Обманщик

— А ваши товарищи? Они тоже были здесь? Все?

— Абсолютно все. Время шло к вечеру. А мы закрылись на весь день. Здесь, за этими стенами.

— Ваши товарищи — местные жители? — спросил Диллон. Ханна бросил на англичанина недовольный взгляд — етил Диллон.

Ливингстон, взгляд которого моментально утратил всякое выражение, уставился на Диллона. Пухлые щеки и двойной подбородок скрывали злобу. Маккриди вспомнил, у кого он видел такой взгляд: в Уганде, на лице Иди Амина, когда тому осмеливались возражать. Ханна снова бросил на Маккриди неодобрительный взгляд и встал.

— Не смею больше отнимать у вас время, мистер Ливингстон, — сказал он.

Кандидат в премьер-министры, снова одев маску благодушного хозяина, проводил гостей до двери. Во дворе их ждали двое в серых костюмах «сафари»; этих Ханна и Диллон еще не видели. Итак, их здесь было по меньшей мере семь человек, если считать того, что стоял наверху у окна. Все негры, за исключением мистера Брауна; сравнительно светлокожий Браун был, очевидно, квартероном. Он один осмеливался закурить, не спрашивая разрешения, он командовал шестью чернокожими.

— Я был бы вам очень признателен, — уже в автомобиле сказал Ханна, — если бы вы предоставили мне возможность задавать вопросы.

— Прошу прощения, — извинился Диллон. — Странный человек, вы не находите? Он уехал отсюда подростком и вернулся шесть месяцев назад. Интересно, где он провел все эти годы?

— Понятия не имею, — ответил Ханна.

Лишь много позже, уже в Лондоне, обдумывая все случившееся на Саншайне, Ханна обратит внимание на это замечание Диллона. Мисси Коултрейн сказала ему, Десмонду Ханне, что Ливингстон покинул Саншайн подростком. Откуда об этом мог знать Диллон? В половине десятого они подъехали к воротам особняка Маркуса Джонсона на северном склоне холма Собоун.

Джонсона окружала совершенно иная обстановка. Все говорило о том, что здесь живет богатый человек. Ворота из кованой стали открыл один из помощников Джонсона в невероятно пестрой рубашке и темных очках. По выложенной гравием дорожке «ягуар» подъехал к парадному входу. Во дворе трудились два садовника. Они ухаживали за лужайками, клумбами и глиняными горшками с цветущей геранью.

В просторном двухэтажном особняке, крытом зеленой глазурованной черепицей, все до последнего гвоздя было привезено издалека. Машина остановилась перед портиком с колоннадой, выдержанным в колониальном стиле. Вслед за своим гидом, тоже пестрорубашечником, три англичанина прошли через большую гостиную, украшенную европейским и латиноамериканским антиквариатом. Пол из мраморных плиток кремового цвета устилали восточные ковры ручной работы.

Маркус Джонсон принял гостей на мраморной веранде и пригласил их сесть в белые плетеные кресла. Веранда выходила в окруженный восьмифутовой стеной сад с аккуратно постриженными лужайками. За стеной сада, вдоль берега, тянулось шоссе — единственное, чего не мог купить Маркус, чтобы получить собственный выход к морю. Впрочем, на водах залива Тич-бей, прямо за стеной особняка, стоял построенный Джонсоном каменный причал, у которого на волнах покачивался быстроходный катер *рива-40". С дополнительными баками для горючего этот катер мог бы быстро добраться до Багамских островов.

В отличие от толстого, обрюзгшего Горацио Ливингстона, Маркус Джонсон был элегантен и строен. Безукоризненный костюм из кремового шелка сидел на нем идеально. Судя до чертам лица и цвету кожи, Джонсон был по меньшей мере наполовину белым. Интересно, подумал Маккриди, знал ли Джонсон своего отца? Скорее всего, нет. Он вырос в нищете на островах Баркли, жил с матерью в убогой хижине. Его темнокаштановые курчавые волосы были искусственно распрямлены и уложены волнами. Пальцы Джонсона украшали четыре тяжелых золотых перстня, а обнажившиеся в улыбке зубы были в идеальном состоянии. Он предложил гостям на выбор «Дом Периньон» или кофе «Блю Маунтин». Гости предпочли кофе.

