ЛИЛАНТЕ ДИТЯ ЛЕСА

Лиланте стояла на краю высокого обрыва, глядя вниз, на равнину, уходящую вдаль в трехстах футах под ее ногами. Огромная пропасть, судя по урокам географии, которые успела деть ей Изабо, была Великим Водоразделом, узким, крутым каменным гребнем, представляющим собой естественную границу между запретной землей Тирсолер и западными частями Эйлианана. Она грустно подумала о том, чем сейчас занимается голубоглазая ведьма. Она вспомнила обещание Изабо — отыскать ее на обратном пути. Но, как сказала Изабо, кто знает, какой узор задумала Ткачиха? Возможно, их нити встретятся снова скорее, чем они ожидали.

Лиланте уже давно не верила в Прях. Но она сохраняла веру в Эйя — ведь она каждую ночь превращалась в дерево, согретое и вскормленное Эйя. Отречься от Прях было легко — слишком много несчастий было в ее короткой жизни. И все-таки она надеялась, что Изабо права и их пути еще пересекутся. И все же прежнее настроение, настроение беспечного и бесцельного странствия, не желало возвращаться. Ей было тревожно и одиноко, она восхищалась целеустремленностью Изабо. Она прошла по краю откоса, лениво раздумывая, на что похож Тирсолер, но дальние холмы и поля очень напоминали Рионнаган, разве что были чуть ниже. Нигде не было видно следов дев-воительниц, хотя на горизонте возвышались тонкие шпили, венчавшие собой их церкви. Хотя Аленнские водопады оказались именно такими, как говорили знающие люди — широкие полотнища белой воды обрушивались с высоты трехсот футов вниз, в кипящее озеро, — они быстро приелись Лиланте, и она снова начала думать, чем заняться.

Сичианские горы широкой дугой огибали холмы Рионнагана, и над ними клыком хищника возвышался Драконий Коготь. На востоке горы превращались в Великий Водораздел, на крутые утесы которого поднимались очень немногие. Если она пойдет вдоль утесов и через некоторое время повернет на юг, то сможет попасть в леса Эслинна, где, по мнению Изабо, будет в безопасности. Таким образом она покинет Сичианские горы, кишащие солдатами, минуя Перевал. К тому же этот путь ведет к востоку, куда ушла Изабо, рассудила Лиланте.

Бросив задумчивый взгляд на головокружительный обрыв, она прислушалась к гулу Аленнских водопадов и снова пустилась в путь вдоль скалистого края плато, Босые ноги легко переступали с камня на камень.

Несколько дней она шла вдоль изогнутого хребта, поворачивающего к востоку, а потом к югу. Здесь острые Сичианские горы превращались в пологие холмы, подножия которых были покрыты густым лесом. Лиланте обнаружила, что с нетерпением ждет, когда снова окажется среди них, и начала мечтать о тихой лесной поляне с маленьким озером и с жирной плодородной землей, с которой открывается вид на далекие горы.

Однако сначала надо было спуститься с утеса, поскольку другого способа попасть в лес не было. Наконец она отыскала место, где небольшой водопад в незапамятные времена прорезал борозду в крутой стене. Оползень изменил русло реки, и от водопада остались только мох на камнях да кустики травы, прижившиеся в трещинах. Лиланте знала, что может выпустить из рук и ног корешки и зацепиться ими за землю, поэтому начала медленно спускаться по склону.

