Глава 7

Западному немцу, получившему из Берлина сведения о Миллере, удалось передать их своему начальнику лишь после рождества.

Тот поблагодарил подчиненного, повесил трубку служебного телефона, откинулся на спинку удобного кожаного кресла и оглядел покрытые снегом крыши Старого города за окном.

— Фердаммт унд фердаммт4, — прошипел, он — Но почему именно теперь? Почему?

Для большинства горожан он был проницательным частным адвокатом, достигшим на своем поприще необычайных успехов. А для немногочисленных исполнителей, разбросанных по ФРГ и Западному Берлину, — шефом немецкой сети «ОДЕССЫ». Номер его телефона не значился ни в одном справочнике. И обращались к нему бывшие эсэсовцы не по имени, а по кличке Вервольф (Оборотень).

В отличие от созданного голливудскими фильмами ужасов существа, немецкий Вервольф не тот, кто превращается в полнолуние в волка, а герой народного эпоса, защищавший родину во времена, когда тевтонским рыцарям приходилось отступать перед чужеземными захватчиками. Он вдохновлял народ на борьбу с врагом, нападал по ночам из лесной чащи, а к утру бесследно исчезал, оставляя на снегу лишь волчий след...

В конце второй мировой войны горстка офицеров СС, убежденных в победе Третьего рейха, создала из фанатично настроенных подростков специальные подразделения и обучила их методам партизанской войны. Они сражались в Баварии, но вскоре их разгромили американские войска. Это и были первые вервольфы.

Когда в конце сороковых годов «ОДЕССА» начала прорастать в Западной Германии, первым ее руководителем стал один из тех, кто обучал в 1945 году будущих вервольфов. Он и взял себе это имя. Оно подходило ему как нельзя лучше — скрывало его истинное лицо, было достаточно символичным и мелодраматичным, чтобы утолить извечную жажду немцев к театральности. Однако в том, как расправлялась «ОДЕССА» со всяким, ставшим у нее на пути, ничего театрального не было.

Вервольф конца 1963 года был уже третьим по счету. Фанатичный и упрямый, в постоянной связи с аргентинскими боссами, он ревностно защищал интересы всех живших в ФРГ бывших эсэсовцев, но особенно тех, чей чин в СС был высок или кого разыскивали наиболее упорно.

Он смотрел в окно кабинета и вспоминал, как всего месяц назад ездил в Мадрид на встречу с генералом Глюксом, где его категорические предупредили о необходимости сохранить жизнь Вулкана. Между тем Вервольфу — единственному в ФРГ — было известно, что первые тридцать семь лет Вулкан прожил под своим настоявшим именем — Эдуард Рошманн.

Взглянув на страницу блокнота с номером машины Миллера, Вервольф нажал кнопку интеркома, спросил секретаршу:

— Хильда, как зовут частного сыщика, которого мы нанимали в прошлом месяце для дела о разводе?

— Минуточку. — Из динамика послышался шелест бумаг. — Меммерс, Хайнц Меммерс.

— Дайте мне, пожалуйста, номер его телефона... Нет, нет, я позвоню ему сам.

Записав телефон на той же странице блокнота, он отключил интерком. Встал, подошел к вделанному в стену сейфу, вынул оттуда толстую книгу и вернулся за стол. Нашел в книге нужную страницу. Там было только два Меммерса — Генрих и Вальтер. Вервольф провел пальцем по строке напротив Генриха — человека с таким именем обычно называют Хайнцем, — посмотрел дату рождения, прикинул, сколько лет должно быть Меммерсу, и восстановил в памяти облик частного сыщика. Возраст совпал. Вервольф выписал из той же строки два других числа и попросил Хильду соединить его с городом, услышав гудок, набрал полученный от нее номер.

Ответил женский голос: «Сыскное бюро Меммерса».

— Попросите к телефону самого господина Меммерса.

— Можно узнать, кто это говорит? — осведомилась секретарша.

— Нет, нельзя. Позовите его к телефону, и поживее.

Приказной тон Вервольфа подействовал.