Десмонд Ханна задал тот же вопрос относительно пяти часов вечера во вторник. Ответ был почти таким же.

— Я выступал с речью перед теми, кто меня поддерживает. На Парламент-сквер, перед англиканской церковью, собралось больше ста моих сторонников, мистер Ханна. В пять часов я как раз заканчивал речь, С митинга приехал прямо сюда.

— А ваше окружение? — поинтересовался Ханна, вспомнив то слово, которым мисси Коултрейн назвала банду пестрорубашечников.

— Все были со мной, все до единого, — ответил Джонсон. Он подал знак, и один из пестрорубашечников долил кофе. Садовники у него из местных, размышлял Маккриди, а в доме нет ни одного островитянина. Почему? Несмотря на неяркое освещение на веранде, никто из пестрорубашечников не снимал огромные темные очки.

С точки зрения Ханны, разговор с Джонсоном был приятным, но бесполезным. Старший инспектор Джонс давно сказал ему, что в тот момент, когда в саду губернатора прогремели выстрелы, кандидат от Союза процветания был на Парламент-сквер. Инспектор сам наблюдал за митингом со ступенек полицейского участка. Ханна встал.

— А сегодня вы не собираетесь выступить с очередной речью? — спросил Диллон.

— Да, в самом деле собираюсь. В два часа, на Парламент-сквер.

— Вчера в три часа вы выступали на площади. Насколько мне известно, там были какие-то неприятности?

Маркус Джонсон был куда более ловким дипломатом, чем Ливингстон. Ни намека на раздражение. Он лишь пожал плечами.

— Его преподобие Дрейк выкрикнул два-три оскорбительных слова. Это не имело значения. Я уже закончил речь. Бедняга Дрейк руководствуется добрыми намерениями, но он не умен. Он хотел бы, чтобы острова Баркли остались в прошлом веке. Но прогресс нельзя остановить, мистер Диллон, а вместе с прогрессом придет и процветание. У меня есть грандиозные планы развития наших островов.

Маккриди понимающе кивнул. Туризм, подумал он, азартные игры, промышленность, загрязнение островов и океана, немного проституции… что еще?

— А теперь, прошу прощения, мне нужно готовиться к выступлению…

Гостей проводили до машины, и они вернулись в резиденцию губернатора.

— Благодарю за любезность, — сказал Диллон, вылезая из машины. — Встречи с кандидатами были весьма поучительны. Любопытно, где Джонсон нашел такие деньги за годы отсутствия на Баркли.

— Понятия не имею, — сказал Ханна. — Он считается бизнесменом. Оскар может подбросить вас до отеля.

— Спасибо, я прогуляюсь пешком.

В баре журналисты и операторы усердно опустошали запасы пива. Было одиннадцать часов. Работники средств массовой информации заскучали. Прошло полных два дня с того момента, когда их спешно вызвали в Хитроу и всеми правдами и неправдами переправили на острова, чтобы следить за ходом расследования преступления. Весь предыдущий день, четверг, они снимали все, что могли, и брали интервью у всех, у кого могли. Урожай оказался скудным: потрясающие кадры, запечатлевшие извлечение тела губернатора из компании замороженных рыбин в леднике; снятая с большого расстояния сцена поисков пули в губернаторском саду, особенно ползающий на четвереньках Паркер; отправка тела губернатора в мешке в Нассау; брошенное Паркером бесценное замечание о найденной пуле. Но ничего. такого, что хотя бы отдаленно напоминало надежные сведения об убийце и о том, как было совершено преступление.

Маккриди впервые смешался с толпой журналистов. Никто не спрашивал, кто он такой.

— В полдень у причалов будет выступать Горацио Ливингстон, — сказал Маккриди. — Это может быть интересно. Журналисты моментально насторожились.

— Что там будет интересного? — спросил кто-то.

