Изабо обнаружила, что этот обычай совсем не изменился, поскольку за столом прислуги, обсуждавшей, кто с кем будет прыгать через костер в этом году, не смолкали шутки и смех. Костер разводили на огромной площади перед дверями дворца, и всех слуг пускали в сады Ри, где проходили торжества. Ожидались танцы и представления, на которые съезжались циркачи и менестрели со всего Эйлианана. От углей костра зажигали факелы, которые веселая процессия проносила по всему дворцу, разжигая все очаги и фонари.

Купальскую Ночь праздновали и в городе, хотя там в огне должен был погибнуть какой-то бедный колдун. Изабо поежилась, подумав о том, как горожане разожгут свои фонари углями костра, который только что поглотил человека. Она не понимала, как у них поднимется на это рука.

Вечером все слуги должны были где-то работать, и за право выполнять задания на улице во время пира и празднеств разгорелись нешуточные споры. У Изабо, как у одной из самых низших кухонных служанок, разумеется, вообще не было никакого выбора. От Сьюки она услышала, что ей досталось одно из самых худших дел — прислуживать на пиру за нижними столами. Беда была не только в том, что ей удалось бы лишь ухватить на бегу несколько кусочков, но и в том, что прислуживать она должна была слугам лордов, которые очень любили щипать служанок. Но было и одно, хотя и маленькое, утешение — ей предстояло находиться в нижнем зале, примыкающем к главному, в котором сидели прионнса и высшая знать. Обычно слугам удавалось сквозь щели в занавесях подглядеть, как пируют и веселятся великие лорды, хотя, если их заставали на месте преступления, им приходилось несладко.

— Может быть, ты даже сможешь поглядеть на Банри, — возбужденно сказала Сьюки. — Дорин говорила мне, ты очень печалилась, что до сих пор ее не видела.

На следующий день Сьюки подошла к ней и ласково сказала:

— Банри сейчас играет для придворных, как делает в каждые Купальские праздники. Мы все смотрим из-за занавесей, и ты, может быть, пойдешь с нами?

Изабо вспыхнула от радости, поскольку остальные девушки не часто приглашали ее в свою компанию. Сьюки повела ее, временами переходя на бег, по бесчисленным лестницам и коридорам, пока наконец они не добрались до галереи, выходящей в главный зал.

Придворные, однако, были не видны, скрытые от Изабо массой колышущихся белых чепцов и серых юбок. Сьюки взяла Изабо за руку и потащила за собой сквозь толпу, и Изабо на этот раз не оробела, а, воспользовавшись своим высоким ростом и худобой, принялась пробираться мимо бесчисленных шепчущихся и хихикающих девушек, с острыми локтями и в многочисленных нижних юбках.

Вдруг толпа затихла — и одетые в атлас и бархат придворные, и слуги, подглядывающие из-за занавесей и резных каменных ширм галереи. Первые аккорды музыки разбили тишину и полились стремительными водопадами, которые, казалось, стремились и никак не могли подобраться к какой-то немыслимой развязке. Снова и снова музыка воспаряла вверх и опускалась вниз, и по спине у Изабо побежали мурашки. Она встала на колени у стены и приникла к одной из щелочек в кладке, но все, что она смогла увидеть, это лишь перекинутые через плечо пледы придворных, несколько широких каменных ступеней и апатично вытянутую мужскую ногу, обутую в богато украшенную туфлю.

Мелодия изменилась, зазвучала ниже, ритм ускорился, а потом невидимая музыкантша начала петь. Ее голос оказался неожиданно низким, но в нем звенела такая властность, что Изабо почувствовала, как по всему ее телу пробежала дрожь.

— Моя любовь, мой бесценный, моя бесценная любовь, — пела Банри, голос ее взвивался все выше и выше, точно луговой жаворонок, пока, наконец, не достиг крещендо, да так, что у Изабо на глазах выступили неожиданные слезы. — Моя любовь, мой бесценный, моя бесценная любовь, мой лорд!

