Так он и сделал, к черной зависти парочки просителей, безуспешно пытающихся миновать неподкупного цербера. Он снова нацарапал на бланке свое имя и цель визита и не более чем десять минут спустя опять очутился в приемной. Но и здесь ему не пришлось ждать. Прошло всего три минуты после того, как часы пробили одиннадцать, а Хорнблоуэр уже предстал перед Марсденом. Помимо хозяина кабинета присутствовали м-р Барроу и клерк Дорси, один взгляд на лица которых убедил Хорнблоуэра, что сегодняшняя беседа скорее всего будет затрагивать именно тот самый «невообразимый» план.

Впрочем, было крайне любопытно наблюдать, как м-р Секретарь все же соизволил произнести несколько предварительных фраз, прежде чем перейти к сути, доказывая тем самым, что и ему ничто человеческое не чуждо.

— Я уверен, капитан, вы будете рады узнать, что мнение Его Светлости относительно Эль-Ферроля практически полностью совпадает с вашим.

— Я бесконечно польщен, сэр, — поклонился Хорнблоуэр, нимало не слукавив. Лорд Барнхем, недавно назначенный Первым Лордом Адмиралтейства, был опытным и заслуженным моряком. Он долгое время занимал пост Главного Инспектора Флота, а до этого сам командовал эскадрами и флотами. Именно по его приказу эскадра Колдера и преградила путь Вильневу.

— Его Светлость был весьма удивлен и обрадован близким знакомством м-ра Барроу с обстановкой в Ферроле, — продолжал Марсден. — Само собой разумеется, м-р Барроу не счел необходимым сообщить Его Светлости, что незадолго до этого он обсуждал ту же проблему с вами.

— Конечно, сэр, — согласился Хорнблоуэр и внутренне напрягся: его следующая фраза требовала известной решимости. — Быть может, сэр, в таком случае Его Светлость соблаговолит благосклонно отнестись к рекомендации адмирала Корнуоллиса о моем производстве в чин капитана? — Дело сделано и все сказано.

Однако на лицах обоих секретарей не было заметно ни малейшей перемены от такого поворота.

— У нас есть более спешные дела, капитан, — сказал Марсден. — Не будем задерживать ожидающую нас персону. Дорси, пригласите, пожалуйста, святого отца.

Дорси скользнул к стене и открыл боковую дверь. Секунду спустя в кабинет вошел, странно переваливаясь с ноги на ногу, низенький, коренастый человек. Прежде чем за ним закрылась дверь, Хорнблоуэр увидел за ней фигуру вооруженного морского пехотинца. Новоприбывший был облачен в черную сутану священника, а на голове имел приличествующий его сану парик. Сутана и парик странно контрастировали с небритыми щеками, покрытыми полудюймовой черной щетиной. Хорнблоуэр сразу заметил, что гость был в наручниках, соединенных цепью с его талией.

— Позвольте представить вам преподобного доктора Клавдия, только что прибывшего из Ньюгейтской тюрьмы, — сказал Марсден. — Этот господин был предоставлен в наше распоряжение с любезного согласия министра внутренних дел. Временно, во всяком случае.

Клавдий поочередно оглядел всех присутствующих. Выражение лица его при этом непрерывно менялось, что могло бы, без сомнения, заинтересовать любого физиономиста. Взгляд его черных глаз был прям, но в глубине зрачков таились хитрость и коварство. На лице без труда можно было прочитать настороженность и страх, но наряду с этими чувствами там присутствовал вызов и затаенное любопытство, непреодолимое даже на краю могилы.

Марсден, однако, не был расположен понапрасну терять время.

— Итак, доктор Клавдий, вы здесь находитесь по одной-единственной причине: нам необходимо, чтобы вы подделали один документ.

Одутловатое лицо бывшего священника озарилось внезапным пониманием, но вспышка эта тут же сменилась полным безразличием. Произошло это все за считанные доли секунды, вызвав невольное восхищение Хорнблоуэра.

— Вежливость и приличия требуют, чтобы ко мне обращались с уважением, подобающим моему сану… — заявил Клавдий.

— Глупости, Клавдий, — раздраженно оборвал Марсден.

