— Не думаю, что стоит разводить костер рядом с городом.

— Моего костра никто не заметит, — отрезала Изолт. И в самом деле — собранный ею хворост почти не давал дыма, над угольями виднелось лишь слабое мерцание.

Бачи, фыркнув от отвращения, поднялся на ноги и заковылял прочь, Изолт улыбнулась, ловко освежевала и выпотрошила кроликов и, насадив их на ореховые прутья, повесила над огнем. Из леса наплывали фиолетовые сумерки, в небе догорали последние отсветы заката. Изолт с наслаждением потянулась, чувствуя, как ноют натруженные мышцы, и жадно посмотрела на пруд. Через секунду она скинула с себя одежду и вошла в воду, радуясь ощущению прохлады на разгоряченной коже. Из всего нового, что она узнала за последние несколько недель, это было самым приятным. Никто из клана не мог даже мечтать о том, чтобы окунуться в воду, — на Хребте Мира достаточно было трех минут в воде, чтобы остановилось сердце. Здесь же вода была нежной, как шелк, и Изолт поняла, какое это удовольствие — быть по-настоящему чистой.

Смыв с себя пот, грязь и кроличью кровь, Изолт легла на спину и стала смотреть в небо, на котором одна за другой загорались звезды. Ее острый слух уловил неуклюжие шаги ковылявшего в кустах Бачи, но она не обратила на него внимания, наслаждаясь прикосновениями воды к разгоряченной коже. Лишь когда его шарканье затихло, она встала и пустилась на поиски, вспомнив, что Мегэн поручила ей охранять его.

Он стоял под одним из деревьев, пожирая ее глазами. Его взгляд был одновременно злым и тоскливым, жалким и ликующим. Впервые в жизни Изолт по-настоящему ощутила свое тело. Собственные руки показались ей тяжелыми и неуклюжими. Не зная, куда их деть, она сорвала тростину и начала мять ее пальцами, не отводя от него глаз. На миг ей показалось, что Бачи сейчас бросится к ней; потом, выругавшись, он круто развернулся и заковылял в кусты. Изолт выбралась из воды, оделась и поправила вертел с кроликами, продолжая гадать, что значило это выражение на его лице. Ей приходилось видеть желание на лицах других людей, но оно никогда не было направлено на нее. Ее считали уродливой за белую кожу и осыпавшие ее веснушки. Лишь ее рыжие волосы считались приемлемыми — не потому, что они красивы, а потому, что это знак Зажигающей Пламя.

В конце концов она решила, что лицо Бачи выражало желание, смешанное с другими чувствами, которых ей не понять. Когда Бачи наконец вернулся к костру, она ничего не сказала, молча подав ему кроличью ножку и печеную картофелину. Они поели в молчании и в молчании же улеглись спать, и на следующее утро, проснувшись, никто из них не проронил ни слова.

Долгое отсутствие Мегэн начинало беспокоить Изолт. На краю рощицы она нашла куст серой колючки и улеглась под ним, глядя на долину, окутанное туманом озеро и обнесенный стеной город. Бачи беспокойно бродил вокруг лагеря. Давая выход своему нетерпению, он скинул свой плащ, и Изолт снова заметила, что большая часть его кажущегося уродства исчезла вместе с плащом. Он стал выше, его прекрасные крылья расправились, точно освобожденные от оков. Толстая шея и могучие плечи уравновешивались размахом черных перьев, и только его когтистые ноги затрудняли ходьбу. Изолт почувствовала любопытство, но не могла заставить себя первой задать вопрос.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, Бачи приготовил завтрак, и они поели, устроившись под деревом. Прошло уже полтора дня с тех пор, как Мегэн ушла в Карилу, и Изолт решила, дождавшись темноты, отправиться на поиски. Она так привыкла к молчанию, что вздрогнула от неожиданности, когда Бачи наконец заговорил.

— А ты не слишком похожа на свою сестру, правда? — спросил он. — У той рот, как у донбега, никогда не закрывается.

