— Сеньор Москар?

— Si19.

— Меня зовут Браун. Я матрос, который должен здесь вернуться на корабль.

Испанец удивленно поднял бровь.

— Рог favor? Que?20.

— Браун, — повторил Шеннон. — «Тоскана». Лицо испанца просветлело.

— Ah, si. El marinero21. Пойдемте, прошу вас.

Ворота открылись, и Москар показал свой пропуск. Он сказал несколько слов охраннику и таможеннику, которые открыли ворота, и показал на Шеннона. Кот несколько раз поймал слово «маринеро» и передал свой паспорт и удостоверение матроса. Потом прошел за Москаром в таможню. Час спустя он был на борту «Тосканы».

Осмотр начался ровно в девять. Без предупреждения.

Декларация капитана была представлена и проверена. Она оказалась в полном порядке. На причале уже стояли грузовик, армейский автомобиль и джип. Армейский капитан из сопровождающих, худой, болезненного вида, почти безгубый, разговаривал с двумя таможенниками. Через некоторое время они поднялись на борт в сопровождении Москара и проверили груз, что был указан в декларации. И не более того. Ткнулись во все укромные уголки и щели, но так и не заглянули в трюм. Открыли дверь склада, окинув взглядом ворох цепей, бочек с маслом и банок с краской, и закрыли ее. Больше всего их интересовал вопрос, почему капитану Вальденбергу понадобилось на таком маленьком судне семь человек команды. Им объяснили, что Дюпре и Вламинк — служащие компании, которые отстали от своего корабля в Бриндизи, и что по дороге в Латакию их высадят на Мальте. Удостоверений у них нет, так как они все вещи оставили на борту своего корабля. Когда Вальденберга спросили, о каком корабле идет речь, он назвал один, который видел в гавани Бриндизи. Испанцы молча смотрели на своего начальника. Он взглянул на армейского капитана, пожал плечами и удалился. Еще через двадцать минут началась погрузка.

В половине первого «Тоскана» снялась с якоря и, покинув гавань Кастеллона, направилась в сторону мыса Сан Антонио.

Кот Шеннон, чувствуя невероятную усталость после того, как все закончилось, и твердо зная, что теперь его уже никто остановить не в силах, стоял на палубе, облокотившись на перила, и смотрел на медленно удаляющиеся зеленые апельсиновые рощи Кастеллона. К нему подошел Карл Вальденберг.

— Это последняя остановка?

— Последняя, когда мы открывали люки. В Африке нам придется забрать еще нескольких человек, но пришвартовываться мы не будем. Людей подбросят на катере. Палубные рабочие, грузчики. Во всяком случае такие у меня о них сведения.

— Но у меня лоции только до Гибралтара, — возразил Вальденберг.

Шеннон расстегнул молнию своей ветровки и вытащил из-за пазухи целую кипу карт, половина из которых были те, что передал Эндин в Риме.

— Вот это поможет вам добраться до Фритауна в Сьерра Леоне. Там мы бросим якорь и подберем людей. Прибыть туда нужно в полдень 2-го июля. Это время встречи.

Капитан ушел к себе в каюту, чтобы начать работу по составлению курса, а Шеннон остался на своем посту один. Над кормой кружили чайки, бросаясь на лакомые кусочки, время от времени вылетающие из камбуза, где орудовал Чиприани, готовя ланч. Каждый новый кусочек хлеба или овощей птицы встречали восторженным пронзительным криком и камнем бросались следом.

Если прислушаться, среди птичьего базара можно было услышать и другой звук — кто-то насвистывал «Испанский Гарлем».

Далеко на севере другой корабль поднял якорь и, следуя за маленьким портовым катером-лоцманом, вышел из порта в Архангельск. Теплоход «Комаров» был совсем новым — трех лет от роду и водоизмещением более 5000 тонн.

На мостике было тепло и уютно. Капитан и штурман стояли рядом и смотрели на проплывающие мимо левого борта причал и пакгаузы. Впереди было открытое море. В руках у обоих было по чашке черного дымящегося кофе. Рулевой вел корабль по курсу, проложенному штурманом, а слева от него светился экран радара, по которому бегала неугомонная радужная стрелка, прощупывая лежащую впереди поверхность океана, где можно встретить ледяные глыбы айсбергов, которые никогда не тают, даже самым жарким летом.

На корме, прислонившись к перилам, стояли два человека и смотрели вслед удаляющемуся русскому арктическому порту. Над головами у них развевался красный флаг со скрещенными серпом и молотом. Профессор Иванов зажал в зубах смятый картонный фильтр папиросы и втянул носом холодный просоленный воздух.