— Вчера здесь, на площади, оратору не дали закончить речь, — пояснил Маккриди. — Вы были на летном поле.

Толпа приободрилась. Лучше всего была бы небольшая потасовка, на худой конец сойдет и сцена, в которой кандидату криками не дают говорить. Репортеры мысленно уже сочиняли подходящие заголовки; ЯРОСТНАЯ ПРЕДВЫБОРНАЯ БОРЬБА НА ОСТРОВЕ САНШАЙН — и пара снимков дерущихся островитян в качестве доказательства. А если плохо примут Ливингстона, то: РАЙ ГОЛОСУЕТ ПРОТИВ СОЦИАЛИЗМА. Беда была в том, что до сих пор островитяне не проявляли никакого энтузиазма, если речь заходила о предстоящем отделении островов от Британской империи. Две бригады попытались было снять фильм о грядущей независимости островов, но пока им не удалось разговорить ни одного местного жителя. Как только появлялись камеры, микрофоны и блокноты, люди просто поворачивались и уходили. Тем не менее операторы схватили свои камеры и поспешили к причалам.

Тем временем Маккриди поднялся в свой номер, извлек из-под кровати «дипломат» с радиотелефоном и позвонил в британское консульство в Майами. Он попросил к четырем часам дня прислать на Саншайн семиместный самолет. Маккриди загадывал далеко вперед, но надеялся, что его план не провалится.

Без пятнадцати двенадцать у причалов появилась кавалькада автомашин: из Шантитауна прибыла команда Ливингстона. Один из его помощников, созывая слушателей, кричал в мегафон:

— Приходите послушать Горацио Ливингстона, народного кандидата!

Другие помощники воздвигали надежную платформу на подмостях, чтобы народный кандидат мог возвыситься над народом. Ровно в полдень Горацио Ливингстон по лестнице поднялся на самодельную трибуну. Он говорил в укрепленный на шесте рупор. Шест держал один из тех, кто предпочитал серые костюмы «сафари». Телеоператоры установили четыре камеры на возвышениях, откуда можно было снимать кандидата, а лучше — драку среди слушателей или тех, кто попытается перекричать оратора.

Оператор из компании Британского спутникового вещания оккупировал крышу рубки «Галф Леди». В дополнение к телекамере он вооружился фотоаппаратом с мощным телеобъективом. Рядом стояла тележурналистка Сабрина Теннант. Маккриди тоже вскарабкался на крышу рубки.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Привет, — машинально откликнулась Сабрина, не замечая Маккриди.

— Скажите, пожалуйста, — негромко продолжал Маккриди, — не хотите ли вы сделать такой репортаж, чтобы ваши коллеги лопнули от зависти?

Теперь Сабрина обратила внимание на Маккриди. Телеоператор тоже бросил на него вопросительный взгляд.

— Можно ли этим «никоном» снять любого человека в той толпе, только одно лицо крупным планом? — поинтересовался Маккриди.

— Конечно, — ответил оператор. — Я могу снять их миндалины, если они раскроют рты пошире.

— Нельзя ли вас попросить сделать портреты всех помощников кандидата в серых «сафари»? — спросил Маккриди.

Оператор бросил взгляд на Сабрину. Та кивнула. Почему бы и нет? Оператор снял «никои» с плеча и стал наводить фотоаппарат на резкость.

— Начните с того чернокожего, что стоит в одиночестве рядом с фургоном, — предложил Маккриди. — С того, кого они называют мистером Брауном.

— Что вы задумали? — заинтересовалась Сабрина.

— Спуститесь в рубку, и я вам расскажу. Сабрина спустилась. Объяснения Маккриди заняли несколько минут.

— Вы шутите, — сказала наконец Сабрина.

— Нисколько, и думаю, я смогу это доказать. Но не здесь.

Доказательства находятся в Майами.

Маккриди говорил еще несколько минут, после чего Сабрина.

Теннант снова поднялась на крышу.

— Снял их? — спросила она оператора.

Тот кивнул.

— По десятку снимков каждого, в разных ракурсах. Их семь человек.

