— Что такое? — пробормотал он. — Трижды влево, дважды вправо, чертой к ладони, и обратно — дважды влево, трижды вправо, чертой к тыльной стороне руки. Ну!
      — Послушайте, — сопротивлялся Микулашек, — я не могу его взять. Оно мне не нужно, заберите его!
      Старичок отстранил его руку.
      — Берите, берите. А если дела у вас плохи, ничего мне платить не надо. Это все равно вещь бесполезная, тем более для меня, старого человека. Вы моложе, может, вам оно пригодится. Ну, выкладывайте двадцать крон, — добавил он быстро, не оставляя своей жертве времени на раздумье.
      Делать было нечего, и Микулашек дал старику деньги. Тот спрятал их под шапку. Микулашек пришел к выводу, что для сумасшедшего старик слишком хитер, и, перестав его бояться, решил заставить старика выдумать что-нибудь еще за эти же двадцать крон. Изобразив на лице полное доверие, он спросил:
      — А что тогда будет с одеждой?
      — Она превратится в шкуру, не бойтесь.
      — А если бы я был в плавках?
      — Тогда у вас будет летняя шерсть. Ну, идите, я все равно больше ничего не знаю. Попробуйте и сами увидите. Но пользы от этого никакой, имейте в виду. Прощайте, прощайте, очень вам благодарен.
      В тот день Микулашек так и не поел фасоли. Он был зол и не хотел больше тратиться. Придя домой, он заглянул через окно в кухню, дома ли хозяйка, прошел в свою комнату, сел и положил ноги на стол. Закурив сигарету, он аккуратно вложил обгорелую спичку обратно в коробок и начал рассматривать свою сомнительную покупку.
      Перстень был потертый, шириной около сантиметра; с какими-то неразборчивыми буквами на внутренней стороне. Шрифт был не латинский, а других шрифтов Микулашек не знал. Фантазия старичка немного озадачила его. О волках-оборотнях он читал, но бывают ли оборотни-медведи — не знал. Насколько ему было известно, способность человека к перевоплощению ограничена лишь превращением в волка. Он решил, что старик черпал свои выдумки из каких-то неведомых ему источников.
      — Значит, в медведя, — сердился он про себя. — А почему не в навозного жука, который потом превратится в золотаря? Глупости!
      Он опустил перстень в ящик стола, бросил на него старую газету и предался грустным размышлениям о том, как легко удается некоторым людям заработать двадцать крон. Но перстень не давал ему покоя. Он снова вынул его из ящика, с омерзением осмотрел и надел на средний палец правой руки. Затем растерянно поднялся и встал перед треснутым зеркалом. Он проделывал все это, понимая, что поступает как законченный болван, но может себе это позволить, поскольку в комнате больше никого нет.
      — Трижды влево, дважды вправо, — повторил он и повернул перстень согласно инструкции.
      Потом посмотрел в зеркало.
      Оттуда на него взглянули желто-коричневые, злобные глазки. Он открыл от изумления пасть, и из угла ее вытек ручеек слюны.
      — Грр, — зарычал он испуганно, сделал два шага назад и плюхнулся на стул. Стул треснул под его весом, и бухгалтер упал на потертый коврик, проведя когтями несколько глубоких борозд по краю стола.
      Когда ощущение ужаса прошло, он сообразил, что превратиться снова в человека гораздо сложнее. Когти второй лапы скользили по гладкому металлу кольца, так что не оставалось ничего другого, как сунуть всю лапу в пасть и повернуть перстень зубами.
      Бухгалтер Микулашек не спал всю ночь. Он радовался, что обладает тем, чего нет у других, а это, как известно, в немалой степени свойственно человеческому характеру. Однако на работу он пришел вовремя, так как четко разграничивал служебные обязанности и личные развлечения.
      Перед канцелярией его уже поджидал пан Валента. Десятник, прошу прощения — старший мастер.
      — Что здесь за бордель? — сказал он громко. — Надрываешься тут целый день, а служащие вместо работы дурака валяют.
      — Пройдите, пан Валента, — учтиво сказал Микулашек, открыл кабинет и пропустил старшего мастера вперед. Валента остановился в дверях. Для перебранки ему нужна была аудитория.
      — Ну так что, получим мы сверхурочные или не получим?
      Бухгалтер проскользнул под его рукой и заглянул в свои бумаги.
      — К сожалению, нет, — извинился он, — на сверхурочные не было распоряжения.
