живомертвой воде – по его мнению, Жаб очухивался слишком медленно. Я проверил. Аппарат работал нормально. Да и Жаб вполне резво шевелил тремя не пострадавшими и четвертой, начавшей уже отрастать, конечностями.

Потом Ворон потребовал мои магоочки, которые давным-давно были переделаны из его магопенсне.

– Зачем тебе? – спросил я удивленно.

– Не нравится мне эта особь, – каркнул Ворон. – Что-то в ней не так. Кот, ты присутствовал при трансформации? Лада ничего не перепутала в заклинании?

Я объяснил, что при трансформации не присутствовал, что был в коридоре и что трансформация прошла очень быстро, на глазах у нашей гостьи, которая в данный момент находится в комнате Лады, и что, когда Лада с этой самой гостьей разберется, она все объяснит Ворону сама. Если сочтет нужным.

– Много воли взял, – пробормотал Ворон раздраженно, но больше никаких мер по обузданию моего, по его мнению, нахальства, а по моему мнению, смелости и принципиальности не применил, только повторил свое требование о возврате ему магического оптического прибора.

Я достал магоочки, лежавшие в кухне на полочке, отведенной для моих вещей, и отдал их Ворону. Там же, на полочке, находилась трубочка, подаренная мне Дедом Морозом, и кисет с табаком. Я редко пользовался ею, потому что самостоятельно набить трубку табаком не мог. Но в этот вечер я решил, что имею право слегка расслабиться, и пошел в ванную за Домовушкой.

– Оставь его на пару минут, – сказал я Домовушке. – С ним уже больше ничего не случится. Идем, набьешь мне трубку.

Домовушка со вздохом поплелся за мной, согнал Петуха с хлебницы – хлебница у нас деревянная, резная, красивая, а эта невоспитанная птица долбила верхнюю крышку клювом в надежде добраться до содержимого и почти продолбила ее, испортив резьбу, – так вот, Домовушка, согнав Петуха с хлебницы, отрезал ему краюху, предложил и прочим, но мы из-за пережитых только что волнений пока не чувствовали голода. Кроме Рыба, но и он из солидарности согласился подождать общей трапезы.

Домовушка набил чашечку трубки табаком, примял его, раскурил, пустил колечко дыма, потом еще одно, потом протянул мне трубку и сказал:

– А зеркальце-то Ладушкино превращательное в мыльне лежит…

«Мыльней» Домовушка именовал иногда ванную комнату.

– Как лежит? – не поверил я. – А как же она трансформировала без зеркала?

– Уж не ведаю, – сказал задумчивый Домовушка. – Бабушка-то, ежели по правде, ни в жизнь зеркальцем не пользовалась, так обходившись, ручками. Да Ладе до Бабушки, чай, далеконько покамест… А, Воронок?

Ворон, закончив обход вокруг клетки, во время которого он обсматривал Крыса в магоочки со всех сторон и чуть ли не обнюхал его (Крыса то есть) длинный голый хвост, влетел в кухню, сел на свой насест и задумался. Очков с клюва он так и не снял.

– Воронок, что я сказываю, слышал ли? Как наша Ладушка – в одной ли силе с Бабушкой али пока еще нет?

– Нет! – буркнул Ворон, на мгновение оторвавшись от размышлений. А потом честно признал: – Не знаю! Ничего понять не могу.

Дверь в комнату Лады отворилась. Мы встрепенулись, насторожившись, а я быстренько, пока Лада не заметила, развеял магионный щит, отделявший комнату от коридора.

– …Так что ничего ему не сделается, – продолжала Лада начатую еще за дверью фразу. – Будет жить здесь, в моей квартире, как и все прочие… Полюбуйся только на него! – произнесла она с отвращением. – Вот – герой моих, да и твоих тоже, ночных грез! Видишь, что он за тварь? А я его любила…

Лёня что-то пискнула в ответ. Очень тихо.