— Отлично. Теперь снимай толпу. Нужно немного материала для фона и монтажа.

На восьми отснятых раньше кассетах уже были запечатлены оба кандидата, вся столица, пляжи, пальмы, летное поле — словом, все необходимое для монтажа отличного пятнадцатиминутного документального фильма. Сабрине Теннант была нужна только некая идея, которая помогла бы объединить разрозненные фрагменты в единый репортаж. Если этот вежливый мужчина в помятом костюме был прав, то такая идея у нее тоже появилась.

Теперь единственной проблемой Сабрины было время. Ее материал должен появиться в программе «Каунтдаун», ведущей программе новостей Британского спутникового вещания, а в Англии эта программа выходит по субботам в полдень. Значит, Сабрине нужно передать весь материал из Майами по системе спутниковой связи в субботу, на следующий день, не позднее четырех часов дня по местному времени. Следовательно, ей нужно быть в Майами сегодня вечером. Сейчас был час дня. Успеть добраться до отеля и заказать из Майами чартерный рейс на тот же вечер казалось практически невозможным.

— Дело в том, — сказал Маккриди, — что я тоже должен улетать сегодня в четыре часа. Я заказал собственный самолет из Майами. Буду рад подбросить вас.

— Кто вы такой?

— Просто отпускник. Но я знаю острова. И их жителей. Поверьте.

Черт побери, думала Сабрина, выбора у меня нет. Если этот англичанин говорит правду, то такой шанс упускать нельзя. Она вернулась к оператору, показала, что хотела бы снять. Большие линзы камеры медленно скользили по толпе, изредка задерживаясь то там, то здесь. По-прежнему стоявший возле фургона мистер Браун заметил, что камера нацелилась на него, и скрылся в фургоне. Оператор запечатлел и его поспешное бегство.

Во время ленча старший инспектор Джонс доложил Десмонду Ханне о результатах. В аэропорту проверили данные о регистрации паспортов всех, кто прибыл на остров в течение последних трех месяцев. Среди них не оказалось Франсиско Мендеса, не было никого, кто походил бы на латиноамериканца. Ханна вздохнул.

Если погибший американец Гомес не ошибался — а он мог и ошибаться, — яхты; их пассажиры и матросы купались в кристально чистой воде над коралловыми рифами, потом поднимали паруса и уплывали. Кто угодно мог тайком попасть на остров или скрыться с него. Ханна подозревал, что Мендес, убрав Гомеса, сразу сбежал. Если он вообще был на Саншайне.

Ханна позвонил в Нассау, но доктор Уэст сказал, что не сможет приступить к вскрытию раньше четырех часов, когда тело губернатора наконец оттает в достаточной мере.

— Как только извлечете пулю, сразу позвоните мне, — согласился он. — Думаю, завтра нужно уезжать домой.

Уиттакер был репортером и фотокорреспондентом. У него на груди висел фотоаппарат «яшика» с телеобъективом.

— Не хотите ли тему для репортажа, — предложил Маккриди, — такого, что все ваши коллеги лопнут от зависти?

Уиттакер повернулся к Маккриди и настороженно поднял брови.

— Вы знаете то, чего не знает никто?

— Поскольку слушать речь нет смысла, я бы предложил вам подняться ко мне в номер и убедиться самому.

Маккриди и Уиттакер пересекли площадь, вошли в отель и поднялись на второй этаж, в номер Маккриди. С балкона было отлично видно всю площадь.

— Меня интересуют те «няни» в цветастых рубашках и темных очках, — сказал Маккриди. — Вы сможете отсюда крупным планом снять их лица?

— Конечно, — ответил Уиттакер. — Но зачем?

— Снимайте, потом я все объясню.

Уиттакер пожал плечами. Он был стреляный воробей, в свое время он получал информацию из самых невероятных источников. Кое-что оказывалось ценным материалом, кое-что — нет. Он настроил телеобъектив и отснял четыре кассеты — две цветной и две черно-белой пленки. Маккриди пригласил его в бар, заказал пиво, потом полчаса рассказывал. Уиттакер присвистнул.