      — Как же так? — Валента угрожающе втянул голову в плечи.
      — А так. Разрешения не было, следовательно, не оплатят.
      — А почему?
      — Извините, не знаю.
      — А кто это должен знать, черт побери? — повысил Валента голос. Обмен мнениями на высоких нотах всегда вливал в него новые силы.
      — Начальник строительства. Я ведь только бухгалтер.
      Такой несерьезный обходной маневр справедливо возмутил Валенту. Орать на бухгалтера Микулашека было его излюбленным развлечением, и он не терпел, если кто-нибудь портил ему это удовольствие. В душе он ничего плохого не имел в виду, но крик был для него такой же жизненной необходимостью, как дафнии для аквариумных рыбок. Поскольку, кроме Микулашека, никто больше не спускал Валенте его выходок, старшему мастеру было очень нелегко переносить увертки бухгалтера.
      — Ну, так получим мы или не получим?
      — К сожалению, — пожал плечами Микулашек. Этим он дал понять, что аудиенция окончена и начинается рабочий день.
      Старший мастер подскочил к столу.
      — Так что же это вы тут болтаете? Найдите способ заплатить побыстрее. А то сваливаете друг на друга…
      Бухгалтер Микулашек спрятался за стол. К крику он привык, но бессонная ночь давала себя знать. Пошаливали нервы. Он боялся, что в любой момент может расплакаться.
      — Не кричите на меня, — попросил он срывающимся голосом.
      Валента в душе затрепетал от счастья. Как известно, блеяние козленка возбуждает льва.
      — Вы мне будете объяснять, что делать? Вы? Извольте дать мне, что положено, или я сделаю из этой вашей конуры отрывной календарь!
      Микулашек скорчился за своим столом. Он решил любой ценой воспрепятствовать исполнению угрозы.
      — Поосторожнее, — предупредил он, — не то…
      — Не то что? — заорал старший мастер и стукнул кулаком по столу.
      Бухгалтеру показалось, что еще минута — и старший мастер проглотит его.
      — Трижды влево, дважды вправо, — повторил он про себя. — Грр, — проревел он вслед за этим, поднялся во весь свой рост и оскалил желтоватые клыки.
      Старший мастер вытянул перед собой руки жестом церковного сторожа, который ни с того ни с сего увидел живого дьявола. Из горла его вырвался какой-то сдавленный писк. Размахивая руками и пошатываясь, он вышел в коридор. Потом хлопнул дверью и помчался вниз, визжа, как придушенный заяц.
      Пока его визг замирал вдали, бухгалтер, чтобы поспеть с превращением, от усердия обслюнявил всю лапу. Он заметил еще раньше, что любое волнение вызывает в его медвежьем организме слишком обильное слюноотделение, и это ему порядком мешало. Не успел он сесть за стол и погрузиться в чтение бумаг, как в кабинет ворвался начальник строительства.
      — Добрый день, товарищ инженер, — вежливо поздоровался немного побледневший Микулашек. Начальник строительства игнорировал приветствие.
      — Что это за номер вы откололи с Валентой? — спросил он недовольным тоном.
      — Я? С Валентой?
      — Разумеется, вы, а не я. Валента влетел ко мне и сказал, будто вы на него ревели, как медведь. А потом упал. Теперь ему вызывают скорую помощь.
      — Я…
      — Конец! Больше этого не будет! Я должен план выполнять, а вы тут так орете на человека, что он теряет сознание. Где я теперь возьму мастера? Может, вы будете за него работать? Подождите, мы еще поговорим с вами в управлении!
      Бум, бум, трах!
      Сначала раздались удары по столу, потом хлопнула дверь.
      На следующий день Микулашека вызвали в дирекцию, где он получил выговор за плохое обращение с людьми.
      — Как это случилось? — спросил потихоньку старенький старший бухгалтер. — Ты его выругал? А что же ты ему сказал?
      — Валента был пьян, — подло заявил Микулашек, почувствовав при этом, что он внутренне растет.
      Но к вечеру его гордость уступила место сомнениям. Он принадлежал к числу практичных людей. Превращаться в медведя — несомненно, выдающаяся способность. Но быть медведем лишь для самого себя, конечно, горько. Всякая способность должна быть оценена, иначе она не греет, а Микулашек верил исключительно в земное признание. Бухгалтеры, склонные рассуждать о том, что их земные заслуги будут признаны лишь на небе, как правило, умирают молодыми. В одном Микулашек был уверен: такую способность на его теперешней службе оценить по достоинству не могут. Это волшебство, искусство, трюк. Ее, эту способность, можно использовать так, чтобы она приносила плоды.
