ИЗАБО КАЛЕКА

Изабо лежала на подушках, безучастно глядя в узкое окно в противоположной стене и прижимая левую руку к груди. Рука больше не болела, лишь тупо ныла временами, да мерзли пальцы, которых больше не было.

Комната, в которой она лежала, была увешана ветхими гобеленами, пол украшал толстый ковер, а в камине горел огонь. Изабо, всю жизнь прожившей в доме-дереве, это казалось почти немыслимой роскошью, и в другое время она от души наслаждалась бы уютом. Но сейчас на душе у нее было черно, и она никак не могла избавиться от этого гнетущего чувства, несмотря на все советы Кухарки Латифы и поддразнивания и смешки служанок, которыми она командовала. Все, о чем Изабо могла думать, это лишь о том, что по ее вине бесценный талисман Мегэн чуть было не попал в лапы Оула. Ее опекунша доверила ей отнести его из их секретного убежища в горах во дворец Ри, а она делала одну ошибку за другой. Сначала она спасла этого невежу-горбуна от Оула, потом украла собственного жеребца Главной Искательницы и приехала на нем в столицу провинции — город, в котором Главная Искательница Глинельда была правительницей. Потом ее пытали и приговорили к смерти. Ей постоянно снилось костлявое лицо Главного Пытателя и темная вода озера Тутан, куда ее бросили на съедение озерному змею. Изувеченная рука с недостающими пальцами точно укоряла ее, и она, прижимая ее к груди, сопротивлялась всем попыткам вовлечь ее в жизнь двора в Риссмадилле. Загадочный талисман, спрятанный в заглушающем мешочке из волос никс, забрала у нее Латифа, доверенное лицо Мегэн во дворце, и с тех пор Изабо больше не видела его и ничего не слышала о нем, хотя его отсутствие и отзывалось в ней постоянной ноющей болью и тоской.

В дверь резко постучали. Не дожидаясь ответа — а его вполне можно было и не ждать, ибо Изабо так и не ответила, — дверь распахнули, и в комнате появилась женщина средних лет с миской, над которой поднимался ароматный пар. Женщина была очень низенькой и толстой, с лицом, похожим на поджаристую булочку, двумя маленькими глазками-изюминками, аккуратным вишневым ротиком и носом-пуговкой. Говорить она начала еще до того, как вошла в комнату, и не закрывала рта все то время, которое она там пробыла.

— Ну что, все лежим, уставившись в стену, и жалеем себя, да? Жалость еще никого ни до чего хорошего не доводила, насколько мне известно. Пора бы тебе встать и заняться делами, поскольку безделье — это то, чего я всегда терпеть не могла и не вижу никаких причин начинать терпеть сейчас. Безделье вызывает разговоры, в особенности безделье, которому я потакаю, а нам не стоит давать пищу для разговоров, и так уже пошло слишком много слухов. Похоже, здешние пустоголовые девицы возомнили тебя романтической личностью, а я не могу этого допустить. Единственный способ заставить их прекратить строить догадки — это чтобы ты спустилась в кухню и жила и работала вместе с ними. Кроме того, я ничему не смогу тебя научить, если ты так и будешь лежать здесь и страдать. Так что давай, поешь бульону, а потом вставай, надевай платье, которое я принесла тебе, и спускайся в кухню. Я пошлю одну их этих лентяек показать тебе дорогу, так что советую тебе быть готовой к тому времени, когда она придет, поскольку я не могу попусту тратить время, как ты.

Изабо ничего не сказала, отвернувшись к стенке и прижав руку поближе к телу. Латифа, не замолкая ни на секунду, поставила миску с супом на прикроватный столик, вытащила из комода серое платье, встряхнула его и положила на стул. Она бросила на Изабо пронзительный взгляд маленьких глазок, потом продолжила на одном дыхании:

— Вовсе незачем так изводить себя, милочка, и если ты еще немножко проваляешься в постели, то просто разучишься ходить. Лежебокам не место у меня на службе! Так что если хочешь получить ужин, тебе придется спуститься вниз и заработать его. Мне некогда таскать тебе подносы, и моим девушкам тоже.

Дверь за ней со стуком захлопнулась, и Изабо с силой вжалась в подушку. Почему они все не оставят меня в покое? Она снова почувствовала странный звон в голове и решила, что слышит слабые отголоски разговоров. Но это было невозможно, поскольку каменные стены были такими толстыми, что сквозь них не мог бы проникнуть ни один звук.

