– Послушайте, мистер Эрскин! Я вам говорила уже миллион раз и повторять не собираюсь. Мистер Синклер работает, к нему нельзя. У него запарка, он должен сделать все снимки, пока камера не остыла – если вы понимаете, что это значит.
      Маленькая брюнетка растопырила руки, загораживая толстяку вход в студию. Руки у нее были удивительно длинные для такой коротышки, а ноги неправдоподобно кривые. На обильно напудренном лице, похожем на японскую маску, навек застыло выражение презрительной скуки. Чернильные глаза были старательно подведены, а веки покрыты бледно-желтыми тенями. Прическа – из тех, что снятся в кошмарном сне. Однако сама Регина полагала, что в ней что-то есть – особенно с тех пор, как продела кольцо в нос. Мистеру Эрскину она напоминала морское чудовище из фильма ужасов. Но ему нужно увидеться с Синклером, и никакие барракуды его не остановят!
      – Убирайся с дороги, нахалка, – прорычал он, – пока я не применил силу!
      – Не очень-то это вежливо, мистер Эрскин, – сделала замечание Регина, отправляя в рот новую порцию жвачки.
      – Я тебе покажу вежливость! – загремел толстяк. – По-твоему, если я уберусь отсюда к чертовой матери вместе с деньгами, это будет вежливо? А что скажет твой босс? А? Что он скажет, когда узнает, что по твоей милости полторы сотни тысяч уплыли у него из-под носа? Девочка моя, я и до дома доехать не успею, как ты окажешься на улице!
      Регина вздохнула. Эрскин, король простыней и покрывал, в своем репертуаре: этот раскормленный денежный мешок думает, что весь мир вертится вокруг его баксов! Глядя на него, она едва удерживалась от смеха.
      – Говорите что угодно, мистер Эрскин, а я вас не пущу, – повторила она скучающим тоном. – Мистер Синклер сказал, чтобы его никто не беспокоил. – Она выдула изо рта пузырь жвачки. – Хоть вы, хоть конец света, хоть что угодно – я выполняю распоряжение босса. Ясно?
      – Просто возмутительно, – пропыхтел толстяк. – Какого черта он там заперся? Можно подумать, что у него есть какие-то тайны! Послушай, у меня деловое предложение. Я плачу хорошие деньги…
      Договорить он не успел. В приемную вошла незнакомая женщина. Регина заулыбалась во весь рот и поднялась ей навстречу… и мистер Эрскин забыл о своем предложении, о ста пятидесяти тысячах и о барракуде-секретарше. В голове его крутилась одна мысль: «Бывает же, черт возьми, такая красота!»
 
      За закрытой дверью студии Блейк занимался тем, что ему так хорошо удавалось: сочетал работу и удовольствие. Сейчас, пока фотомодель приводила себя в порядок в уборной, он экспериментировал с освещением, добиваясь нужной яркости.
      Мег выплыла из уборной и, прикрыв от яркого света ладонью подведенные глаза, грациозно опустилась в шелковый шезлонг. Блейк улыбнулся, любуясь ею: он любил профессионализм во всем. Фотограф прикрыл лампу цветофильтром, и обнаженные плечи модели словно засветились теплым розовым светом. Блейк повернулся к другой лампе.
      – Извините, что так холодно, – заметил он.
      Мег бросила взгляд на его мускулистую спину, на обнаженные по локоть руки, колдующие над очередным светильником.
      – Я и не заметила, – мягко ответила она, и Блейк ей поверил. – Знаете, на работе чаще приходится потеть, чем мерзнуть. – И этому он поверил, ибо знал по собственному опыту.
      Мег потянулась и устроилась в шезлонге поудобнее. Когда она говорила, полные яркие губы приоткрывались совсем чуть-чуть, а теплый мурлыкающий голос, казалось, согревал холодную студию. Теперь Блейк улыбался во весь рот. Что поделать, любил он женщин. Хотя одну все-таки любил больше всех.