      Микулашек верил, что находится на правильном пути.
      Он взял день в счет отпуска и с самого утра отправился в Главное управление цирков, надеясь встретить там только артистов.
      Отдел кадров помещался на первом этаже жилого дома, и уже одно это несколько смутило Микулащека. Он нигде не увидел ни карусели с лошадками, ни русалки, а человек за столом разочаровал его окончательно. Он подсознательно ожидал увидеть настоящего циркового артиста, в блестящем костюме, с цветной перевязью на животе. У человека за столом не было цветной перевязи на животе. Да и живота у него не было. За столом сидел юрист.
      — Я, — Микулашек растерянно мял шляпу, — если вас интересует…
      — Нам нужны жонглеры и музыканты, — сказал человек за столом. — Вы играете?
      — Нет, не играю, — ответил бухгалтер. — Я… я кое-что умею, — наивно объяснил он.
      — Ну хорошо, а что именно?
      — Я умею превращаться в медведя.
      — Серьезно? А как вы это делаете?
      — А просто. Перевоплощаюсь, и все.
      — Прямо здесь?
      — Можно и здесь. Где угодно, — гордо сказал бухгалтер. Он был уверен, что человек за столом такого не умеет.
      — Гм, — человек за столом потер подбородок, — в медведя. В большого бурого медведя?
      — Именно так, — радостно согласился бухгалтер. — В большого бурого медведя.
      Преданным взглядом он посмотрел на человека за столом, который так легко его понял. Человек за столом слегка улыбнулся и стал рыться в ящике.
      — Подождите, пожалуйста, в приемной, — процедил он сквозь зубы. — Только никуда не уходите, я вас позову.
      Микулашек понял.
      — Я не сумасшедший, — попытался он защитить себя. — Я в самом деле могу это сделать.
      — Ну, разумеется, вы не сумасшедший, конечно, нет, но будьте так любезны подождать в приемной, у меня срочный телефонный разговор. Потом мы обо всем поговорим, вы мне все покажете, мы и других позовем, чтоб тоже посмотрели…
      — Одну минуточку, — сказал бухгалтер, и необычайно серьезное выражение его лица заставило юриста выпустить из рук массивное пресс-папье. — Я вам сейчас все покажу, только не бойтесь.
      Он повернул перстень и изобразил на морде добродушную улыбку, чтоб не напугать юриста. «Отдел кадров» юркнул под стол, как ласка.
      Через мгновение Микулашек, скромно улыбаясь, снова мял поля своей шляпы. Кадровик вернулся в свое кресло, и ему удалось сделать вид, что он не знает, как выглядит стол снизу.
      — Ну, хорошо, — сказал он, подумав. — С этим вопрос ясен. А что вы умеете?
      — Но ведь…
      — Знаю. Это мне понятно. Но что вы умеете как медведь?
      Микулашек остолбенел.
      — Поймите меня, пожалуйста, — постучал юрист карандашом по зубам. — Как человек вы умеете превращаться в медведя. Хорошо, допустим. Но, чтобы предложить публике высококачественное, действительно высококачественное развлечение — вы понимаете, а не какой-нибудь там невиданный, а на самом деле ничем не выдающийся трюк, вы должны также и будучи медведем показать что-нибудь исключительное, доступное не каждому животному. Ну, например, танцы на шаре, упражнения на турнике, что-нибудь в таком духе. Вы это умеете?
      — Нет, не умею, — ответил Микулашек уныло. Он и на полу танцевать не умел, тем более на шаре.
      — Чем вы занимаетесь в обычной жизни?
      — Я бухгалтер.
      — Ну, это вряд ли что-нибудь даст. Животные-математики уже приелись. Послушайте, а не сумели бы вы балансировать с бутылкой на носу?
      — Извините, я никогда не пробовал.
      — М-да, это вы вряд ли сумеете, это требует тренировки, мой друг, тренировки. Дело в том, что мы теперь хотим, мы должны показывать нашему новому, нашему требовательному зрителю настоящее искусство, а не какие-то ярмарочные трюки, как, например, ваш. Иначе мы убьем в нем вкус. Цирк, мой милый, — это вовсе не значит ахать, раскрыв от изумления рот. Это восхищение тяжелым и упорным трудом наших артистов, которые… которые…
      Юрист подыскивал слова, с отчаянием вспоминая, как все это выглядело, когда он в восьмилетнем возрасте в последний раз посетил цирк. Потом он умолк. В комнате уже никого не было.