— Это правда?

— Да.

— Вы можете доказать?

Подобный репортаж.нуждался в ссылках на надежные источники, иначе Робин Эссер, лондонский редактор, не пропустит его в номер.

— Не здесь, — ответил Маккриди. — Доказательства находятся в Кингстоне. Вы можете вылететь сегодня вечером, утром закончить репортаж и к четырем часам передать его в Лондон. Там будет девять часов. Самое время.

Уиттакер покачал головой.

— Слишком поздно. Последний рейс Майами — Кингстон в семь тридцать. Мне нужно быть в Майами в шесть часов. Через Нассау я так быстро не доберусь.

— Дело в том, что в четыре часа — через семьдесят минут — отсюда в Майами вылетает мой собственный самолет. Я был бы рад подбросить вас.

Уиттакер встал и взял свою сумку. — Кто вы такой, мистер Диллон? — спросил он.

— О, я всего лишь знаток этих островов и этой части света. Почти такой же знаток, как и вы.

— Лучше, — проворчал Уиттакер и ушел.

В четыре часа к летному полю подъехали Сабрина Теннант и ее оператор. Маккриди и Уиттакер были уже на месте. Воздушное такси из Майами приземлилось через десять минут. Когда самолет был готов к взлету, Маккриди объяснил:

— К сожалению, я не могу полететь с вами. Только что мне в отель позвонили. Очень жаль, но воздушное такси оплачено. Возместить расходы невозможно. Слишком поздно. Так что будьте моими гостями. Желаю удачи. Всего хорошего.

В полете Уиттакер и Сабрина Теннант опасливо косились друг на друга. Никто из них и словом не обмолвился о своих планах и о том, куда они направляются. В Майами Сабрина и оператор поехали в город, а Уиттакер успел на последний рейс до Кингстона.

Маккриди вернулся в «Куортер Дек», достал переносной радиотелефон, настроил его на работу в шифрованном режиме и позвонил по нескольким номерам. Один из этих номеров принадлежал представительству британского высокого комиссара в Кингстоне; коллега Маккриди обещал через своих знакомых организовать необходимые встречи. Потом Маккриди позвонил в Майами, в штаб-квартиру американского Бюро по борьбе с наркотиками. С этой организацией он имел давние тесные связи, потому что международная торговля наркотиками часто пересекается с международным терроризмом. Третий звонок был руководителю бюро ЦРУ в Майами. Закончив переговоры, Маккриди мог надеяться, что его новые друзья из прессы и телевидения получат необходимую поддержку.

Время приближалось к шести вечера. Оранжевый диск светила падал в океан, туда, где возвышались острова Драй-Тортугас, и, как обычно в тропиках, стало удивительно быстро темнеть. Настоящие сумерки длились не больше пятнадцати минут. В шесть позвонил доктор Уэст из Нассау. Десмонд Ханна взял трубку в кабинете губернатора, где Баннистер установил аппарат спецсвязи с представительством высокого комиссара на Багамских островах.

— Что с пулей? — сразу спросил Ханна.

Без результатов криминалистического анализа его расследование зашло в тупик. У него было несколько подозреваемых, но ни одного свидетеля, ни одного признания, никого, кто имел бы мотивы для убийства.

— весь гравий. Нашли только одну пулю — другую, которая при ударе расплющилась.

— Нет, пуля прошла навылет, — возразил патологоанатом. — Я имею в виду ту, что убила губернатора. Должно быть, кто-то ее украл.

— Не могла ли пуля настолько потерять скорость, что упала на лужайке где-то между губернатором и стеной? — предположил Ханна.

— Как далеко от стены стоял губернатор?

— Футах в пятнадцати, не дальше, — ответил Ханна.

— Думаю, это маловероятно, — сказал доктор Уэст. — Я не специалист в баллистике, но полагаю, что выстрел был произведен из оружия крупного калибра с расстояния более пяти ярдов от потерпевшего, потому что на его рубашке не осталось следов пороха. Но, по-видимому, расстояние было не больше двадцати футов. Рана четкая и чистая, пуля должна была лететь с большой скоростью. Конечно, тело замедлило ее, но не в такой мере, чтобы она упала в пятнадцати футах. Она должна была удариться о стену.