И снова Изабо на миг охватило пугающее ощущение, что она сходит с ума. Она сжала пальцы здоровой руки, решительно отключая свой разум. Этот страх часто мучил ее с тех пор, как она добралась до Риссмадилла. Очнувшись от лихорадки с ощущением полной ясности сознания, она подумала, что может слышать мысли всех окружающих ее людей. Чувствуя себя слабой и хрупкой, точно семечко бельфрута, она откинулась назад на подушки и погрузилась в самые глубокие тайники душ тех, кто ухаживал за ней, — в их тайные желания и ревности, их мелкую злость и предубеждения.

Позднее эта ясность исчезла, и она решила, что это чувство было всего лишь последствием лихорадки. Но оно вернулось опять — волнами звуков и мыслей, накатившими на нее, так что ей было никак не сконцентрироваться на том, что ей говорили другие. Временами это походило на два уровня разговора одновременно — то, что человек говорит, и то, что он при этом думает на самом деле.

За этими краткими моментами прояснений обычно следовала ужасная мигрень, при которой слова, образы, мысли и воспоминания, свой и чужие, проносились в ее мозгу вихрями мучительной боли. Тогда все, что Изабо могла делать, это лишь лежать и пытаться вспоминать тишину — тишину укромной долины, где она выросла, и тишину разрушенной Башни, где она встретилась с Селестиной. В такие моменты она прижимала пальцы ко лбу, пытаясь унять боль и звон, которые, казалось, сосредоточены были между ее бровями.

Раздался стук, и в дверь просунулась одна из служанок, любопытно блестя глазами. Это была хорошенькая румяная блондинка по имени Сьюки. Она завязала ленты своего льняного чепца под ухом, что придавало ей легкомысленный вид.

— Ну ты даешь! — воскликнула она. — До сих пор в постели! У тебя что, опять болит голова? Так госпожа Латифа даст тебе своего поссета, но я не стала бы заставлять ее снова подниматься сюда! Может быть, тебе помочь одеться, ведь тебе самой с больной рукой неудобно? Конюхи говорят, что было глупо с твоей стороны лишиться руки, спасая какого-то кролика, но мы с девчонками считаем, что ты очень храбрая...

Болтая так же беспрерывно, как Латифа, и, судя по всему, точно так же не нуждаясь в том, чтобы перевести дух, служанка отдернула простыни, стащила ноги Изабо с кровати и усадила ее. Потом бесцеремонно обтерла ее лицо влажным полотенцем и расстегнула пуговки ее ночной рубашки. У Изабо, казалось, не было никаких сил сопротивляться, точно так же, как и выполнять то, что ей говорили. Когда служанка обтирала ее, она взглянула на свое тело и пришла в ужас при виде того, как она похудела. Ее ноги превратились в худые голубоватые прутики, а все ребра выпирали над впалым животом. Так же ясно, как если бы служанка высказала это вслух, она услышала ее мысль: Бедняжка, просто смотреть страшно, одна кожа да кости...

Через несколько минут Изабо была на ногах, одетая в ту же одежду, что и служанка: серый лиф с широкой юбкой поверх многочисленных нижних юбок и белый фартук, повязанный на груди. С детства привычная к брюкам, Изабо чувствовала себя, точно спеленатый младенец. Подняв ее подбородок шершавой обветренной рукой, Сьюки проворно повязала на ее остриженную голову белый чепец, завязав его бантом. Изабо подняла руку, ощупала свою голову и тут же на нее нахлынула новая волна переживаний.

До того, как она пришла в Риссмадилл, ее волосы были буйной лавиной огненных кудрей, достававших ей до пят. Но Латифа обрезала их, пытаясь вылечить лихорадку. После этого болезнь пошла на убыль, но Изабо обнаружила, что не может простить старую кухарку за потерю ее единственной прелести. Взглянув в зеркало, она не узнала себя в худой поникшей фигуре с осунувшимся лицом и в белом чепце, которую оно отразило.

Все так же не переставая болтать, Сьюки повела ее по каменным коридорам и бесконечным лестницам на кухню, расположенную в низком длинном крыле, удаленном от главных помещений дворца. Вместительная кухня занимала почти весь первый этаж. Рядом находился кладовые, погреба, маслобойня, пивоварня, коптильня, винный погреб, сыродельня, гербарий, где находились вывешенные на просушку цветы и семена, и ледник, в котором готовились желе и шербеты и хранили свежее мясо. По коридорам сновали служанки со стопками чистого белья и дымящимися ведрами, а один раз мимо них прошли два мужчины, шатающиеся под тяжестью объемистого бочонка с элем.