Оба были тепло одеты, поскольку даже в июне на Белом море нельзя одеться по-летнему. Рядом с профессором стоял молодой начинающий геолог, взволнованный первой в жизни заграничной командировкой.

— Товарищ профессор...

Иванов вынул изо рта окурок и выбросил за борт, в пенящуюся белой гривой волну.

— Знаете, друг мой, — перебил он геолога, — поскольку мы с вами теперь уже, как говорится, в одной упряжке, называйте меня просто Михаилом Михайловичем.

— Но в институте...

— Мы же с вами не в институте. Мы на борту корабля. И в течение ближайших месяцев и здесь, и в джунглях должны будем жить бок о бок.

— Понятно, — сказал молодой человек, но, по всей видимости, доводы профессора его не убедили. — Вы когда-нибудь раньше бывали в Зангаро?

— Нет, — сказал учитель.

— А вообще в Африке? — настаивал пытливый ученик.

— В Гане.

— Что она из себя представляет?

— Джунгли, болота, москиты, змеи и люди, которые не понимают ни черта из того, что вы им говорите.

— Но по-английски-то они понимают. А мы с вами оба говорим по-английски.

— В Зангаро и по-английски не говорят.

— О! — Молодой специалист прочел все, что мог обнаружить о Зангаро в энциклопедии, которую взял в институтской библиотеке, и решил блеснуть эрудицией.

— Капитан сказал, что если мы поддадим ходу, то доберемся в Кларенс за двадцать два дня. Как раз будет праздник — День Независимости.

— Я за них счастлив, — угрюмо проворчал Иванов и ушел.

Пройдя мыс Спартель и направляясь из Средиземного моря в Атлантический океан, «Тоскана» передала в Гибралтаре на берег телеграмму, которая предназначалась для переправки в Лондон.

В телеграмме стоял лондонский адрес мистера Уолтера Харриса.

Текст был простой: «С радостью сообщаю, что ваш брат совершенно здоров». Понимать это надо было так: «Тоскана» с курса не сбивается и из графика не выходит. Некоторые ухудшения в здоровье брата могли означать изменения в курсе или какие-нибудь другие неприятности. Отсутствие такой телеграммы могло означать, что «Тоскана» вовсе не вышла из территориальных вод Испании.

В кабинете сэра Джеймса Мэнсона в этот день шло заседание.

— Так, — сказал шеф, когда Эндин закончил свой доклад. — Сколько времени им потребуется, чтобы достичь цели?

— Двадцать два дня, сэр Джеймс. Сегодня Семьдесят Восьмой день из ста, отведенных на операцию. Шеннон планировал отход от берегов Европы на восьмидесятый день, таким образом ему предположительно оставалось только двадцать. Он рассчитывал провести в море дней шестнадцать-восемнадцать, если принять во внимание возможные погодные помехи. Так что, даже по его собственным оценкам, у него в запасе будет четыре дня.

— Он начнет операцию раньше назначенного срока?

— Нет, сэр. Операция, как и решено, начнется на сотый день. Если придется, поторчит в море до срока.

Сэр Джеймс Мэнсон нервно ходил взад-вперед по кабинету.

— Как насчет арендованной виллы? — спросил он через некоторое время.

— Все устроено, сэр Джеймс.

— Тогда не вижу смысла в том, чтобы тебе ошиваться в Лондоне. Лети в Париж, организуй визу Коту, оттуда вытаскивай нашего нового сотрудника, полковника Боби и отправляйтесь вместе в Зангаро, вернее, в соседнюю страну. Если он начнет кочевряжиться, предложи ему еще денег.

Когда устроитесь, позаботься о грузовике и винтовках, и как только получишь сигнал от Шеннона о начале операции, сообщи об этом Боби. Заставь его подписать договор о горнорудных разработках от имени Президента Боби, датируя его месяцем позже, и отошли все три экземпляра экспресс-почтой мне сюда. В трех отдельных конвертах. Боби держи под замком до тех пор, пока не получишь второе сообщение от Шеннона, что все в порядке. Тогда выезжайте. Кстати, охранник, которого ты собираешься с собой взять, готов?

— Да, сэр Джеймс. За те деньги, которые он получает, он всегда готов.

— Что он из себя представляет?

— Мерзопакостный тип. Именно такой, какого я искал.

— У вас все же могут возникнуть проблемы. Все люди Шеннона будут с ним. Во всяком случае те, кто будет участвовать в перевороте. А проблемы могут исходить именно от него.

Эндин усмехнулся.

— Люди Шеннона последуют за Шенноном, а я на него найду управу. У него ведь тоже есть своя цена. Я просто предложу ему ее. Но с условием, что деньги он получит в Швейцарии, а из Зангаро уберется немедленно.