      Закончив свои приготовления, Блейк повернулся и окинул взором декорацию. Умелый дизайнер создал в студии обстановку спальни прошлого века. Камчатные шторы прикрывают резной оконный переплет, сколоченный сегодня утром из фанеры. На столе, покрытом тяжелой скатертью до пола, в беспорядке разбросаны изысканные украшения. Пол, несколько часов назад холодный и безликий, скрывается под восточными коврами, одолженными на день у антиквара с Мелроз-стрит. В стороне от шезлонга, где привольно раскинулась Мег, возвышается необъятная дубовая кровать. Стараниями Блейка вся картина залита нежным золотисто-розовым светом, напоминающим о закате. Класс! То, что надо! Блейк провел рукой по голове – во время работы он собирал свои длинные волосы в хвост – и обернулся к героине предстоящего спектакля.
      – Готово? – промурлыкала Мег, отнимая руку от глаз и бросая на него томный взгляд.
      – Думаю, да. – Блейк откинул со лба черную прядь и опустился на стул рядом с ней. Волосы его всегда были растрепаны и лезли в глаза – но это придавало Блейку Синклеру особое очарование. Лицо, словно высеченное из камня, могло бы показаться хищным, – если бы не добродушная улыбка, не глаза, лучащиеся юмором и неисправимым жизнелюбием. Этот-то контраст и привлекал Мег.
      Она прерывисто вздохнула, и вздох этот сказал Блейку больше, чем мог бы открыть самый проницательный взгляд в ее глаза. Он рассмеялся – так добродушно и открыто, что Мег едва не расхохоталась в ответ, хотя ничего смешного не видела. Ее сладко волновало то, что, может быть, сейчас произойдет между ними. Сквозь расстегнутый ворот она видела вздымающуюся грудь Блейка – мощные мускулы, кожу цвета миндаля. Прикрыв глаза, она вдыхала волнующий запах его одеколона. Мег призывно приоткрыла губы – но поцелуя не последовало, и она заговорила:
      – Я слышала, вы – настоящий художник.
      – Серьезно? – улыбнулся Блейк. Он легонько потянул за край простыни, в которую завернулась Мег. Простыня скользнула вниз, обнажив грудь и маленькие тугие соски – Блейк знал, что затвердели они вовсе не от холода, – великолепную талию, пышные бедра, и наконец – полоску пурпурного шелка, едва прикрывающую то, что по праву принадлежит только ей.
      – Красиво, – вымолвил он наконец.
      – Спасибо.
      Бесстыдная, соблазнительная, гордая своей красотой… Однако пора за дело.
      – Думаю, вы и продукция нашего клиента друг другу подойдете. – Блейк достал из коробки атласное покрывало. – Блестящая женщина и блестящее постельное белье.
      – Очень мило, – прошептала она.
      – Рад, что вам нравится. А теперь, – деловито заговорил он, хотя в глазах светилась улыбка, – я, как режиссер и оператор, обязан объяснить, какова ваша роль в этом спектакле.
      Мег кивнула – она была на все согласна. Блейк набросил на нее прохладное, приятно щекочущее кожу покрывало и наклонился, располагая его красивыми складками. Он не поднимал головы, но знал, что Мег смотрит на него, не отрываясь.
      – Вы – изнеженная аристократка, – заговорил он, сам не зная, к кому обращается – к ней, к себе или к музе – а Блейк верил, что на свете есть муза фотографии. – Вы, обнаженная, нежитесь под покрывалом, вспоминая о недавних любовных ласках. – Его руки скользнули по покрывалу. – Камера будет двигаться от ступней вверх, к коленям, бедрам, животу… – Руки Блейка следовали за словами, пока, поднявшись к бедрам, не нащупали что-то лишнее. Тоненькое, легкое, почти неощутимое – но лишнее.
      Блейк нахмурился – и, казалось, стал еще красивей.
      – Это надо снять.
      – Их же не видно… – возразила Мег.
      – Человеческим глазом – может быть. Но камера – другое дело. – Просунув руки под покрывало, Блейк нащупал тоненькие трусики и потянул их вниз – дальше, дальше, пока благоухающий шелковый лоскуток не оказался у него в руках.
      – Действительно, так гораздо лучше, – промурлыкала Мег, с удовольствием потягиваясь под покрывалом. – Но мне холодно, а если камера зафиксирует мурашки…
      Нежно улыбаясь, она положила ладони Блейка себе на грудь и потерла ими затвердевшие соски. Блейк наклонился, приблизил губы к ее жаждущим губам. Лицо его не изменилось – лишь потемнели и словно стали глубже глаза. Он думал о том, как любит свою работу.
      И в этот миг дверь распахнулась, и вместе со струей холодного воздуха в студию ворвалась Дейни Кортленд.