– Не советую, – произнесла Лада, пожимая плечиками. – И все равно у них ничего не получится. Не веришь? Сама спроси. У нас здесь уже двое милиционеров имеется. Знакомься: это вот Паук, капитан милиции, между прочим; а это – младший лейтенант Петух.

Петух, подобравший уже все хлебные крошки и теперь поклевывавший молодые дубовые листочки на подоконнике, вытянулся в струнку и кукарекнул коротко, а потом гаркнул:

– Я!

Заглянувшая в кухню Лёня отшатнулась с ужасом и отвращением.

Потом она увидела меня с трубочкой и позеленела снова.

– А что, кот – он тоже, да?.. – с трудом вымолвила она.

– И Кот, и Пес, и Жаб… А где Жаб, ребята?

– Пострадавши, – сообщил Домовушка, успев уже сбегать в комнату и вернуться в кухню за веником и совком. – Плавает в водичке живой, Коток ему наладил машинку… Лапка уж и отрастать почала. Но неторопливо растет, однако…

– А это кто? – кивнула Лёня в сторону Домовушки. Она надела уже пальто и теперь придерживала воротник у горла, как будто опасалась, что кто-то сейчас перережет ее тоненькую шейку.

– А это Домовушечка, домовой то есть. Он у нас главная хозяйка.

Лёня вздрогнула и обернулась к двери.

– Выпусти меня поскорее! – сказала она. – Конечно, я никому ничего не скажу… А то меня в сумасшедший дом посадят.

– Тоже верно, – кивнула Лада, убрала от двери в глубь коридора клетку с забеспокоившимся Крысом и отодвинула засов. – Кот, пора заклятие накладывать, тебе не кажется?

Я положил трубку в пепельницу и спрыгнул с подушечки.

Лада распахнула дверь, стоя к ней вполоборота. Глядела она на Лёню.

– Ну счастливо! – сказала она. – Я на тебя зла не держу, мы обе – пострадавшие… Но и ты, уж пожалуйста, на меня не злись.

Лёня обреченно кивнула, не поднимая головы, сделала шаг к двери, и вдруг Лада истерически взвизгнула, схватила Лёню за рукав пальто, с силой дернула ее назад и захлопнула дверь.

– Который час?! – закричала она, и в голосе ее был такой ужас, прямо даже паника, что все мы перепугались. Во всяком случае, у меня по шкуре пробежали холодные противные мурашки, Пес вздрогнул, Ворон сдавленно коротко каркнул, а Рыб всплеснул хвостом.

– Не знаю, – ответил я Ладе дрожащим голосом. – В кабинете часы стали, в комнате ты была, а в Бабушкину комнату я не заходил… И потом, я не мог наложить затворительное заклятие, пока ты не сказала, что собираешься делать с гостьей – выпускать ее или оставлять на ночь… Или навсегда. – Я немного овладел собой, и к концу моей речи голос мой уже не дрожал, хотя уши по-прежнему прижимались к голове помимо моей воли. – А что случилось?

Лада, не ответив мне, метнулась в свою комнату, тут же вылетела из нее и бросилась по коридору в комнату Бабушки. И оттуда донесся ее горестный стон.

Мы помчались за ней, первым Пес, за ним – я, Ворон летел над нашими головами, дальше Паук, сидя на голове Петуха, подгонял его короткими четкими командами, а следом шаркал валенками Домовушка.

В дверях мы столпились, не в силах поверить увиденному.

Лёня тоже подошла и встала сзади нас.

А Лада рыдала, стоя посреди комнаты, опустив бессильные руки.

И было от чего рыдать, а также и остаться без сил.

Дверь шкафа, только что починенная бывшим возлюбленным Лады, ныне безобразным Крысом, снова сорвалась с петель.

И не просто сорвалась – она разбилась вдребезги, и вдребезги разлетелось украшавшее дверь зеркало.