Сьюки без всяких разговоров отвела Изабо на кухню, заполненную людьми, которые приглядывали за выпачканными сажей печами, мешающими дымящиеся котлы на огне, мыли посуду и резали овощи. Один из слуг энергично потрошил банаса, распластанного так, что длинные переливчатые перья хвоста разметались по столу. У Изабо дрожали ноги, и она с радостью опустилась на табуретку в углу. Она всей кожей чувствовала любопытные взгляды слуг, работающих рядом, но они были слишком заняты, чтобы тратить на нее много времени, так что вскоре все вернулись к прерванной работе. Мысли некоторых из них заставили ее щеки покрыться красными пятнами, но они были ничуть не хуже тех, что пришли ей голову при виде собственного отражения в зеркале. Она прислонилась головой к теплому камню печи и закрыла глаза.

— Ага, хорошо, что ты встала, — рядом с Изабо остановилась Латифа. — Пойдем, ты поможешь мешать соус и следить, чтобы собаки, которые крутят вертел, бежали равномерно.

Изабо никогда еще не приходилось видеть ничего подобного этим маленьким собачкам, которые беспрестанно бежали в своих деревянных колесах, вращая огромные туши, насаженные на вертел. Она не привыкла к собакам, поскольку видела лишь редких косматых овчарок в горных деревушках. А эти собаки, с висячими ушами и пестрыми шкурами, были немногим больше кошек. У одной была жесткая шерсть и черное пятно на глазу, придававшее ей довольно дурашливый вид. Другая была почти вся белая, с шелковистыми ушками и пятнистыми лапами. Латифа дала ей тонкий и гибкий прут и велела хлестать их, если они замедляли ход, останавливались, чтобы почесаться или слишком усердно облизывались на постоянный запах мяса. Изабо взяла его с большой неохотой. Повесив головы, собаки трусили вперед, никогда не меняя шаг; на тощих боках живого места не было от шрамов и царапин.

Когда Изабо приблизилась, маленькие собачки шарахнулись от нее, и она положила прут на пол.

— Как вас зовут, малыши? — прошептала она. Они ответили ей испуганным взглядом потускневших глаз, и она ласково погладила их по головкам, ощутив жалость, смешанную с гневом, когда они съежились и отстранились. Осознавая, что все слуги смотрят на не, она села на свою табуретку и начала медленно помешивать жирный соус, кипевший в большой плоской кастрюле, стоящей с краю огромного очага. От жары и запаха жарящегося мяса ее замутило — все, что она могла сделать, так это лишь сдерживать тошноту, но Латифа была права, Изабо и так уже обратила на себя слишком много внимания своей горячкой и изувеченной рукой. Она должна была изображать из себя простую деревенскую девочку, которую бабка послала в город наняться на службу. Чем скорее она начнет играть свою роль, тем лучше. И все же, сидя на табуретке и мешая соус рядом с понуро бегущими собаками, она закрыла глаза, и на ее ресницах заблестели слезы, покатившиеся по впалым щекам.

Внезапно запахло горелым, и через секунду Изабо получила увесистую оплеуху, вернувшую ее обратно на землю. Чувствуя, как слезы щиплют ей глаза, она встрепенулась и увидела одного из лакеев, нависшего над ней. Соус в кастрюле пошел комками, один бок огромного кабана дымился, а пестрый терьер, воспользовавшись возможностью, энергично чесался.

— Ах ты, тупица! — заорал лакей. — Он еще раз замахнулся, но Изабо уклонилась от удара, с неуклюжей поспешностью вскочив с табуретки. Другие слуги столпились вокруг, сочувственно восклицая, а одна из служанок побежала за Латифой. Изабо шмыгнула прочь, прижимая одну руку к щеке, а другую, изувеченную, пряча на груди. Выбежав сквозь массивную арку в огород, она услышала звук ударов и поскуливание собак.

В длинном, обнесенном стеной саду не было никого, кроме сгорбленного старика, чистящего ульи, расположенные у дальней стены. Никем не замеченная, Изабо проскользнула в тень яблонь, подвязанных к штакетнику вдоль стены и усеянных крошечными почками, и уселась на грязную тропинку за кустами розмарина, прижимая ладонь к горящей щеке и уткнувшись головой в колени. Они дрожали. Через некоторое время ласковое прикосновение солнечных лучей к ее спине, довольное жужжание пчел в цветах, знакомый уютный запах земли и трав немного утешили ее. Она утерла мокрые щеки передником и привалилась к стволу одной из яблонь.

— Ты всю юбку себе перемазала, девочка. Латифе это совсем не понравится.

Вздрогнув, Изабо подняла глаза и увидела кривоногого старика, опершегося на лопату у грядки в нескольких ярдах от нее. Она взглянула вниз и поняла, что он был прав. Ее серая юбка, еще час назад такая чистая и аккуратная, была вся облеплена грязью.