      – Блейк, ты здесь? Не хочу отрывать тебя от работы, но ты просто представить не можешь, что со мной случилось…
      Не успел Блейк опомниться, как она плюхнулась в шезлонг рядом с Мег. Та недовольно фыркнула.
      – Извините, – пробормотала Дейни, бесцеремонно отодвигая обнаженную красавицу, затем уперлась локтями в колени, а подбородок положила на скрещенные руки – ее любимая поза.
      – Мне надо с тобой поговорить.
      Мег открыла рот от изумления. Тем временем опомнившийся мистер Эрскин рванулся в студию, а Регина вцепилась в него, словно сторожевой пес. Оба они орали друг другу что-то оскорбительное. Как хозяин студии, Блейк обязан был прекратить этот содом. Что он и сделал.
      – Завернитесь. – Он бросил Мег покрывало, шлепнул ее по заду, а затем протянул руку Дейни.

      Красивые и умные, юные и нетерпеливые. Блейк и Дейни. Созданные друг для друга. В то время она работала помощником по финансам – находила компромисс между дорогим товаром и скупыми клиентами. Блейк был начинающим, но уже известным фотографом. Он сверкнул своей убийственной улыбкой, он невзначай коснулся ее руки, показывая особенно интересный снимок, он пригласил ее пообедать в голландский ресторан – но, честное слово, она влюбилась бы и без этого.
      Дейни не сомневалась, что через несколько лет Блейк превратится в легенду. Тогда даже мимолетное знакомство с ним проложит ей путь наверх. И потом, если она не пожалеет сил и хитрости, чтобы заключить с ним контракт, глядишь, титул «помощник» сменится на что-нибудь более приличное. Так оно и случилось, а деловые отношения тем временем переросли во что-то гораздо большее…
      Они поженились и рука об руку начали восхождение к вершинам Мэдисон-авеню. Оба работали не покладая рук, но Блейк шел в гору быстрее Дейни. Она ползла, цепляясь ногтями за каждый камень, а этот баловень судьбы легко, словно шутя, перескакивал с уступа на уступ. И однажды она поняла, что не может с ним жить. Она любила его больше, чем когда-либо, понимала, что завидовать успехам собственного мужа смешно и глупо, – но ничего не могла с собой поделать. На горизонте замаячил призрак Питера Кортленда… и она ушла. Ушла, хотя и Блейк, и собственное сердце умоляли ее остаться.
      Блейк понимал, отчего так случилось: дух борьбы и соперничества, свойственный ей во всем, Дейни внесла и в любовь. Он восхищался ее энергией, настойчивостью, стремлением к успеху. Не понимал только, зачем она пытается взять верх над ним. Когда-нибудь, – думал Блейк, – когда Дейни взойдет на свою вершину, ненасытный призрак исчезнет навсегда, и она вернется. А пока остается лишь надеяться и ждать.
      …Дейни закончила свою историю и откинулась в тень, на спинку стула. Она уже немного успокоилась и теперь прислушивалась к себе, пытаясь понять, чего больше в ее чувствах – горя или злости.
      – Не хочешь поплакать?
      Их головы почти соприкасались: ее – пепельно-белокурая, с волосами до плеч, его – черная и такая же длинноволосая. Словно две половинки разбитого сердца.
      Дейни раздраженно потянулась за бокалом. Слезы – признак слабости, а она не собиралась проявлять слабость. Даже перед любимым.
      Блейк поднял руку и провел пальцем по тыльной стороне ее ладони, ощутив такой знакомый ответный трепет.
      – Не хочу, – сердито ответила она, досадуя на себя за неуместное волнение. Не хватало еще растаять от его мимолетной ласки!
      – Дейни! – предостерегающе произнес он.
      – Ладно. – Она ткнула соломинкой в кусочек льда, но промахнулась. – Хочу. И реветь, и визжать, и кататься по полу. Но не буду.
      – Может быть, тебе станет легче.
      Он вновь коснулся ее руки, и Дейни снова промахнулась. Оставив игру со льдом, она выпрямилась и отодвинулась от Блейка – от его влекущего запаха, точеного лица, от его испытующего взгляда.
      – Блейк, я же его считай что скинула! – горячо и раздраженно заговорила она. – Он и в молодости-то ничего не понимал в рекламе, а сейчас стареет и теряет последние мозги. Пока агентство на вершине, но любому, у кого есть глаза, заметно, что оно сползает вниз. Черт, я уже почти сидела в его кресле!
