– Священник не сможет смотреть на жениха и невесту и будет коситься на нас, – ликующе продолжала Мэл. Она огляделась по сторонам. – Где же священник? Неужели он заблудился?

– Он в библиотеке – разговаривает с твоей матерью.

Появилась Джина с теплым жакетом в руках.

– Надень-ка это, bambina. Похоже, собирается сильный шторм, – она вздрогнула, как будто устраивать свадьбу в непогожий день было плохой приметой.

Шелби думала о том же.

– О, вот она! – Голос Мэл снизился почти до шепота, когда появилась Джесси в сопровождении Мэтта Сэндаски, который тоже, казалось, был обеспокоен погодой, и другого мужчины – священника. Низенький джентльмен с седыми волосами вместо священнического облачения был одет в официальный черный костюм и выглядел очень торжественно.

«Тяжелый случай», – подумала Шелби. Она никогда не стала бы беспокоиться о том, что священник опаздывает, но состояние Джесси немного волновало ее. Если Люк выглядел так, как будто гордился удачной сделкой, то Джесси была явно полна решимости возместить свои убытки любой ценой.

– Правда, она красивая? – прошептала Мэл.

– Bella, – согласилась Джина. Красивая? Шелби никогда не сказала бы этого про свою младшую сестру. Лицо Джесси покрывала смертельная бледность, если не считать розовых, как платье Шелби, пятен под скулами. Ее рыжие волосы выглядели так, как будто их против воли стянули и упрятали под шиньон; непокорные локоны, выбившиеся из-под прически, развевал ветер. Глаза горели голубым огнем. Безусловно, Джесси сейчас представляла собой внушительное зрелище – стройная молодая львица, защищающая свою берлогу. Но красивой ее назвать было нельзя. Красота подразумевала некоторую женскую уязвимость, которой не было даже у Шелби.

Взглянув на Люка, Шелби обнаружила, что он смотрит на свою невесту, не отрываясь. Его восхищение было очевидным, но в глазах Люка было что-то еще – даже помимо вполне понятного сексуального влечения к женщине, которую он вскоре на законных основаниях сможет уложить в постель. Шелби почувствовала на удивление острый приступ ревности. Она считала себя выше этого, однако ревность, это неприятное чувство под ложечкой, не проходила. Ведь Люк не любит Джесси, пыталась она убедить себя.

Еле дыша, Шелби снова взглянула на Джесси, на ее обветренные губы и задранный вверх подбородок, и еще раз спросила себя, что же в ней нашел Люк.

А Люк не отрывал глаз от своей будущей жены. Более чем когда-либо, он был поражен ее чарующе властным видом. В окружении двух нервничающих рыцарей она вполне могла бы сойти за принцессу с железной волей, которую принуждают вступить в брак по расчету ради сохранения короны и государства. Цветов у невесты не было. Ее пышное платье доходило до лодыжек, а сверху было вырезано настолько низко, что ее полные бледные груди, резко контрастировавшие с черньм корсажем, были видны почти целиком. Для этого случая она выбрала интересный цвет. Платье было потрясающе скроено. И оно было черным. Что она оплакивала – смерть Саймона или свой брак?

Люк проследил за каждым ее шагом, отметил каждую вызывающую черточку ее наряда и осанки. Она избегала его взгляда, так что глаза их так пока и не встретились, но Люк спрашивал себя, что будет, если она поднимет на него глаза. Разверзнутся ли небеса? Поразит ли беседку молния?

У Джесси на уме было одно – чтобы этот ритуал как можно скорее закончился. После этого она была намерена делать вид – насколько это было возможно, – что его вообще никогда не было. Она не думала, что их брак продлится больше шести месяцев, особенно после того, как новый «муж» узнает, что она дала Мэтту временные полномочия поверенного, а также свое право голоса в компании, которую ей оставил Саймон. Как только Люк поймет, что ему не удастся заполучить то, к чему он стремился, – то есть завладеть ее местом в фирме, – он постепенно свернет свою игру в отмщение памяти Саймона и оставит ее. Спор за право первенства с умершим человеком не удовлетворит такого любителя острых ощущений, каким ей казался Люк. По крайней мере, Джесси очень рассчитывала на это.

