Глава 18

Напрягая все силы, Джек попытался взметнуть вверх штангу весом в двести пятьдесят фунтов. Он до скрипа сжал челюсти, и жилы на шее напряглись, казалось, готовые лопнуть.

Стекающий со лба пот обжег ему глаза, и он крепко зажмурился. Он тренировался уже целых два часа, и его мускулы были на пределе. Какой-то из них не выдержит, если он будет упорствовать и дальше!

Его руки словно приросли к штанге, и он не мог сдержать дрожь, охватившую плечи и грудь. Он лежал на спине, пытаясь взять вес в десятый раз. В тюрьме он делал это каждый день.

Джек попытался опустить вниз страшный груз, но руки вдруг ослабли, он не мог удержать штангу, и не было никого рядом, кто бы его подстраховал. Двести пятьдесят фунтов стали могли превратить в пыль даже кирпичную кладку!

Штанга дрогнула и качнулась вперед. Джек взвыл, как раненое животное, пытаясь вернуть ее обратно. Он должен был вернуть штангу в прежнее положение, чтобы затем положить ее на стойку. Упираясь ногами, Джек сделал еще одно, последнее страшное усилие и наконец водворил штангу на место. Со стоном боли он опустил руки. Пот буквально выедал ему глаза.

Стойка со штангой над ним закачалась и провисла.

– Господи, – только и успел выдохнуть он, скатившись с лежака в сторону. Стойка треснула, как тонкая веточка, штанга рухнула на деревянный лежак, переломила его надвое и с грохотом упала на пол. Эхо ударило в стены комнаты, словно захлопнулся сразу десяток железных тюремных дверей… Поднявшись на ноги, Джек молча созерцал последствия катастрофы. Его тренировкам в одиночестве пришел конец. Они стали слишком опасными.

Джек взял полотенце и вытер тело, промокнул лицо и волосы. Его майка и трусы все еще были влажными, но пульс стабилизировался и руки почти перестали дрожать. В день его приезда экономка сказала ему, что в подвале особняка есть гимнастический зал, но только сегодня утром Джек впервые спустился сюда.

Он надеялся, что тренировка поднимет его настроение, которое со вчерашнего вечера находилось на самой низшей точке.

– Идиот, – пробормотал он, оценивая свое состояние.

Много ли найдется на свете людей, которые будут портить себе настроение из-за деревянной куклы? Он так и не закончил вчера свою работу. Он слишком возбудился. Его нож не упускал ни единой выпуклости, ни единой впадины на деревянном теле Гас Джек резал дерево и припоминал каждый нежный изгиб и ложбинку. Своими руками он дал ей жизнь, но не мог получить от нее ничего взамен. Это причиняло боль.

Напряженные мускулы живота сказали ему, что следует продолжить тренировку. Он подошел к соседнему тренажеру, добавил вес к ножному жиму и лег, зная, что его ногам придется потрудиться. Но лучше уж ноги, чем другие, менее тренированные части тела.

Джек решил, что, как только сумеет расслабиться, он начнет обыскивать дом, а также еще разок посмотрит на полотно Мери Годдар, которое вернул Лейку. Поведение Лейка вызывало подозрение, да и с самой картиной было что-то неладно.

Джек имел в виду небольшие вздутия, которые заметил на полотне. Возможно, это было несущественно, но, с другой стороны, он не должен упускать из поля зрения ни малейшей детали.

Джек начал работать ногами, поднимая и опуская тяжелую пирамиду блестящих дисков. Мускулы бедер напрягались от усилия, и с каждым подъемом ему становилось все жарче. Это был верный признак того, что он потерял форму.

Диски с неприятным звоном ударялись друг о друга, и что-то в них привлекло внимание Джека. Не вставая, он быстро осмотрел тренажер и обнаружил причину шума. Один из тросов, на котором держались диски, истончился до предела. Трос мог оборваться в любую секунду, и, если это случится, диски рухнут вниз, как бомбы, а некоторые даже отлетят в сторону. Джек перестал двигать ногами, стараясь придумать, как ему убраться с тренажера, не обрушив на себя груз.

Гантель лежала на полу поблизости.

Он вставил ее под флексоры и слез с тренажера. Теперь Джек мог хорошенько его оглядеть. Он выхватил гантель и быстро отскочил назад, и тут же под тяжестью груза разорвался изношенный трос, поток блестящих дисков ударил как раз в то место, где он раньше лежал. Он бы не смог увернуться.