      Дейни подняла два пальца как символ близкой победы, и Блейк вспомнил, как каждый вечер, перед тем как заснуть рядом с ней, подносил эти хрупкие изящные пальцы к губам. Как он тоскует по ней! А она? Дай-то Бог, ведь она не будет счастлива, пока не научится любить… Отогнав назойливые мысли, Блейк прислушался к ее словам.
      – И все бы вышло, если бы не Фред! Боже, какая я дура! Не зря отец говорил, что я не умею учиться на своих ошибках. Пора бы уже усвоить!..
      – Дейни, ради Бога! – Блейк расхохотался и откинулся на стуле, поднося к губам стакан. Виски мерцало на темном фоне: черная рубашка, черные волосы, черные глаза, оттененные золотистым сиянием кожи – словно ночь в пустыне, освещенная яркой луной. – Забудь ты о своем отце! Он вбил тебе в голову всю эту чушь! «Если ты не на вершине, ты – ничто!» Припомни, любовь моя, именно из-за этой ерунды мы и разбежались в разные стороны. – Он снова легко коснулся ее руки. – И именно эта ерунда привела тебя… туда, где ты сейчас.
      Дейни вздернула подбородок, губы ее сжались в ниточку.
      – Тебе легко говорить. Тебе все дается шутя, ты не знаешь, что такое поражение.
      Блейк отмахнулся от резких слов Дейни. Он знал, что сейчас ее устами говорит призрак.
      – Дейни, твоя «вершина» – миф. Как бы высоко ты ни забралась, всегда найдется кто-то еще сильней, еще богаче.
      – Думаешь, я мечтаю стать султаном Брунея? – выпалила Дейни.
      «Ну вот, Дейни Кортленд бросается в бой. Милая, смешная! Если бы только она умела с юмором относиться к себе!»
      – Все, чего я хочу – быть хозяйкой своего дела. Хочу, чтобы последнее слово оставалось за мной. Хочу управлять агентством – потому что у меня это получится лучше, чем у Сида Приджерсона. Я знаю, что лучше, и хочу это доказать!
      – Конечно, лучше, – согласился Блейк. Он не возражал: пусть кричит и спорит, если ей от этого легче. Сам-то он предпочитал другие способы снимать напряжение. – По-моему, ты со многими фирмами справилась бы лучше, чем их нынешние президенты. Но зачем же интриговать? На кой черт подсиживать беднягу Сида? Жди – и удача сама придет к тебе. Работай – и тебя оценят.
      – Боже, Блейк, разве я не работаю? И я – только вице-президент!
      – Только? – Блейк от души расхохотался. – Дейни, милая, тебе всего двадцать девять! Не «только», а «уже», и считай, что тебе очень повезло!
      – Вот видишь! – тряхнула головой Дейни. – Из-за этого мы и разошлись. У нас с тобой разные взгляды на работу… и вообще на жизнь.
      – Поэтому-то нам так хорошо вместе, – прошептал Блейк. – Противоположности сходятся.
      Дейни отвела взгляд, но тут же снова подняла глаза – и увидела в его лице любовь и нежность. Она опустила голову, не в силах скрыть улыбку.
      – Верно. Я веду себя как ребенок, – признала она. Как она его любит! И он ее любит, понимает и принимает… Если бы только она могла с ним жить!
      – А в тебе, по-моему, есть что-то от мазохиста. – Она отставила бокал и оперлась подбородком о ладонь. Другая ее рука лежала в руке Блейка.
      – И это верно, – с улыбкой согласился Блейк. Он не обижался – после всего, что они наговорили друг другу два года назад, обижаться на случайное слово было бы глупо. – Помоги мне Боже, но если бы я знал, что это сделает тебя счастливой, приполз бы к тебе на коленях. Я тоскую по тебе, Дейни. Не жду, что ты вернешься… просто скучаю без тебя.
      – И я тебя люблю, Блейк. К счастью, я более практичный человек. Кто знает… может быть, у нас бы что-то и вышло…
      Дейни запнулась, почувствовав в своем голосе слишком теплые, интимные нотки. Это сейчас ни к чему. Рука ее выскользнула из ладони Блейка. Слава Богу, он ничего не заметил: он продолжал старый спор.
