– Дейни, дай себе передышку. Обещаю, мы не будем говорить о работе. Сегодня Рождество, и мы с тобой несколько недель не виделись. Главное, что ты прилетела, – все остальное неважно. Иди же ко мне, любовь моя! Я ни о чем больше не буду спрашивать. Просто покажи, как ты скучала по мне эти долгие-долгие недели.
      С улыбкой он приподнял одеяло – и Дейни не смогла отвергнуть приглашение. Сорвав с себя так и не застегнутую рубашку, она бросилась в постель рядом с Блейком и натянула на себя одеяло.
      – Это рождественский подарок?
      Блейк наклонил голову.
      – И не смей больше говорить, что на Рождество тебе вечно дарят всякую ерунду.
      – Никогда не скажу, – прошептала Дейни. Она обвила его руками и ощутила всем телом, как растет его желание. Блейк застонал и сжал ее в объятиях. Казалось, прочь улетели все тревоги: в сильных руках Блейка Дейни забыла о своем обмане и вновь стала честной. Но так только казалось. Злой гоблин лишь на миг спрятал свою уродливую голову и тут же показался вновь. Дейни и не подозревала, что способна так жаждать искренности – даже себе во вред. Решено: сейчас она расскажет все.
      Она прижалась к нему и зашептала ему в ухо, горячо и взволнованно:
      – Блейк, я должна тебе рассказать. Моя работа… Видишь ли, я… – Господи, как трудно произнести нужные слова!
      – Дейни! – прошептал Блейк. Руки его скользили по ее так хорошо знакомому и вечно новому телу. Вот он приподнял ее и усадил на себя.
      – Что? – спросила она.
      – Помолчи, – прошептал он.
      – Блейк…
      Но он поцелуем заставил ее замолчать. Блейка не интересовало, чем занимается Дейни в Лос-Анджелесе. Неважно, хорошо или плохо идут у нее дела. Важно, что она с ним и он ее любит. И Дейни верила, что Блейк будет любить ее вечно. Она ведь могла убедить себя в чем угодно.
 
      Руди стоял перед скудно украшенной елкой с автоматическим карандашом в руках – подарком от фирмы-производителя пишущих машинок. Кончиком карандаша он дотрагивался то до одной, то до другой игрушки и напевал себе под нос «Маленького барабанщика». За таким нехитрым развлечением Руди провел уже почти час.
      С тяжелым вздохом он засунул руки в карманы халата от Ральфа Лорена. Этот халат он купил себе сам, старательно завернул и положил под елку. Несколько часов назад развернул, издал несколько восторженных воплей и даже захлопал в ладоши, но не сумел обмануть самого себя. Дом его остался таким же пустым и тихим, каким был.
      С каждым годом Руди становилось все труднее встречать Рождество в одиночестве. И сегодня ему было тяжело, как никогда.
      Он плотнее запахнул халат, надвинул на голову капюшон и, укутанный с ног до головы, напевая рождественский гимн, пошел вокруг елки. На третьем круге он понял, что сходит с ума. Руди Грин, в одиночку водящий хоровод вокруг елки, – объект пристального внимания психоаналитика. Он скинул халат, бросился в душ и включил на полную мощность горячую воду.
      Через десять минут он вышел из ванной, свежий и бодрый, размышляя о тех радостях, что приготовил для него грядущий год. Прежде всего, если выгорит дело с «Обувью «Апач», – респектабельность. Затем – деньги, призы на конкурсах, опять деньги, престиж и еще раз деньги. И все, что можно на деньги купить. Проводя по волосам расческой, Руди представлял себе золотые цепи, баснословно дорогие машины, новое помещение для офиса… Да ведь тогда он, пожалуй, сможет выстроить для фирмы собственное здание! Руди ухмыльнулся своему отражению. Весь мир будет плясать под его дудочку, если только… Улыбка сползла с его лица. Если только Александер Грант… А, черт!
      Руди бросил расческу в раковину, поплелся в комнату и начал раскладывать под елкой скудные дары: соусницу, брикет сыра, бутылку шампанского и календарь с голой женщиной – его Руди старательно задвинул как можно дальше под елку.