Даже один-единственный диск мог раскроить ему череп и убить на месте. «Интересно, – подумал Джек, – кто же пользуется этим тренажером постоянно?» Возможно, впрочем, что кто-то знал: им будет пользоваться Джек. Даже поверхностный осмотр показал, что разрыв произошел не из-за усталости металла, а оттого, что трос надрезан.

Джек услышал за спиной шум, похожий на чьи-то шаги, и стремительно обернулся. Фигура в синем мелькнула в дверях, и он догадался, что кто-то наблюдал за ним. Возможно, даже тот, кто подрезал трос.

Выглянув из дверей, он увидел все ту же фигуру, которая скрылась за углом коридора, и бросился вдогонку. Похоже, это была темноволосая женщина в синих джинсах. Господи, неужели опять Гас? Она не оставит его в покое, пока не загонит в могилу.

– Постой! – крикнул он, поворачивая за угол и наращивая темп.

Женщина бежала к лестнице. Он настиг ее как раз у первой ступеньки и подставил подножку. Она рухнула лицом вниз и только успела перевернуться, как Джек упал на нее сверху.

– Хотел бы я знать, что ты там делала? – грубо спросил он.

Прошла секунда, прежде чем он осознал, что смотрит в изумленное лицо Лили Феверстоун. В полумраке коридора ее пепельные волосы казались очень темными.

– Я там ничего не делала! – Ее голос звенел от неожиданности. – Пустите меня, или я позову на помощь охранников!

– Значит, это все-таки были вы?

– Я не знаю, о чем вы говорите. Я спустилась вниз, чтобы взять кое-какую посуду из кладовки, а вы до смерти напугали меня своим криком, да еще гнались за мной. А теперь позвольте мне встать!

Ее груди касались его груди при каждом отрывистом вдохе, лицо покраснело от бега. Джек был поражен, что она вдруг показалась ему привлекательной. Лили была слишком строгой и чопорной для него. Его не прельщали ее наружность и манера одеваться: мелкие черты лица, поджатые губы и любовь к белому цвету. Настоящая безгрешная белая лилия. Но сейчас ее цветочные духи обволокли его, и, несмотря на злость, Джек вдруг почувствовал необъяснимое желание поцеловать эту фригидную ведьму-свояченицу.

Вместо этого он скатился с нее в сторону, но, видимо, она уже успела прочитать его мысли. С жалобным тонким криком Лили подползла к лестнице и поднялась на ноги. Секунду смотрела на Джека и вдруг зажала рот рукой, будто опасаясь, что ее стошнит. Потом отступила назад, повернулась и бросилась вверх по лестнице.

Джек был слишком поражен, чтобы почувствовать себя оскорбленным. «Почему Лили Феверстоун хочет убить меня?» – вопрошал он себя, глядя, как она бежит вверх, на первый этаж.

Ответ был прост: «Она может попытаться убить меня, если ей известно, почему я нахожусь здесь». Он сомневался, что ей хватило сил и умения устроить поломку тренажера. Значит, у Лили есть сообщник.

И такого сообщника недалеко искать. Джек вспомнил о Дэниеле, здоровом двадцатилетнем парне, который отирался в конюшне. Возможно, ему нужны деньги на учебу в колледже, так что он с готовностью согласится подработать. Трудно было поверить, что Лили, как она утверждала, действительно спустилась в подвал, чтобы достать посуду из кладовки. Что ж, по крайней мере двое Феверстоунов видели в нем опасность и мечтали убрать его с дороги.

Отлично, лучше просто и быть не может. Наверное, проклятое семейство Феверстоунов все целиком приговорило его к смерти.

Лили трясущимися руками сняла с блузки брошь в виде головы Медузы и положила ее на серебряный поднос на туалетном столике. Она почти с религиозным благоговением носила эту старинную вещь, но не потому, что брошь принадлежала ее матери. Лили еще только начала посещать частную школу для девочек, когда умерла ее мать, Луиза Феверстоун, с которой они никогда не были близки. Лили носила брошь, потому что отец приколол ее на кисейное белое платье дочери в день ее рождения. Ей тогда исполнилось тринадцать, и отец сказал Лили, что женщины семьи Феверстоун всегда с гордостью носили эту реликвию. Если бы он тогда приказал ей пронзить свое сердце булавкой этой броши, Лили, наверное, подчинилась бы.