— Сию минуту, господин, — послушно сказала секретарша. Вскоре в трубке раздался неприветливый голос: «Меммерс слушает».

— Это господин Хайнц Меммерс?

— Да, а кто вы такой?

— Неважно. Скажите, число 245.718 вам знакомо?

Меммерс молчал. Тяжело дыша, он пытался сообразить, кто мог знать его эсэсовский номер. Между тем лежавшая на столе Вервольфа книга содержала список всех бывших эсэсовцев. Наконец Меммерс с опаской прохрипел:

— Почему я должен его знать?

— А если я скажу, что мой номер имеет всего пять цифр... камрад?

Меммерса словно подменили. Пятизначные номера давались только высшим офицерам СС.

— Понял вас.

— Вот и отлично, — отозвался Вервольф. — Хочу поручить вам небольшое дело. За одним из наших камрадов охотится какой-то соглядатай. Нужно узнать, кто он.

— К вашим услугам, — рявкнул в трубку Меммерс по-военному.

— Превосходно. Но давайте называть друг друга камрадами. В конце концов, мы товарищи по оружию.

— Да, камрад, — ответил Меммерс, явно польщенный.

— Вам лучше поехать в Гамбург самому. Я хочу знать имя и адрес соглядатая, его ремесло, положение в обществе, семью, привязанности. Словом, все. Сколько на это уйдет времени?

— Около сорока восьми часов.

— Хорошо, перезвоню ровно через двое суток. И последнее. Он не должен догадаться, что за ним следят. Понятно?

— Конечно. Постараюсь не попадаться ему на глаза.

— Когда закончите, подготовьте отчет. Прочтете его мне по телефону. Деньги за работу я вышлю почтой.

— Не нужно денег, — заявил вдруг Меммерс. — Ведь дело касается нашего братства.

— Тем лучше. Через два дня я вам перезвоню.

В тот же вечер Миллер выехал из Гамбурга. На этот раз в Бонн, маленький скучный городишко на берегу Рейна, который Конрад Аденауэр сделал столицей ФРГ лишь потому, что сам был его уроженцем.

Неподалеку от Бремена «ягуар» Миллера пронесся мимо «опеля» Меммерса, спешившего на север в Гамбург. Не заметив друг друга, Хайнц и Петер помчались каждый к своей цели.

Когда Миллер въехал на главную улицу Бонна, уже стемнело. Увидев белый верх фуражки дорожного полицейского, Петер приблизился к нему и спросил:

— Как добраться до британского посольства?

— Через час его закроют, — предупредил тот, как истинный рейнляндец.

— Тем более нужно поспешить, — настаивал Миллер. — Как туда проехать?

— Держитесь трамвайных путей. — Полицейский указал на юг. — Посольство будет слева на самом выезде из Бонна. Узнаете его по британскому флагу над входом.

Миллер кивнул в знак благодарности и уехал. Посольство оказалось там, где и говорил полицейский. Это было длинное низкое здание из серого бетона, которое английские корреспонденты в Бонне окрестили почему-то «фабрикой пылесосов». Миллер съехал с дороги и оставил машину на маленькой стоянке для гостей.

Миновав отделанные деревом стеклянные двери, он очутился в небольшой приемной, где слева за столом сидела пожилая секретарша. За ней в крошечном закутке расположились двое мужчин в голубых сержевых костюмах, явно бывшие армейские сержанты.

— Мне бы хотелось побеседовать с атташе по делам прессы, — сказал Миллер на ломаном английском.

Секретарша беспокойно взглянула на него и ответила:

— Не знаю, на месте ли он. Ведь сегодня пятница.

— И все же попробуйте его найти, — попросил Миллер и протянул ей журналистское удостоверение.

Взглянув на документ, секретарша сняла трубку внутреннего телефона. Миллеру повезло. Атташе по делам прессы еще не ушел. Петера провели в небольшую приемную, украшенную гравюрами Роналда Хилдера с осенними английскими пейзажами. На столе лежало несколько старых номеров журнала «Татлер» и хвастливых брошюр о британской промышленности. Впрочем, прочесть их Миллер не успел — один из бывших сержантов тут же пригласил его подняться по лестнице в кабинет атташе.