      Закончив работу, Руди поднялся и достал из-под подушки ключи от машины. Надо поесть. Все, что ему нужно, – это салат, хороший бифштекс и… в этом Руди боялся признаться даже самому себе… и другие люди – хотя бы толпа незнакомцев в ресторане.
 
      Руди потрогал щеку – щека была совершенно ледяная. В отделе замороженных продуктов было холодно, а он простоял там слишком долго. Руди уложил в тележку бифштекс в пластиковой обертке и двинулся к выходу.
      Он объехал четыре ресторана – все они уже закрылись. «Макдоналдс» был открыт, но Руди не улыбалось проводить Рождество в компании «Биг-Мака» и прыщавых тинейджеров. В поисках праздника он отъехал довольно далеко от дома и очень устал. И вот теперь он брел вдоль полупустых прилавков незнакомого магазина, толкая перед собой скрипучую тележку. В уши ему била рождественская музыка. Руди кусал губы, чтобы не закричать, и думал о быстрой и легкой смерти.
      Дойдя до аптечного отдела, он вдруг остановился как вкопанный. У прилавка стояла женщина – точней, молоденькая девушка, – держала в руках два флакончика аспирина и внимательно читала наклейки. Руди узнал ее. Первым его желанием было повернуться и бежать без оглядки. Но через мгновение тележка повернула и решительно направилась к девушке. Все, что ему нужно, – с кем-нибудь поболтать. Так не все ли равно, с кем?
      – Сирина!
      Он стоял у нее за спиной – старый добрый Руди Грин с наклеенной на лицо улыбкой. Сирина удивленно обернулась. Выбежав на минутку в аптеку, она не стала стягивать волосы в «хвост»: они рассыпались по плечам мягкими волнами. Глаза ее, не скрытые за стеклами очков, были большими и ясными, фигурка – стройной… Она выглядела… да, она была красива! Загорелое лицо Руди словно озарилось каким-то сиянием, когда он заметил ее красоту, будто впервые увидел свою секретаршу.
      – Мистер Грин?
      Сирина заморгала, вглядываясь в Руди близорукими глазами. Сомнений не было: в рождественский вечер в магазине она встретила своего босса. Господи, в каком она виде! Что он о ней подумает! Растрепанная, в потертых джинсах и домашнем свитере, а свитер к тому же ей мал и совершенно неприлично обтягивает грудь… Боже, почему она не может провалиться сквозь землю? Почему голова у нее вздумала заболеть как раз на Рождество? Почему она не запаслась аспирином до праздников? Почему, наконец, она стоит столбом и не может вымолвить ни слова?
      – Да, это я, мистер Грин.
      Улыбка Руди становилась все шире и шире. Он понимал, что ведет себя по-дурацки, но ничего не мог с собой поделать. То ли он рехнулся, то ли Сирина ведет двойную жизнь! Она же – писаная красавица!
      – Д-да. – Сирина застенчиво опустила голову, и пушистые волосы скрыли ее лицо. Одна прядь упала на нежную щеку… Коробочки с аспирином у нее в руках чуть-чуть дрожали. – Это я, – улыбнулась она. – Как странно, что я вас здесь встретила. Поздравляю с Рождеством!
      – А… да-да. Знаете, люблю проводить этот праздник в одиночестве. Мне кажется, многие придают ему слишком большое значение.
      – Я тоже так думаю, – согласилась Сирина. – Тратят кучу денег, а зачем?
      Руди кивнул – понимающе, по-доброму, как многоопытный босс.
      – Вот именно. Я бы сказал, возлагают на Рождество слишком большие надежды.
      Сирина кивнула. Руди тоже. Целую минуту они молча смотрели друг на друга. Всего минуту, но эти шестьдесят секунд были тяжелы для обоих.
      – Я не хочу вас задерживать, – начала наконец Сирина. – У вас, наверно, дела…
      – Да, я… – важно начал Руди. И тут… должно быть, открылась дверь в небесах и рождественский свет снизошел на его бедную душу. Руди совершил то, что редко делал по своей воле: сказал правду. – Да нет. Я просто покупал себе бифштекс. Думал, привезу его в свою хибару и приготовлю рождественское барбекю на одну персону.