В тот далекий день ее глаза особенно сияли молодостью и надеждой. Посмотрев в зеркало, Лили отметила, что и сегодня они ярко горят зеленым блеском изумруда. Вздохнув, она принялась расстегивать мелкие жемчужные пуговицы на белой полотняной блузке, ощущая под ней тепло своего тела.

Она все еще чувствовала себя униженной грубостью, с которой обошелся с ней Джек Кэлгейн. Он повсюду оставил на ней следы своих потных пальцев, а на блузке даже несколько больших пятен. Сейчас она снимет с себя блузку, которая стала ей противна, и осмотрит свое тело.

Лили подняла подбородок, разглядывая в зеркало шею. Наверняка она найдет у себя на теле ушибы и синяки. Хорошо еще, что не кровоподтеки, ведь он бросил ее на пол и сам упал на нее сверху. Гас выбрала себе в мужья животное, и не просто животное, но еще и похотливое. Она видела выражение его глаз, когда он лежал на ней. В них светилось вожделение. Хотя чему здесь удивляться, если вспомнить, из какой семьи происходит Гас. Ее мать Рита всегда имела склонность к сомнительным личностям, поэтому вполне естественно, что и дочь тянет к подобным типам с их грубым сексом и опасными приключениями.

Чего Лили никак не могла понять, так это того, что отец, человек высокой культуры, мог найти в вульгарной женщине, подобной Рите Уолш.

Лили спустила с плеч блузку и, поворачиваясь из стороны в сторону, принялась осматривать себя в зеркале. Пока никаких следов. Возможно, еще рано. Некоторые синяки – как фотонегативы, они проявляются лишь спустя время. Надо осмотреть бедро, которым она ударилась о ступеньку лестницы.

«Тяга к запретному плоду…»

Так называл Лейк страсть отца к Рите Уолш. Лили расстегнула плетеный кожаный пояс и металлические кнопки джинсов. «В нашем благопристойном отце живет старый распутный козел, – шепнул ей как-то брат после того, как мачеха смутила гостей неприличным анекдотом. – Рита умеет растормошить лицемерного святошу».

Лейк считал отца ханжой и сухим педантом, хотя внешне всегда был почтительным и покорным сыном. Лили было обидно, что отец открыто отдавал предпочтение Лейку, который его ненавидел, а к ней был равнодушен, хотя она довольствовалась бы даже его редкой похвалой. Отец никогда не проявлял к ней особого интереса, и Лили часто спрашивала себя, не потому ли это, что она так на него похожа… И еще потому, что в ней нет ничего от запретного плода.

Она расстегнула и приспустила джинсы и трусики и продолжила поиски.

– Так я и знала, – обрадовалась она, обнаружив большое красное пятно на ягодице.

Она провела пальцем по припухлости и сморщилась от боли.

Смотрите, что с ней сделал этот хулиган! Можно только сожалеть о том, что диски не размозжили ему голову. Смерть мистера Кэлгейна значительно облегчила бы положение вещей.

Лили сняла парусиновые кеды и начала закалывать волосы, поглядывая в зеркало на свой растрепанный вид. Внезапная мысль покрыла краской ее лицо и шею. Расстегнутая блузка, спущенные джинсы и трусики, а теперь еще и яркий румянец делали ее похожей на тех женщин, которых тайно вожделел отец. Непристойных существ, таких как Рита и Гас.

К тому времени как Лили открыла воду в душе и сняла с себя всю одежду, она обнаружила еще два синяка. Ей пришло в голову, что Джек Кэлгейн наверняка избивает своих женщин, и хотя мысль об этом принесла ей удовлетворение, она не могла представить, чтобы какой-то мужчина избивал и унижал Гас.

Она бы его просто убила на месте.

Обычно Лили предпочитала душу большую мраморную ванну, но тяжелое испытание, которому она только что подверглась, требовало омовения под очищающей струей душа, самой горячей, которую она могла выдержать. Лейк часто упрекал ее в том, что, подобно отцу, она была узкой моралисткой и к тому же еще недотрогой. Прав он или нет, но она испытывала отвращение к грубой силе и примитивному мышлению, которые олицетворял Кэлгейн. Сейчас она мечтала только об одном: поскорее смыть с себя его отвратительный потный запах.