— Конечно, — притворно вздохнул тот, — разве можно ожидать вежливости от чиновника.

Голос Клавдия звучал неприятно для слуха — громко и скрипуче, — что вполне могло быть одной из причин его неудачи в получении епархии. Зато поражала быстрота, с которой он перешел в нападение при первом же столкновении. Очевидно, к такой тактике побудило экс-священника письмо Бонапарта, которое Дорси держал в руке. Несмотря на численный перевес противоположной стороны, атака имела бы шансы на успех, не будь соперником Клавдия такой мастер тактики, как Марсден.

— Очень хорошо, доктор, — сказал он, — готов согласиться, что звание доктора богословия требует известного почтения. А теперь, Дорси, передайте доктору письмо и спросите его, не сможет ли он, основываясь на своем богатейшем опыте, изготовить для нас нечто подобное?

Клавдий взял документ скованными цепью руками и принялся внимательно изучать его, нахмурив черные кустистые брови.

— Французского происхождения, ну это ясно. Языка я пока касаться не буду. Каллиграфия стандартная, используемая большинством французских писарей. Через мои руки во время недавнего мира прошло немало подобных образцов.

— А что вы скажете о подписи?

— Интересный экземпляр. Я бы сказал, что написано индюшачьим пером. Мне потребуется по крайней мере час для практики, прежде чем я смогу ее воспроизвести. Теперь о печатях…

— Я сделал слепки, — вмешался Дорси.

— Я вижу. Должен сказать, что печати удалены с бумаги весьма искусно. Поздравляю вас, вы достигли немалых высот в таком многотрудном деле. Ну а теперь…

Клавдий поднял голову и вновь обвел всех присутствующих проницательным взором.

— Джентльмены, — заговорил он, — я многое могу сказать по поводу обсуждаемого предмета, но прежде чем я это сделаю, мне хотелось бы иметь какую-то гарантию, что мои услуги не останутся без вознаграждения.

— Вы уже получили свое, — холодно ответил Марсден. — Разве ваш процесс не был перенесен на следующую неделю?

— Неделя! В свое время я читал проповеди о том, как быстротечна жизнь и как незаметно бежит неделя за неделей. Нет, джентльмены! Мне нужна моя жизнь. Видите ли, у меня сложилось моральное предубеждение против повешения, только я очень прошу вас не счесть это за шутку с моей стороны.

Атмосфера ощутимо накалилась. Хорнблоуэр незаметно оглядел лица окружающих. На холодном лице Марсдена играла еле заметная циничная усмешка, Барроу поведение Клавдия явно озадачило, Дорси хранил полное безразличие, как и подобает подчиненному, а вот Клавдий жадно ловил взгляды всех остальных, подобно римскому гладиатору, следящему за каждым движением приближающихся к нему львов. Барроу первым нарушил молчание, обратившись к Марсдену.

— Вызвать конвой, сэр? Я думаю, этот человек нам не нужен.

Несмотря на эти слова, атмосфера по-прежнему оставалась напряженной. И тут Клавдий заговорил:

— Конвой?! — воскликнул он, всплеснув со звоном закованными руками. — Да, вызывайте конвой, уведите меня обратно и повесьте завтра на рассвете! Завтра? Или неделю спустя? Нет, раз уж мне суждено умереть, то чем скорее это произойдет, тем лучше. Не дай вам бог, джентльмены, когда-нибудь познать правоту моего выбора. Я все же сохранил в душе достаточно христианского милосердия, и надеюсь, что вы никогда не окажетесь .перед подобным выбором. Я решил твердо: моя казнь завтра!

Хорнблоуэр никак не мог понять, блефует Клавдий или говорит искренне, ставя на кон продление жизни, несомненно драгоценной для него, против маловероятной возможности получить помилование. В любом случае, нельзя было не испытывать невольного восхищения перед этим уродливым коротышкой, совершенно беспомощным, одиноким, но продолжающим сражаться до конца, отказываясь опускаться до мольбы о прощении, особенно перед Марсденом, на которого вряд ли могла подействовать самая жалостная мольба.