      Он пожал плечами, ожидая, что Сирина будет над ним смеяться. Но она улыбнулась – улыбнулась так, словно все поняла. Словно ей это понравилось.
      – Звучит отлично, – застенчиво проговорила она. – Мне так нравится запах барбекю! Не понимаю, почему считается, что его можно готовить только летом! В конце концов, мы же живем в Калифорнии. – Ее улыбка стала шире и радостней, преобразив каждый уголок прекрасного лица, и Руди словно наяву почувствовал жар июльского солнца и пряный запах жаркого. В груди у него как будто били крыльями сотни крошечных бабочек. Что, черт побери, эта крошка с ним делает? Нет, так нельзя. Приди в себя, Руди Грин!
      – К сожалению, сейчас почти все магазины закрыты. А в тех, что открыты, нет мороженого мяса. И это в Лос-Анджелесе! Будь у меня магазин, я бы держал его открытым круглые сутки и круглый год…
      Руди вздрогнул и умолк, заметив, как смотрит на него Сирина. А смотрела она на него круглыми, сияющими глазами и слушала его болтовню о торговле мясом, словно новое откровение. Заметив его смущение, она моргнула и расправила плечи, как будто допустила бестактность и теперь надеялась, что этого никто не заметил.
      – Да, мне кажется, вы правы, – робко согласилась она.
      Руди рассмеялся.
      – А впрочем, какая разница, что я думаю о мороженом мясе? У меня все равно нет магазина. Ну что ж… – Он вздохнул. «Скажи что-нибудь, – мысленно молил он ее, – останься со мной еще хоть на несколько минут!» Но Сирина молчала. – Ну что ж, не буду вас задерживать. Вас, наверно, ждут.
      – Очень рада была с вами встретиться, – вежливо попрощалась Сирина, убирая в сумку аспирин.
      – С Рождеством!
      Сирина оглянулась через плечо, но не повернулась к нему.
      – Вас тоже.
      Руди грустно повез свою тележку к другому выходу. Он пытался представить, кто ждет его маленькую секретаршу? Мама с папой? Приятель? Он слышал треск огня в камине, нестройный шум голосов, незамысловатые шутки, понятные только в семейном кругу. Может быть, даже рождественские гимны – один или два, все хорошо в меру…
      По пути Руди завернул в отдел игрушек и купил музыкальную шкатулку, чтобы скрасить свое одиночество. Бросив ее в тележку, он повернул направо… и остановился как вкопанный. Перед ним стояла Сирина. Оправившись от удивления, Руди покатил тележку прямо к ней.
      – Если честно, меня никто не ждет, – сказала она.
      – А у меня в духовке поместятся два бифштекса, – ответил Руди.
      Сирина шагнула вперед и взялась за другую ручку тележки. «Как странно, – думал Руди, – словно она всегда была со мной».
 
      – Руди! Привет!
      Двери лифта открылись, и Руди увидел Лору. Она отсалютовала ему полупустой бутылкой бренди и, неуверенно шагнув вперед, повисла у него на шее. Весила она, казалось, не меньше тонны, а пахла, как целый винокуренный завод. Сумка с покупками оказалась зажата между ними; что-то хрустнуло – бедная музыкальная шкатулка!
      – С Рождеством, босс!
      – И тебя тоже, Лора! – с трудом произнес Руди. Он не сердился на нее – он сейчас ни на кого не мог сердиться. Осторожно, как только мог, он оторвал ее от себя и поставил на ноги. Лора, должно быть, дожидалась его не один час: она дрожала от холода, и даже бренди не мог ее согреть.
      Следом из лифта вышла Сирина. Лора, увидев ее, открыла рот, да так и осталась. Сирина-секретарша? Да, это она, удивительно похорошевшая без очков и уродливого «хвостика», стоит рядом с Руди, словно ей здесь самое место. Лора попятилась и схватилась за стену. Бутылка выпала из ее дрожащих рук. Сирина подбежала к ней.