— Мой лорд! — снова и снова возносился к высокому сводчатому потолку завораживающий голос. Наконец последняя пульсирующая нота замерла, и галерея взорвалась аплодисментами. Изабо хлопала так же восторженно, как и все остальные. К ее удивлению, все вокруг бросились обнимать ее, она отвечала им тем же и присоединилась к громким крикам публики. Лакеи и служанки больше не прятались за занавесями, но выглядывали с галереи, некоторые из них даже утирали слезы, и все хлопали и топали ногами.

Наконец шум утих, укрощенный еле слышной трелью кларзаха Банри. Бархатная туфля медленно отодвинулась назад, и Ри, еле двигаясь, вышел вперед в свободной зеленой тунике, надетой поверх серых лосин. Он был худым и смуглым, с аккуратно подстриженными усами и бородой и отсутствующим, почти бессмысленным выражением лица. Он что-то пробормотал и протянул руку жене, выводя ее вперед. Но все, что Изабо смогла увидеть, были лишь тонкие белые пальцы Банри без единого кольца, сжимающие руку Ри.

Когда Банри развернулась, собираясь уйти, длинный бархатный шлейф ее платья потянулся по ступеням, кроваво-красный, точно роза. Сердце Изабо гулко бухнуло, отозвавшись резкой болью. Он цвета, что и платье Главной Искательницы Глинельды. Сжав холодные потные руки, она упала на колени.

— Рыжая, что случилась? — наклонилась над ней Сьюки. Ее толкали со всех сторон — смеющиеся и щебечущие служанки спешили вернуться к работе.

Изабо покачала головой.

— Просто голова немного кружится, вот и все, — выдавила она, потом медленно поднялась на ноги. Она оперлась на стену, чтобы прийти в себя, потом внезапно вздрогнула, инстинктивно затаив дыхание. Внизу, в стремительно пустеющем зале, одетая во все черное маленькая женщина смотрела наверх, прямо на нее. Изабо видела, какими бледными были ее глаза на темном широком лице, и как напряженно они вглядывались в галерею. Она инстинктивно юркнула обратно за занавеси.

— Это Сани, личная служанка Банри, — прошептала Сьюки.

Несмотря на то что старуха была худой и сгорбленной, точно паук, она излучала такую силу, как будто была до зубов вооруженным воином. Все такая же сосредоточенная, она стояла и смотрела на галерею, до тех пор пока стайка служанок не упорхнула за занавеси. Еще долго после того, как она ушла, ни одна из девушек не осмеливалась сдвинуться с места, хотя Изабо и не могла понять почему.

— Она просто жуткая, — прошептала Сьюки. — Мы все ее боимся. Я думаю, она просто бдительная старая служанка, но все равно стараюсь не подходить к ней близко. — Две девушки заспешили по коридору обратно. — Знаешь, она ведь спрашивала о тебе, — добавила Сьюки беззаботно.

— Спрашивала обо мне? Служанка Банри?

— Да, правда, я не знаю зачем. Она спрашивала нас с Дорин, не появилась ли во дворце новая рыжеволосая девушка, и если да, то откуда она пришла. Мы сказали, что ты здесь, но при смерти.

— Неужели это действительно правда?

— Да, мы все думали, что ты умрешь. В общем, она сказала, что даст по пенни каждой из нас, если мы придем к ней и расскажем, выжила ты или умерла, и мы сказали, что все сделаем, но, разумеется, никуда не пошли. Ни Дорин, ни я не хотим приближаться к ней слишком близко, даже за пенни. Кроме того, они с Латифой не слишком ладят, а ты ведь знаешь, какой у Латифы характер, и нам приходится мириться с этим, тогда как, если постараться, можно не попадаться на глаза Сани целую неделю или даже больше.

Цокая каблуками по каменным ступеням, две девушки бросились обратно на кухню. Новость о том, что собственная служанка Банри интересовалась ею, озадачила и немного испугала Изабо. Она не понимала, откуда старуха вообще могла узнать о ее существовании, не говоря уже о ее связи с Мегэн. Изабо попыталась уверить себя в том, что вопросы старой служанки вовсе не означали, что ее в чем-то подозревают, но не могла выбраться из холодных щупальцев ужаса, которые сжимали ее. Воспоминания о том, что она пережила в застенках Оула, были еще слишком свежи, чтобы она могла легко отмахнуться от подобного происшествия.