Наконец Марсден заговорил:

— Хорошо. Вас не повесят…

Еще когда Клавдий только появился в кабинете, за окном уже начало темнеть. После нескольких подряд ясных солнечных деньков собиралась гроза — одна из тех знаменитых гроз, какими славится долина Темзы. Слова Марсдена сопровождались глухим отдаленным раскатом грома, напомнившим Хорнблоуэру эпизод из «Илиады», когда Зевс сопровождает ударом грома данную им клятву.

Клавдий бросил на Марсдена пронзительный взгляд и проговорил:

— Раз мы пришли к согласию, я готов предоставить в ваше распоряжение все свое искусство.

И опять Хорнблоуэр не смог удержаться от восхищения. Маленький человечек удовлетворился простым обещанием Марсдена, высказанным в четырех словах. Он не стал требовать ни честного слова, ни письменных гарантий. Он повел себя как джентльмен по отношению к другому джентльмену, то есть просто принял на веру его слово. Вполне возможно, что и ему пришла в голову та же мысль, что и Хорнблоуэру, когда прозвучали громовые раскаты.

— Очень хорошо, — кивнул Марсден. Клавдий начал пояснения. Лишь короткая пауза да судорожное движение кадыка выдавали степень той нагрузки, которой подверглись его нервы в последние несколько минут.

— Прежде всего, — сказал Клавдий, — необходимо уяснить, что в этом деле нельзя переусердствовать. Невозможно подделать длинный документ, написав его чужим почерком. В этом случае обман очень легко обнаружить. Насколько я понял, вы имеете в виду письмо, а не просто несколько слов? В таком случае лучше не пытаться изготовить точную копию. С другой стороны, небрежность тоже может привести к непоправимым последствиям. Как я уже говорил, каллиграфия этого письма используется французскими писцами повсеместно. Если не ошибаюсь, именно такой вид каллиграфии преподают в иезуитских школах. В Англии полно французских эмигрантов. Пусть один из них и напишет нужный вам текст.

— Он верно говорит, сэр, — подтвердил Дорси.

— И еще, — продолжал Клавдий, — пусть ваш эмигрант сам составит письмо. Вы, господа, можете кичиться своим безупречным французским произношением и умением писать грамматически и стилистически правильно на этом языке, и все же любой француз сразу определит, что письмо писал иностранец. Скажу вам больше, джентльмены. Дайте французу любой текст на английском и попросите его перевести этот: текст на французский. Так вот, любой француз, прочитав перевод, сразу почувствует, что с ним что-то не так. Короче говоря, ваш текст должен целиком и полностью сочинить француз, следуя лишь полученным от вас инструкциям относительно общего смысла и содержания.

Хорнблоуэр заметил, как Марсден кивает в знак согласия. Было очевидно, что аргументы Клавдия произвели на него впечатление, как бы ни старался он показать обратное.

— Продолжим, господа, — снова заговорил Клавдий. — Обговорим теперь не столь уж существенные детали. Как я понял, вы собираетесь отправить подложное письмо одному из неприятельских адмиралов или генералов? В этом случае успех предприятия более вероятен. Деловые люди — бездушные банкиры, твердолобые купцы, — которые рискуют чем-то более — ценным, чем человеческие жизни, склонны тщательно проверять каждую бумажку, в отличие от людей военных. Но и при штабе какого-нибудь военачальника всегда может найтись не в меру ретивый подчиненный, желающий любой ценой привлечь к себе внимание. Поэтому, джентльмены, и в этом случае работа должна быть безукоризненной. Я абсолютно убежден, что сумею в совершенстве скопировать эту подпись. Чернила — это просто. На Ченсери-Лейн готовят точно такие же, хотя все равно надо будет проделать несколько проб. Что касается печатного текста на бланке — это уже ваша забота. Думаю, вам она доставит меньше хлопот, чем мне в свое время.

— Конечно, — Марсден снизошел наконец до того, чтобы раскрыть рот.