      – Здравствуйте, мисс Принс, – приветливо поздоровалась она и поддержала Лору под локоть – так же, как много раз поддерживала пьяную мать.
      Лора выпрямилась и уставилась на Сирину. Надо бы сказать спасибо, думала она, но язык ей не повиновался. Сирина улыбалась ей, и улыбка ее была прекрасна. Все в ней было прекрасно – волосы, кожа, глаза… Лора беспомощно взглянула на Руди. Неужели он не понимает, как противны ей прикосновения этой наглой девчонки? Но на лице Руди отражались лишь досада и раздражение. «Ты мне больше не нужна», – говорил его взгляд. С ним она работала, с ним спала, много лет была рядом, а теперь он не хочет даже притвориться, что рад ее видеть! Предана! Все ее предают. Сначала Дейни, теперь эта серая мышка-секретарша… Что ж, мистер Руди Грин может катиться к чертовой матери. Лора повернулась на каблуках. Он ей больше не нужен.
 
      Александер провел ночь с Корал за два дня до Рождества. Они занимались любовью под музыку Эрика Клэптона с альбома «Перекрестки»: начали под «Хочу любить тебя», продолжили под «Полночь» и вкусили блаженный отдых под «Кокаин». Оба знали, что это прощание. Корал предстоял отпуск на Карибских островах, а Александеру – возвращение к жене Полли.
      Полли. Двадцать лет понадобилось Александеру, чтобы понять: ее беззаветная любовь для него всего лишь возмещала недостаток любви материнской. Когда он это понял, Маргарет уже не было на свете, а супружеское ложе покрылось толстым слоем пыли. Милая глупенькая женушка со своим обожанием изрядно ему надоела. Он повзрослел и избавился от иллюзий: воображаемому уюту домашнего очага он предпочитал яростное в своей реальности физическое наслаждение. Так он начал обманывать Полли. Он был хорошим актером: она ничего не замечала.
      Решение мужа развестись с ней грянуло словно гром с ясного неба. Она умоляла и угрожала: она устраивала сцены ревности и пыталась удержать его ласками. В горе, в потрясении она стала почти красива, а в борьбе за мужа – почти сексуальна. Александер едва не изменил своего решения. Но все-таки настоял на своем – и не жалел об этом.
      Но сегодня все изменится. Он стоит у дверей Полли; в руках у него рождественский подарок. Сейчас он войдет и начнет унижаться перед ней, вымаливая прощение, упрашивая, чтобы она разрешила ему вернуться. Оказывается, не так просто на это решиться.
      – …Полли, у тебя прекрасная елка! – Он приблизился к лохматому чудовищу, увешанному игрушками. Лучше уж смотреть на елку, чем в страдальческое лицо жены. – Право, не знаю, как тебе это удается. Год от года – все лучше и лучше. А эта – красивей всех.
      – У меня много свободного времени. Я ведь не работаю, как другие женщины. И у меня нет…
      Полли вовремя прикусила язык. Чуть было не сказала, что у нее нет мужа, а дочь живет своей жизнью. Не на кого готовить, стирать, убирать… Но психоаналитик однажды сказал ей, что Александер не из тех, кого можно растрогать жалобами. И Полли с этим согласилась. Она улыбнулась – широко, но не слишком весело, затем, не зная, куда девать глаза, уставилась в чашку, словно хотела прочесть свою судьбу по кофейной гуще, и наконец сделала то, на что и во время их семейной жизни решалась нечасто, – взглянула Александеру в лицо.
      – Александер, не надо со мной играть. Ты же знаешь, ради тебя я готова мир перевернуть. Я не могу тебя ненавидеть. Я тебя люблю. Всегда любила и всегда буду любить. А теперь скажи, зачем ты пришел.
      Александер прикрыл глаза тяжелыми веками, чтобы Полли не заметила сверкнувшего в них циничного удовлетворения. Бедняжка Полли! Знала бы она, в какие игры он играет! Но Полли никогда не поймет его целей. И притворяться она не умеет. Чтобы безукоризненно сыграть свою роль, она должна верить в его искренность. Александер поднял глаза: в них не отражалось ничего, кроме любви и преданности. Такой язык Полли поймет.