Его обитателю, как с радостью заметил Миллер, было не больше сорока лет.

— Чем могу служить? — спросил он с искренней заботой в голосе.

Миллер решил сразу перейти к делу.

— Я работаю над журнальным очерком, — соврал он, — о бывшем капитане СС, одном из главных нацистских преступников. Власти ФРГ разыскивают его до сих пор. Насколько я знаю, искали его и английские спецслужбы, когда эта часть Германии входила в британскую оккупационную зону. Не подскажете ли, как узнать, поймали они его или нет, и, если поймали, что с ним сталось?

— Боже мой, — изумился молодой дипломат. — Ни о чем таком я понятия не имею. В 1949 году мы передали вашему правительству все документы, касавшиеся периода оккупации. Посему искать надо у вас в ФРГ, а не в Великобритании.

Миллеру не хотелось признаваться, что западногерманские власти помочь отказались, и он лишь подтвердил:

— Совершенно верно. Однако пока все говорит о том, что в Федеративной республике после сорок девятого года суда над ним не было. Значит, поймать его не удалось. Между тем в его досье в Американском центре документов указано, что англичане запрашивали это досье в сорок седьмом году. Неспроста же они это сделали, верно?

— Конечно, конечно, — согласился атташе и задумчиво нахмурился. Упоминание о том, что Миллер заручился поддержкой американских властей в Западном Берлине, явно произвело на него впечатление.

— Какая британская служба занималась в период оккупации расследованием преступлений нацистов?

— Во-первых, служба начальника военной полиции. Помимо Нюрнберга, где прошли главные процессы над военными преступниками, в каждой зоне оккупации союзники вели самостоятельные расследования и организовывали зональные суды. Понятно?

— Да, да.

— Но в сорок девятом все документы по этим делам были переданы правительству ФРГ.

— Неужели их копий у вас не сохранилось?

— Возможно, сохранились, — сказал атташе. — Но теперь они находятся, скорее всего, в армейских архивах.

— Можно ли с ними ознакомиться?

— Вряд ли, — вздохнул дипломат, — вряд ли. Вероятно, историкам разрешение на доступ в архивы дают, но получить его сложно даже им. А журналисту, пожалуй, и вовсе невозможно. Понимаете?

— Понимаю.

— Дело в том, — озабоченно продолжил атташе, — что вы — лицо, так сказать, не совсем официальное, верно? А нам не хотелось бы огорчать власти ФРГ.

— Безусловно.

Дипломат встал и сказал:

— Боюсь, посольство вам больше ничем помочь не сможет.

— Да, конечно. И последний вопрос. Остался ли в посольстве кто-нибудь со времени оккупации?

— У нас здесь? О, нет, нет. Люди уже много раз менялись. — Атташе проводил Миллера до двери и вдруг воскликнул: — Постойте! Есть у нас некий Кэдбери. По-моему, он был тогда здесь. По крайней мере я знаю точно — он живет в ФРГ давным-давно.

— Кэдбери, вы говорите?

— Энтони Кэдбери. Международный обозреватель. Его можно назвать главным представителем британской прессы, в Западной Германии. Он женат на немке. Кажется, приехал сюда сразу после войны. Обратитесь к нему.

— Хорошо, — согласился Миллер. — Попробую. Где его найти?

— Сегодня пятница. Значит, вскоре он появится в своем излюбленном месте — в «Серкль Франсэ».

— Что это?

— Французский ресторан. Там отлично готовят. Это недалеко, в Бад-Годесберге.

Миллер нашел ресторан в ста метрах от реки, на улице Анн Швиммбад. Бармен хорошо знал Кэдбери, но в тот вечер его не видел. Он заверил Миллера, что если главный представитель британской прессы не приходит к ним в пятницу вечером, то неизменно появляется в субботу утром.

