Эпилог

Проснувшись утром первого января, Москва и вся Россия узнали о страшных событиях, происшедших в столице. Телевизионные камеры передавали репортажи c места событий в каждый уголок огромной страны. Люди были подавлены увиденным.

За стенами Кремля перед ними предстала картина разрушений. Изрешечённые пулями фасады Успенского, Благовещенского и Архангельского соборов. Осколки разбитых стёкол блестели на снегу.

Чёрные пятна копоти от горевших машин обезобразили Теремной дворец и Грановитую палату, а стены Сената и Кремлёвского Дворца съездов пострадали от пулемётного обстрела.

Два скорченных тела лежали около Царь-пушки, и специальные бригады выносили из Оружейной палаты и Дворца съездов тех, кто искал там спасения в последние минуты жизни.

В других местах, догорая, дымились видимые в утреннем свете боевые машины и грузовики, принадлежавшие «чёрной гвардии». Расплавленный огнём асфальт, деформировавшись, снова застыл на морозе, вздыбившись, как морские волны.

Исполняющий обязанности президента Иван Марков, сразу же вылетевший в Москву с места своего отдыха, прибыл вскоре после полудня. Позднее он принял для частной беседы Патриарха Московского и Всея Руси.

Алексий Второй в первый и последний раз ступил на политическую арену. Он настаивал на том, что провести новые президентские выборы 16 января невозможно, а следует на этот день назначить всенародный референдум по вопросу о реставрации монархии.

Как ни странно, Марков отнёсся к этой идее с одобрением. Прежде всего он был неглуп. Четыре года назад покойный президент Черкасов назначил его на пост премьера как умелого администратора, чиновника с опытом работы в нефтяной промышленности. Но со временем он вошёл во вкус власти, даже при системе, где большая часть власти принадлежит президенту и намного меньшая — премьеру. За шесть месяцев, прошедших со времени фатального сердечного приступа Черкасова, он ещё больше оценил обладание высшей властью. Теперь, с точки зрения выборов, Союз патриотических сил более не существовал, и он знал, что выбор будет между ним и неокоммунистами. Он также знал, что, вероятнее всего, окажется вторым. Но конституционному монарху прежде всего потребуется опытный политик и администратор для формирования правительства национального единства. «Кто более всего подходит, — размышлял он, — как не я?»

Вечером Иван Марков президентским указом призвал всех депутатов Думы вернуться в Москву на чрезвычайную сессию.

Весь день третьего января прибывали депутаты из разных областей России, из самых отдалённых уголков Сибири и Севера.

Чрезвычайная сессия Думы открылась четвёртого января в «Белом доме», который почти не пострадал. Настроение депутатов было мрачным, особенно у представителей Союза патриотических сил, которые изо всех сил старались убедить тех, кто желал их слушать, что они лично и понятия не имели о безумной выходке Игоря Комарова под Новый год.

К депутатам обратился исполняющий обязанности президента Марков, внёсший предложение о том, что 16 января народ всё же должен будет высказать свою волю, но только по другому вопросу — в отношении реставрации монархии. Поскольку он не являлся членом Думы, формально он не мог поставить своё предложение на голосование. Это сделал спикер, член блока «Демократический союз».

Неокоммунисты, видя, как президентская власть ускользает из их рук, дружно, всем блоком, выступили против. Но Марков проделал большую подготовительную работу.

С членами СПС, опасавшимися за свою безопасность, в это утро конфиденциально, с каждым отдельно, провели беседу. На каждого из них сильное впечатление произвело условие, что если они поддержат Маркова, то вопрос о снятии с них парламентского иммунитета не будет подниматься. Это означало, что они сохранят свои кресла.

Голоса «Демократического союза» вместе с голосами Союза патриотических сил перевесили неокоммунистов. Решение было принято.