      – Хорошо, Полли. Не буду тянуть и мучить тебя. – Он засунул руки в карманы и ровно в три больших шага очутился возле нее. – Я пришел сказать тебе, что не хочу развода. Я знаю, что поступил с тобой жестоко. Знаю, что ты винишь в этом себя, но это неправда. Ты ни в чем не виновата и не заслужила такого обращения.
      Александер отвернулся, словно стыдясь той боли, которую ей причинил. На самом-то деле он уже лет пятнадцать вовсе не думал о чувствах жены. Он подошел к камину; там висели чулки, приготовленные для Санта-Клауса. Александер нежно погладил чулок. Хороший жест, подумал он. Надо запомнить.
      – Знаешь, это приходит с возрастом. Чувствуешь, что жизнь твоя перевалила за половину, и в голову закрадывается мысль: что, если не все еще потеряно? Что, если расправить крылья и начать заново – да так, чтоб никто не путался под ногами? А потом приходит отрезвление…
      Александер повернулся к елке, словно пытался разглядеть в лабиринте пушистых ветвей свой путь домой. На самом деле он смотрел на свое отражение в золотистом шаре. Отличное лицо. Полная искренность. Александер вздохнул. Все слишком просто – даже неинтересно.
      – Думаю, все мужчины через это проходят.
      Александер покачал головой и невесело рассмеялся. Уголком глаза он заметил, что Полли сидит, насупившись, повесив голову. Настало время решающего удара. Он склонился над ней и прошептал то, что она так хотела услышать:
      – Я знаю, мне нет прощения. Если бы я мог вернуть время назад… – Он тоже опустил голову – гордый человек, признающий свою ошибку. – Прости меня, Полли. Мне так совестно… так жаль…
      Наступило молчание – только в углу старомодный проигрыватель терзал «Колокольный звон». Наконец иголка соскочила с бороздки. Полли встала, выключила проигрыватель, выпавший из жизни, как и его хозяйка, и вернулась к мужу.
      Она подошла совсем близко и заглянула ему в лицо. Но поняла, что совершила ошибку: ее победа – его поражение, и не стоит усугублять его муки. Ему поможет только доброта. Доброта и терпение. Ему есть чего стыдиться, но она никогда ничего не поставит ему в укор. Полли Грант лучше своего мужа – добрее, благороднее; значит, он без нее пропадет. Всю его вину, и боль, и стыд она примет на себя. Полли Грант думала о том, сколько ей пришлось вынести, и сердце ее радостно билось. Она живет ради него. Ради него она готова страдать.
      – Не мучай себя, Александер, – произнесла она – в голосе ее звучали слезы. – Теперь ты дома. Я никуда больше никогда тебя не отпущу…
      Александер бросился перед ней на колени и зарылся лицом в ее ладони. Пошлый жест, но для нее сойдет. Полли почувствовала, как он дрожит, и сама вздрогнула и гордо подняла подбородок, радуясь, что мужа до сих пор волнует ее прикосновение.
      – Возвращайся домой, – произнесла она. – Возвращайся домой. Мы забудем обо всем…
      – Но столько изменилось, Полли! Я стал сенатором. Мне придется уезжать надолго. Ты не представляешь, как тяжело… как одиноко…
      – Александер! – Полли подняла голову мужа и пристально взглянула ему в глаза: – Ты хочешь вернуться, потому что тоскуешь обо мне – или…
      Вздох вырвался из груди Александера – вздох облегчения. Он прижал руки к груди и, глядя ей в глаза, ответил со всей искренностью, на какую был способен:
      – Клянусь, Полли, я вернулся, потому что ты нужна мне. Ты не представляешь, как ты мне нужна…
 
      – Не выключай мотор. Я вернусь через минуту.
      – Поторопись, Сэм! Через десять минут мы должны быть у мамы, а я не хочу опаздывать.