Пройдя за спиной Люка, она проследовала в беседку, так и не взглянув на него. До этого момента Джесси не испытывала никаких чувств помимо желания поскорее со всем этим покончить. К счастью, она была лишена каких бы то ни было эмоций, в том числе и ледяного гнева, который, как правило, возникал у нее при виде Люка. Но, заняв свое место у ограды, она почувствовала слабый приступ ужаса – еле заметный, подобный ультразвуковому сигналу, который не слышит ухо, но улавливает нервная система.

Казалось, стены беседки давят на нее неизбежностью того, что должно произойти. Для того, чтобы понять, что она в ловушке, ей даже не надо было оглядываться. Она могла это почувствовать. Единственное, что слышала Джесси – это жутковатый шелест гофрированной бумаги на ветру и стук собственного сердца, разорвавший тишину после того, как священник отошел от нее и занял свое место. Спустя мгновение она почувствовала приближение Люка. Мэтт Сэндаски и Шелби тоже были рядом, в качестве свидетелей.

Священник попытался сломать лед при помощи душеспасительной беседы, но Люк вежливо прервал его разглагольствования, – предложив немедленно начать церемонию, если никто не возражает. Его голос звучал невыносимо спокойно.

– Да, давайте начнем, – согласилась Джесси. Она заказала самую короткую церемонию, которая только была возможна, нечто типа лас-вегасского варианта, когда священник испрашивает согласия у жениха и невесты, а потом сразу же объявляет их мужем и женой. Но даже короткая церемония может показаться бесконечной, думала Джесси. По сравнению с этим ее свадьбу с Саймоном можно было назвать приятной.

Когда священник начал церемонию, по крыше беседки застучал легкий дождик. Буря началась, но это, как ни странно, успокоило Джесси. Бархатные красные розы, обвивавшие стены, издавали приятный тяжеловатый запах. Джесси всегда любила эту оргию цветения, свидетельницей которой она становилась каждую весну; нежные капли, казалось, только усиливали ароматы, которыми был пропитан воздух. Из детских воспоминаний она особенно любила одно: заросли дикой ежевики, облепившие ущелье рядом с их домом со всех сторон. Это был настоящий рай для шмелей и стремительных бабочек.

– Мы собрались здесь во имя Господа, – торжественным тоном сообщил священник.

Джесси сделала глубокий вдох, сосредоточившись на своих самых дорогих воспоминаниях и на шуме дождя. Она пыталась не обращать внимания на слова священника, но они проникали в ее мысли, как настойчивое тиканье стрелки часов. Хуже того – их величественный смысл и благоговение, с которым он произносил их, только подчеркивали лицемерный характер этого брака – в особенности потому, что в детстве она мечтала именно о такой церемонии, именно в этой беседке и именно с Люком. Душевная боль пронзила все ее существо.

– Желаете ли вы, Джесси Флад-Уорнек, взять этого мужчину… – говорил священник.

– Да.

Это слово было произнесено резко и громко – скорее, для того, чтобы прервать священника. Тот заколебался. Было ясно, что Джесси должна была сказать что-то совсем другое, но он не смел поправить ее.

– Можете поцеловать невесту, – сказал он Люку, настороженно глядя на Джесси. – Если хотите.

– Это мое самое заветное желание, – заверил его Люк с нескрываемой иронией.

Хоть бы это было твоим последним желанием, захотелось выкрикнуть Джесси. Но на ее ладонь легла рука Люка, и она почувствовала, как он мягко разворачивает ее к себе. Попытавшись сопротивляться ему, она сжала пальцы, но потом отдалась на его волю, не желая устраивать скандал в присутствии священника, дочери и даже Мэтта.

Она подняла глаза и встретила неотразимый взгляд Люка. Он обхватил ее за предплечья, и Джесси отвела взгляд, пытаясь отказаться от этого контакта. Но, когда он наконец коснулся рукой ее лица, она поняла, что соприкосновения не избежать. Решительным и на удивление нежным движением он запрокинул ее голову для традиционного поцелуя.

Кто-то из присутствующих кашлянул. Среди крон деревьев крикнула птица, словно разрядив напряжение в душе Джесси. Она сказала себе, что это был всего лишь поцелуй, пустой символ. Для нее он значил не больше, чем сам свадебный ритуал. Она сама согласилась выйти за него замуж, и теперь у нее не было иного выбора, чем как можно скорее завершить эту мошенническую церемонию, не показывая никому, как ей неуютно.