Склон возвышался над долиной почти на триста футов, поэтому спуск был очень опасным. Не однажды ее ищущий корешок не мог нащупать ни малейшей трещинки, а один раз она повисла на стене, не находя никакой опоры. Ей пришлось медленно изменять форму, пока она не стала больше походить на дерево, чем на девушку; затем медленно вытягивать корни, до тех пор пока наконец не удалось дотянуться до узенькой полки и так же медленно перемещать туда свое тело-ствол, — после этого упражнения у нее долго дрожали руки и ноги. В конце концов она добралась до земли и бросилась в пруд, чтобы поскорее смыть с себя ужас и усталость. Эслинн оказался именно таким, как обещала Изабо. В долинах росли огромные ясени, а с гор низвергались хрустальные водопады, превращаясь внизу в тихие извилистые протоки. Воздух наполняли птичьи трели, а один раз Лиланте даже разглядела в небе птицу банас, за которой тянулся десятифутовый золотисто-малиновый хвост. Теперь она пошла медленнее, внимательно рассматривая попадающиеся поляны. Здесь в изобилии попадались маленькие озера, а в ясный день заснеженные вершины и зеленые холмы на переднем плане казались прекрасными, словно мечта. Почва была богата перегноем и казалась Лиланте очень вкусной. Однако ее все сильнее мучили одиночество и жалость к себе, и она часто застывала, задумавшись, не обращая внимания на окружающую красоту, чего никогда не сделала бы прежняя Лиланте.

Однажды утром, проснувшись и вытягивая корни из земли, она мысленно прощупала окрестности и с удивлением обнаружила, что одна. В нескольких часах пути обнаружились разумные существа — группа людей и животных. Как обычно, любопытная, Лиланте обнаружила, что пробирается по лесу навстречу незнакомцам. Это оказался бродячий цирк, двигавшийся на восток. Лагерь только что проснулся — ребятишки носились голышом, не обращая никакого внимания на холодный горный воздух, женщины разводили костры, мужчины кормили животных или, закурив трубки, беседовали у костров. Спрятавшись в кустах, росших на краю леса, Лиланте зачарованно смотрела на них. Вскоре до нее донесся запах готовящейся еды, и ее рот наполнился слюной. Несмотря на то что Лиланте могла обойтись без человеческой пищи, у нее был желудок, очень похожий на человеческий. С тех пор как они расстались с Изабо, Лиланте не ела горячего — огонь пугал ее, и она не испытывала ни малейшего желания развести костер.

Циркачи не спеша завтракали, разговаривая, смеясь и куря одновременно. Один из ребятишек путался под ногами у взрослых, крутя сальто, пока наконец не плюхнулся совсем рядом с костром. Взрослые немедленно подняли и отряхнули малыша, после чего, хорошенько отшлепав, вернули матери. Солнце поднялось довольно высоко, когда они запрягли в расписные фургоны низеньких коренастых лошадок, и караван двинулся восток. Лиланте незаметно следовала за ними.

На третий день она разобралась в том, что за отношения связывают циркачей. Караван состоял из шести фургонов, в каждом их которых ютились большие семьи, состоявшие из трех, а то и четырех поколений. В повозках хранилось имущество бродячих артистов — костюмы, видавшая виды кухонная утварь, мешки и бочонки с продуктами, включая бочонок виски, который в родной деревне Лиланте называли огненной водой. В одну из ночей циркачи опустошили эту бочку и до утра пели и танцевали вокруг костра. В ту ночь Лиланте подобралась почти к самому лагерю, притаившись за одним из фургонов и накрывшись одеялами, владельцы которых свалились под сомнительной защитой фургона. Она выделяла одного из них: молодого, с блестящими черными глазами и копной спутанных темных волос. У него недавно начали расти усы и бородка, придававшие ему неухоженный вид. Он привлек Лиланте тем, что ловко жонглировал — над его головой взлетало все больше и больше золотистых шариков, и девушка частенько увязывалась за ним, когда он уходил из лагеря, чтобы потренироваться в одиночестве. Он жонглировал почти все время — горшками и кастрюлями, которые должен был отмыть, камешками, которые таскал в своих карманах, мечами и кинжалами, которые подавала ему сестра, тоненькая девочка с такими же, как у него, черными глазами и каштановыми волосами. Оба были не только жонглерами, но и акробатами, и, глядя, как ловко они крутят сальто, Лиланте приходила в совершенное изумление. Они походили скорее на клюриконов, чем на человеческих детей, в особенности, когда играли в ветвях деревьев, кувыркаясь и перепрыгивая с ветки на ветку.