      Девушка откинулась на сиденье, переключила коробку скоростей на нейтральную передачу и на полную громкость врубила магнитофон. Сэм уже пересек стоянку и подбежал к стеклянным дверям здания 1800 по Восточной Парковой. Внутри, за столом он увидел полусонного толстяка-охранника. Сэм постучал и, состроив несчастную физиономию, ждал, пока вахтер откроет дверь.
      – Извините, не хотелось бы вас беспокоить, – быстро заговорил он, – дело в том, что я забыл у себя на столе рождественский подарок. Я быстренько за ним забегу и вернусь.
      – В каком офисе? – подозрительно поинтересовался охранник. По его разумению, ни один добропорядочный гражданин не стал бы ломиться в казенное место в такой вечер.
      – Агентство Грина. Четырнадцатый этаж. Ну пожалуйста, старик, будь другом…
      – Ключ есть? Сам я с тобой наверх не пойду. Я должен дежурить у дверей.
      – Есть, есть ключ, сейчас вернусь, – заторопился Сэм, поспешно расписался в вахтенном журнале и бросился к лифту.
      – Сколько народу дурью мается, один я при деле, – проворчал ему вслед грозный страж.
      Сэм нажал кнопку и топнул ногой, словно надеялся, что лифт, испугавшись, приедет быстрее. Его подружка, наверно, уже рвет и мечет. Она терпеть не может ждать – ни минуты. Ничего, увидев эту цепочку, сразу забудет о ссоре. Нет, надо же быть таким болваном – оставить подарок в кабинете!
      Пять минут спустя Сэм уже стоял в полутемном кабинете. Слава Богу, крошечная серебряная шкатулочка была на месте. Сэм уже вышел в коридор – но тут какая-то неведомая сила потянула его к кабинету Дейни. Там лежали материалы, готовые для презентации. Ни одной своей работой он так не гордился, как этой. И подумать только, что его на презентацию не возьмут… Нет, он должен взглянуть еще раз…
      Несколько секунд спустя Сэм забыл и о презентации, и о гордости творца, и о девушке, ждущей в машине. Дрожащими от волнения руками он набирал номер Руди.
 
      Дейни накинула, не застегивая, рубашку Блейка и проходила так весь день. За окном клубился туман, в природе царила промозглая сырость: но Дейни не было холодно, ведь она провела Рождество на кухне и в спальне. И сейчас, пока Блейк мылся под душем, она сидела на кухне, с вожделением поглядывая на рождественский ужин. Надо бы подождать Блейка, но очень уж хочется попробовать! Она сунула палец в компот и облизала, затем съела веточку сельдерея и совсем было собралась выяснить, хорошо ли прожарились цыплячьи грудки… когда зазвонил телефон.
      Дейни не обращала внимания на звонок: она как раз вынимала из духовки цыплят, украшенных паприкой. На четвертом звонке заработал автоответчик.
      – Вы дозвонились Блейку Синклеру, – заговорил магнитофон голосом Блейка, – потрясающему любовнику, сказочному работнику, мужчине среди мужчин…
      Дейни улыбнулась. Но в следующую минуту улыбка ее погасла, и она со всех ног бросилась к телефону, молясь об одном: чтобы Блейк еще несколько минут не выключал душ. До нее донесся голос, который она совсем не ожидала здесь услышать.
      – Дейни, это Руди. У нас неприятности с презентацией «Апач»…
      Мысленно желая Руди провалиться сквозь землю, Дейни схватила трубку.
      – Боже мой, Руди! Откуда ты узнал этот номер? Ты соображаешь, что делаешь?..
      – Заткнись, Дейни, и прекрати читать мне мораль. По крайней мере, сначала поздоровайся. Дело серьезное. Пропали три документа из папки презентации.
      – Не смеши меня, – сердито перебила его Дейни. – Я собрала их все в папку, папку положила на стол в своем кабинете и ушла.
      – Как бы там ни было, их нет. Если только Сэм не ослеп. Пропал образец рекламного плаката и две диаграммы.