Когда он ушел, сэр Джеймс Мэнсон подошел к окну и, глядя вниз, задумался, есть ли на свете такой человек, у которого не было бы своей цены. Цена эта может выражаться в деньгах, а может в страхе. Но цена есть всегда. Человека, не имеющего цены, он не встречал никогда. «Купить можно всякого, — когда-то сказал ему один из наставников. — А кого нельзя купить, можно сломать». И теперь, уже много лет находясь на вершине власти и наблюдая за разными людьми-политиками, генералами, журналистами, издателями, министрами, предпринимателями и аристократами, рабочими и профсоюзными лидерами, белыми и чернокожими, в будни и в праздники, он ни разу не разуверился в этом.

Много лет назад один моряк, глядя с морских просторов на землю, увидел гору, которая в лучах восходящего позади нее на востоке солнца показалась ему похожей на голову льва. Он назвал эту землю Львиной горой и проплыл мимо. Название осталось, и страна впоследствии стала называться Сьеррой Леоне. Прошло время, и другой моряк, увидев ту же гору, но освещенную солнцем с другой стороны, а может быть, он смотрел на нее под другим углом, назвал ее Сияющей горой. И это название осталось. Еще позже, человек, обладающий не менее богатой фантазией, белый человек, назвал город, выросший в тени этой горы, Свободным Городом — Фритаун. Название тоже прижилось, и город носит его по сей день. После полудня второго июля, в день Восемьдесят Восьмой личного календаря Шеннона, судно «Тоскана» бросило якорь в трех милях от берега, на котором расположен Фритаун, столица Сьерра Леоне.

Шеннон приказал, чтобы на пути из Испании груз не трогали и не распаковывали. На случай досмотра во Фритауне, хотя при том, что они ничего не собирались там разгружать или, наоборот, грузить, это было маловероятно. Ящики с боеприпасами были очищены от испанских маркировок и надраены добела наждаком. На месте старых маркировок появились новые, написанные маслом по трафарету и уведомляющие любопытных, что под ними скрываются буры для нефтяных разработок в прибрежном районе Камеруна.

По пути на юг было разрешено проделать только одну работу.

Была разобрана беспорядочно разбросанная куча тюков с одеждой, и один из них, содержащий вещмешки и веревки, раскрыт. Вооружившись ножницами и иглами, Чиприани, Вламинк и Дюпре трое суток резали мешки на куски и мастерили из них походные рюкзаки, снабженные узким длинным подсумком, в котором могла поместиться ракета для базуки. Бесформенные, грубые, но готовые к употреблению, мешки спрятали в шкаф, где хранилась краска и ветошь. Ранцы тоже видоизменились. От них отрезали постромки, оставив последние в целости, и приторочили на новый лад — теперь они обхватывали не только плечи, но и грудь крест-накрест, а потом оборачивались вокруг пояса. К каждой плечевой части постромки прикрепили по скобе.

Еще одна скоба крепилась к поясному ремню. Это сооружение впоследствии должно было служить упаковкой для мин. Таким образом, их можно было перетаскивать по двадцать штук зараз.

За шесть миль до берега «Тоскана» заявила о своем прибытии береговому начальству Фритауна и получила разрешение войти в гавань и бросить якорь в заливе. Поскольку ей не требовалось разгружаться или принимать груз, то не было смысла тратить на нее место на драгоценном причале имени Королевы Елизаветы II.

«Тоскана» подошла ведь только для того, чтобы подобрать членов команды.

Во Фритауне с большей охотой, чем в каком-нибудь другом порту на западном африканском побережье, подбирают мускулистых парней, которые, набив руку на такелажных работах, используются грузовыми судами в других небольших портах, разбросанных вдоль берега. Их берут на борт во Фритауне и высаживают на берег на обратном пути, выплатив сумму денег, оговоренную при найме. В сотнях бухт и заливов, где нет кранов и других погрузочных приспособлений, судам приходится выходить из положения своими силами для того, чтобы разгрузиться. Это адски тяжелый труд, учитывая африканское пекло. Белым матросам платят за то, что они матросы, а не за то, чтобы они превратились в портовых грузчиков. На местах грузчиков может не оказаться, а подвернувшиеся под руку добровольцы могут, не имея опыта, с работой не справиться, поэтому такими умельцами запасаются в Сьерра Леоне. Они спят прямо на палубе, там же готовят еду и совершают омовения, прыгая через корму. Поэтому, когда «Тоскана» объявила о цели своего прибытия, это ни у кого не вызвало удивления.

Якорная цепь поползла вниз, и Шеннон вышел на палубу, пристальным взглядом осмотрев прибрежную полосу залива, сплошь застроенную хижинами городской окраины.