— И щеки тоже вымазала. — У Изабо на глазах невольно снова выступили слезы. — Ну-ну-ну, девочка, не горюй. Давай-ка, умойся, а я одолжу тебе свою платяную щетку.

Сквозь высокую арку ворот он вывел ее из сада в широкий мощенный брусчаткой внутренний двор. Изабо смутно помнила, что она проходила здесь в тот день, когда впервые пришла в Риссмадилл, но тогда она была в лихорадке, и все, что осталось от ее воспоминаний, это нескончаемая каменная аллея, которую ей пришлось преодолеть, чтобы добраться от мостика над ущельем до кухни.

Слева донесся шум конюшен и псарен — хохот, крики, ржание лошадей, звон молотков, лязг ведер, лай собак. Изабо резко шарахнулась, и старик ласково взял ее за руку. Они вошли в узкую дверцу и очутились в небольшой анфиладе комнат, тихой и сумрачной. Старик объяснил Изабо, что раньше он был главным конюхом в Лукерсирее. Он приехал в Риссмадилл вместе с молодым Ри, и ему отдали этот уголок конюшни, так что он мог находиться там, когда ему вздумается.

За комнатами находился маленький огороженный участочек. Там цвел еще один сад, хотя и в старых ведрах и кадках, а не аккуратно разбитый на квадраты и треугольники, как огород. Несмотря на то что здесь росли и травы, в основном в кадках буйно цвели дикие цветы. Изабо робко улыбнулась, ибо среди них было много таких, которые она знала, — маленькие душистые цветы лугов и лесов.

— Это мой тайничок, — извиняющимся тоном проговорил старичок. — Я скучаю по горам, поэтому и пристрастился покупать саженцы и семена у торговцев, когда они заходят сюда. Меня зовут Риордан Кривоногий, а ты, как я вижу, не кто иной, как Рыжая.

— Меня зовут Изабо, — застенчиво ответила она.

Во дворе был насос, и старик накачал ей воды, чтобы она смогла умыть лицо и руки. Изабо отстегнула верхнюю юбку, чтобы было удобнее счищать с нее грязь, и села на бочонок в нижней, сняв с себя чепец и подставив остриженную голову солнцу. Возвращаясь из огорода, она прятала свою изувеченную руку под фартуком, теперь же осторожно прижала ее к себе, надеясь, что Риордан Кривоногий ничего не заметил. Даже если он и увидел ее, то виду не подал и принес ей попить. Вода была теплой и пахла землей.

— Под скалой бьет родник, — поэтому еще Мак-Кьюинн перенес свой двор сюда, — объяснил ей старик. Воду выкачивают из самой глубины насосами. Говорят, в королевских покоях есть пресная и соленая вода, и можно даже ее подогреть, что, по мне, слишком уж смахивает на колдовство.

— Кому придет в голову купаться в соленой воде?

— Чертовски хороший вопрос, девочка, я часто спрашиваю себя об этом. Говорят, это полезно для здоровья и помогает сохранить красоту, и в это и вправду можно поверить, если Банри до сих пор так свежа и хороша. Но если это действительно так, нашему бедному Мак-Кьюинну стоило бы тоже купаться в ней, ибо он с каждым днем все больше и больше худеет, и вид у него измученный. Правда, говорят, что он не станет этого делать, поскольку питает здоровую неприязнь к морю, как и подобает потомку рода Мак-Кьюиннов.

Изабо задумчиво допила воду, намотав на ус этот странный факт, а старик продолжил.

— Раньше здесь, разумеется, был старый замок, прежде чем Мак-Кьюинн перевел двор сюда из Лукерсирея. Это был замок Мак-Бренна, построенный в те дни, когда он владел этой бухтой. Здесь, на этой огромной скале, слишком хорошее место, к тому же окруженное со всех сторон рекой, чтобы не выстроить здесь крепость. С собственным источником воды и запасными выходами из морских пещер она почти так же неприступна, как Лукерсирей. Да будь это не так, сомневаюсь, что слишком многие из нас, стариков, переехали бы сюда из Сияющих Вод, слишком уж близко к морю расположен Риссмадилл. Не понимаю, как люди в Дан-Горме могут жить на пустынных берегах залива. Эти жалкие стены — не слишком надежная защита от Фэйргов.

Риордан Кривоногий оторвался от прополки, которой занимался, и задумчиво сказал:

— Не хочу лезть не в свое дело, Рыжая, но не пора ли тебе обратно на кухню? Я знаю Латифу уже довольно давно, и она не любит, когда ее заставляют ждать.