Джесси повторяла себе все это, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. Казалось, движения Люка были подчеркнуто медленны, но даже хор святых и ангелов с небес не мог остановить отчаянный импульс, который пробежал по всему ее телу, как только она ощутила близость своего жениха. Как зачарованная, она поднялась на цыпочки, быстро поцеловала его в щеку, едва коснувшись губами уголка его рта.

– Только на словах, – шепнула она. Пораженный, он отстранился от нее, словно не зная, что с ней делать дальше. Но потом в его глазах вспыхнуло пламя, а ладони сжали ее руки.

– Ничего подобного, – произнес он, слегка приподнимая ее над полом. – Ты теперь моя, – еле слышно продолжал он. – Отныне ты миссис Люк Уорнек со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Его лицо замерло в сантиметре от ее напряженных, дрожащих губ, продлевая ожидание и боль Джесси. В том, как он держал ее, было что-то властное и всесильное, как будто он намерен был оставить ее в таком подвешенном состоянии до тех пор, пока боевой дух совсем не покинет ее, пока она не станет настолько слабой, что ей останется только подчиниться. Его лицо было так близко, что черные ресницы касались ее щеки, но губы Люка все еще не коснулись ее рта.

– Сделай это, – пробормотала она сквозь зубы.

– Что? – спросил Люк, словно вытягивая из нее ответ.

– Поцелуй меня. – Голос Джесси при этих словах дрогнул, но в нем была не боль, а неистовая, нескрываемая ярость. В этот момент ей хотелось, чтобы на беседку обрушилась комета, и пусть даже она погубит всю округу – ей было все равно.

Словно электрический ток прошел между ними, когда Люк накрыл своим ртом ее рот, едва касаясь губами, но в то же время возбуждая ее. Ее тело напряглось, а потом всколыхнулось от желания. Сердце дрогнуло от отчаяния. «Если ты позволишь ему сделать это, – сказала она себе, – если ты позволишь этому подонку снова возбудить тебя, это значит, что ты еще хуже него!» Но Джесси больше не могла себя сдерживать, как не могла и остановить бурю, бушевавшую за стенами террасы. Люк Уорнек был таким же наэлектризованным, как грозовая туча, могучим, неотразимым отрицательным зарядом. А она была громоотводом. В отчаянии она клацнула зубами, прихватив краешек его губы.

Разъяренный Люк отпрянул.

– Если ты и в этот раз прокусишь меня до крови, – предупредил он, – я приступлю к выполнению своих супружеских обязанностей прямо здесь, на полу беседки.

Джесси услышала, как кто-то резко выдохнул воздух, и поняла, что эта произнесенная шепотом угроза не ускользнула от внимания присутствующих. Она притихла, надеясь, что Мэл ничего не слышала. По какой-то загадочной причине девочка очень радовалась этой свадьбе, и Джесси не хотелось пугать или разочаровывать ее. К счастью, Джина и Мэл наблюдали за происходящим от самых дверей и, скорее всего, не могли различить произнесенных шепотом слов.

Удар грома разразился прямо над ними, сквозь решетчатые стены беседки засвистел ветер, взметнув вверх юбки Джесси. «Скорее домой!» – крикнул кто-то, когда небо совсем почернело, а капли дождя застучали по крыше их убежища, как град.

Джесси огляделась в поисках Мэл и увидела, как Джина, держа за руку промокшую девочку, стремительно несется к дому.

– Пойдем, – сказал Люк, снимая пиджак и пытаясь набросить его на плечи Джесси. Она, однако, отвергла его помощь и кинулась прочь, чуть не сломав на ступенях беседки каблук. Буря дала ей возможность убежать от своего новоиспеченного супруга, но у нее даже не было времени отблагодарить природу. Больше всего ее сейчас беспокоила Мэл. Джесси уже успела живо представить себе путешествие в палату первой помощи – самый ужасный, но все же лучший, чем традиционный, способ провести брачную ночь.

Оказавшись в комнате своей дочери, она обнаружила, что Джина уже переодела ее в сухое и вытирает полотенцем волосы. Мэл жмурилась от удовольствия, как чеширский кот, и смаковала каждую подробность разыгравшейся перед ней драмы.

– Правда, это было здорово, мама? – спросила она, – Могу поспорить, что такой свадьбы еще ни у кого не было!