Очутившись в жаркой, переполненной людьми кухне, Изабо не могла больше беспокоиться о Сани, поскольку Латифа засыпала ее приказами, следовавшими один за другим без перерыва. К Купальскому пиру предстояло сделать еще столько, что у Изабо не осталось ни времени, ни энергии, чтобы беспокоиться о чем-либо вообще. В эту ночь, как ни измучена Изабо была работой и впечатлениями этого длинного дня, она спала очень плохо, видя в своих снах одни малиновые одеяния и кровь.

За день до летнего солнцестояния Изолт, отдыхавшая в тени моходуба, не веря своим ушам, услышала вдалеке трубный рев дракона.

— Эсрок! — закричала она, вскочив на ноги. — Не может быть...

Рев повторился, на этот раз он длился так долго, что по спине у Изолт побежали мурашки драконьего страха и она поняла, что это не обман слуха. Потом в прозрачном воздухе мелькнули яркие крылья, и она почувствовала запах серы.

— Эсрок! — закричала она еще раз и заспешила по лесу к Тулахна-Селесте, уверенная, что драконья принцесса приземлится именно там, поскольку колючие ветви деревьев могли повредить ее нежные крылья. Золотисто-зеленая маленькая королева, кружа, опускалась с небес к каменному кругу, чуть не задевая своими широкими крыльями высокие менгиры. На спине у нее виднелись две фигуры.

Они были еще слишком далеко, чтобы Изолт могла разглядеть их, и она перешла на бег, мигом забыв о своей утренней тошноте. Девушка проворно пробежала по аллее, перепрыгивая через извилистые корни деревьев, выбежала к подножию холма и на одном дыхании взлетела по его крутому зеленому склону. Уже из последних сил, чувствуя боль в боку, она нырнула в каменные ворота и очутилась в объятиях прабабки.

— Зажигающая Пламя! Что ты тут делаешь?

Старая женщина поцеловала Изолт между бровей и на резком гортанном языке Хан'кобанов пробормотала приветствия и благословила ее рыжую голову.

— Я приехала посмотреть, как ты выходишь замуж, — ответила она. — Неужели ты подумала, что я останусь в стороне? Моя правнучка садится на спину дракона, так почему бы и мне не поступить так же?

— Изолт, красавица моя! — воскликнул хриплый голос, и Изолт оказалась крепко прижатой к костлявой груди Фельда.

— Как здорово снова увидеть тебя, Фельд! Эсрок! Неужели ты позволила людям сесть тебе на спину?

Мама посоветовала мне размять крылья, а я слышала, что ты нашла себе пару. Разумеется, я захотела увидеть его и посмотреть, достаточно ли великодушно его сердце и достаточно ли сильны его крылья для такой повелительницы драконов, как ты...

— Мегэн сказала, что в это солнцестояние тебе предстоит пройти Испытания, и я нужен ей, чтобы замкнуть круг, — сказал Фельд с широкой улыбкой на лице, поправляя перепачканным в чернилах пальцем очки. — Я должен был привезти с собой Ишбель, но что бы я ни делал и ни говорил, она не хотела просыпаться, так что я в конце концов решил привезти твою прабабку. Она, конечно, не из Шабаша, но все-таки ведьма.

— Я не ведьма, но хотя бы обладаю Силой, — запинаясь, сказала Зажигающая Пламя на обычном диалекте. Проведя тысячу лет с Прайдами, потомки Фудхэгана почти забыли этот язык, но они с Изолт снова выучились ему от Фельда, пришедшего жить в Проклятую Долину.

Эсрок, стегнув гибким хвостом, объявила, что проголодалась и собирается поймать кого-нибудь себе на обед. Изолт со смехом предостерегла маленькую королеву, чтобы она не вздумала ловить кого-нибудь в лесу Мрака, если не хочет, чтобы Мегэн и Селестины напустились на нее.