      – Все бы у нас вышло, если бы ты забыла о советах своего папочки! Сколько можно прокручивать старую пластинку! Ты бы занималась своим делом – создавала потрясающую рекламу, а потом возвращалась домой, где тебя ожидал я…
      – Может быть, – устало вздохнула Дейни. – Все может быть. Но сейчас речь не об этом. С Приджерсоном покончено. Слушай, тебе не кажется, что я рехнулась? Лучшее агентство в городе, прекрасная должность, а я ухожу из-за мимоходом брошенных угроз выжившего из ума старикашки. Спасаю, понимаешь ли, свою невинность!
      – А ты спала с ним раньше?
      – Блейк! – воскликнула Дейни, широко распахнув подведенные тушью ресницы, словно хотела сказать: «Да как ты мог подумать…» Видимо, это следовало понимать как решительное «нет».
      – Значит, ты не могла поступить иначе. А теперь пора использовать твои знаменитые мозги. Пожалела себя – и хватит. Кончай солить виски слезами и иди звони в отделы кадров рекламных агентств.
      – Ты прав. Это не конец света. Можно уехать в Нью-Йорк или в Чикаго.
      – Дейни! – испуганно воскликнул Блейк. – Тебе нельзя уезжать!
      – Почему? – холодно спросила Дейни, хотя прекрасно знала, почему. – Там есть большие агентства. Думаю, любое из них с удовольствием откроет офис в Сан-Франциско.
      – А обо мне ты подумала? – обиделся Блейк. Но, даже надутый, он был невероятно обаятелен.
      – Меня всегда удивляла твоя сентиментальность, – усмехнулась Дейни. – Ты проводишь в Нью-Йорке столько же времени, как в Сан-Франциско, даже больше. Мы будем видеться еще чаще, чем сейчас. Ты даже не заметишь разницы.
      – Разница будет. Я уже не смогу надеяться, что однажды ранним-ранним утром ты постучишься в мою дверь…
      – Верно. Так что лучше переезжай.
      – Сдаюсь, – поднял руки Блейк. – Бедный мой контракт!.. Что ж, я люблю свою работу, но тебя люблю больше. Я связан обязательствами, но готов забыть их ради клятв, данных перед алтарем. Я обещаю любить тебя, почитать, поклоняться тебе, если хочешь. Даже проигрывать, – улыбнулся он.
      Дейни подняла глаза. Трепещущий огонек в голубом стеклянном подсвечнике освещал лицо Блейка – спокойное и искреннее. «Должно быть, я совсем рехнулась», – подумала Дейни, отодвигая стул и поднимаясь. Блейк поднялся навстречу, и губы их встретились, но Дейни прервала поцелуй, едва тепло ее тела превратилось в тропический жар. Она села и поднесла к губам стакан, всматриваясь в необыкновенного человека, сидящего напротив.
      – Я тебя так разрекламирую! – прошептала она. – Не забудь взять напрокат смокинг!
      – У меня есть. Купил специально для этого случая.
      – Как мило!
      – Скажи лучше: «Как грустно!» – Блейк расхохотался и закашлялся, поперхнувшись виски. Затем отставил стакан. Настало время поговорить серьезно – пока они не разбежались в разные стороны, как было уже много раз. Удивительно: они с Дейни – родственные души, понимающие друг друга с полуслова. Почему же они расходятся в самом главном?
      – Дейни, остановись на минуту и оглянись. Переведи дыхание. Прежде чем двигаться дальше, подумай и реши, чего же ты хочешь от себя и от жизни.
      – Я и так знаю, чего хочу. Взобраться на вершину. Это как игра в «царя горы»: лезешь, лезешь, кажется, уже добился своего – и вдруг кто-то ставит тебе подножку, и ты катишься вниз. Вот так случилось и со мной.
      – Дейни, не мели чепухи. Твое имя в бизнесе – чистый динамит. Не успеет разнестись слух, что ты ищешь работу, как твой телефон разорвется от звонков.
      – Ты действительно так думаешь? – Дейни взглянула прямо в черные глаза Блейка, словно надеялась прочесть там степень его искренности.
      «Черт возьми, опять! Как ему это удается?»