Миллер снял номер в близлежащем отеле «Дрезен» — огромном здании начала века, в прошлом излюбленной гостинице Адольфа Гитлера — именно здесь в 1938 году он встречался с Невиллом Чемберленом.

На другое утро почти в одиннадцать Кэдбери вошел в бар ресторана «Серкль Франсэ», поздоровался с завсегдатаями и уселся на любимый стул в углу стойки. Когда он сделал первый глоток, Миллер встал из-за столика у окна и подошел к корреспонденту.

— Мистер Кэдбери?

Англичанин обернулся и оглядел Миллера. Побелевшие волосы Кэдбери были зачесаны назад. В молодости он был, видимо, очень красив. Кожа его до сих пор сохранила свежесть, хотя на щеках паутиной проступали вены. Из-под седых кустистых бровей на Миллера смотрели ярко-голубые глаза.

— Да, это я, — ответил Кэдбери настороженно.

— Меня зовут Миллер. Петер Миллер. Я журналист из Гамбурга. Нельзя ли немного побеседовать с вами?

Энтони Кэдбери указал на соседний стул, сказал:

— Думаю, нам лучше разговаривать по-немецки, — перейдя, к большой радости Миллера, на его родной язык. — Чем могу служить?

Миллер заглянул в проницательные глаза англичанина и рассказал ему все, начиная со смерти Саломона Таубера. Оказалось, Петер закончил, Энтони попросил бармена наполнить его рюмку «Рикаром», а собеседнику принести пиво.

— За ваше здоровье, — сказал Кэдбери, когда его просьба была выполнена. — Задача у вас не из легких. Признаюсь, ваше мужество меня восхищает.

— Мужество? — изумился Миллер.

— Теперешнее настроение ваших соотечественников таково, что они вряд ли станут вам помогать, — произнес Кэдбери. — В чем вы скоро, без сомнения, убедитесь.

— Уже убедился, — буркнул Миллер.

— Так я и думал, — вздохнул англичанин и вдруг улыбнулся. — Пообедать здесь не хотите? Моя жена уехала на весь день.

За обедом Миллер поинтересовался, был ли Кэдбери в Германии в конце войны.

— Да, я работал здесь военным корреспондентом. Пришел с армией Монтгомери. Но не в Бонн, конечно. Тогда о нем и не слышал никто. Наш штаб располагался в Люнебурге. Я сделал несколько материалов об окончании войны, о подписании капитуляции и прочем, и моя газета попросила меня остаться здесь.

— О зональных процессах над военными преступниками вы тоже писали?

Кэдбери отправил в рот кусок антрекота и кивнул.

— Да, — сказал он, не переставая жевать. — Обо всех, что прошли в британской зоне. Основными были суды над Йозефом Крамером и Ирмой Грезе. Слышали о них?

— Нет, не доводилось.

— Так вот, их называли Бес и Бестия из Бельзена. Это я дал им такие прозвища. И они прижились. А о Бельзене вы что-нибудь знаете?

— Почти ничего, — признался Миллер. — Нашему поколению об этом не рассказывают.

Кэдбери бросил на него проницательный взгляд из-под кустистых бровей:

— А сами вы хотите знать об этом?

— Рано или поздно в глаза правде взглянуть придется. Скажите-ка мне вот что. Вы ненавидите немцев?

Несколько минут Кэдбери жевал молча, тщательно обдумывая ответ.

— Сразу после обнаружения концлагеря в Бельзене туда направили группу английских военных корреспондентов. В их числе был и я. За войну мне случилось повидать немало ужасного, но открывшееся в Бельзене возмутило меня до глубины души. И тогда я, признаюсь, ненавидел всех немцев.

— А теперь?

— Теперь нет. В сорок восьмом я женился на немке и остался жить здесь. Это говорит само за себя. Время и сознание того, что не все немцы были Йозефами Крамерами и Рошманнами, сделали свое дело.

— А как вы относитесь к нашему поколению? — Миллер повертел в руках бокал с вином, разглядывая красную жидкость на свет.

— По-моему, вы лучше, — сказал Кэдбери. — Да и разве можно быть хуже нацистов?