– Наверняка, – подтвердила Джесси с мрачной улыбкой.

Антикварные часы в сверкающей латунной коробке с орнаментом стояли на каминной доске и громко тикали, подчеркивая тишину, золотым покровом накрывшую спальню. Джесси не замечала движения времени, она сидела на кровати, закутавшись в простыни черного шелка и бездумно глядя на скомканное свадебное платье, лежавшее на полу.

Ручка двери щелкнула. Джесси насторожилась, подобрала под себя ноги и запахнула халат. Появление Люка было неизбежным. Это ее брачная ночь, и он – ее муж.

Дверь распахнулась, и Люк задержался на пороге. Он снял свои промокшие вещи и надел серый спортивный костюм; куртка с капюшоном была расстегнута, открывая взору Джесси торс, который она запомнила навсегда после первой же встречи у бассейна. Даже под густой черной порослью у него на груди, начинавшейся от самого живота, были отчетливо видны мощные мускулы. Люк явно немало потрудился, чтобы добиться этого. Джесси вдруг задумалась, в чем причина этого – в обычном мужском самолюбии или же в попытке компенсировать хромоту.

– Я подумал, что тебе не помешало бы согреться, – сказал Люк, державший в руках два стакана с бренди.

– Нет, спасибо.

– Как Мэл?

– Лучше не бывает.

– А ты?

– Хуже не бывает.

Люк шумно вздохнул, и Джесси приготовилась к контратаке. Но, когда он заговорил, в его голосе прозвучало нечто вроде раскаяния.

– Может быть, ты мне не поверишь, – сказал он, – но я не хотел, чтобы дело оборачивалось таким образом. Мне казалось, что мы сможем…

– Сможем что? – оборвала его Джесси, не в состоянии представить, что способны «смочь» два столь противоположных человека, как они.

Люк наконец вошел в комнату и поставил стаканы на каминную доску рядом с часами.

– Ну, я не знаю… поговорить, найти какие-то общие темы. Ведь раньше все это было. В детстве мы были очень близки.

– Это была другая жизнь. – Джесси раздражало, когда он вспоминал годы их отрочества, как будто он вел нечестную игру. – Что же касается общих тем, то тебе не кажется, что у нас их более, чем достаточно? И все грязные и противные. Мы просто стоим на краю каналир зационного отверстия, полного этих тем!

– Например, мой отец?

– Например, моя сестра.

– Я не хотел сделать тебе больно, сблизившись с Шелби. Я был юн и до неприличного наивен. Кроме того, между мной и тобой все было иначе, Джесси. Мы прежде всего были приятелями, не так ли? Товарищами. Мне казалось, что ты смотришь на меня так же, как я, смотрел на тебя.

– С жалостью? Ты хочешь сказать, что испытывал ко мне жалость? Потому что именно это чувство росло во мне по мере развития наших отношений. Люк. Все эти дела – покалеченные дети и прочее – всегда действуют на таких сосунков, как я. А что привлекает Шелби, мы оба прекрасно знаем, не правда ли?

Джесси вся сжалась, еще сильнее запахнув халат и воззрившись на узел, который завязала на поясе. «Интересно, ранила я его или нет? – спрашивала она себя. – Течет ли кровь из его ран?» Ибо, если бы слова были ножами, он должен был бы истекать кровью.

Тень Люка мелькнула в свете камина. Горло Джесси сжалось почти до боли. Его воздействие на нее было именно таково. Люк превратил ее в опасную ведьму, на душе у которой нет ничего, кроме мыслей о возмездии. Джесси подняла глаза и увидела, что он все еще стоит перед ней и смотрит на нее так, как будто он не понимает, почему она полна решимости бороться с ним. Люк может себе позволить оставаться спокойным и великодушным, напомнила она себе. Он заполучил то, что хотел, – ключи к царству своего отца.

Люк подошел и протянул ей бренди. Джесси рассеянно взяла из его рук стакан, непроизвольно поморщившись. Ей было холодно. Даже огонь в камине не мог согреть ее.

– Мы муж и жена, – напомнил он. – Мы дали друг другу клятву. Мы должны, по крайней мере, поговорить о том, что это означает. Я дала только одну клятву, подумала она. Только на словах.

– А что, по-твоему, это должно означать? Ты силой надел на меня это ярмо.

– Я не хочу, чтобы ты относилась ко мне так враждебно.