Их отец, крупный мужчина с налитыми кровью глазами, пугал Лиланте, и она убегала, если он оказывался поблизости. Он был огнеглотателем, а древяница не могла видеть, как кто-то поедает пламя. Именно он громче всех рассказывал истории и играл на скрипке, щипал проходящих женщин на вечеринках и дружески хлопал по плечам их мужей. У него самого жены не было, и он, похоже, не замечал раздражения других мужчин. Его мать была единственным человеком, который мог его успокоить, особенно, когда он выпивал лишку. Старуха никогда не спала на земле под фургонами, появляясь на улице только когда разжигали костры и варили еду.

Лиланте не понимала, чем ее привлекли циркачи, за исключением того, что они немного развеяли ее одиночество. Она обнаружила, что их выходки заставляют ее смеяться, так что ей приходилось прятать лицо в ладонях, чтобы не выдать себя. Когда она становилась деревом, скрыть смех было легче, слабую дрожь ее ветвей вполне можно было объяснить дуновением ветра. Иногда ей казалось, что черноглазый юноша смотрит на нее, но каждый раз его взгляд скользил мимо, и она с облегчением вздыхала, уверенная, что он ее не заметил.

Однажды он выскользнул из лагеря рано утром, когда все остальные еще спали, и Лиланте, приняв человеческий облик, побежала за ним. Через некоторое время он вышел на полянку, в середине которой темнел пруд, и склонился над водой Лиланте почувствовала, что он мысленно прощупывает окрестности. Она замерла, сжав свой разум в крохотный комочек, точно кролик, затаившийся в траве. Потом запоздало подумала, что ей не следует сдаваться. Ей никогда не приходило в голову, что простой циркач может владеть такой силой. Должно быть, он хорошо скрывался, раз она не почувствовала этого с самого начала. Она вспомнила Изабо и ее непробиваемую защиту и вспомнила, что люди тоже могут скрывать свои мысли.

Она почувствовала, что юноша перестал прощупывать окрестности, и позволила босым ногам глубже погрузиться в мягкую землю. Дрожь удовольствия пробежала по ее телу, когда она открыла поры воздуху и солнцу. Лиланте почти закончила превращение, зрение и слух притупились, уступая место другим способам восприятия, когда почувствовала, что юноша смотрит прямо на нее. В ее мозгу раздалось:

Может быть, нам стоит познакомиться?

Шок замедлил изменение Лиланте, мысли заметались, как испуганные птицы, прежде чем она начала обратное превращение. Ее ноги шевелились и изгибались, руки превратились в мягкую человеческую плоть. Она глядела на него глазами, широко распахнутыми от страха.

— Все хорошо, — сказал он вслух. — Я не причиню тебе вреда и никому ничего не скажу. Я знаю, что за такими, как ты, охотятся и убивают вас просто за то, что вы отличаетесь от нас. Не надо бояться. Меня зовут Дайд.

Она ничего не ответила, думая о том, сможет ли убежать. Теперь она понимала, что превращение не спасет ее, потому что он мог применить против нее огонь или топор, тогда как она была бы беспомощна со своими глубоко увязшими в земле корнями.

— Я видел и чувствовал, что ты наблюдаешь за нами, — сказал он, осторожно поднимаясь на ноги. — Не думаю, что кто-то еще это заметил, разве что бабушка, а уж она-то не причинит тебе никакого вреда. Не бойся. Как тебя зовут?

Она не ответила. Юноша медленно приближался к ней, а она отступала все дальше и дальше в лес, не понимая, что мешает ей убежать. Вскоре он подошел так близко, что она почувствовала его запах, запах существа, питающегося мясом, и взглянула в его черные блестящие глаза, напоминающие глаза донбега.