      – Что за чушь, Руди! Не могли же бумаги взять и уйти! Если не… – Дейни запнулась. Ее поразила ужасная мысль. – Руди, ты не думаешь, что это Лора? Может быть, она хочет сорвать презентацию?
      – Господи помилуй, Дейни, зачем ей?
      – Не знаю, но, по-моему, она может…
      – Да брось! – оборвал ее Руди, хотя отнюдь не был так уверен в Лоре. В конце концов, именно Лора с самого начала была против презентации… Черт бы ее побрал! Что важнее: защитить Лору или выяснить, что случилось с бумагами? – Господи! Да нет, не может быть! У нее нет никаких причин…
      – Черт! – Дейни закусила губу, уставившись на дверь ванной. Вот-вот смолкнет шум воды… Мысли ее лихорадочно метались. – Ладно, ладно, – быстро заговорила она. – Извини. Но не могли же они просто взять и уйти! Я хочу знать, куда они делись! И выясню это, как только вернусь!
      – Гениально, Шерлок, – фыркнул Руди. – И что же нам теперь делать?
      – Во-первых, не паниковать! Никакой паники. Никаких истерик. Прежде всего – обыскать весь офис. И если вы их куда-нибудь засунули… – злобно прошипела Дейни.
      – Сэм все обыскал, – немедленно ответил Руди. – Из-за этого с девушкой поссорился…
      – Ясно. – Дейни машинально прикусила ноготь – в минуты волнения к ней возвращалась детская привычка. – Значит, так. У всех бумаг есть копии. Часть – у Сэма, часть, отпечатанная на машинке, – у Сирины.
      – А плакат…
      – Знаю. Это уже хуже. Все закрыто, до цветных принтеров не доберешься. Но у меня есть идея. Я знаю, где взять принтер. А вы приготовьте к моему возвращению все остальное… Господи! Просто поверить не могу!
      – Не ты одна, – буркнул Руди.
      – Знаю, – хриплым шепотом ответила Дейни. Она поплотнее закуталась в рубашку и упала в кресло. Ну почему, тоскливо думала она, почему у нее все не как у людей? Уже полгода, чтобы она ни делала – ничего не выходит. Теперь-то, казалось ей, все наладилось – нет, опять! Дейни глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. – Слушай внимательно, у нас мало времени, Блейк сейчас выйдет из ванной. Главное – восстанови диаграммы, а с плакатом я что-нибудь придумаю. У нас еще шесть дней. Копии пришлешь мне по факсу. Я позвоню завтра откуда-нибудь, и мы все обсудим.
      – Ладно, – проворчал Руди. – Ты уж постарайся, пожалуйста! Не можем же мы явиться на презентацию без плаката! Это будет полный идиотизм!
      – Думаешь, я не понимаю? – рявкнула Дейни. У нее сосало под ложечкой от страха. Столько трудов, столько жертв – и теперь, когда она была так близка к победе… Ну что, что могло с ними случиться? А может быть, это наказание свыше за ее предательство, ложь, эгоизм? Да, если есть Бог, то тут без него не обошлось. «Господи, – взмолилась Дейни, – выручи меня в последний раз, и, клянусь, я стану совсем другой! Я буду честной, заботливой, любящей…»
      – Руди, пожалуйста, не обращай на меня внимания. Меня это выбило из колеи. Мы все восстановим и получим контракт. У нас все получится, вот увидишь. Будут проблемы, звони. Но звони по моему номеру. Я включу автоответчик, может быть, и сама там появлюсь. Ладно?
      – Ладно, – буркнул Руди. В голосе его слышались раздражение и тревога. – Знаешь, Дейни, это дело значит для меня больше, чем я думал. И дело не в деньгах.
      – Я понимаю, Руди.
      – Ну пока. Скоро увидимся.
      Дейни повесила трубку и задумалась. Через несколько минут среди сумятицы мыслей наклюнулось решение. Дейни встала и вошла в ванную. Шум воды уже стих: Блейк, обмотав бедра полотенцем, брился перед зеркалом. Дейни обняла его сзади и прижалась к нему.
      – Кто это звонил?