– Тогда ты живешь в мире грез. Когда тебя в последний раз заставляли делать что-нибудь против твоего желания? Тут волей-неволей станешь враждебным.

На мгновение она почти позволила себе надежду на то, что он поймет, насколько невыносимой была для нее вся эта ситуация. Нельзя вовлекать людей шантажом в брачные или какие-либо иные отношения.

– Помнишь, что произошло в беседке? – спросил Люк.

– Насколько я помню, это была свадьба. – Насколько я помню, ничего похожего на свадьбу. Тебе было противно даже приблизиться ко мне. Ты даже не смотрела на меня, но когда я тебя поцеловал, разверзлись небеса. Ты можешь говорить, что я тебя принудил, но ты не вправе утверждать, что ты мне не отвечала. Ты вздрагивала в моих объятиях, Джесси. Ты трепетала, но не от страха, а от возбуждения.

Внутри нее что-то шевельнулось. Паника? Радость? Джесси поняла, что больше не в состоянии отличить одно от другого, что этот человек безумно пугает ее. Она напряглась, как пружинка, как внутренняя деталь часов, стоявших на камине.

– Я хочу, чтобы ты ушел, – сказала она, вспоминая слова, которые прошептал ей Люк, и нотку обладания в его голосе. «Теперь ты моя», – Произнес он. Если он действительно был убежден в том, что она отвечала на его поцелуи, охваченная желанием, и, если он именно с этим убеждением принудил ее к поцелую, что же должно было последовать теперь?

Люк подошел к ней, и она оказалась в его тени. Джесси отодвинулась к дальнему краю кровати, все ее чувства были обострены.

– Уходи, Люк, – с тихой угрозой сказала она. – Потому что если ты этого не сделаешь, если ты ко мне прикоснешься или даже только соберешься прикоснуться, я подам на тебя в суд за изнасилование.

Он мрачно рассмеялся.

– Желтая пресса будет прыгать от радости. Черная вдова заявляет, что жених изнасиловал ее. Я представляю, какой восторг это вызовет. Джесси схватила стакан, сделала большой глоток бренди и повернулась к окну, выходящему на океан, чувствуя, как ее горло загорелось от алкоголя. Краем сознания заметив, что снаружи бушует шторм, она подумала о том, что хорошо бы было в добрых старых традициях семейства Фладов напиться и учинить какое-нибудь буйство. Она прекрасно помнила, как неистовствовал Хэнк, проглотив изрядное количество «Черного шелка». Шелби тоже время от времени позволяла себе расслабиться, хотя Джесси тогда не понимала почему. Теперь она догадалась, что причиной этого был тайный интерес Хэнка к своей приемной дочери.

В детстве в такие минуты Джесси пряталась за печкой и сидела там, свернувшись калачиком. Став старше, она взяла на себя роль судьи, пытаясь убедиться в том, что никому не причинено никакого вреда. Чаще всего, впрочем, пострадавшей оказывалась она сама. В частности, в награду за свои усилия она получила шрам на губе и не одно растяжение и вывих. Но именно в это время она научилась с честью выходить из непредсказуемых ситуаций и подготовилась к своей опасной работе в охране.

– Если ты препоясала чресла, чтобы бороться с насильником, – нарушил тишину Люк, – ты будешь разочарована. Я пришел с другой целью.

Джесси внимательно смотрела в свой стакан и ответила не сразу.

– С какой целью?

– Мне снова нужно уехать, и я хочу, чтобы ты меня сопровождала. Это деловая поездка, но я думаю, что при желании мы оба можем получить от нее удовольствие, хотя при сложившихся обстоятельствах это кажется маловероятным.

– Маловероятным? Да этого вообще не может быть. Я никуда не поеду.

Люк пожал плечами с таким видом, как будто ему совершенно все равно, что она по этому поводу думает. По его мнению, она совершала большую ошибку, и он стремился ей это показать.

– Это путешествие может оказаться полезным для тебя, Джесси, – загадочно продолжал он. – То, что я придумал, отчасти касается «Уорнек Комьюникейшенс».

– Как интересно, особенно учитывая то, что ты не владеешь акциями и никогда не будешь, – огрызнулась Джесси, добавив про себя: «По крайней мере, пока я жива». – Каким образом ты намереваешься участвовать в делах компании?