С технической стороны изменение не вызвало больших трудностей. Кабины для голосования уже были подготовлены. Единственной задачей оставалось напечатать и разослать ещё сто пять миллионов бюллетеней с одним вопросом и двумя квадратиками: один для «да», а второй для «нет».

Пятого января в небольшом северном порту России Выборге милиционер по фамилии Пётр Громов сделал маленькое примечание к истории. Рано утром он наблюдал за шведским грузовым судном «Ингрид Б», готовящимся к отплытию в Гётеборг.

Он уже собирался уйти и вернуться в свою будку, чтобы позавтракать, когда из-за груды ящиков выскочили две фигуры в матросских куртках и побежали к трапу, который вот-вот должны были поднять. Что-то заставило его крикнуть, чтобы они остановились.

Мужчины о чём-то коротко и тихо переговорили и бросились к трапу. Громов вынул пистолет и сделал предупредительный выстрел в воздух. За все три года работы в порту ему впервые довелось воспользоваться оружием, и это доставило ему огромное удовольствие. Матросы остановились.

Документы указывали, что они шведы. Младший говорил по-английски, Громов знал всего несколько английских слов. Но он достаточно проработал в порту, чтобы неплохо понимать шведский. Он обратился к старшему: «Что за спешка?»

Человек не произнёс ни слова. Ни один из них не понял его. Громов протянул руку и сорвал со старшего круглую меховую шапку. Что-то знакомое было в этом лице. Он видел его раньше. Милиционер и русский беглец смотрели друг на друга. Это лицо… по телевидению… трибуна… кричит перед приветствующей его толпой…

— Я вас узнал, — сказал он. — Вы — Игорь Комаров.

Комарова и Кузнецова арестовали и на самолёте отправили в Москву. Бывшему лидеру СПС сразу же было предъявлено обвинение в государственной измене, и он оставался под следствием в ожидании суда. По иронии судьбы его поместили в Лефортовскую тюрьму.

В течение десяти дней в газетах, журналах, по радио и телевидению продолжалось всенародное обсуждение, и один за другим знатоки и учёные высказывали своё мнение.

Днём в пятницу, 14 января, отец Григорий Русаков проводил собрание «возрожденцев» в спортивном комплексе «Олимпийский» в Москве. Как и при Комарове, когда тот выступал здесь, обращение отца Григория разнеслось по всей стране; его слушали, как подсчитали позднее, восемьдесят миллионов русских людей.

Речь его была простой и ясной. В течение семидесяти лет российские люди поклонялись двум богам — диалектическому материализму и коммунизму — и были преданы обоими. Пятнадцать лет они посещали храм республиканского капитализма и видели, как осмеивались их надежды. Священник призывал своих слушателей завтра вернуться к Богу своих отцов, пойти в церковь и молиться, чтобы Бог указал им путь.

Иностранные обозреватели долго придерживались мнения, что после семидесяти лет коммунистической индустриализации русские в основном стали городскими жителями. Это было ошибочным убеждением. Даже зимой 1999 года более пятидесяти процентов россиян все ещё жили в основном тихо и незаметно в маленьких городах и деревнях в сельской местности, раскинувшейся от Белоруссии до Владивостока, занимая десять тысяч километров в длину и охватывая девять часовых поясов.

И на этой земле существовало сто тысяч церковных приходов, входящих в сотню епархий православной церкви, и каждый имел свою большую или маленькую, с луковкой-куполом, приходскую церковь.

И в эти церкви морозным утром в воскресенье, шестнадцатого января, устремились семьдесят процентов русских людей, а с амвона приходский священник читал письмо патриарха. Ставшее позднее известным как «Великая энциклика», это письмо было самым ярким и впечатляющим посланием Алексия Второго. Оно было одобрено закрытым совещанием митрополитов на предыдущей неделе; хотя голосование и не было единогласным, но зато убедительным.

После утренней службы русские отправились на избирательные участки. Из-за огромных расстояний и отсутствия электронной техники в сельских районах на подсчёт голосов ушло два дня. Из действительных бюллетеней шестьдесят процентов были «за», тридцать пять — «против».