— Я с ней не знакома, — ответила Изолт. — Судя по тому, что мне рассказывали, я действительно на нее не похожа.

Бачи поколебался, и она поняла, что он тоже сгорает от любопытства, но не хочет задавать вопросы, которые могли бы причинить ей боль. Она быстро сказала:

— Если судить по рассказам, она мне не особенно симпатична, но здесь совсем другая жизнь. Я думаю, она не протянула бы долго у нас, на Хребте Мира.

Она впервые заговорила о чем-то по собственной воле и почувствовала, что Бачи, повернувшись, смотрит на нее, но не подняла глаз.

— Трудно живется на Хребте Мира? — спросил он нерешительно.

— Белые Боги бывают жестоки, бывают милосердны, но мы редко можем судить об их выборе, — пожала плечами Изолт. — Но мы свободны, иногда небо над нашей страной яркое и чистое, и охота удается, а иногда обрушивается лавина или буря, и на охоте нет удачи. Такова жизнь. По крайней мере, мы знаем, кто друг, а кто враг, — не то что здесь.

— Мы тоже знаем, кто друг, а кто враг.

— Тогда почему ты обокрал девушку, которая тебя спасла, и бросил ее на расправу вместо себя? — Изолт решила, что может задать ему вопрос, поскольку он заговорил первым.

Лицо Бачи потемнело. Он отвел взгляд, потом угрюмо ответил:

— Я поступил неправильно. Порой бывает так больно и горько, что кажется, — все вокруг враги. И я забываю, что другим людям тоже бывает больно.

Изолт поняла, что он имел в виду боль сердца, и кивнула.

— Легко быть добрым, когда жизнь к тебе добра.

— Можно задать тебе один вопрос?

— Ты уже его задал, — ответила Изолт с улыбкой. Улыбка вышла кривой, словно все мышцы одеревенели, и она задумалась, сколько же времени прошло с тех пор, как она в последний раз улыбалась. Наверняка до того, как она попала в эту странную, жаркую и яркую страну. Он тоже улыбнулся, и эта улыбка преобразила его лицо, которое казалось таким холодным и суровым.

— Ну, значит, задам еще один. Я хотел спросить тебя об отношениях с моей родственницей. Я знаю, что ты и твоя сестра — ее воспитанницы, но ты говоришь, что никогда не видела сестру. Я не понимаю.

Изолт задумалась, потом села, приняв позу сказителя: поджатые ноги, прямая спина, руки лежат на коленях.

— Меня нашла у Проклятых Вершин Зажигающая пламя, Старая Мать Клана Огненного Дракона, когда горела Драконья Звезда, пересекающая наше небо каждые восемь лет. Поняв, что я должна быть дочерью ее сына, который много лет назад ушел в страну колдунов, она воспитывала меня как свою преемницу до тех пор, пока мне не исполнилось восемь. Тогда меня отдали в гис драконам и отвели в Башни Роз и Шипов. Я должна была ухаживать за спящей колдуньей и читать книги все зеленые месяцы — пока воины предаются отдыху. В белые месяцы я жила с кланом, охотилась и воевала, как и положено воину. Восемь лет я вела такую жизнь, потом снова настало время Драконьей Звезды, и кланы ушли на Встречу, оставив меня в Башнях Роз и Шипов с колдуном Фельдом и спящей колдуньей. Я не была рада, что меня снова оставили, и беспокоилась, смогу ли когда-нибудь найти себе пару, ибо мой шестнадцатый день рождения уже миновал. Но меня призвали драконы и сказали, что Старая Мать ищет спящую колдунью и что я должна отвести ее в Башни и позаботиться о ней. Тогда я впервые встретилась с Зажигающей Пламя Мегэн, твоей родственницей. Только тогда я узнала, что у меня есть сестра, — это очень плохо. Кто из нас станет преемницей божественной сути, когда моя бабка умрет?