– Лучше уж поучаствовать заранее, пока компания не окажется на грани банкротства, – ответил Люк. – Тиражи газет упали, рейтинг радиостанции ниже, чем когда-либо. Ты должна подумать о модернизации, о том, как ввести «Уорнек Комьюникейшенс» в Эпоху Информации.

– И как же мы с тобой будем это делать?

Люк протянул руку и взял свой стакан с каминной полки, обхватив его своими длинными пальцами, что выглядело на редкость чувственно.

– Продавая акции и расширяясь. – Он потряс стаканом, и бренди стало похоже на водоворот золотой лавы.

У Джесси перехватило дыхание. Ведь не может же он предлагать…

– Работая на публику, – продолжал он. Джесси слушала его доводы с нарастающим ужасом. – Мой отец сам себя похоронил в собственных убеждениях, – говорил Люк. – Он верил в то, что необходимо хранить старые добрые традиции печатной журналистики и не обращать никакого внимания на прогресс. Со свойственным Уорнекам высокомерием он вел себя так, как будто развивающихся электронных средств массовой информации не существует. А ты имеешь представление о том, что происходит в мире Джесси? В ближайшее десятилетие должен произойти взрыв. Кабельные каналы будут размножаться, как грибы, – от пятидесяти до пятисот; разрабатывается новая технология, позволяющая просматривать видео материалы на персональных компьютерах. Возможности воистину не ограничены.

– Но некоторые традиции нужно сохранять, – упрямо сказала Джесси. Этот аргумент она слышала от Саймона и готова была с яростью отстаивать его правоту. – Может быть, Эпоха Информации и вправду наступит, но пресса должна делать нечто большее, чем просто доносить до людей информацию. Газеты могут и должны заставлять читателей думать, побуждать их к действию и к участию в событиях, которые формируют их жизнь.

Люка явно не убедили ее слова, но искорка интереса в его глазах свидетельствовала о том, что на него произвел впечатление сам факт ее высказывания.

– Это звучит очень пылко, – ответил он, – но не очень практично. Я тоже верю в традиции, но не за счет тиража и оборота.

– И я верю в оборот, но я никогда не опущусь до печатания полуправды, чтобы увеличить его.

Вот оно. Она должна была это сделать. Она должна была бросить ему перчатку. Глаза Люка сверкнули гневом, хотя он бы вряд ли в этом признался. Неужели она упрекнула его в нечестности? При этой мысли она чуть было не рассмеялась вслух.

– Боже, какие мы праведные, – огрызнулся он. – Ты можешь опубликовать десять заповедей на каменных скрижалях, и это ничего не изменит. – Он придвинулся ближе, словно намереваясь сдернуть с Джесси махровый халат и лишить всего остального – особняка, роскошных украшений… – Успех продается, Джесси, но качество должно быть в крови. Ты не можешь достичь его одним печатанием престижной газеты.

– Иными словами, ты публикуешь грязь, а я вышла из грязи. Ты это хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что, выйдя замуж за Уорнека, ты не стала Уорнек.

Люк осушил свой стакан одним глотком и направился к двери.

– Я уезжаю – с тобой или без тебя, – закончил он. – А по возвращении я намерен предстать перед советом директоров «Уорнек Комьюникейшенс». Кто-то должен вытащить фирму из первобытных дебрей.

Так вот зачем ему все это было нужно, осознала вдруг пораженная Джесси. Его не интересовали акции и ее право голоса, он готовил прямую атаку!

– Этого никогда не будет. Люк. Совет директоров был подобран Саймоном. Все они его люди. – Она перешла почти на крик, но ей было наплевать. Пусть ее слышат во всем доме. – Если они не собираются продавать тебе акции, то неужели ты думаешь, что они будут слушать твои соображения о том, как должна работать компания?

– Они будут слушать – не потому, что я Уорнек, а потому, что добился гораздо большего успеха, чем Саймон. И потому что я гораздо проницательнее и умнее Мэтта. Они будут слушать, потому что это будет означать дивиденды, Джесси. Деньги.

С этими словами он вышел. Часы на каминной доске, казалось, тикали в такт ее смятению, ее отчаянно бьющемуся сердцу. Джесси не сомневалась в том, что Люк может правильно предсказать впечатление, которое он произведет на совет директоров, и поняла, что у нее только один выход. Сняв трубку, она набрала номер Мэтта Сэндаски.