      Перед домом бухгалтер поплевал на сине-белую доску объявлений, достал из кармана чернильный карандаш и написал наискось аккуратным почерком: «Цирк — это жульничество». Потом дописал: «Тьфу» — и два раза старательно подчеркнул. Он понял, что с этими шутами не сможет поймать свою синюю птицу.
      В магазине «Родник» он купил банку меду, дома поставил ее на пол и заперся. Потом опустил штору, сел под стол и превратился в медведя. Зубами сорвал крышку с банки, погладил себя лапой по брюху (он видел, как это делают медведи) и поднес банку к пасти.
      Густой мед вытекал из банки медленно. Микулашек похлопал лапой по дну, мед коварно выполз за край банки, тяжелой струей потек по лапам к локтям и в конце концов залил светлую шерсть на груди и брюхе. Бухгалтер вскрикнул в отчаянии. Минуту он безнадежно пытался облизать измазанный мех, но потом перевоплотился и побежал к умывальнику спасать костюм. Остатки меда он выскреб ложкой, собрал в тарелку и, снова превратившись в медведя, аккуратно вылизал. Потом повертел перстень, сел к столу и, держа в руке карандаш, долго-долго глядел на литографический портрет Алоиса Ирасека.
      — Занятно, — сказал приветливый человек в редакции журнала «Наука и жизнь». — «Вкусовые восприятия медведя». Вы физиолог?
      — Я медведь, — ответил бухгалтер рассеянно, потому что в этот момент, послюнив палец, устранял липкие пятна с лацкана пиджака.
      — Гм, гм, — промычал вежливый человек, складывая рукопись аккуратной стопкой. — Это ничего, это роли не играет. А какой медведь? Для заголовка, знаете? Бурый?
      — Да вроде бы, — скромно сказал бухгалтер. — На брюхе светлый, а вообще-то бурый.
      Вежливый человек поднял брови и перелистал несколько страниц предложенной ему статьи. Микулашек смотрел на него, ощущая, что в эту самую минуту время окончательно остановилось.
      — Бурый, — повторил он беспомощно, — совсем бурый.
      — Мало ли что бывает бурым, — сказал вежливый человек и посмотрел поверх страниц рукописи на бухгалтера Микулашека. — Перестаньте лизать свой костюм. Где вы его видели? На воле? В клетке?
      — Как бы вам это пояснить?..
      — Говорите совершенно просто. Формулировки не так уж важны. Так где же вы его видели, а ну-ка? Не бойтесь!
      На этот раз бухгалтер впервые не струсил и поэтому ответил полным предложением:
      — Я видел его в зеркале.
      — Если это так, — мило сказал вежливый человек, подавая ему рукопись, — если это действительно так, то это наверняка не был медведь. Это, извините, исключено. Медведи в зеркалах не живут. Им там, знаете ли, есть нечего. Почитайте Брэма.
      — Мир плох и безотраден, — размышлял бухгалтер на обратном пути, — и, кроме того, совершенно абсурден. Я умею такое, чего никто другой не умеет, а люди либо не верят мне, либо отказываются удивляться. Наверное, все дело в том, что они не чувствуют себя равными мне и потому завидуют моей исключительности. Но я этого так не оставлю. Раньше меня не боялся никто, а теперь испугался даже Валента, значит, что-то несомненно изменилось. Раньше сильнее были они и мне приходилось их бояться. Теперь они боятся меня, значит, наверняка теперь я сильнее. Медведь — это вам не что-нибудь. Медведь-владыка края, и его боится вся округа. Он терзает скот и всякое такое.
      Но тут он почувствовал, что в его мыслях есть противоречие. Возможности медведя и положение бухгалтера — не самая удачная комбинация, и Микулашек почему-то не мог избавиться от мысли, что если бы он в качестве медведя растерзал корову, то в качестве бухгалтера его упекли бы в сумасшедший дом. Кроме того, он никак не мог решить для себя вопроса, что бы он стал делать с растерзанным животным. О том, что его можно употребить в пищу, он как-то не подумал.
      Микулашек шел по оживленным улицам, опустив голову, погруженный в глубокие думы. В результате непривычно интенсивной душевной деятельности на его лице застыла дурацкая улыбка.