20 января Дума приняла и утвердила результат выборов и внесла два предложения. Первое: продлить временные полномочия Ивана Маркова на период до 31 марта. Второе: образовать конституционный комитет для выработки закона на основании результатов референдума.

20 февраля исполняющий обязанности президента и Российская Дума направили предложение принцу, проживающему вне России, принять титул и обязанности, в рамках конституционной монархии, царя Всея Руси.

Через десять дней российский авиалайнер после долгого полёта приземлился в аэропорту Внуково.

Зима отступала. Температура поднялась до семи градусов выше нуля, и сияло солнце. Из берёзовых рощ и сосновых лесов, окружавших маленький аэродром, предназначенный для специальных рейсов, веяло влажной землёй и пробуждающейся природой.

Перед зданием аэропорта ожидала большая делегация во главе с Марковым, в неё входили спикер Думы, лидеры всех крупных партий, начальники штабов и патриарх Алексий Второй.

Из самолёта вышел призванный Думой пятидесятисемилетний принц английского дома Виндзоров.

Далеко на Западе, поблизости от местечка Лэнгтон-Мэтраверс, сэр Найджел Ирвин, расположившись в бывшем каретном сарае, наблюдал за церемонией по телевизору.

На кухне леди Ирвин мыла посуду после завтрака, что делала всегда до прихода миссис Мойр, убиравшей в доме.

— В чём дело, Найджел? — спросила она, выливая мыльную воду в раковину. — Ты никогда не смотришь телевизор по утрам.

— Кое-что происходит в России, дорогая.

Это было, подумал он, невероятно. Он руководствовался своими собственными принципами в борьбе против врага более богатого, более сильного и более многочисленного, используя минимальные силы; уничтожить такого врага могли только хитрость и обман.

На первой стадии он поручил Джейсону Монку завязать отношения с теми, у кого имелись основания бояться или ненавидеть Игоря Комарова, после того как они заглянули в «Чёрный манифест». К первой категории относились те, кто подлежал уничтожению русскими нацистами, — чеченцы, евреи и милиция, преследовавшая союзника Комарова, долгоруковскую мафию. Ко второй — церковь и армия, представителями которых были патриарх и самый почитаемый из живых героев генерал Николай Николаев.

Второй задачей было внедрить шпиона в лагерь врага — не для того, чтобы добывать информацию, а чтобы давать дезинформацию.

В то время, когда Монк все ещё обучался в замке Форбс, старый шпион нанёс свой первый тайный визит в Москву с целью включить в работу двух старых незначительных агентов, не использовавшихся долгое время, которых он завербовал много лет назад. Одним из них был бывший профессор Московского университета, чьё давнее увлечение разведением голубей теперь оказалось полезным.

Но когда профессор потерял работу за предложение провести демократические реформы при коммунистах, его сына также исключили из средней школы, лишив шанса поступить в университет. Молодого человека привлекала церковь, и после нескольких незначительных назначений в разные приходы его наконец взяли в качестве слуги и буфетчика в резиденцию патриарха Алексия.

Отцу Максиму Климовскому поручили совершить предательство в отношении Монка и Ирвина, выдать их полковнику Гришину. Доказать свою надёжность как шпиона черногвардейскому полковнику, главной фигуре в лагере врага, оказалось нетрудно.

Дважды Ирвину и Монку позволяли уйти до появления Гришина, но в двух последних случаях им пришлось пробиваться.

Третья задача Ирвина состояла в том, чтобы убедить врага, что опасность исходит из другого источника и, подави они его, опасность перестанет существовать.

Посещая во второй раз резиденцию, Ирвин должен был пробыть какое-то время там, чтобы дать возможность Гришину и его бандитам в его отсутствие обыскать номер, найти атташе-кейс и сфотографировать компрометирующее письмо.