— Пожалуйста, поверь мне. Я очень рад, что встретил тебя, правда. Меня зовут Дайд. Я твой друг.

— Я — Лиланте.

Он замер на месте.

— Доброе утро, Лиланте, — сказал он. — Хочешь есть?

Она кивнула головой, так как ее человеческий желудок был пуст, последние несколько дней ей некогда было добывать пищу. Дайд запустил руку в карман и вытащил сморщенное яблоко. Лиланте не решилась протянуть руку, поэтому юноша, положив его на землю, отступил на несколько шагов. Древяница схватила яблоко и понюхала, прежде чем впиться зубами в сладкую розоватую мякоть.

— Давай поговорим, — сказал он и медленно опустился на землю. — Только тихо, а то в лагере скоро проснутся и Нина пойдет меня искать.

Этот утренний разговор стал первым из многих. Несмотря на то что ее обнаружили, Лиланте продолжила следовать за караваном. Два-три раза в день Дайд ускользал, чтобы встретиться с ней. Сначала он говорил больше, чем она, пытаясь завоевать ее доверие. Он подробно рассказывал о своем детстве, о путешествиях по всему Эйлианану, — циркачи давали представления ради брошенных монеток или расплачивались таким образом за ночлег на постоялом дворе. Он пытался убедить Лиланте, что никому не выдаст ее тайну.

— Не все согласны с Указом о Волшебных Существах. — Дайд притулился на краешке бревна, а Лиланте сидела в семи шагах от него, обхватив руками колени и прижавшись к ним щекой. — Преследование волшебных существ — это нарушение Пакта Эйдана, и Ри должен знать это. С тех пор как исчез Лодестар, все в нашей стране идет наперекосяк. Вот почему мы должны найти Лодестар. Ри умирает, все это знают. Какая-то смертельная болезнь высасывает из него жизнь, а вместе с ней разум и душу. Мы видели его несколько месяцев назад, когда играли в Риссмадилле. Лицо у него было серым, как пепел, и с него не сходила глупая ухмылка. Энит говорит, что он не протянет и года, а она никогда не ошибается.

Энит была бабушкой Дайда, и он постоянно упоминал в разговорах ее имя. Лиланте поняла, что старуха — лучший друг юноши и его сестры.

— Если Ри умрет, не оставив наследника, начнется гражданская война, это уж как пить дать. Вот почему Фэйрги набирают силу на севере и востоке — потому что, как только Джаспер умрет, страну будет некому возглавить, к тому же без Лодестара мы не можем ничего поделать с Фэйргами. Все Йедды погибли. — Видя удивление на лице Лиланте, он вернулся к тому, с чего начал: — Я пытаюсь объяснить, что тебе незачем меня бояться. Я не согласен с королевским указом, я просто ненавижу его, я борюсь против него. — Он снова остановился, потом поспешно продолжил: — Я расскажу тебе об этом, чтобы ты поняла, что я твой друг. Мне нравятся волшебные существа, я не могу поверить, что Ри хочет их уничтожить, и не понимаю почему. Вы были здесь задолго до Великого Переселения, когда мы, люди, пришли в эту страну.

— Ну, меня-то не было, — сказала Лиланте, пугаясь собственной смелости. — Мне всего восемнадцать.

Дайд очень обрадовался тому, что она начала рассказывать о себе.

— Ну, я имею в виду волшебных существ вообще.

— Знаешь, я ведь наполовину человек. Мой отец был одним из вас, только моя мать была древяницей.

— Я думаю, в каждом из нас есть кровь волшебных существ. — Голос Дайда звучал не слишком уверенно.

Лицо Лиланте снова стало печальным.