      — Терзать скот, — размышлял он, — это, с одной стороны, пустая демонстрация, а с другой — жестокость. Это ни к чему. Однако пора что-то предпринять. Я должен во что бы то ни стало использовать свои возможности. Это самый большой шанс в моей жизни. Если я так ничего и не предприму, меня снова все будут пинать ногами до самой смерти.
      Вообще-то его никто никогда не пинал, но, чтобы решиться на столь важный шаг, он должен был подстегивать себя картинами своих прошлых страданий.
      — До сих пор все со мной обращались, как с тряпкой, и я это терпел. Тогда я еще не мог осознать своей исключительности, но теперь осознал. Теперь я знаю, что во мне есть, и я должен решиться. Дальше так продолжаться не может. Что делает общество? Общество отвергает мой талант и мои услуги, общество ими пренебрегает, А что сделаю я? Я просто пойду своим путем.
      Эта мысль так взволновала его, что он несколько раз подпрыгнул на ходу и налетел на мусорщика, находившегося при исполнении служебных обязанностей.
      — Ты что, не видишь, болван, что я работаю? — деловито спросил мусорщик. Погруженному в видения бухгалтеру это вмешательство не понравилось.
      — Я думаю о важных вещах, — сказал он грубо. — Плевать я хотел на ваш мусор.
      Мусорщик не на шутку разозлился и перестал церемониться. В конце концов он заявил, что запихнет бухгалтера в мусорный бак, и добавил еще, каким образом это сделает. Бухгалтер испугался, но тут же вспомнил о своей силе и решил припугнуть мусорщика.
      — А медведя вы смогли бы запихнуть в ваш бак?
      — Что за глупости вы спрашиваете? — удивился мусорщик.
      — Да так, — сказал бухгалтер, многозначительно улыбнувшись, и с триумфом продолжил свой путь, оставив противника в растерянности.
      Мусорщик позвал другого мусорщика. Оба они очень удивлялись и вертели пальцами у лба. Им было ясно, что медведь в мусорном баке поместиться не может.
      — Ага, — сказал бухгалтер про себя, — я показал свою силу, а людям как раз это и нужно. Сомнения в сторону! Ни с кем не миндальничать! Каждый сам должен знать, когда ему уйти с дороги. Это закон природы — выживает более сильный.
      Воспоминание о законе даже в таком контексте несколько замедлило ход его рассуждений. Но вскоре он успокоился. Кто не боится мусорщика, не боится никаких законов. Поэтому он почувствовал себя очень сильным и уже не старался сдерживаться.
      «Сильная личность живет по своим собственным законам, это давно известно. Я был бы сумасшедшим, если бы позволил опутать себя предрассудками. Что представляет собой этот их закон? Балласт, отрепья, защита слабых. По отношению к себе у меня есть только одно право, и это право сильного. Право извлекать пользу из своей силы. Извлекать пользу… Да, именно так можно определить это право. Можно также сказать пользоваться. Это будет более мягко и правильно. Буду пользоваться», — решил он окончательно и бесповоротно.
      Эта мысль показалась Микулашеку забавной. Он еще никогда ничем таким не пользовался и очень обрадовался представившейся возможности. Вопрос о технических деталях он решил быстро.
      — Воспользоваться я могу чем угодно. Лучше всего, конечно, чем-нибудь вполне транспортабельным, но при этом достаточно ценным. Золото? Нет. Его потом пришлось бы продать. Деньги? Ну конечно, я буду пользоваться деньгами, я добуду массу денег. А поскольку я медведь действия, я начну пользоваться сразу же. Кто рано встает, тому бог подает.
      Микулашек свернул с боковой улицы на главный проспект, взволнованно принюхался и вошел через вертящуюся дверь в зал сберегательной кассы. Его никто не видел, все сидели спиной к двери.
      — Добрый день, — поздоровался бухгалтер и превратился в медведя. Потом сделал несколько шагов вперед. Для большего впечатления он потряс головой и зарычал, показывая, какой он страшный.
      Первой взвизгнула старая бабка с хозяйственной сумкой. Она уронила сберкнижку и, застыв на месте, осенила себя крестным знамением. Двое или трое клиентов прижались к стенам. Кассир, как страус, спрятал голову под стол, а потом высунул из-под стола руку с револьвером. Медведь нежно шлепнул его по руке. Кассир уронил оружие и, не покидая своего убежища, подул на руку, тихо радуясь, что избавился от необходимости сопротивляться. Насколько ему было известно, кассиры с медведями не сражаются.