— Но возле стены ее нет, — настаивал Ханна. Конечно, если кто-то не украл пулю. Если так, то это мог быть только кто-либо из своих, из тех, кто живет в резиденции. — Еще что-нибудь интересное?

— Немного. Во время выстрела губернатор стоял лицом к убийце. Он не повернулся.

Или исключительно храбрый человек, подумал Ханна, или, что более вероятно, губернатор просто не мог поверить своим глазам.

— И последнее, — продолжал доктор Уэст. — Пуля летела по восходящей траектории. Должно быть, убийца в момент выстрела стоял на коленях или присел на корточки. Если я правильно оценил расстояние, то оружие находилось примерно в тридцати дюймах от уровня грунта.

Проклятье, размышлял Ханна, стало быть, пуля перелетела через стену. Или, быть может, она попала в дом, но где-то гораздо выше, например возле сточных желобов. Утром Паркеру придется начать все сначала. С лестницей. Ханна поблагодарил Уэста и положил телефонную трубку. Подробный отчет об аутопсии прибудет завтра с рейсовым самолетом.

Паркер лишился багамской бригады криминалистов и теперь работал один. Джефферсон и садовник поддерживали лестницу, а бедняга Паркер осматривал стену дома на уровне крон деревьев и выше. Он добрался до крыши, но так ничего и не нашел.

Джефферсон подал Ханне завтрак в гостиную. Во время завтрака несколько раз заходила леди Моберли. Загадочно улыбаясь, она поправляла цветы и тут же исчезала. Казалось, ее абсолютно не волнует судьба тела ее покойного мужа, вернее, того, что от него осталось. Ей было решительно все равно, доставят ли его для похорон на Саншайн или отправят в Англию. У Ханны сложилось такое впечатление, что сэр Марстон Моберли уже не интересует вообще никого, начиная с его вдовы. Потом он разгадал причину блаженного состояния леди Моберли. С серебряного подноса для напитков исчезла бутылка с водкой. Впервые за долгие годы леди Моберли была счастлива.

Этого никак нельзя было сказать о Десмонде Ханне. Детектив был озадачен. Чем более затягивались безрезультатные поиски пули, тем больше он убеждался в своей правоте. Все было сделано из дома, а сорванные запоры калитки — лишь отвлекающий маневр. Вот из этой самой гостиной кто-то спустился по лестнице и обошел сидящего в кресле губернатора, тот увидел человека с оружием и вскочил. Убийца дважды выстрелил, потом в гравии у стены дома отыскал одну из пуль и забрал ее. В сумерках он не смог найти вторую пулю и поспешил, пока не поздно, спрятать оружие.

Ханна разделался с завтраком и вышел в сад. Питер Паркер прилип к стене под самой крышей.

— Как успехи? — спросил Ханна.

— Ни следа, — сверху отозвался Паркер.

Ханна углубился в сад, подошел к стене и повернулся спиной к стальной калитке. Накануне вечером он поднялся на козлы и через калитку долго смотрел на улочку. Между пятью и шестью часами вечера улочка не пустовала ни минуты. Ею пользовались многие, чтобы сократить путь от Порт-Плэзанса до Шантитауна, по ней шли фермеры, возвращавшиеся из города в свои хибарки, разбросанные неподалеку в тени деревьев. За час по улочке прошло почти тридцать человек, не было такого момента, когда бы она опустела, а однажды в ту или другую сторону по ней шли сразу семь человек. Было невозможно себе представить, чтобы убийца прокрался к калитке незамеченным. Почему вечер того вторника должен был отличаться от других вечеров? Кто-то должен был увидеть что-нибудь необычное.

И тем не менее никто не откликнулся на объявления. Разве какой-нибудь островитянин откажется от тысячи американских долларов? Для него это целое состояние. Значит… значит, убийца, как Ханна и подозревал, вышел из дома.