      Глаза Блейка потемнели и стали как будто глубже. Взгляд его проникал в сапфировые глубины ее глаз – дальше, дальше, к тем заветным уголкам души, куда лишь он знал дорогу…
      Дейни опустила глаза. Искушение велико; но она знала, что это не поможет. Даже в миг наслаждения она не забудет о своем печальном настоящем и неопределенном будущем. И об угрозах Сида. Блейк ее успокаивает, но опасно доверять его неиссякаемому оптимизму. Она пожала плечами, уставившись в пустой стакан. Блейк молчал и не сводил с нее глаз.
      «Пора сменить тему», – подумал он.
      – Ты прекрасно выглядишь, – тихо заметил он.
      – Спасибо. Боюсь, этот костюм мне слишком дорого обошелся. – Она провела рукой по мягкой коже. – Следовало быть экономнее.
      – Ну, если ты жалеешь о сделанной покупке – конец света не за горами, – проворчал Блейк и отхлебнул виски. Снова наступило тягостное молчание.
      – Ладно, спасибо, что зашла, – сказал он наконец.
      – Блейк… – прошептала Дейни – так тихо, что он не мог понять, прощается ли она или просит его не уходить.
      – Очень рад, что я тебе еще нужен.
      – Милый, ты мне всегда нужен. – Дейни позволила себе расслабиться – всего на секунду, прежде чем расправить плечи и вновь превратиться в дочь Питера Кортленда. И, как всегда, ее охватило странное чувство: может быть, эта «глупая чувствительность» не так уж смешна и глупа? – Ты настоящий рыцарь, Блейк. Ты мог бы просто на меня плюнуть – так нет, сидишь тут, нянчишься со мной, выслушиваешь мои жалобы… Но хватит. Сегодня я буду хорошей девочкой. Ты целый день работал и заслужил отдых. Я иду домой и не докучаю тебе больше своими неприятностями.
      Дейни подняла глаза, надеясь, что ее тревога не отражается на лице. Еще не хватало, чтобы он ее жалел! Она смотрела на широкие плечи, обтянутые черной тканью, на мощную шею под расстегнутым воротником – и думала, что никогда не встречала такого желанного мужчины. Удивительно: ей всегда нравились элегантные джентльмены, в строгих костюмах, а полюбила она человека, для которого галстук завязать – сущая пытка. Дейни машинально сжала в руке пустой стакан. Она думала о своей неудаче. Немного терпения и предусмотрительности – и сегодня они с Блейком отмечали бы ее назначение на пост президента. И, может быть, тогда все было бы по-другому…
      Дейни покачала головой. Их брак ушел в прошлое, как старая рекламная лента. Так бывает, когда на досуге просматриваешь свои юношеские работы: вспоминаешь, как трудилась над ними, как гордилась, выполнив задуманное – и невольно улыбаешься во весь рот, а на глаза наворачиваются слезы. Но можно ли выпустить в свет эту ученическую мазню?
      – О чем задумалась, солнышко? – Как всегда, Блейк безошибочно угадал смену ее настроения. Его негромкий голос, казалось, перекрывал нестройный шум переполненного бара. Дейни улыбнулась. Она расслышала бы шепот Блейка и в реве урагана.
      – Просто устала. Измотана до предела. Пора по домам, согласен?
      – Не совсем, – ответил Блейк. Он положил на столик деньги и поднялся с места. – По-моему, нам с тобой, – голосом он подчеркнул эти слова, – нам с тобой пора домой. Пошли.
      Невольно вздохнув, Дейни встала и повернулась к дверям. Пройдя два шага, обернулась и одарила Блейка до автоматизма отрепетированной улыбкой. Блейк понял, что даже виски ей не помогло. Господи, ну как убедить ее, что все будет хорошо? Или, по крайней мере, как самому перестать мучиться ее бедами и горестями? – Ладно, пойду-ка я домой и сяду на телефон. Постараюсь опередить Сида.
      – Нет, – твердо ответил Блейк. Хватит ей разыгрывать «железную леди»! Пусть хоть одну ночь побудет слабой и уязвимой! Пусть поймет, что это не стыдно – быть слабым и нуждающимся в поддержке.
      – Прежде чем двигаться дальше, тебе надо отдохнуть. Собраться с силами. Залечить раны.
      Он обнял ее за талию и повел к дверям. Посетители бара восхищенно оборачивались им вслед.
      – Пасифик 3250, – назвал адрес Блейк, открыв перед Дейни дверь такси.