Небо было пасмурное, дождь назревал, но под нависшими облаками жара стояла как в аду, и Шеннон почувствовал, что по всему телу льется потоками пот, приклеивая к нему рубашку.

Теперь так будет все время. Взгляд его остановился на середине прибрежной полосы, где окнами на залив поднималась высокая башня. Где, как не здесь, должен сейчас сидеть Лангаротти, с нетерпением вглядываясь в морскую даль. А может быть, он еще не приехал. Но не могут же они ждать вечно. Если он не появится до захода солнца, им придется придумывать причину задержки в заливе — что-нибудь вроде поломки рефрижератора. Всем понятно, что без него дальнейшее плавание невозможно. Он перевел взгляд с гостиницы на детей, играющих поблизости корабля «Элдер Дэмпстер», пришвартованного у причала.

Но корсиканец заметил «Тоскану» еще до того, как она бросила якорь, и теперь спешил в город. Он жил здесь уже целую неделю и нашел всех людей, о которых говорил Шеннон.

Они были не местными, но это не имело никакого значения. В работе на погрузке кораблей принимали участие представители разных племен.

В третьем часу от причала у здания таможни отвалил маленький катер с человеком на корме. Когда он поднялся на борт, то оказался заместителем начальника таможни.

Белоснежные гольфы, шорты и сорочка цвета хаки свежевыглажены, эполеты сияют, а форменная фуражка слегка заломлена на затылок. Великолепие формы оттеняли лоснящаяся физиономия и острые коленки цвета черного дерева. Шеннон вышел ему навстречу, представился уполномоченным владельца судна, с жаром потряс протянутую руку и проводил таможенника в каюту капитана.

Три бутылки виски и два блока сигарет уже ждали своей участи. Таможенник обмахнулся рукой, облегченно вздохнул под прохладной струей воздуха из кондиционера и отхлебнул пива.

Он мельком взглянул на новый путевой лист, где говорилось, что «Тоскана» забрала груз машинного оборудования в Бриндизи и направляется к месту морских разработок нефтяной компании «АДЖИП Ойл» неподалеку от берегов Камеруна. Ни Югославия, ни Испания вообще не упоминались. Помимо деталей оборудования в грузовом листе значились: шлюпки (надувные), двигатели (подвесные) и тропическая экипировка, — все для буровиков-нефтяников. На обратном пути они собираются загрузиться какао-кофе в Сан Педро, на берегу Слоновой Кости, после чего возвратиться в Европу. Он подышал на печать и приложил ее к путевому листу.

Таможня дала добро. Через час таможенник спустился на борт своего катера, не забыв прихватить подарки.

В седьмом часу, когда жара спала, Шеннон разглядел приближающуюся со стороны берега шлюпку. Двое местных, подрабатывающих доставкой пассажиров на суда, стоящие на якоре в заливе, сидели на веслах. На корме расположились еще семеро африканцев с узелками на коленях. Впереди, на носу, одиноко восседал единственный европеец. Когда шлюпка подошла вплотную к «Тоскане», Жан-Батист Лангаротти ловко взобрался на борт по спущенному трапу.

Один за одним на борт «Тосканы» передавали с раскачивающейся лодки узелки, за ними стали взбираться семеро африканцев. Хотя так близко от берега этого делать не следовало, Вламинк, Дюпре и Земмлер начали похлопывать их по спинам и дружески жать руки. Африканцы, улыбаясь от уха до уха, похоже, были рады не меньше наемников. Вальденберг и его помощник раскрыли от удивления рты. Шеннон дал знак капитану выводить «Тоскану» в море.

Когда стемнело, они расселись группками на палубе и благодарно вдыхали прохладный морской воздух. «Тоскана» шла на юг. Шеннон представил новобранцев Вальденбергу. Наемники были с ним уже знакомы. Шестеро африканцев оказались молодыми людьми, которых звали Джонни, Патрик, Джинджа (кличка, от имени Джинджер), Сандей, Бартоломью и Тимоти.

Каждый из них воевал вместе с наемниками, каждый, прошел курс специальной персональной подготовки у европейских бойцов, был неоднократно проверен в бою и мог постоять за себя в любых, самых сложных условиях. И каждый был истово предан своему командиру. Седьмой был человеком пожилым, улыбался реже, держал себя уверенно и с достоинством. Шеннон называл его «доктор». Он тоже был предан своему командиру и своему народу.

— Как дела дома? — спросил его Шеннон. Доктор Окойе грустно покачал головой.

— Неважно.

— Завтра за работу, — сказал Шеннон. — С завтрашнего дня начинаем готовиться.