Лили встала под душ, и потоки горячей воды обрушились на нее. Это было как раз то, в чем она нуждалась. Через несколько минут напряжение исчезло, как та вода, что, журча, исчезала в стоке.

Она еще изо всех сил терла себя и подставляла то спину, то бока мощному водопаду, когда почувствовала, что кто-то вошел в ванную. Через запотевшие стеклянные стенки душа она разглядела мужскую фигуру. Лили приостановилась, и струя воды выбила у нее из рук пористую морскую губку. Дверь душа поползла в сторону, и Лили застыла в беспомощной позе.

Дрожь охватила ее, сначала внутри, потом снаружи. Это был сигнал тревоги, предупреждавший об опасности. Да, это опять он, в этом не было сомнения. Он нарушил ее уединение, и скоро, если у нее не хватит сил сказать «нет», он осквернит все то, что ей дорого: ее достоинство, душу и тело. Она должна найти в себе силы, чтобы оказать ему сопротивление. Она не может допустить, чтобы он снова воспользовался ее слабостью.

Она не может позволить ему снова ее унизить.

– Повернись, – сказал он. – Повернись и подними губку, которую ты уронила.

Лили с трудом воспринимала, что происходило потом. Ее сердце так сильно колотилось, что она не могла думать. Ее свидания с ним всегда превращались в один пламенный пожар, из которого она выбиралась, тяжело дыша и сгорая от стыда.

Но она не могла не подчиниться. Она всегда выполняла то, что он ей говорил.

– Нет, не надо приседать на корточки. Нагнись, – приказал он ей. – Нагнись, чтобы Я мог осмотреть синяки у тебя на ягодицах.

Она согнулась пополам, как гимнастка, и вошедший в душ голый мужчина начал гладить ее бедра, одновременно глубоко погружаясь в ее сотрясаемое спазмами тело. Как умело он дарил ей наслаждение! Она знала, что это грех, и еще какой, но она не могла не подчиниться. Его власть и твердая воля были единственной опорой ее жизни. В этом он был точно таким, как ее отец.

«Если ты можешь выбирать между двумя пороками, выбирай тот, которому ты еще не предавался». Редко какая пословица так отвечала внутреннему состоянию Вебба Кальдерона. Он был настолько искушен в пороках и грехах, что вряд ли существовали хотя бы еще два, из которых он мог сделать свой выбор. Но это было до того, как он познакомился с Феверстоунами. Это семейство предлагало Веббу столь богатый выбор пороков, что даже он не знал, на каком ему остановиться. А наблюдать, как это почтенное семейство реагирует на присутствие Джека Кэлгейна, было все равно что развлекаться цирковым зрелищем.

Он удовлетворенно отложил в сторону увеличительное стекло, которым пользовался, рассматривая рисунок XVII века, сделанный Гверчино. Видимо, рисунок действительно подлинный. Стиль художника был свободным и естественным и в то же время отличался строгостью деталей. Гверчино скорее стремился к точности, чем к совершенству.

Забавно, что эти качества были характерны еще для одного мастера своего дела. Существовало великое множество талантливых умельцев, но Джек Кэлгейн поразил Вебба технической точностью своей работы в сочетании с любовью к драме. Он оправдал свою славу Мага, продемонстрировав им всем номер с тайным ходом за книжными полками. Это было здорово придумано. Лейка чуть удар не хватил.

Но у Кэлгейна было еще одно качество, особенно интриговавшее Вебба. Да Винчи назвал это качество духовной силой, хотя другие давали ему иные названия, такие как жизненная или космическая сила, но Вебб был уверен, что в любом случае подразумевалась некая тайная неистовая мощь, двигающая людьми, подобными Кэлгейну, и скрытая у них в душах.

Почувствовав беспокойство, Вебб встал из-за стола, за которым проработал весь день. Во дворе стая воробьев, громко щебеча, перелетала с ветки на ветку. Их бодрое чириканье наполняло виллу, служившую Веббу домом, когда он находился в Южной Калифорнии. Энергичные воробьи с их жаждой жизни, пищи, секса, новых территорий… Им можно было позавидовать.

Вебб купил двухэтажный дом и часть пляжа не только из-за красоты выложенных изразцами двориков, но в первую очередь из-за великолепного вида на океан. Бесконечный голубой простор неба сливался с такой же бесконечной морской гладью, и Вебб не уставал любоваться этой прекрасной картиной природы.