— Вы поможете найти Рошманна? Поймите, мне не к кому больше обратиться.

— Если сумею, — ответил Кэдбери. — Что вы хотите узнать?

— Скажите, судили его в британской зоне или нет?

Кэдбери покачал головой:

— Нет, не судили. Но вы сказали, что он австриец, а Австрия в то время тоже делилась на четыре зоны оккупации. Может быть, его судили в одной из них. Ведь я уверен — в британской зоне суда над Рошманном не было. Я бы помнил.

—Тогда зачем англичане запрашивали в Западном Берлине копию его досье?

Кэдбери поразмыслил:

— Очевидно, Рошманн чем-то привлек их внимание. О рижском гетто тогда никто не знал. Сталин не дал Западу никаких сведений о зверствах фашистов на Восточном фронте. Мы оказались в неловком положении: восемьдесят процентов преступлений против человечества нацисты совершили за так называемым «железным занавесом», а девять десятых виновных в них бежали в три западные оккупационные зоны. Сотни преступников просочились сквозь пальцы только потому, что мы ничего не знали об их деяниях. Но Рошманн, видимо, чем-то себя выдал.

— Я тоже так считаю, — согласился Миллер. — Но где начать поиски? В архиве Великобритании?

— Нет, в моем личном архиве. Он у меня дома. Пойдемте, это в двух шагах отсюда.

К счастью. Кздбери оказался человеком последовательным, кроме того, он хранил все свои сообщения в редакцию еще со времен окончания войны. Две стены у него в кабинете занимали ящики папками, а в углу стояли два серых шкафа для досье.

— Люблю, чтобы все было под рукой, — сказал он Миллеру, вводя его в кабинет. — Материалы разложены по особой системе, в которой почти никто, кроме меня, не разбирается. Давайте объясню. В одном. — Кэдбери указал на шкафы, — досье на людей, разложенные по фамилиям в алфавитном порядке. Другой — тематическая картотека; темы тоже идут по алфавиту. Начнем с первого. Поищем под фамилией Рошманн.

Поиск закончился быстро... и безрезультатно. Досье на Рошманна у Кэдбери не было.

— Ну что ж, — сказал Энтони. — Тогда поглядим в тематической картотеке. В четырех разделах. Это, во-первых, «нацисты», во-вторых, «СС». Потом посмотрим в «правосудии» — раздел очень большой, но имеет подразделы, в одном из которых собраны материалы о состоявшихся судебных процессах. Впрочем, это в основном суды уголовные, прошедшие в Западной Германии после сорок девятого года. И наконец, последний раздел, полезный нам, — это «военные преступления». Итак, начнем.

Миллер читал быстро, Кэдбери — еще быстрее, но перебрать несколько сотен газетных вырезок во всех четырех разделах удалось только к сумеркам. Наконец, Энтони со вздохом поднялся, захлопнул папку, озаглавленную «Военные преступления», и вернул ее шкаф.

— Пожалуй, придется прервать наши поиски и сходить куда-нибудь поужинать, — сказал он, — а потом, — Кэдбери указал на стоявшие вдоль двух стен ящики с папками, — взяться за них.

Миллер закрыл досье, которое читал, и спросил:

— А что там?

— Там, — ответил англичанин, — собраны мои сообщения в редакцию за последние девятнадцать лет. Это верхний ряд. Под ними — вырезки из нашей газеты о ФРГ и Австрии. Естественно, немало материалов из первого ряда повторяется во втором — это мои напечатанные статьи. Но есть в нем и статьи других авторов. Ведь не я один писал в нашей газете об Австрии и Западной Германии. С другой стороны, не все мои сообщения газета печатала.

Материалы за каждый год составляют шесть ящиков, так что работы будет немало. К счастью, завтра воскресенье, можно заниматься поисками весь день.

— Как здорово, что ради меня вы идете на такие хлопоты, — сказал Миллер.