Бачи озадаченно помотал головой, затем кивнул.

— Понятно. Слишком много наследников? Неудивительно, что тебя так возмущает мысль, что у тебя есть сестра.

— Близнецы прокляты, — коротко ответила Изолт. — Белые Боги разгневаются, одну из нас должны были отдать им. — Она немного помолчала, потом сменила позу и сказала:

— Ты задал мне вопрос, и я на него ответила. Теперь я прошу разрешения задать вопрос тебе.

Бачи нахмурился, потом резко тряхнул головой.

— Что ж, полагаю, это справедливо.

— Я никогда раньше не видела человека с крыльями и птичьими когтями. Ты говоришь, Зажигающая Пламя Мегэн — твоя родственница, но у нее нет ни крыльев, ни когтей. Ты таким и родился?

— Нет, — ответил он.

Когда девушки поняла, что больше ничего не услышит, в ее голубых глазах вспыхнула ярость.

— На Хребте Мира вопрос — это просьба рассказать историю, — холодно сказала она. — Если кто-то решает отвечать, то он должен отвечать подробно.

— Я родился не на Хребте Мира, — ответил он, отводя глаза. Кивнув, она поднялась на ноги.

— Верно.

Она ушла, не оглядываясь, и, устроившись под кустом серой колючки, оглядела пустую долину в поисках Мегэн, а Бачи принялся мерить неуклюжими шагами опушку.

Примерно через полчаса он подошел и уселся рядом, не обращая внимания на ветки, усеянные крепкими шипами.

— Прости. Мне трудно говорить об этом.

Изолт не ответила.

— Однажды я убил человека, который задал такой же вопрос, — продолжил он сдавленным голосом. — Большую часть моей жизни за мной охотились, преследовали, ругали за то, в чем я не виноват.

Изолт снова ничего не ответила.

Он продолжил хриплым от волнения голосом:

— Это все проклятая Банри. Это она виновата во всем! Иногда мне хочется схватить ее за горло и сжимать пальцы, сжимать, пока не выдавлю из нее всю жизнь до последней капли! Пусть она плачет и молит меня о прощении, я не стану слушать. Я убью ее так же безжалостно, как она убила моих братьев. Мерзкая ведьма! Она околдовала всю страну!

Они очень долго молчали. Наконец Бачи сказал, почти шепотом:

— Я не родился таким. Первые двенадцать лет я был почти таким же мальчишкой, как и любой другой. У меня был дом, семья, которая любила меня, любые игрушки, о каких можно мечтать. Потом меня околдовали. То, что ты видишь, это остатки заклятия, настолько сильного, что никто не может снять его. Даже Мегэн.

— На тебя наложили заклятие?

— Это Майя. Она не могла перенести, что Джаспер любит еще кого-то, кроме нее. Она улыбалась нам и говорила ласковые слова, но злилась на то, что мы не любим ее. Она говорила королю, что мы глупые и ревнивые. Однажды ночью она пришла к нам, все так же улыбаясь. Я проснулся и увидел, что она стоит у кровати. В полусне я видел, как она превратила Ферпоса и Доннкана в дроздов. Потом дошла очередь и до меня. Очень странно звать на помощь и слышать, как из твоего горла вырывается птичий крик. Она вытолкнула нас из окна нашей спальни и спустила своего ястреба. Я видел, как он поймал Фергюса, и замахал крыльями так быстро, как только мог. За спиной раздался крик Доннкана, и я понял, что он тоже попался, потом ястреб завис надо мной. Я слышал его, чувствовал его тень, поэтому, сложив крылья, нырнул в лес. Ястреб не мог поймать меня среди деревьев — мне удалось скрыться.