На полу теперь высилась груда обломков и осколков.

Но что хуже всего – коробочка, которую мы совсем недавно наполняли вырвавшимися на волю хронофагами, валялась тут же, раздавленная. И ее было уже не починить, как не починить дверь и не восстановить зеркало. То есть может быть, если бы Лада очень постаралась, она могла бы наложить связующее восстановительное заклятие, даже и трещин не было бы потом, но заклятие это очень трудное, требует большой степени сосредоточенности, большого количества магионного сырья и самое главное: прерывать работу нельзя ни на минуту, а времени такие вещи требуют чрезвычайно много – от двух месяцев до пяти лет. Поэтому и с дверью шкафа, и с зеркалом можно было распроститься. Но это полбеды. Настоящая беда, да не просто беда, а двойная, тройная, пятикратного размера беда заключалась в раздавленной коробочке, ловушке и копилке для хронофа-гов.

А за окошком косматым шаром носилось с востока на запад солнце.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ,

в которой Лада надолго укладывается спать

– Что случилось? – спросила Лёня, и голосок ее дрожал то ли от испуга, то ли от напряжения. – Я домой хочу! Выпустите меня!

– Домой пока что тебе нельзя, – сказала Лада тусклым голосом. – А что случилось… Сама видишь, как наш герой починил мне шкафчик. И что теперь делать, ума не приложу…

– Ладушка! – завопил Домовушка, отталкивая меня с Псом и бухаясь перед Ладой на коленки, прямо на эту груду осколков и обломков.

– Ладушка, меня, меня, медведя неповоротливого, виновать! Поспешал оченно, не углядел, как и задел!.. За клетушкой для этого твари меня Коток пославши, а я, торопившись, зацепился за дверку-то… а она и рухни…

– Не плачь, Домовушка, – ласково, но как-то безжизненно произнесла Лада. – Была бы добротно сделана, не упала бы. Хорошо еще, что мы укрепили перегородку в шкафу. Видишь, хроностазионы в нынешнем кризисе не участвуют…

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Дубина! – сварливо каркнул Ворон. – Когда ты только научишься мыслить логически!

– Солнце, – пояснила Лада. – В прошлый раз, если ты помнишь…

– Да, да, – перебил я ее торопливо, довольный тем, что понял. – В прошлый раз оно металось туда-сюда… А сегодня строго с востока на запад движется. То есть в прошлое нас не отбросит…

– Зато в будущее… – сказала Лада и замолчала.

– Да кто-нибудь объяснит мне внятно, что случилось! – взвизгнула Лёня. – И почему мне нельзя домой!

– Кот, займись ею, – велела мне Лада, не поворачивая головы. Она как-то подобралась, и голос ее звучал уже не безжизненно, а деловито, из чего я заключил, что Лада взяла себя в руки и ищет пути выхода из создавшегося положения. – Если сразу до нее не дойдет, осторожно открой входную дверь и покажи, что там. Только осторожно, чтобы ни она, ни ты туда не сунулись.

Я со вздохом развернулся и потянул Лёню за собой. Мы пришли в кухню, где Рыб, развернувшись хвостом к нам, а рылом, соответственно, к окну, следил за поведением солнца. Тучи, прежде затягивавшие небо и мешавшие сразу же увидеть последствия катастрофы, рассеялись, и теперь Рыбу – да и нам тоже – было прекрасно видно, что происходит.

– Насколько я понимаю, Кот, – обратился он ко мне, – у нас опять проблемы со шкафом.

Лёня, получив уже сверхнормативную дозу чудес, не удивилась говорящей рыбе. Она бессильно опустилась на лавку.

– Пальто ты бы лучше сняла, запаришься, – посоветовал я ей, а потом рассказал Рыбу, в чем дело.

– Этого следовало ожидать, – сказал он, поразмыслив. – Когда девушка так вот себя ведет, когда вместо того, чтобы учиться, она мажется, заводит романы, так вот завсегда выходит.