— Очевидно, у Оула есть свои стада на пастбищах вокруг Дан-Селесты, — предположила она. — Почему бы тебе не поохотиться там? Только будь осторожна. Ты все-таки последняя королева драконов и не должна закончить свою жизнь на отравленном копье!

Эти мерзкие красные ведьмы уже нарушили Пакт Эйдана, поэтому я не вижу никакой причины, почему бы мне не сделатьто же самое, зевнув, сказала Эсрок, показав длинный гибкий язык, голубой, как небо над их головами. Она расправила свои прозрачные золотые крылья и легко взвилась в воздух, накрыв своей тенью холм, а потом унеслась прочь.

Изолт одной рукой взяла за локоть Фельда, другой — Зажигающую Пламя и повела их вниз по склону, на поляну, не в силах сдержать радости при виде двух из самых близких ей людей во всем мире. Если Зажигающая Пламя охраняла и направляла ее зимы, то Фельд приглядывал за ней летом, и именно эти двое научили Изолт почти всему, что она знала.

Представляя Лахлана своей суровой и гордой прабабке, Изолт чувствовала некоторый трепет. Под испытующим взглядом Зажигающей Пламя Лахлан вспыхнул и заерзал, но удивил Изолт тем, что не замкнулся по своему обыкновению в угрюмом молчании. Вместо этого он принялся очаровывать старую женщину, обратившись к ней с ритуальным жестом и приветствием Хан'кобанов и выказывая ей искреннее почтение. Через некоторое время суровый взгляд Зажигающей Пламя смягчился, и Изолт облегченно вздохнула.

В тот день вокруг костра не смолкали разговоры и смех. Фельд, за последние восемь лет проведший много времени в одиночестве, подозрительно размяк под действием тернового вина Мегэн. Вся компания дружно хохотала при виде его попыток сплясать джигу, когда Изолт внезапно подняла глаза и увидела бледную призрачную фигуру, стоявшую под деревьями и наблюдающую за ними.

Первой ее реакцией должен был быть приступ страха. Вместо этого Изолт накрыла теплая волна безмерного счастья. Она узнала эту стройную фигурку, окруженную ореолом струящихся серебристых волос. Восемь лет она провела в заботах об этой хрупкой женщине, расчесывая ее невероятно длинные волосы, заставляя ее проглотить немного воды или жидкой каши. Женщина, стоявшая на опушке, была Ишбель Крылатой — ее матерью.

Она просто стояла, ничего не говоря, стояла и смотрела. Смех и шутки медленно смолкли.

— Ишбель! — ахнула Мегэн. — Ты пришла!

— Да, Мегэн, я пришла, — тихо ответила Ишбель. — Я снова слышала в моих снах твой голос и поняла, что ты ждешь меня здесь. В последнее время мой сон часто прерывают. — Она вздохнула и переступила через корень дерева. — Изолт... — сказала она, протянув руку к своей дочери. На щеках Изолт выступили красные пятна, на фоне которых белые ниточки шрамов стали очень заметными, и она, неуклюже поднявшись на ноги, пересекла поляну и подошла к матери. Пальцы Ишбель переплелись с ее пальцами. — Ты носишь дитя, моя маленькая.

Изолт кивнула. Ишбель вздохнула, и в ее ярких голубых глазах блеснули слезы.

— Подумать только, мои малышки такие взрослые. Это так странно...

Она уселась вместе с ними у костра, и Изолт не могла оторвать от нее глаз. Несмотря на то что последние восемь лет в весенние и летние месяцы она видела Ишбель Крылатую каждый день, она не знала, кем спящая волшебница приходится ей.

Ишбель спросила, есть ли какие-нибудь новости об Изабо, и Мегэн рассказала ей, что та находится в безопасности в Риссмадилле с Латифой Кухаркой. Она нерешительно спросила о Ключе, и ее напряженность немного уменьшилась, как только она услышала, что Мегэн нашла все три части символа власти Хранительницы Ключа.

Тени становились все длиннее и длиннее, и вскоре должно было начаться Первое Испытание ночи — одиночества и поста, — которое должны были вынести все помощники, прежде чем получить разрешение пройти остальные Испытания, чтобы войти в Шабаш. Ишбель повернулась к Изолт и спросила робко:

— Может быть, ты немного погуляешь со мной, дочь моя?