В тот час решетчатая входная дверь в резиденцию губернатора была заперта. Замок был заблокирован изнутри. Если бы кто-то позвонил, на звонок ответил бы Джефферсон. Никто не мог просто так войти в ворота, пересечь передний двор, проникнуть сквозь входную дверь, миновать переднюю, гостиную и по ступенькам спуститься в сад. Непрошенный гость не мог пройти через решетчатую дверь. Окна первого этажа тоже были защищены решетками в испанском стиле. Иного способа попасть в дом не было. Если только какой-нибудь спортсмен перепрыгнул через стену сада и приземлился прямо на лужайке… Не исключено.

Но тогда как убийца ушел? Через дом? Слишком велики шансы, что тебя увидят. Снова через стену? Но всю стену тщательно осмотрели в поисках царапин, любых следов, к тому же сверху она была усыпана битым стеклом. Через заранее открытую стальную калитку? Еще один лишний шанс, что тебя заметят. Нет, все говорило о том, что убийца и не думал покидать дом. Оскар и леди Моберли были в больнице. Оставались безобидный старина Джефферсон и молодой лейтенант Хаверсток из полка гвардейских драгуно.

Еще один скандал в благородном семействе, вроде кенийского дела, случившегося незадолго до войны, или убийства сэра Харри Оукса? Работал убийца один или в преступлении замешаны все? Каков был мотив? Ненависть, зависть, жадность, месть, угроза испортить карьеру или политический террор? И при чем здесь убийство Гомеса? Действительно ли Гомес видел на Саншайне наемного убийцу из Южной Америки? Если так, то как может быть связан Мендес с убийством губернатора?

Все еще спиной к стальной калитке Ханна сделал два шага вперед и опустился на колени. Даже так слишком высоко. Он упал на землю, уперся локтями. Теперь его глаза находились примерно в тридцати дюймах от земли. Ханна посмотрел туда, где, как он предполагал, поднявшись с кресла и сделав шаг вперед, стоял сэр Марстон. В следующее мгновение Ханна уже мчался к дому.

— Паркер! — кричал он. — Спускайтесь и идите сюда! Паркер чуть не упал с лестницы, настолько неожиданным был громкий крик неизменно флегматичного Ханны. Паркер спустился на террасу и по ступенькам сбежал в сад.

— Стойте здесь, — приказал Ханна, показывая, где нужно остановиться молодому детективу. — Какой у вас рост?

— Пять футов десять дюймов, сэр.

— Мало. Бегите в библиотеку и принесите несколько книг. У губернатора было шесть футов два дюйма. Джефферсон, дайте метлу.

Джефферсон пожал плечами. Если белому полицейскому захотелось подмести двор, это его дело. Он пошел за метлой.

Ханна приказал Паркеру встать на стопку из четырех книг на том месте, где находился сэр Марстон. Упав на траву, он, как винтовкой, прицелился рукояткой метлы в грудь Паркеру. Для этого метлу пришлось поднять под углом двадцать градусов.

— Теперь отойдите в сторону.

Паркер выполнил указание и со стопки книг свалился на траву. Ханна встал и направился к ступенькам, поднимавшимся слева направо вдоль стены террасы. Как и три дня назад, как и намного раньше, она все еще свисала со стального кронштейна. Из проволочной корзины, наполненной суглинком, спускались плети цветущей герани. Соцветия были настолько плотными, что почти скрывали корзину. Когда криминалисты обследовали стену, они касались лицами этих цветов.

— Несите эту герань сюда, — сказал Ханна садовнику. — Паркер, возьмите «ящик убийств». Джефферсон, принесите простыню.

Садовник застонал, увидев, как безжалостно Ханна вытряхивает плоды его трудов на простыню. Детектив поочередно вытаскивал цветок за цветком, тщательно стряхивая суглинок с корней и бросая цветы в сторону. Когда осталась лишь глинистая почва, Ханна разделил ее на куски размером с ладонь и шпателем / разбил каждый кусок. Здесь и оказалась пуля.