Следующие несколько лет слились в одно пятно. Мало-помалу я забыл о том, кем был, забыл человеческий язык. Я стал птицей, ловил червей и мух, проводил дни между небом и землей. Наконец почти все воспоминания о человеческой жизни стерлись из моей памяти. В конце концов меня поймали, посадили в клетку и продали одной семье — они кормили меня зернышками и хлебными крошками, а я должен был петь для их удовольствия. Меня отыскала и спасла старая циркачка Энит. Она умеет разговаривать с птицами, может уговорить сесть на руки — возможно, она поняла, что я человек, запертый в птичьем теле птицы, или просто увидела белую прядь, которая у меня осталась. Кто знает? Мне известно только то, что она принесла меня к Мегэн и они вместе попытались снять заклятие, но у них ничего не получилось. Мегэн говорит, что никогда еще не сталкивалась с таким заклинанием. Они перепробовали все, что знали, и их усилия вернули мне тело, хотя и изуродованное, каким ты видишь его сейчас. Это было восемь лет назад. С тех пор я такой. Я почти не помню этого — много месяцев я был птицей, запертой в теле человека. Энит пришлось заново учить меня ходить и говорить, пользоваться руками: все это время я прятался в крошечном фургоне — я был слишком напуган, чтобы выйти наружу. Пока Энит заново приручала меня, Мегэн послала слепого провидца Йорга найти мне плащ иллюзий. Лишь тогда я наконец смог показаться снаружи при дневном свете.

— Понятно. Ты хочешь снова стать таким, как остальные люди?

— Я больше никогда не буду таким, как все остальные. Даже если бы мое тело стало нормальным, я не смог бы забыть всего, что пережил. Я слишком долго был наполовину птицей.

— Так, значит Ри вашей страны — твой брат?

— Да, Джаспер — мой брат, а я один из Пропавших Прионнса Эйлианана, о которых менестрели поют холодными зимними вечерами. — Его губы горько скривились.

— Значит, тебя зовут не Бачи?

— Нет, я Прионнса Лахлан Оуэн Мак-Кьюинн, четвертый сын Партеты Отважного.

— А я — Хан’дерин, гессеп Хан’лиза из Клана Огненного Дракона, Воительница Со Шрамами на Лице и преемница Зажигающей Пламя.

Он холодно взглянул на нее и отвернулся.

— А ты никогда не пытался связаться со своим братом и рассказать ему, что случилось? — спросила Изолт.

— Послушай, это уже другой вопрос, — усмехнулся он. — Я же рассказал тебе свою историю, чего тебе еще надо?

Изолт кивнула и отошла. Как и множество других, история Бачи подняла ничуть не меньше вопросов, чем ответила. Но она знала, что ему было трудно рассказать об этом, поэтому больше не задавала вопросов, снова принявшись оглядывать долину. Точно вспомнив о своем прошлом, Бачи опять начал петь, и его голос, чистый и мелодичный, снова очаровал Изолт.

День был жарким и длинным, и в воздухе все явственней копилось напряжение. Солнце клонилось к закату, а проворной хрупкой фигурки Мегэн все еще не было видно. Изолт терпеливо сносила эти неприятности, поскольку привыкла часами выслеживать добычу. Жара досаждала ей, но крылья Бачи, беспокойно расхаживающего вокруг, создавали легкий ветерок, который смягчал зной. Багровый шар почти скрылся за горизонтом, когда Мегэн появилась рядом с ними, ехидно заметив, что пение Бачи слышно за несколько миль. Услышав ее голос, оба подскочили и, разумеется, исцарапались о шипы серой колючки.

— Откуда ты пришла? — спросил Бачи. — Мы все глаза проглядели, но ничего и не заметили.

— Можно подумать, вы смогли бы увидеть меня, когда я хотела скрыться! — фыркнула Мегэн. Изолт бросила на нее озадаченный взгляд. Гита прижимался к ее груди — верный признак того, что Мегэн встревожена но ее лицо было столь, непроницаемо, как всегда. Мегэн ответила на ее невысказанный вопрос:

— Изабо казнили вчера на закате.