Они бродили вдвоем по полосам света и тени, обе робея и не зная, что сказать. Наконец, Изолт нарушила молчание:

— Я часто раздумывала, не потому ли мне велели ухаживать за тобой, что ты моя мать.

— Я всегда чувствовала, что ты рядом.

— Почему ты ни разу не проснулась?

— Я бродила в далеких краях. Я не знала, как найти дорогу обратно. Я искала...

— Моего отца?

— Да. — Глаза Ишбель были полны слез. — Но я не смогла найти его.

— Королева драконов сказала Мегэн, что он жив.

Ишбель покачала головой.

— Если бы он был жив, ответил бы мне, — сказала она. — Ничто не помешало бы ему ответить на мой зов.

Изолт склонила голову и сжала кулаки. Она знала, что драконы никогда не лгали. Ишбель грустно улыбнулась ей и сказала:

— Твой отец был замечательным человеком, Изолт. Я очень жалею, что вы с Изабо не знали его.

Изолт кивнула головой и рассказала матери несколько историй, которые Шрамолицые Воители Прайда Огненного Дракона рассказывали о нем зимними ночами у костра.

— Он был самым молодым из всех, кто получил все семь шрамов, — сказала она. — А еще он говорил с драконами и летал на их спинах.

Ишбель рассказала ей о том, как расцветала их любовь, добавив тихо:

— Ты знала, что вы с Изабо были зачаты в Купальскую Ночь? Тогда мы думали, что это предвещает вам счастье. Так странно, что ваши пути пошли не так, как мы мечтали...

Ее голубые глаза снова наполнились слезами, но она прогнала печаль и сказала нежно:

— Мегэн говорит, что у тебя большие способности в стихии воздуха.

— Да, похоже, это действительно так. Я всегда могла позвать то, что мне принадлежало, к себе в руку. И еще я могу прыгать... — Она поколебалась, потом выпалила: — Ты можешь научить меня летать?

— Не знаю. Я всегда умела делать это и никогда не могла никому объяснить, как это у меня получается. Возможно, ты унаследовала Талант, хотя если это так, почему ты до сих пор не летаешь?

— Может быть, ты попробуешь объяснить мне? Или хотя бы показать? Мегэн говорит, что многим Умениям можно научиться, слушая и наблюдая.

— Верно, — согласилась Ишбель, взмыв на несколько футов над землей. Она взмахнула ногами и медленно и невероятно грациозно сделала сальто назад. Улыбнувшись под пораженным и завистливым взглядом Изолт, она всплыла вверх и уселась на толстый сук высоко над головой дочери. Потом нежно погладила шершавую кору и позвала: — Садись рядышком, Изолт.

Та согнула ноги в коленях и сделала высокое сальто, пролетев лишь в нескольких футах под веткой, на которой сидела Ишбель.

— Зачем ты бегаешь и прыгаешь? — спросила Ишбель. — Ты используешь энергию тела и мышц, а не Единую Силу. Ты перемещаешь воздух, вместо того, чтобы он перемещал тебя. — Она спорхнула с ветки и медленно, как пушинка, опустилась на землю, встав рядом с дочерью. — Ляг на землю, — велела она. — Закрой глаза. Прислушайся к ветру в ветвях. Расслабь все мышцы и почувствуй себя легкой как перышко, легкой как пушинка, легкой, как семечко бельфрута, легче...

Ее голос превратился в теплый нежный ручеек, сладкий, точно мед. Через некоторое время Изолт показалось, что она парит в воздухе. Потом голос Ишбель вернул ее обратно.

— Я взлетела? — спросила Изолт. — Мне казалось, что да.

Ишбель покачала головой.

— Ты почти сделала это, дитя мое. Я почувствовала, как изменился воздух, наполнился энергией. Думаю, ты сможешь это сделать, если продолжишь попытки. Часто для того, чтобы что-нибудь сделать, мы должны быть уверены в том, что это в наших силах. Я чувствую, что ты всегда сосредоточивалась на энергиях своего тела, а не на мировых энергиях. После Испытания я буду знать больше.