      Медведь просунул лапу в окошко и с немалым трудом потянул к себе пачку денег со стола кассира. Потом вторую. Потом еще одну. Больше на столе денег не было. Медведь решил, что на первый раз хватит. Он получил, что хотел, и мог уйти.
      Он отвернулся от окошка и остановился, нерешительно перебрасывая деньги из лапы в лапу. Впервые в жизни он испытал гложущую зависть к кенгуру. В человеческом обличье он не смог бы покинуть место преступления, в этом он был уверен, но в обличье медведя у него не было карманов, а лапы нужны были для обороны. Он попытался запихнуть одну пачку в пасть. Деньги были отвратительны на вкус, а кроме того, он не мог сунуть в набитую пасть лапу, чтобы повернуть зубами кольцо на пальце. Он хотел совершить обратное превращение где-нибудь неподалеку от вертящихся дверей, но теперь подумал, что, превратившись в человека, может подавиться большой пачкой денег во рту.
      Минуту он растерянно переминался с лапы на лапу. Потом зажал две оставшиеся пачки под мышкой, грозно зарычал, насколько ему позволила набитая деньгами пасть, и ввалился в туалет.
      Две пачки он вынул из-под мышки и положил на край унитаза, третью вытащил из пасти и вцепился зубами в кольцо на пальце. Оно поворачивалось с трудом, потому что у Микулашека-медведя от волнения, как обычно, сильно текла слюна.
      — Спокойно, — сказал он себе. — Быстрота и хладнокровие!
      Зубы его лязгнули о гладкий металл, и перстень соскользнул с мокрого пальца в пасть. Пришлось начать все сначала.
      В зале послышался выстрел. Это один из клиентов выхватил револьвер у кассира и пальнул в потолок, чтобы придать себе мужества. Медведь перепугался. Он не привык к стрельбе. Теперь он понял, что рискует всем. Он подставил обе лапы и выплюнул перстень, помогая себе языком. Потом снова положил его в пасть и, взяв в зубы, попытался просунуть в него палец.
      Снаружи раздался еще один выстрел и крик кассира, который держал рычаг сигнализации и пытался взывать о помощи. Медведь подсознательно закрыл пасть и от волнения глотнул.
      Он почувствовал, как перстень неудержно скользит по пищеводу. Он задыхался и кашлял. Потом попробовал сунуть лапу в горло, чтоб его вырвало.
      Но ничего не получалось.
      Его залила волна жалости к себе. Судьба обошлась с ним жестоко. Удрученный, он сел на унитаз и опустил голову на лапы, пытаясь собрать моральные силы. Он хотел встретить врага с гордо поднятой головой.
      Когда пришли люди с веревками, он с достоинством поднялся с унитаза, холодно поклонился и протянул обе лапы. Служащие посмотрели на него с немалым удивлением, потом набросили на него сеть.
      Бухгалтер покорно переносил тряску в зарешеченной машине. Он знал, что приближается минута, когда он будет осужден за свой поступок. Защищаться было бессмысленно, да и случая для этого не представилось. В таком ясном деле приговор бывает краток. Серьезные люди, вершившие суд, совещались недолго. Они назвали его «медведь бурый» и отвели в клетку.
      Он шел, гордо выпрямившись… Потом с непреклонным видом уселся на дуплистый ствол. Сник он только тогда, когда на его клетку стали прибивать табличку:

      НЕ КОРМИТЬ!

      К вечеру он стал есть сырую конину.
      — Послушайте, коллега, — спросил несколько дней спустя научный сотрудник зоопарка у молодого аспиранта, — вы видели когда-нибудь, чтоб медведи рылись в собственном помете? Этот наш экземпляр, по крайней мере…
      — Конечно, товарищ доцент, — ответил усердный юноша. — Я тоже это заметил и объясняю тем, что после зимней спячки медведи ищут в помете остатки непереваренной пищи.
      Медведь все это слышал, но ничего не сказал, потому что он был медведь. Он удалился в угол клетки, начертил когтями на песке несколько цифр и в уме вычел налог из зарплаты.
      Он ждал своего дня.

Андре Моруа
МАШИНА ДЛЯ ЧТЕНИЯ МЫСЛЕЙ
( Перевод с французского Н.Галь)