Дом буквально висел на утесах Малибу, и Вебб часто думал о том, что, случись землетрясение или оползень, вилла, а вместе с нею и он, упадет в бездну. Он дорожил лишь очень немногими принадлежащими ему вещами, и в том числе этим домом, с которым его связывали невидимые нити. В то время как верхний этаж состоял из просторных комнат, залитых солнцем и открытых морскому ветру, нижний служил хранилищем для необычайной коллекции. Но это было не собрание картин старых мастеров, как у Феверстоунов, а коллекция орудий истязаний времен испанской инквизиции, настоящая камера пыток.

Вебб не был ни садистом, ни убийцей, но он был знатоком человеческих переживаний. Преступления, свидетелем которых он был в детстве, лишили его способности чувствовать, эта способность просыпалась в нем разве только в исключительных случаях, в остальном и радость, и боль были для него почти неразличимы. Он также понимал, что в придачу к его беспокойному и проницательному уму судьба одарила его еще и сверхъестественной способностью угадывать в других их наиболее уязвимые места. Он обладал шестым чувством во всем, что касалось людей и ситуаций, в которые они попадали.

Может быть, именно поэтому он с таким интересом наблюдал за развитием отношений между Кэлгейном и Гас Феверстоун. Догадывались они об этом или нет, но они неотвратимо шли к столкновению. Кэлгейн был движим самым темным из чувств, чувством мести, в то время как Гас стремилась доказать всем, что заслуживает уважения и не имеет ничего общего с той заносчивой особой, которую с великим сладострастием преследовали репортеры. Джек и Августа были как свет и тьма, а свет и тьма не могут сосуществовать. Один из них должен одержать над другим победу.

Видимо, Гас уже на том вечере у Феверстоунов поняла, что кто-то из них должен погибнуть. Вебб прочел это в ее глазах, когда она оглядывала комнату в поисках Кэлгейна. Гас неминуемо обратится к Кэлгейну за помощью, потому что только он один мог оказать ей эту помощь. И, наверное, окажет, если она, в свою очередь, поможет ему. Все зависело от того, как сильно Гас желала заполучить свой журнал и свой фонд. А дальше…

Развязка была лишь вопросом времени.

Вебб вернулся к столу и взял резной ящичек из тикового дерева, в котором хранил карты Таро. Он вытащил колоду и начал раскладывать зловещий пасьянс, где предсказания будущего были неразрывно и драматически связаны с прошлым. Вебб почти не сомневался, куда повлечет Кэлгейна неистовая сила, прячущаяся в его душе. Весь вопрос в том, знали ли об этом карты.

Глава 19

– Люди верят, что могут купить за деньги чувство собственного достоинства, – объясняла Гас. – Я же хочу убедить их, что чувство собственного достоинства – это внутреннее состояние каждого человека. Слово «свобода» будет манифестом нашего журнала. Я не желаю, чтобы женщины оставались рабами моды. Я хочу, чтобы каждая наша читательница создала свой собственный стиль, стиль вне диктата моды.

Гас говорила со страстью и верой в свои слова. К счастью, старшие редакторы были заражены ее энтузиазмом. Сидя на складных стульях в еще неотделанной комнате, где пол был посыпан опилками, они аплодировали, смеялись и задавали Гас каверзные вопросы. Она же развивала свою идею журнала, хотя раньше уже беседовала с каждым из них в отдельности.

Сегодня она была проповедником, обращающим в свою веру языческие души.

Ранее, на этой неделе. Гас подписала контракт об аренде двадцатого и двадцать первого этажей банковского здания и сегодня собрала редакционную коллегию, чтобы обсудить новые идеи, а вместо этого устроила им «театр одного актера». Нечто вроде длинной коммерческой рекламы.

– Простите, – сказала Гас, заметив усмешки на лицах присутствующих. – Я не даю никому высказаться.

– Хотелось бы знать, где ты получила такую прекрасную ораторскую подготовку? – поинтересовалась главный художник Лиза Берне. – Наверное, не иначе как у самого Росса Перо.

Все захлопали, и Лиза Берне, молодая женщина, бывший сотрудник журнала «Эль», поблагодарила всех гордым поклоном. Затем взяла последний кусок пиццы с ананасом и ветчиной, закинула на стол с уже пустыми коробками и пластиковыми стаканчиками ноги и принялась за еду.