Ночь Испытания ведьмы провели на Тулахна-Селесте. Когда темнота начала понемногу отступать, Изолт поднялась, разминая затекшее тело, и принялась за свои упражнения, разогревая мышцы и разгоняя кровь. Лахлан безмолвно присоединился к ней, обнаженный, как и она; потом из леса вышла Мегэн, закутанная в облако своих жестких седых волос. Белая прядь, точно река, сбегала к ее ногам, расширяясь там, точно дельта реки. Фельд шел за ней по пятам, очень смущенный после того, как он столько лет провел полностью одетым в холоде Проклятой Долины. Он распушил свою длинную бороду и внимательно разглядывал землю.

Ишбель слетела с небес, испугав их, поскольку они считали, что она придет по склону холма. В бледном свете начинающегося дня она казалась сделанной изо льда, такими белыми были ее губы и кожа и такими светлыми — волосы. Лишь в ее глазах был цвет, и они были голубыми, как весенний лед.

Когда ведьмы начали собираться, то же самое сделали Селестины. Они медленно поднимались по холму, призрачные в своих светлых одеяниях. Их собралось гораздо больше, чем Изолт с Лахланом видели когда-либо до этого. Как они все добрались сюда? - молчаливо удивилась Изолт. Она заметила, что многие из них, казалось, материализовались прямо в каменных воротах.

Облачная Тень бросила на нее загадочный взгляд своих кристально ясных глаз. Они пришли по Старым Путям, разумеется. Песня летнего ручья сделала Старые Пути менее опасными, чем они были долгие годы, и многие мои сородичи жаждали услышать пение крылатого юноши и увидеть, как сильно бьет родник. Истории о крылатом юноше разлетелись по холмам и лесам...

Точно зная, что все Селестины пришли для того, чтобы услышать его, Лахлан запел еще более восхитительно, чем прежде. За последние несколько месяцев он преодолел нежелание использовать свой птичий голос и сейчас заливался звонкой песней, вплетавшейся в гул и трели Селестин. Из недр земли снова забил родник, сбегая по склону холма. Там, где волшебная вода бежала по лесу, вырастали и зрели фрукты, наливались соком ягоды, твердыми зелеными шариками начинали выглядывать из-под листьев орехи. Птицы стаями слетались к ручью, чтобы нырнуть в искрящийся поток, а ниссы плескались на мелководье, и их серебристый смех походил на перезвон далеких колокольчиков.

Все Селестины были поражены силой и прозрачностью летнего ручья; в воздухе зазвенели их высокие трели. Они хотели прикоснуться ко лбу Лахлана, но Облачная Тень увела их в сад, зная, что крылатому прионнса еще предстоит выдержать Испытания.

Как только волшебные существа ушли, Мегэн безмолвно начертила на земле шестиконечную звезду в круге и велела молодым людям занять свои места. Непривычно разволновавшись, Изолт повиновалась. Она знала, что должна выдержать экзамен, если хочет получить разрешение вступить в Шабаш ученицей, а она жаждала как можно полнее познать тайны магии и колдовства.

Прежде чем подвергнуться ученическому экзамену, помощники должны были еще раз доказать свою Силу в Первом Испытании Силы, которое большинство из них проходило в восьмилетнем возрасте. Лахлан в детстве свое Первое Испытание прошел с легкостью, но после этого ему пришлось пережить колдовство и изгнание, и у него больше не было той спокойной уверенности в себе, которой он отличался когда-то. Изолт же Мегэн устроила Первое Испытание вскоре после того, как они впервые встретились, чтобы определить пределы ее Силы, так что, несмотря на то что ее воспитали далеко за границами сферы влияния ведьм, она представляла, чего ожидать.