– Чем мажется? – не поняла Лёня, уже высвободившаяся из пальто. Пальто она аккуратно сложила рядом с собой.

– Красками мажется, – сказал Рыб и отвернулся к окну.

– Наш Рыб имеет в виду косметику. Он принципиальный противник макияжа, – галантно пояснил я.

Она вздрогнула и кивнула. По-видимому, соображение о карасе, являющемся принципиальным противником макияжа, не укладывалось в ее бедной глупой головке.

– Он не всегда был Рыбом, – продолжил я свои пояснения, – когда-то давно он был школьным учителем. Поэтому…

Меня прервал Жаб, прискакавший в кухню на всех четырех лапах, из которых одна была чуть короче остальных.

– Умаялся, – буркнул он, вспрыгнул на подоконник и завозился в своей миске, умащиваясь. – В жизни так не уставал. Спать буду. Если что, – добавил он, на минутку высунувшись из-под своего полотенца, – меня не будить. Даже если пожар.

– Аппарат ты хоть выключил, не забыл? – спросил я, он пробормотал нечто неразборчивое и захрапел.

Я пошел в ванную проверить, выключил ли Жаб аппарат живомертвой воды. Конечно, забыл. Я перекрыл воду и отсоединил питание. Хоть в аппарате и установлен вечный двигатель, все же энергию надо экономить. Даже вечность когда-нибудь да кончится.

Лада в Бабушкиной комнате препиралась о чем-то с Вороном. Паук верхом на Петухе с интересом следил за их перепалкой, Домовушка собирал с полу мусор и то и дело нырял в шкаф с полным ведерком, а выныривал оттуда с пустым, Пес, как всегда, вздыхал. Он единственный обратил на меня внимание.

– Ну что, – спросил он гулким шепотом, – доходит до нее что-нибудь?

– Еще не приступал, – отозвался я, разворачиваясь.

– А этот, новенький, как? – задержал меня Пес. – Буйствует?

– Ой, я и забыл про него! – спохватился я. – Наверное, не буйствует, а то слышно было бы.

По дороге в кухню я взглянул на Крыса. Тот мирно спал, согнувшись в три погибели, потому что лечь вытянувшись в клетке он не мог – не хватало места, свернуться же клубочком он почему-то не захотел. Или не умел. Больную лапу он просунул сквозь прутья клетки.

Я подумал, что, когда он проснется, его надо будет подлечить и покормить, ведь при трансформации расходуется много энергии. Тут же вспомнил, что и сам сегодня не ужинал. А с вечера, должно быть, прошло уже несколько месяцев, если не лет – при такой-то скорости движения солнца по небу!

Тут я даже застыл на месте, пораженный. Мне в голову пришло одно обстоятельство, настолько очевидное, что было странно, как это я не додумался раньше.

Ведь это же не Солнце движется по небу, а Земля вращается вокруг своей оси! Чем и объясняется смена дня и ночи, а также и движение времени!

А если время для нас течет иначе – для нас, в нашей квартире, – то это значит, что мы вращаемся не вместе с земным шаром, а отдельно от него! С другой скоростью, то есть быстрее или медленнее! А в таком случае нас должно разорвать центробежной силой, да и сам дом, в котором находится наша квартира, должен бы разрушиться по причине нашего выпадения из трехмерного пространства, как если бы из середины его (здания) вырвали кусок.

Правда, Ворон как-то обмолвился, что действие магических законов нарушает действие законов физических. Может быть, именно это и происходит сейчас? В отличие от физических законов, объективно действующих, законы магии действуют субъективно и избирательно. Поэтому продукты в комнате, сваленные на пол при падении стола, протухли и воняли теперь чрезвычайно, в то время как мы, обитатели квартиры, еще даже не успели как следует проголодаться!..