— Мне в эти выходные просто делать больше нечего, — Кэдбери пожал плечами. — К тому же декабрьские воскресенья в Бонне очень скучны, а жена вернется только завтра под вечер. Итак встретимся в «Серкль Франсэ» в половине двенадцатого.

Удача улыбнулась им лишь вечером следующего дня. Энтони Кэдбери заканчивал просмотр досье, помеченного ноябрем-декабрем 1947 года, где лежали его не принятые газетой статьи, и вдруг воскликнул: «Эврика», — вынул из папки лист выцветшей бумаги с отпечатанным на машинке текстом, озаглавленным: «23 декабря 1947 г.».

— Теперь понятно, почему это не опубликовали, — сказал он. — Кому захочется на рождество читать о поимке эсэсовца?

Он положил лист на стол и включил лампу. Миллер прочитал:

— Боже мой, — выдохнул Миллер, перечитав краткое сообщение несколько раз. — Мы все-таки нашли его.

— За это стоит выпить, — заметил Кэдбери.

Когда Вервольф обещал перезвонить Меммерсу через двое суток, он упустил из виду, что тогда будет воскресенье и в конторе частного сыщика никого не окажется. Однако в понедельник ровно в девять утра Меммерс уже был на работе. Вервольф позвонил в половине десятого.

— Рад слышать вас, камрад, — сказал сыщик. — Я вернулся из Гамбурга только вчера вечером.

— Отчет готов?

— Конечно. Записывайте. — Меммерс откашлялся и начал читать: — Владелец автомобиля — независимый журналист по имени Петер Миллер. Ему двадцать девять лет, у него каштановые волосы, карие глаза, рост около ста восьмидесяти сантиметров. Мать — вдова, живет в Осдорфе, под Гамбургом. Сам Миллер снимает квартиру в центре Гамбурга. — Меммерс продиктовал Вервольфу адрес и телефон Миллера. — Живет с танцовщицей из кабаре, Зигрид Ран. Работает в основном на иллюстрированные журналы, и, по-видимому, преуспевает. Специализируется на скандальных очерках, сведения для которых добывает сам. Словом, камрад, вы были правы, назвав его соглядатаем.

— А кто командировал его на последнее расследование?

— В том-то и штука, что никому не известно, чем он сейчас занимается. Я позвонил его девушке и спросил об этом, представившись сотрудником одного крупного журнала. Она даже не знала, где Меллер, сказала лишь, что он обещал с ней связаться.

— Что еще?

— Его машина. Она очень заметная. Черный «ягуар» с желтыми полосами на боках. Модель ХК 150. Это двухместной спортивное купе «хардтоп». Я справился о нем в гараже.

Вервольф призадумался, потом сказал:

— Надо выяснить, где теперь этот журналист.

— В Гамбурге Миллера нет, — спешно заверил его Меммерс. — Он уехал в пятницу днем, сразу после рождества. Впрочем, можно узнать, что за статью он собирается писать. Я еще не занимался вплотную — не хотел спугнуть его.

— Я знаю, что он готовит. Хочет выдать одного из наших товарищей. — Вервольф помолчал, потом спросил: — Так можете вы узнать, где он теперь, или нет?

— Пожалуй, — отозвался Меммерс. — Позвоню его девушке, снова назовусь сотрудником крупного журнала и скажу, что мне нужно срочно связаться с Миллером. Судя по первому разговору, она простушка и купится на это.

— Хорошо, так и сделайте, — одобрил план Вервольф. — Я перезвоню вам в четыре.

В то утро Кэдбери отправился в Бонн на пресс-конференцию, что давал один из министров. А в половине одиннадцатого позвонил Миллеру в отель.

— Рад, что застал вас, — начал он. — У меня возникла одна интересная мысль. Давайте встретимся в «Сёркль Франсэ» в четыре часа.

Когда они встретились, Кэдбери заказал чай и без обиняков начал:

— Вот о чем я подумал. Если Рошманна арестовали и опознали как преступника, его дело должно было попасть на глаза британским юристам, работавшим в зоне оккупации. Вам не доводилось слышать о лорде Расселе из Ливерпуля?