      – К тебе? – запротестовала Дейни.
      – Дейни! – В его голосе звучал приказ – и Дейни повиновалась без размышлений. Блейк обнял ее и крепко прижал к себе. Опытный шофер влился в поток машин на Калифорния-стрит и помчал эту красивую пару навстречу судьбе.
      В дороге они молчали. Блейк расплатился с шофером, помог Дейни выйти и взял ее за руку, но она вырвала руку и двинулась вперед. Однако едва они оказались в гостиной, он усадил ее на мягкий белый диван, а сам сел рядом и обнял так, что Дейни оказалась в надежном и ласковом плену.
      – Радость моя, останься со мной. У тебя был тяжелый день, а одинокая ночь будет еще тяжелее. Забудь о Сиде…
      – О, Блейк… – Дейни взяла его лицо в ладони и всмотрелась в нежные темные глаза. Такой сильный и теплый, и слова его так убедительны… – Не знаю… Может быть, но только на минутку… Кофе! Выпью кофе и пойду…
      Руки Дейни скользнули ему на грудь. Каждый раз, когда он ласкал ее, Дейни терялась, не умея принять его любовь и заботу. Обычно она отпускала какую-нибудь шутку насчет его «сентиментальности» и поспешно переводила разговор на другое – или находила себе неотложное дело. Вот и сейчас ей пора домой, приниматься за работу. Это легче, чем признать, как нуждается она в том, что предлагает Блейк. Признать, что и ей нужна любовь.
      – Нет. Не надо кофе…
      Он не дал ей времени обдумать свои действия, принять решение и выполнить его, подавив порыв любви. Он просто обнял ее за талию и притянул к себе. Уста ее протестовали, но тело потянулось к Блейку, словно хотело раствориться в нем – как и должно было быть. Губы их встретились, и Дейни закрыла глаза и подумала, что это, должно быть, сон. Но нет: не во сне она обвила руками шею Блейка, и наяву влюбленные упали на гостеприимное ложе.
      – Блейк! – прошептала она; но он приник губами к ее нежной шее, и слова потонули в стоне наслаждения.
      – Дейни, будь со мной. Пожалуйста… – шептал Блейк и все крепче прижимал ее к себе. Они были уже так близки друг к другу, как только могут быть мужчина и женщина. Шорох расстегиваемой «молнии», нежная прохлада шелковой простыни и дразнящее соприкосновение обнаженных тел… – Не думай, любовь моя. Это все, что я могу для тебя сделать. Разреши мне. Только сегодня…
      – Сид… – прошептала Дейни, тщетно пытаясь подчиниться рассудку. Руки ее уже ей не подчинялись: они ласкали Блейка, исторгая из его груди сладостные стоны.
      – Забудь… о нем, – прерывающимся голосом прошептал Блейк.
      – Только на одну ночь, – успела пообещать себе Дейни, прежде чем забыла обо всем – как случалось уже не раз. Ей и вправду нужно передохнуть. Одна ночь ничего не изменит. Может быть, Сид уже забыл о своих угрозах… И она забудет о нем… только на одну ночь.
 
      Сид сделал большой глоток, с удовольствием ощутив, как обжигает горло крепкое бренди. Он сидел за столом в библиотеке. Огромный дом на вершине холма был тих, как могила: жена Сида, облачившись в новое платье, стоившее полугодовой зарплаты его секретаря, отправилась в театр. Самое время заняться делом.
      В семь десять Сид поднял телефонную трубку. В семь пятьдесят он уже переговорил – «строго между нами» – с Сэмом Браунингом, исполнительным директором агентства «ББД и О», Бобом Крейтоном, главой «Джи Уолтер Томпсон», и Майклом Грином из «Чиат-Дей». Джима Алленби, президента «Саачи и Саачи» он оставил напоследок, как самого важного собеседника.
      – Джим, это Сид Приджерсон. Хочу тебе сообщить, что сегодня уволилась Дейни Кортленд. Да, да, очень жаль. Такой талантливый работник! Но знаешь… это строго между нами, на случай, если она постучится в твою дверь… я был вынужден пойти на этот шаг. Она доставила мне немало неприятностей. Да, Дейни. Знаю, знаю. Она и меня одурачила. Оказалось, что она вымогает подношения у типографов, наборщиков – у всех, кто попадет ей в лапы. Ужасно, ужасно. Такое разочарование!