— Но немногие решатся это признать. Но однажды такое произошло. Говорят, Мак-Эйслины были больше чем наполовину ниссами и древяниками, ведь они жили в лесах больше тысячи лет. Правда, теперь этот род почти угас, но их эмблемой было Летнее Дерево. Собственно, именно поэтому я здесь — мой хозяин послал меня, чтобы найти кого-нибудь из Башни Мак-Эйслинов, — до него дошли слухи, что в Башне снова живут, и он надеется, что кто-то из этого рода уцелел, а может быть, вернулся кто-нибудь из Грезящих.

В лицо Лиланте вернулась жизнь, она наклонилась вперед, и ее зеленые волосы рассыпались по плечам.

— А кто такие Грезящие?

— Башня Эйслинны называется Башня Грезящих. Ее, разумеется, разрушили после Дня Предательства, но многие годы ходили слухи, что часть Грезящих ускользнула под покровом ночи и спаслась от смерти. Понимаешь, многие из них могут странствовать по дороге грез в любую сторону и получают предупреждения. Мы надеемся, что это правда и что кто-то из них вернулся. Понимаешь, мой хозяин кого-то видел. Он ходил в Башню Воронов и пытался связаться с другими Башнями через Магический Пруд. В Башне Грезящих кто-то был, но он спугнул его или их, а связаться снова оказалось невозможно.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я хорошо знаю хозяина. Он много лет жил вместе с нами. Я могу связаться с ним, а он со мной, когда мы оба находимся рядом с водой. Каждый день на рассвете я пытаюсь дотянуться до него, но в последнее время он молчит. Я очень беспокоюсь,

— А кто твой хозяин?

— Ты слышала что-нибудь о Калеке?

— Нет.

— Хм, ты меня удивляешь. Хотя ты же дитя леса и могла не слышать о нем. Он предводитель повстанцев. Он один из тех, кто руководит войной против злой Банри и Красных Стражей; кто спасает пойманных ули-бистов и ведьм, даже глупых старых знахарок и знахарей, которые устраивают беспорядки. Наша сила постепенно растет, и скоро Ткачиха начнет новое полотно.

— И что тогда?

— Хороший вопрос. Если все пойдет по плану, мы свергнем Банри и отправимся на поиски Лодестара. Как только он будет у нас в руках, мы прогоним Фэйргов от наших берегов и люди с волшебными существами снова заживут мирно.

— Но разве Фэйрги — не ули-бисты ? Ведь они тоже жили здесь задолго до Великого Перехода, так же как мы, древяницы или ниссы.

Смуглое лицо Дайда медленно наливалось краской, пока не покраснели даже кончики ушей.

— Верно. Однако Фэйрги никогда не подписывали Пакт Эйдана. И они уже тысячу лет пытаются уничтожить нас.

— Но ведь Карриг был их страной, ну, с самого начала, я имею в виду. По крайней мере, так мне говорили мама и папа. Все северное побережье, и Шантан тоже. Им нужно выходить на сушу, чтобы произвести на свет и вырастить потомство, а эти скалистые берега и были их родильным домом

— Но они такие жестокие. Они никогда не заключали с нами никаких соглашений. Они просто нападали бы на нас, пока не истребили бы или мы не истребили бы их. Мы одерживаем победы, но они приходят снова и снова, и их очень много.

— Интересно, где они теперь производят на свет детей? — пробормотала Лиланте.

— На берегах Каррига, разумеется, ведь все Йедд убиты и клан Мак-Синнов вымер! Говорят, в живых остался один лорд, его сын и горстка слуг. Тебе никогда не казалось странным, что после указа Ри были уничтожены все Йедд, после чего Фэйрги без труда завоевали Карриг?

— Нет, — пожала плечами Лиланте.

Повисло молчание. Дайд покраснел и сверкнул глазами. Потом, немного успокоившись, он заметил:

— Как бы то ни было, в узор вплетается новая нить. Я тебе не враг, я хочу помочь тебе.

— Чем?

Дайд снова смутился,

— Ну, я не знаю. То есть, я имел в виду, что хочу помочь всем ули-бистам добиться отмены Указа о Волшебных Существах и восстановить Пакт Эйдана.