Пуля не только нетронутой прошла сквозь тело губернатора, но даже не коснулась проволоки корзины. Она пролетела между двумя проволочками и застряла в суглинке. Пуля была в идеальном состоянии. Ханна взял ее пинцетом, опустил в силтановый пакетик, завернул его и бросил в склянку с завинчивающейся крышкой. Он встал.

— Сегодня вечером, детка, — сказал он Паркеру, — вы возвращаетесь в Лондон. Вот с этим. Для меня Алан Митчелл поработает и в воскресенье. У меня есть пуля. Скоро у меня будет оружие. Потом я найду и убийцу.

В резиденции губернатора больше нечего было делать. Ханна попросил вызвать Оскара, чтобы тот отвез его в отель. В ожидании машины он стоял у окна гостиной и смотрел на Порт-Плэзанс, кивающие ветви пальм и мерцающее море вдали. Город дремал в предполуденной жаре. Дремал или вынашивал планы?

Это вовсе не рай, думал Ханна, это чертова пороховая бочка.

Глава 5

На следующий день в Кингстоне Шон Уиттакер был удостоен необычного внимания. Он прилетел поздно и из аэропорта отправился домой. Утром, в начале восьмого, раздался первый телефонный звонок.

— Доброе утро, мистер Уиттакер, надеюсь, я не разбудил вас, — сказал кто-то с американским акцентом.

— Нет, я уже давно встал. С кем я говорю?

— Называйте меня Милтоном. Просто Милтоном. Насколько мне известно, у вас есть фотографии, которые вы, вероятно, хотели бы мне показать.

— Это будет зависеть от того, кому я их буду показывать, — сказал Уиттакер.

На другом конце линии раздался басистый смех.

— Не лучше ли нам все обсудить при встрече? Они договорились встретиться через час. Американец был совсем не похож на руководителя местного отделения Бюро по борьбе с наркотиками. Судя по его небрежному внешнему виду, его можно было бы принять за молодого университетского ученого.

— Прошу прощения, — сказал Уиттакер, — но не могли бы вы сказать, какую организацию вы представляете?

— Давайте немного проедем, — предложил Милтон. В машине американца они подъехали к посольству США, Офис Милтона находился вне посольства, но и здесь он был своим человеком. Он предъявил пропуск сидевшему за столом морскому пехотинцу и провел гостя в небольшой кабинет.

— Понятно, — сказал Уиттакер, — вы — Он сообщил все детали жизненного пути, даты митингов и собраний, номера банковских счетов, проведенные операции, другие имена и клички, сведения о доставленном товаре, отмытых доходах. Выслушав американца, Уиттакер откинулся на спинку кресла.

— Ну и ну, — сказал он. — Я могу сослаться на вас?

— Я бы не рекомендовал упоминать имя Милтон, — ответил американец. — Высокопоставленный чиновник из Бюро по борьбе с наркотиками… что-нибудь в этом роде.

Милтон проводил Уиттакера до выхода и уже-на ступеньках посольства сказал:

— Думаю, другие фотографии вам стоило бы показать в управлении полиции Кингстона. Между прочим, вас там ждут.

В управлении полиции озадаченного Уиттакера проводили в кабинет комиссара Фостера, Комиссар был один в своем большом, с кондиционированным воздухом кабинете, окна которого выходили на кингстонский даунтаун. Обменявшись приветствиями с британским репортером, Фостер нажал кнопку интеркома и вызвал руководителя отдела расследования уголовных преступлений ком-мандера Грея, Через несколько минут пришел Грей с горой папок.

Два ямайских полицейских просмотрели фотографии восьми телохранителей в пестрых рубашках. Несмотря на неизменные темные очки пестрорубашечников, коммандер Грей не колебался ни минуты. Открывая папку за папкой, он назвал всех восьмерых. Уиттакер старательно записывал.

— Я могу сослаться на вас? — спросил он.

— Конечно, — ответил комиссар. — У всех давнее уголовное прошлое. Трое находятся в розыске и сейчас. Смело можете ссылаться на меня. Нам нечего скрывать. Это совещание тоже запротоколировано.