На всякий случай я решил больше на эту тему не думать, потому что голова моя от размышлений вспухла и грозила взорваться.

Лёня сидела на краешке лавки, подложив под себя ладошки, вся в напряжении таком, что вот только тронь – и лопнет, как слишком туго натянутая гитарная струна.

– Ну что? – спросила она меня, старательно отводя взгляд. Ее здравый смысл протестовал против возможности вести беседу с котом, и она пыталась сохранить разум и не сойти с ума. – Мне кто-нибудь объяснит, почему я не могу пойти домой?

Некоторое время я толковал о магионах, о хронофагах и хроностазионах, о нашем многострадальном шкафе-хроностазисе, потом сдался. Она ничего не соображала.

– Идем глянем, – предложил я. Мне и самому было интересно посмотреть. – Только ни шагу, поняла? Опасно для жизни!

Я подвел ее к двери, сам стал впереди, осторожно сдвинул засов и потянул дверь на себя.

Ничего не произошло.

Тогда я полностью открыл дверь и, потрясенный, замер.

За дверью не было лестничной площадки.

За дверью не было света.

И темноты тоже не было.

Там кружились световые водовороты (или, может, назвать их световоротами?), они переливались всеми цветами радуги, свивались и разделялись, пушились сполохами и вытягивались тонкими нитями. В одном из све-товоротов мелькнул фрагмент лестницы, в другом – ступенька, в третьем я различил кусок стены возле лифта на втором этаже, потому что явственно виднелось неприличное слово, нацарапанное там неизвестно кем и неизвестно когда.

Все это выглядело прекрасным и пугающим.

Лёня за моей спиной издала сдавленный стон.

Я захлопнул дверь.

– Как видишь, дороги пока что нет. Подожди, пока Лада не справится со временем, тогда сможешь пойти домой. Если он еще будет, твой дом-то.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она жалобно и вместе с тем вызывающе.

– Ну неизвестно же, сколько там времени пройдет. Может, год, может, два, а может, все сто.

– Ты врешь! – закричала она, хватаясь за пальто. – Вы все тут с ума посходили! Ну и сходите дальше, а я домой пойду!

Но не тут-то было!

В мгновение ока я сплел сетку из магионов и спутал Лёню по рукам и ногам.

Она не могла пошевелиться и только прохрипела:

– Отпусти меня!

– Скажи «пожалуйста», – потребовал я.

Она побрыкалась немножко, потом выдавила из себя нужное слово.

– А теперь пообещай, что ты никуда не пойдешь. Дай честное слово, и я тебя отпущу, – не сдавался я.

Лёня еще немножко посопротивлялась, потом согласилась на мои требования и дала честное слово ничего без разрешения (моего или Лады) не предпринимать. Я освободил ее, сделав вид, что поверил ее честному слову. То есть я и в самом деле поверил, потому что она не производила впечатления злостной обманщицы, но на всякий случай наложил на дверь охранительное заклятие. Так что даже и Лада могла теперь открыть дверь с очень большим трудом, а больше никто не смог бы. Я ведь хоть и начинающий маг, да зато талантливый. (И я не боюсь повториться! Я готов констатировать истину снова и снова!)

Домовушка, успевший уже прибраться в Бабушкиной комнате, примчался в кухню, вручил мне совок, а Лёне веник, сам вооружился половой тряпкой и потащил нас убирать в комнате Лады. Надо отметить, что там уже не воняло – все, что могло гнить, сгнило окончательно и высохло, оставив после себя только сухую пыль.

Лёня протестовала и капризничала. Она говорила, что является гостьей, а гостей (и гостий) никто не заставляет работать, если они сами (то есть гости и гостьи) не изъявляют такого желания. Еще она говорила, что устала, что хочет спать, а еще больше она хочет домой и что готова не только дать честное слово, но даже и поклясться страшной и нерушимой клятвой, что никому ничего не расскажет, если после этого ее, Лёню, выпустят.