Всю весну и лето их с Лахланом усиленно готовили ко Второму Испытанию Силы, и они знали все ответы наизусть. В обоих был очень силен состязательный дух, и они пытались обойти друг друга. У Изолт вышла заминка на Испытании Воды, а у Лахлана возникли трудности с огнем, но в конце концов они прошли Испытания, и им было приказано выковать их первые кольца ведьмы, как велел обычай. Мегэн придирчиво наблюдала за тем, как они оправляли найденные ими лунные камни. Изолт вставила свой камень между двумя однолепестковыми розами и выгравировала на серебре кольца вьющийся узор из шипов. Это был узор, который она отлично знала, поскольку ее кольцо с драконьим глазом было сделано по тому же образцу. Лахлан укрепил свой лунный камень в переплетении оленьих рогов, выгравировав на кольце оленей, взвившихся в прыжке. Обычай велел ученикам обмениваться первыми выкованными ими кольцами со своими наставниками. Поскольку Мегэн учила и Изолт, и Лахлана, ей было нелегко выбрать, с кем из них обмениваться кольцами. Лахлан был ее родственником и поэтому имел первоочередное право. Но кольцо с лунным камнем, которое она носила, всего лишь шесть месяцев назад сделала для нее Изабо, получив взамен то, что выковала предыдущая ученица Мегэн, Ишбель. Мегэн очень не хотелось расставаться с кольцом Изабо. В обычных обстоятельствах она носила бы это кольцо по меньшей мере восемь лет, пока ее ученицу не приняли бы в Шабаш полностью, а она сама была бы вольна принять в ученики другого помощника.

Присутствие Ишбель и Фельда еще больше запутало дело. Ишбель была матерью Изолт, но Фельд обучил ее многому из того, что она знала. В конце концов, Мегэн решила позволить Фельду выступить в качестве наставника Изолт, поскольку кольцо с лунным камнем, которое он носил, было сделано для него отцом Изолт, Хан'гарадом. Старая колдунья сочла правильным, что у одной сестры окажется кольцо ее матери, а у другой — отца. Хан'гарад сделал свое кольцо в виде свернувшегося дракона, что очень подходило девушке, которую вырастили эти огромные волшебные существа.

Это означало, что Лахлан должен был получить кольцо Ишбель, которое много лет назад, на ее Втором Испытании Силы, отдала ей Мегэн. Кольцо было сделано руками Табитас Бегущей-с-Волками и, несомненно, было наполнено силой. Если Мегэн Ник-Кьюинн учила Ишбель, почему бы Ишбель было не выступить наставницей Лахлана, родственника Мегэн?

— Мальчику достанется воистину могущественное кольцо, — сказала старая колдунья, целуя свою бывшую ученицу в знак благодарности.

Когда оба испытуемых с гордостью надели свои кольца на правую руку, им осталось пройти последнее испытание — Испытание Духа. На этом экзамене Изолт смогла отплатить Лахлану за его самодовольную радость по поводу ее неудачи на Испытании Воды. Она с легкостью уловила эманации от броши в виде болотной розы, которую дала ей Мегэн, и узнала, что она когда-то давно принадлежала женщине со вспыльчивым нравом, легко увлекающейся и одинаково скорой на пощечины и поцелуи.

После того как Изолт, запинаясь, рассказала все это, она с удивлением увидела, что Фельд промокнул глаза своей длинной бородой и вздохнул:

— Да, это воистину моя матушка. Как живая!

Лахлан не смог ни услышать голоса из прошлого, ни увидеть образы прошлых владельцев, ни даже получить отголосок эмоций от шарфика, который ему дали, — каждый из этих вариантов был бы допустимым ответом. Несмотря на все уроки Мегэн, он не смог преодолеть нежелание раскрыть свой разум. Единая Сила завораживала и отпугивала его одновременно. Он действительно узнал самые черные ее стороны — как рассказала Мегэн, его старшего брата околдовали и подчинили чужой воле, еще двух братьев превратили в птиц и погубили, а сам он до сих пор был заперт в теле получеловека, полуптицы. Колдунья сказала, что на своем Первом Испытании в восьмилетнем возрасте он продемонстрировал исключительно многообещающие результаты. Он исчез, когда ему было всего десять, а вновь обрел свой человеческий вид в пятнадцать. Восемь лет он отказывался позволить Мегэн или Энит учить его, чувствуя такую горечь и гнев, что все, о чем он был способен думать, это лишь о борьбе против проклятой Банри.