      Дейни провела ногтями по его груди, поцеловала прямую линию позвоночника, прижалась щекой к мускулистой спине – и только затем заговорила. Сказала правду – так лучше.
      – Клиент из Лос-Анджелеса.
      – Ага, страшная тайна! – Блейк прищелкнул пальцами. Закрыв глаза, Дейни слышала, как он выдавливает из тюбика крем, представляла его покрытое пеной лицо и чувствовала, что он сгорает от любопытства. Но она молчала. Он подтолкнул ее, но она не ответила. Блейк рассмеялся.
      – Что, какие-то неприятности?
      Дейни рассмеялась – не вполне искренне.
      – Скоро презентация, и вся работа на мне.
      Уже готовая во всем признаться, она ждала следующего вопроса. Но услышала только удовлетворенный вздох: Блейк любовался творением рук своих. Дейни крепче прижалась к нему. Что ж, у него была возможность докопаться до истины. Она хочет быть честной, а не настырной.
      – И ты уехала, не доделав работу? Стыдно, детка. А когда презентация? – Блейк сполоснул лицо, вытер и, развернувшись, прижал Дейни к себе. – Посмотри-ка на мою работу! – улыбнулся он. Дейни покачала головой. Ее раздражала беззаботная веселость Блейка. Как он может быть счастливым, когда она его обманывает?
      – Презентация третьего числа, – сухо ответила она.
      – Ну, ты ничего не сможешь сделать, – разочарованно ответил Блейк. – Где ты возьмешь принтер? Сейчас праздники, все закрыто.
      – Что-нибудь придумаю. Блейк, боюсь, несколько следующих дней нам не удастся провести вместе. Мне надо поехать к себе, отправить кое-какие письма, сделать некоторые наброски. Ты меня простишь? – Поднявшись на цыпочки, Дейни чмокнула его в подбородок и запустила пальцы в густые длинные волосы.
      – Не прощу, – грустно ответил Блейк. – Но разве тебя это когда-нибудь останавливало?
      Он был жестоко оскорблен, но Дейни не замечала его обиды. Мыслями она была уже далеко отсюда.
      – А может, так и должно быть? – прошептала она. Долгий-долгий миг они не отрывали взгляда друг от друга. Блейк чувствовал, что что-то не так, но боялся облечь смутное чувство в слова. Дейни с ужасом поняла, что из ее благих намерений ничего не вышло: стало только хуже. Она широко улыбнулась и ущипнула его. Блейк улыбнулся в ответ. – Ты никогда меня не останавливаешь – за это я тебя и люблю. И поэтому мы и не свили уютного гнездышка.
      – Еще не поздно. – Блейк прижал ее к себе и прильнул губами к нежной шее. Дейни радовалась, что он не видит ее лица. Она знала: уже поздно.
      – Может быть, – прошептала она. Губы Блейка скользнули вниз, распахнули рубашку… Сотня мыслей металась в измученном мозгу Дейни, но вот Блейк достиг груди, и язык его начал описывать круги, словно исследуя новую землю, – и все мысли исчезли.
      – Может быть, сейчас? – Он поднял ее в воздух, и она обвилась вокруг него, словно нежный плющ вокруг могучего дуба. Они были вместе: запах их тел слился воедино, они тянулись друг к другу губами, и наконец их губы встретились. Дейни все крепче прижималась к Блейку, чувствуя, что он желает ее так же сильно, как и она его. Он опустил ее на кровать и упал сверху, а язык его вновь погрузился в нежные глубины ее рта. Дейни тихо стонала: в стонах ее слышалась детская обида – она хотела большего, чем поцелуй. Блейк откинулся назад и тихо засмеялся, не в силах сдержать своего счастья. Но Дейни не могла ждать ни секунды: она сорвала с него полотенце – и радость Блейка сменилась бурной страстью. Они ласкали друг друга, и каждый старался отдать другому все, что имел. И в тот миг, когда Дейни приподняла бедра, чтобы Блейк вошел в нее, – она поняла, что никогда не забудет эту ночь. Ту ночь, когда Блейк и Дейни забыли обо всем на свете ради друг друга.

Глава 16