— Изабо тоже этого хотела, — вполголоса пробормотала Лиланте.

Ее слова подействовали на Дайда как удар грома. Резко повернувшись, он спросил:

— Ты знаешь Изабо? Девушку с рыжими волосами и голубыми глазами? Которая всегда смеется?

— Ты тоже ее знаешь?

— Мы познакомились много лет назад, еще детьми. Мне показалось, я видел ее еще раз совсем недавно, в Кариле. Надеюсь, что я ошибся.

— Изабо собиралась в Карилу. Она должна была там с кем-то встретиться.

— Нет, надеюсь, что это все-таки была не Изабо! Хотя, когда я окликнул ее, она обернулась. — Лицо Дайда внезапно помрачнело.

— Почему? С ней что-то случилось?

— Еще как случилось, если, конечно, это была Изабо. Ее судили за колдовство и собирались бросить озерному змею. Мы покинули город как раз перед закатом, и языки в Кариле болтали только о рыжеволосой ведьме. Ее казнь должна была стать главным зрелищем месяца. Все обыватели собрались, чтобы поглазеть на нее!

Лиланте поднялась на ноги.

— О нет! Ее не могли поймать! Почему ты не помог ей? Почему ты ничего не сделал?

— А что я мог сделать? — спросил Дайд. — Я был один, а ее окружал целый отряд солдат, не говоря уж о толпе на площади. Я даже не уверен в том, что это она, я успел разглядеть только рыжие волосы.

Древяница, разрыдавшись, бросилась в лес. Обеспокоенный Дайд кинулся за ней, но Лиланте исчезла. В то утро, помогая собирать свой фургон, он мысленно обыскивал весь близлежащий лес, но Лиланте точно сквозь землю провалилась.

Три дня циркачи шли по зеленой дороге, тянущейся вдоль ручья, и каждую ночь разбивали лагерь у тихих заводей. Дайд бы расстроен. Он должен был скрывать свое огорчение, поскольку его долгие отлучки уже вызывали насмешки циркачей, следовало быть очень осторожным, чтобы не выдать своей тайны. За сношения с мятежниками приговаривали к смерти, и Дайд боялся навлечь подозрения на себя или своих родных. Вдобавок его мучила мысль, что ведьма, казненная в Кариле, могла быть Изабо: несмотря на то что они не виделись восемь лет, он часто вспоминал о ней и гадал о том, суждено ли им встретиться еще раз.

Каждое утро он убегал из лагеря к какому-нибудь пруду на случай, если его хозяин захочет связаться с ним или вернется Лиланте. На четвертый день он сидел у воды, глядя, как в ней отражается рассветное небо, не испытывая при виде этой красоты не малейшей радости, когда почувствовал рядом чужое сознание. Подняв глаза, он увидел Лиланте. Ее зеленые волосы были спутаны, лицо в грязных потеках, глаза опухли от слез.

— Я хочу присоединиться к вам, — сказала она. — Я тоже хочу помогать повстанцам.

Мысли Дайда заметались, как потревоженные птицы. Сначала он хотел посоветовать ей не валять дурака, затем подумал, что должен вовлекать в движение новых людей, в особенности владеющих магией. Он видел горе Лиланте, хотя и не вполне понимал его причины.

— Пойдем, я познакомлю тебя со своей бабушкой, — предложил он. — Она скажет, что нам делать.

МАЙЯ КОЛДУНЬЯ

Майя сидела в своей комнате, глядя на закат и пытаясь унять легкую дрожь. Пришло время связаться с отцом, и предстоящий разговор пугал ее. Бесполезно напоминать себе, что она Банри Эйлианана, самая могущественная женщина в стране. Бесполезно говорить, что здесь, в Риссмадилле, она далеко от отца. Сама мысль о том, что она должна будет говорить с ним, наполняла ее ужасом.