Первое Испытание Духа он прошел с легкостью, поскольку ему нужно было только потянуться и получить мысль или образ из разума кого-нибудь другого. Второе Испытание Духа заключалось в том, чтобы открыться и прочитать энергетические потоки, исходящие от какой-либо вещи. У него уже был подобный печальный опыт в прошлом, когда еще ребенком он сильно обжегся, взяв как-то раз в руки туфельку Майи Незнакомки. То, что для всех послужило лишь доказательством детской злости и ревности, заставило его обвинить новую жену брата в том, что она одна из ужасных Фэйргов, заклятых врагов их страны. Джаспер был в ярости, и лишь вмешательство Майи спасло мальчика от порки. Но Лахлан предпочел бы наказание тому, что последовало — холодному молчанию его любимого брата и его отдалению. Лишь Доннкан и Фергюс поверили ему, и это было всего лишь за несколько недель до того, как Банри превратила их всех в дроздов и выбросила из своего окна.

Что бы Мегэн ни говорила, ничто не могло помочь ему преодолеть это препятствие. Старая колдунья надеялась, что напряжение Испытания подтолкнет его, но он просто покачал головой и с ничего не выражающим лицом вернул шарфик.

Поскольку Лахлан не прошел Второго Испытания Духа, ему предстояло пройти дополнительное Испытание в одной из стихий — точно так же, как на полгода раньше пришлось сделать Изабо. Он выбрал воду и с легкостью продемонстрировал свою способность подчинить себе эту стихию, образовав в чаше маленькую кружащуюся воронку, а затем изменив направление ее вращения на противоположное.

Ишбель нежно улыбнулась им обоим.

— Теперь вы должны показать нам, как вы используете все силы стихий. Вам пора сделать себе по кинжалу ведьмы, которые вы будете использовать во всех священных обрядах и церемониях.

— Возьмите серебро, рожденное в недрах земли, — нараспев произнес Фельд, — выкуйте его огнем и воздухом и охладите водой. Вставьте его в рукоять из священного орешника, который вырастили собственными руками. Произнесите над ним слова Вероучения и наполните его собственной энергией. Только после этого вам будет разрешено войти в Шабаш.

Изолт и Лахлан с готовностью повиновались, желая, чтобы Испытания побыстрее завершились и они могли встать на ноги и потянуться. Изолт, привычная к работе с оружием, закончила первой и со вздохом облегчения произнесла над узким клинком благословение Эйя.

Когда все уже спускались по склону холма, Ишбель нахмурилась и вполголоса сказала Мегэн:

— Не странно ли, что Изолт оказалась столь сильной в стихии духа, тогда как Изабо — столь слабой? Можно подумать...

С детства привыкшая прислушиваться ко всему, что происходит вокруг, Изолт заинтересованно подняла глаза и была очень удивлена, увидев, как впалые щеки Мегэн впервые со времени их знакомства залила краска. Что такого было в этом замечании, что могло смутить Мегэн? И неужели Изолт действительно оказалась хоть в чем-то лучшей? Она уже привыкла, что ее постоянно сравнивают с ее сестрой, и это сравнение всегда оказывается не в ее пользу. Она с интересом смотрела на румянец Мегэн, но старая ведьма метнула в ее сторону предостерегающий взгляд и ничего не сказала.

Остаток дня они провели в праздности, поскольку все очень устали от Испытаний. Мегэн настояла, чтобы Лахлан и Изолт находились порознь, поэтому Облачная Тень увела крылатого прионнса в сады к другим Селестинам. Позже Изолт услышала, как он пел для них, и почувствовала, что ее наполняет нежность. Как далеко Лахлан ушел от того угрюмого подозрительного горбуна, каким он был при их знакомстве! Она подумала о том, были ли столь же сильно заметны изменения, которые произошли с ней самой.

День клонился к вечеру, Купальский праздник был в самом разгаре, когда Латифа отыскала Изабо. Та как раз собралась присесть за длинный стол и перекусить хлебом с медом. Как-то так получилось, что за весь день во рту у нее не было ни крошки. Она уже чуть было не впилась зубами в кусок хлеба, когда Латифа поймала ее за руку.