Письмо подделали в Лондоне, используя настоящую писчую бумагу патриарха и образцы его почерка, добытые отцом Максимом и переданные Ирвину во время его предыдущего визита.

В письме патриарх открыто сообщал адресату, что он горячо поддерживает идею реставрации монархии в России (что не было правдой, поскольку он только согласился подумать) и хотел бы, чтобы адресат оказался человеком, выбранным для этого.

К несчастью для принца Семена, жившего на ферме в Нормандии со своими лошадьми и подругой, письмо было адресовано ему. В случае необходимости им можно было бы и пожертвовать.

Второе посещение патриарха Джейсоном Монком стало началом четвёртой стадии — спровоцировать противника на бурную реакцию в ответ на «видимую», но несуществующую угрозу. Угроза заключалась в магнитофонной плёнке, на которой якобы был записан разговор между Монком и Алексием Вторым.

Записи голоса патриарха были сделаны во время первого визита Ирвина его переводчиком Брайаном Винсентом. А Монк, ещё находясь в замке Форбс, наговорил несколько часов на плёнку.

В Лондоне русский актёр озвучил слова, которые Алексий Второй должен был произносить в записи. Она, включая позвякивание кофейных чашек и прочие посторонние звуки, была синтезирована на компьютере. Отец Максим, которому в холле, проходя мимо, Ирвин передал плёнку, просто переписал её с одного магнитофона на другой, который ему дал Гришин.

На плёнке была сплошная ложь. Генерал-майор Петровский не мог бы продолжать свои рейды на долгоруковскую мафию, потому что всю информацию, которую Монк получил от чеченцев, он уже передал генералу. Более того, документы, захваченные в подвале казино, не содержали никаких доказательств финансирования предвыборной кампании СПС долгоруковской мафией.

Генерал Николаев не собирался продолжать серию своих разоблачающих Комарова интервью после Нового года. Он своё сказал, одного раза достаточно.

И самое главное, патриарх не имел ни малейшего намерения встречаться с исполняющим обязанности президента и убеждать его объявить Комарова недостойным участвовать в выборах. Патриарх ясно заявил, что он не вмешивается в политику.

Но ни Гришин, ни Комаров не знали этого. Поверив, что до них донесли истинные планы противника и им грозит большая опасность, они перестарались и совершили четыре попытки покушений. Подозревая, что они так поступят, Монк смог предупредить всех четверых. Только один пренебрёг предупреждением. До ночных событий 21 декабря, а возможно, даже и позднее, у Комарова были шансы выиграть выборы с неплохим результатом.

После 21 декабря наступила пятая стадия. Монк использовал гиперактивность верхушки СПС для возбуждения ещё большей враждебности к Комарову — начиная от тех немногих, кто видел «Чёрный манифест», до яростного потока критики в средствах массовой информации. К этому Монк добавил дезинформацию о том, что причиной всевозрастающей дискредитации Комарова является один из старших офицеров «чёрной гвардии».

В политике, как и во многих других делах, успех рождает успех, но и неудача тоже порождает неудачу. Критика Комарова возрастала, а с ней и паранойя, свойственная всем тиранам. В последней партии Найджел Ирвин ставил на эту паранойю и на чудо, которое не позволит «слабому существу», отцу Максиму, подвести его.

Когда патриарх вернулся из Загорска, он и в мыслях не имел обращаться к президенту. За четыре дня до Нового года государственные органы России не имели ни малейших намерений обрушиться на «чёрную гвардию» в новогодний праздник и арестовать Комарова.

Посредством отца Максима Ирвин применил старую уловку убедить противника, что его враги более многочисленны, сильны и решительны, чем на самом деле. Убеждённый этим вторым «ударом», Комаров решил выступить первым. Предупреждённое Монком Российское государство защитило себя.

Не будучи прилежным прихожанином, сэр Найджел Ирвин уже давно усердно читал Библию, и из всех её героев его любимым был израильский воин Гедеон.