Изабо в панике вскочила на ноги, снова вспомнив о своем промахе на кухне, который совсем вылетел у нее из головы.

— Спасибо, — выдавила она, пристегивая юбку. — Прости, что помешала.

— Ничего страшного, девочка. Рад был помочь. Вот, не забудь свой чепец.

Изабо благодарно взяла свой муслиновый чепец и поспешно натянула его. Риордан сказал негромко:

— И еще один совет, Рыжая. Латифа не любит, когда ее девушки безропотно сносят обиды. Расскажи ей все по чести, и она не будет к тебе слишком строга.

Изабо сочла этот совет стоящим, хотя она и получила нагоняй, он был недолгим и справедливым. В наказание Латифа отправила ее в постель с кружкой горячего поссета с травами и велела лечь спать. В первый раз за многие недели Изабо спала крепко и без кошмаров, — видя во сне мужчину с золотистыми глазами, который увлекал ее в нежную темноту любви.

Через неделю после Бельтайна Изолт и Лахлан, выйдя рука об руку из чащи моходубов, обнаружили Мегэн, сидящую на земле, сгорбившись и уткнувшись лицом в ладони. Забытый хрустальный шар лежал на траве, поблескивая жемчужной белизной. Гита стоял на задних лапках, положив передние на руки Мегэн и расстроенно стрекоча. Шаги Изолт ускорились.

— Старая матушка, что стряслось?

Впалые щеки Мегэн блестели от слез.

— Изабо...

Изолт молниеносно вскинула голову и переглянулась с Лахланом.

— Что-то случилось с Изабо?

— Она в безопасности, она и Ключ... все в порядке. — Она нетерпеливо вытерла щеки. — Простите. Я просто так рада, что с Изабо все в порядке! Она была очень больна — Латифа боялась, что она не выкарабкается, но она молодая и сильная, и лихорадка, наконец, отступила. — Она несколько раз глубоко вздохнула. — Я знала, что у нее все получится. Ключ в безопасности! Теперь у нас все три части, и все, что нам нужно, это снова соединить их. Надо как-то получить обратно те две части, которые находятся у Латифы, но как?

— Почему этот Ключ так важен, старая матушка? — Изолт, набравшись храбрости, задала вопрос, который уже долгое время мучил ее.

Мегэн, похоже, немного удивилась.

— Помнишь, я рассказывала тебе, что я использовала Ключ, чтобы скрыть одну вещь, которая не должна была попасть в руки к Майе? Это был Лодестар, магическая сфера, которая отзывается только на Мак-Кьюиннов. Я спрятала его в Пруду Двух Лун и заперла окружающий его лабиринт на Ключ. Потом я разломила его на три части и отдала одну из них Ишбель, а другую — Латифе. Я и представить не могла, что мне понадобится шестнадцать лет, чтобы снова найти Ишбель! И все это время Лодестар лежит там в темноте и холоде, и его силы медленно иссякают. Пока мы не соединим вместе эти три части, мы не сможем спасти и использовать его силы в нашей борьбе.

Она посидела молча, глядя на пепел костра, и сказала:

— Есть и еще одна новость, и она нерадостная. То, что драконы сказали мне о заклятии, осуществленном в ночь кометы, правда. Это действительно было Заклинание Зачатия, ибо Латифа говорит, что Банри носит дитя...

Лахлан побледнел.

— Эта мерзавка беременна? Не верю своим ушам! Шестнадцать лет она была бесплодной, как мул! Мы рассчитывали на то, что наследника не будет — я думал, что останусь единственным! И что теперь будет?

— Свилась новая нить, — ответила Мегэн. — Что она для нас означает, покажет лишь время.

— Она намеревается стать регентом и править от имени своего младенца! — воскликнул он. — Нужно остановить ее. Чтобы фэйргийский младенец унаследовал трон Эйлианана — я не допущу этого!

— Значит, у тебя есть сведения, которых нет у меня? — саркастически осведомилась Мегэн. — Ты знаешь о происхождении Майи Незнакомки, тогда как за шестнадцать лет все наши попытки узнать об этом ни к чему не привели?

Щеки Лахлана зарделись, но он упрямо продолжил:

— Если она не Фэйрг, значит, я не Мак-Кьюинн! Ты же слышала, как она поет, верно? Ты слышала рассказы о том, как она выскальзывает из дворца по ночам и едет к этому ужасному морю? Да ни один островитянин не станет не то что купаться в море ради собственного удовольствия, а даже прогуливаться по его берегам. Она точно Фэйрг! Она приворожила Джаспера при помощи своей мерзкой фэйргийской магии — это все часть плана свержения власти Мак-Кьюиннов и возвращения побережья Фэйргам...