К своему величайшему удивлению, Изолт почувствовала, как сердце кольнула боль, но сказала себе, что виной тому, лишь печаль на лице Мегэн.

— Кажется, она убила Старшего Палача, который мучил ее, хотя и была прикована к пыточному столу. По крайней мере, она не сдалась без боя.

Изолт была поражена — возможно, эта Изабо была не такой уж неженкой.

— Ее скормили змею, который живет в озере, — сказала Мегэн, собирая свои вещи. Не отрываясь от своего занятия, она бросила на Изолт острый взгляд. — Значит, ты воспользовалась моим отсутствием чтобы поохотиться, Изолт?

Изолт невольно покраснела.

— Да, Зажигающая Пламя.

— И какого же зверька ты убила? Кролика, судя по тому, как от тебя пахнет.

Изолт сжала кулаки.

— Да, Зажигающая Пламя.

Мегэн вскинула на плечо свой мешок и быстро зашагала между деревьями.

— Держитесь подальше от меня, оба. Меня тошнит от этого запаха.

Изолт перекинула уже собранную сумку через плечо, взяла длинный ясеневый посох и безмолвно двинулась следом за Мегэн. Она смотрела только вперед, но чувствовала, что рядом неуклюже ковыляет Бачи.

— Она расстроена, — прошептал он. Изолт ничего не ответила.

В долине клубился туман, лишь на дальних вершинах играли последние отсветы заходящего солнца. За час туман поднялся, скрыв их с головой, и Мегэн повела их вниз в сторону озера. Изолт внимательно смотрела по сторонам. Она удивлялась тому, что Мегэн не отошла подальше от города, который освещало множество факелов. Рядом с городом наверняка рыщут патрули. На берегу не было деревьев, среди которых они могли бы скрыться, и если бы туман поредел, их бы непременно увидели.

Но у Мегэн была своя цель. Она подвела их к озеру и, воткнув свой посох в ил начала всматриваться в туманную гладь.

— Что мы тут делаем? — тревожно прошептал Бачи. Озеро, скрытое туманом, казалось зловещим. — Разве в этом озере не живет ули-бист?

— Конечно, живет. Именно поэтому я здесь. — И Мегэн издала жуткий завывающий крик, эхом отразившийся от берега. Она снова возвысила голос, и снова прозвенел этот длинный рыдающий вопль. Изолт почувствовала, как по коже у нее побежали мурашки.

Из туманной мглы показался озерный змей, он забавно вертел крошечной головкой на длинной изящной шее. Открыв пасть, он пронзительно заревел, и Изолт потребовалась вся ее выдержка, чтобы не попятиться. Немногие волшебные существа могли выжить в лютом холоде Хребта Мира. Прежде она не видела ули-бистов , если не считать ледяных великанов, и у нее не было ни малейшего желания познакомиться с ними поближе. Но она не стронулась с места и ядовито улыбнулась, когда Бачи невольно отступил назад.

Мегэн и озерный змей завывали и покачивались друг перед другом добрых десять минут. Изолт посматривала по сторонам, на случай, если рядом кто-нибудь появится, но их никто не потревожил. Слушая зловещие завывания, Изолт подумала, что даже если поблизости кто-то был, он вряд ли решился бы подойти поближе.

Когда наконец странная беседа закончилась, узкое лицо Мегэн осветила радость.

— Пойдемте, — сказала она, поспешно подхватывая свой посох.

— И куда мы пойдем теперь? — сварливо осведомился Бачи.

— На поиски Изабо, — ответила лесная ведьма.

— Изабо умерла, — мягко сказала Изолт.

— О нет, она не умерла. На Изабо был мой знак. Озерный змей не причинил ей вреда.

— Но где же она тогда? Что произошло?

— Именно это я и пытаюсь выяснить, — сказала Мегэн, ее обычная угрюмость сменилась бурной радостью. — Должно быть, ей удалось бежать, иначе мы бы что-нибудь услышали. Все, что требуется сейчас, — это найти ее.