Как он объяснял Монку, когда они были в Шотландии, Гедеон был первым командующим войсками особого назначения и первым стратегом, применившим внезапную ночную атаку.

Из десяти тысяч добровольцев Гедеон отобрал только триста самых крепких и отважных. В ночной атаке на лагерь мадианитян, расположенный в Изреельской долине, он использовал три приёма: нападение на спящего врага, яркий огонь и грохот, сбивающие с толку и сеющие панику среди превосходящих сил противника.

«Что он сделал, дорогой мой? Он заставил поверить сонных мадианитян, что на них напало многочисленное и грозное войско. Они впали в панику и бежали».

Они не только бежали, но в темноте начали разить друг друга. Посредством несколько иной дезинформации Гришина убедили арестовать все его высшее командование.

Вошла леди Ирвин и выключила телевизор.

— Пойдём, Найджел, такая прекрасная погода, и нам надо посадить ранний картофель.

Старый разведчик поднялся с места.

— Конечно, — сказал он, — ранний. Я надену сапоги.

Он ненавидел копать землю, но очень любил Пенни Ирвин.

На Карибах наступил полдень, когда «Фокси леди» вышла из Черепашьей бухты и направилась к проливу.

На полпути к рифу мимо прошёл Артур Дин на «Силвер дип». Два туриста-аквалангиста сидели на корме.

— Эй, Джейсон, куда-то ездил?

— Да, покатался по Европе немного.

— И как там?

Монк подумал, прежде чем ответить.

— Интересно, — наконец сказал он.

— Рад тебя снова видеть. — Дин взглянул на ют «Фокси леди». — Без клиентов?

— Да. В десяти милях от мыса видели ваху. Хочу поймать несколько штук для себя.

Артур Дин улыбнулся, ему было знакомо это чувство.

— Хорошего улова, старина.

«Силвер дип» прибавила скорость и скоро исчезла из виду. «Фокси леди» прошла через пролив, и Монк ощутил под ногами плещущиеся волны открытого моря и сладкий запах солёного ветра.

Прибавив скорость, он направил «Фокси леди» прочь от островов, навстречу пустынному морю и небу.

1

Автор использует как вымышленные, так и подлинные имена, названия мест, улиц и организаций. — Здесь и далее примеч. пер.

2

Промысловая рыба бассейна Карибского моря.

3

Крупная рыба-бутылконос, на Карибах её называют «дельфином».

4

Имеется в виду война между Севером и Югом (1862 — 1865 гг.).

5

Управление по контролю за качеством пищевых продуктов, медикаментов и косметических средств — Food and Drug Administration.

6

…уподобляетесь гробам повапленным (окрашенным), которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мёртвых и всякой нечистоты. — Евангелие от Матфея 23.27. — Примеч. ред.

7

Очевидно, имеется в виду шоссе Энтузиастов, называвшееся до Октябрьской революции Владимирским трактом, «Владимиркой», по которой шли этапами ссыльные в Сибирь.

8

Столица Гондураса.

9

Имеется в виду: вверх по течению Темзы, где находятся Уайтхолл, парламент и Даунинг-стрит.

10

Организаций ООН — Детский фонд.

11

Группа престижных учебных заведений США.

12

Джон Доу — рядовой, ничем не выделяющийся человек.

13

Птица семейства ястребиных, питается рыбой.

14

Большинство осетин — христиане.

15

Форт-Нокс — военная база в северном Кентукки, где с 1936 г. хранится золотой запас США.

16

В.Шекспир. «Венецианский купец».

17

Родственники (нем.).

18

Справочник титулованного дворянства, составленный Джоном Дебреттом.

19

Судья, герой Израиля, прославившийся победой над мадианитянами.

20

Сапата, Эмилиано — мексиканский революционер (1877 — 1919).

21

В Древнем Риме — солдаты императорской охраны.