Отца Майи стоило бояться. Он принадлежал к расе воинов, уважающих силу и презирающих слабость, к расе, жизнь которой определялась вековыми традициями. Несмотря на то что Майя уже давно не жила с отцом — ее отдали на воспитание Жрицам Йора, едва она научилась ходить, — одной мысли о нем было достаточно, чтобы внутри все смерзлось в ледяной ком. Сани знала это. Когда она доставала из сундука волшебное зеркало, в ее выцветших глазках мелькал злорадный огонек.

Зеркало с ручкой, изображавшей рыбий хвост, было очень старым, металл покрылся зелеными пятнами, хотя овальная поверхность до сих пор оставалась яркой и блестящей, без единой царапины. Когда Майя взяла его в руки и вгляделась в свое отражение, ее лицо замерцало таинственной нездешней красотой.

Используя зеркало, как учила ее Сани, Майя вглядывалась в свое отражение, мысленно взывая к отцу. Его многочисленные имена превращались в мелодичные трели. Она пела, пока ее отражение не растворилось в появившейся ряби. Сквозь пелену проступило его лицо, темное от ярости. Он бушевал, страшный рот был широко раскрыт, поблескивали желтые клыки.

— Почему ты не связалась со мною раньше? — Его песня больше походила на рев прибоя, чем на мелодичный голос Майи.

— Это было небезопасно.

— Небезопасно! Разве у тебя нет власти? Разве ты не Банри?

— Этот дворец кишит мятежными лордами и шпионящими слугами. Я не могу рисковать. Чем больше моя власть, тем подозрительнее они становятся.

— Ты слаба и глупа, как все женщины. Когда я получу то, что мне нужно? У тебя есть какие-нибудь новости?

— Указ о Волшебных Существах действует, и многие из них покорились нам. Большинство, конечно, никуда не годится, но некоторые… некоторые оказались полезными. Мы схватили многих мятежников и ведьм, которые жалеют волшебных существ и невольно выдают себя. Самая большая удача — обнаружен и уничтожен еще один оплот мятежников в Рурахе. Эти болваны вернулись в Башню, а я, разумеется, приглядывала за ней. Блессем и Эслинн находятся под нашим контролем, и хотя Рурах и Тирейч до сих пор не покорились, это не имеет никакого значения, ведь мы контролируем ситуацию.

— А что ты скажешь о наших старых врагах, драконах?

Майе очень хотелось отвести взгляд, но она не осмелилась.

— Драконы восстали.

Ее отец откинул голову назад и зарычал, обнажив клыки.

— Ладно, — сказал он наконец. — Каждый раз, когда мы поднимались на борьбу за то, что принадлежит нам по праву, драконы выступали против нас. Но я недоволен тобой, дочь. — Последнее слово он выплюнул, словно оскорбление. Для его народа дочери были пешками в политической игре, не имевшими ни прав, ни собственной воли. В голодные времена девочек безжалостно топили, чтобы осталось больше пищи для мальчиков. Если девочке удавалось дожить до брачного возраста, ее выдавали замуж за мужчину, которого выбирал ее отец или брат. Мужественность для ее народа была неразрывно сплетена с жестокостью, а право на власть, еду и женщин зависело от мужественности. Майе удалось избежать этой участи благодаря странному капризу судьбы — ее отдали Жрицам Йора, которые почувствовали в девочке силу и решили использовать ее в своих целях.

— Ты все испортила, — безжалостно продолжал отец. Она не позволила ни движению, ни взгляду выдать то, что творится в ее в душе, но не могла запретить бисеринкам пота выступить на лбу. — Ты должна была войти в доверие к драконам — вы, женщины , умеете красиво говорить. Ты должна была посылать им роскошные дары и разливаться соловьем до тех пор, пока они не утратили бы бдительность, а потом убить их отравленными копьями. Что ты сделала неправильно?