— Но вот бумага… — продолжал Клавдий, теребя лист толстыми и заскорузлыми, но, очевидно сохранившими прежнюю чувствительность пальцами. — Мне придется дать вам точные инструкции, где достать точно такую же. Будьте добры, сэр, подержать этот лист против света, а то эта проклятая цепь очень ограничивает мои движения. Благодарю вас, сэр. Как я и думал. Я знаю этот сорт бумаги. К счастью, на нем отсутствуют водяные знаки, так что вам не придется изготавливать бумагу специально для этого случая. Я полагаю, что вы, господа, все еще не в полной мере способны оценить преимущества стандартизации, так что попробуйте немного напрячь ваше воображение. Один-единственный документ может не вызвать подозрений, но вы обязаны предусмотреть наличие у адресата других, аналогичных, бумаг. Предположим, некто получил шесть подлинных посланий, а затем получает седьмое, но уже поддельное. Естественно, получатель рано или поздно присовокупит поддельное послание к остальным. Если оно будет отличаться от первых хотя бы в малой степени, это сразу привлечет внимание. Hinc illae lachrymae [6]. А если, к тому же, содержание этого последнего в чем-то необычно, пусть даже в других обстоятельствах эта необычность и не вызвала бы никаких домыслов, ну тогда все становится ясным и на сцене появляются сыщики. Et ego en Arcadia vixi [7], джентльмены.

— Весьма познавательно, — сказал Марсден, в устах которого, как уже успел убедиться Хорнблоуэр, и такая коротенькая фраза была равносильна длинной одобрительной тираде.

— Перехожу к последнему пункту моей проповеди, господа, — сказал Клавдий, переждав, пока стихнут за окном громовые раскаты после особенно яркой вспышки молнии. — На церковной кафедре я привык видеть на лицах прихожан облегчение при звуке этих слов, так что постараюсь вас долго не задерживать. Метод доставки должен быть непременно таким же, как во всех предыдущих случаях. Еще раз повторяю: ничто не должно привлечь внимания именно к этому посланию, для чего следует принять все необходимые меры.

Цвет лица Клавдия под щетиной выглядел болезненно бледным, когда он только вошел. Теперь же, по окончании своей лекции, лицо его побелело еще больше.

— Быть может, джентльмены, вы позволите мне присесть? — спросил он. — К сожалению, здоровье у меня сейчас далеко не то, что было раньше.

— Дорси! — бросил Марсден. — Дайте ему стакан вина и что-нибудь поесть.

Это последнее распоряжение будто вдохнуло жизнь в Клавдия: он заметно оживился и обрел прежнюю самоуверенность.

— Могу я рассчитывать на бифштекс, джентльмены? Всю прошедшую неделю мечты о бифштексе туманили мне голову, мешаясь с кошмарами об уготовленной мне веревке.

— Проследите, чтобы ему дали бифштекс, Дорси, — приказал Марсден.

Клавдий обернулся. Он по-прежнему не совсем твердо держался на ногах, но заросшее щетиной лицо растянулось в подобие улыбки.

— В таком случае, господа, вы можете твердо рассчитывать на мое самое сердечное участие в осуществлении ваших планов во благо Короля, страны и моей скромной персоны.

Как только Клавдий в сопровождении Дорси покинул кабинет, Марсден повернулся к Хорнблоуэру. В комнате было темно. Время только-только перевалило за полдень, но сгустившиеся за окном грозовые тучи почти полностью заслонили дневной свет. Внезапная вспышка молнии, сопровождаемая близким ударом грома, напомнила Хорнблоуэру артиллерийскую канонаду.

— Его Светлость, — начал Марсден, не проявляя никакого уважения к произнесенному титулу, — одобрил готовящуюся попытку. Я разговаривал с ним сегодня утром. Я уверен, что у мистера Барроу уже есть на примете пара-тройка эмигрантов-французов, кому можно будет поручить составление и написание текста подложного приказа.

— Есть, сэр, — подтвердил Барроу.

Гроза за окном разыгралась не на шутку. В комнату ворвался поток холодного воздуха, шум дождя заметно усилился. Сквозь залитые водой стекла ничего уже нельзя было разглядеть.

— Мы можем положиться на м-ра Барроу, Дорси и Клавдия во всем, что касается самого документа, а с вами давайте обсудим другой вопрос: как лучше осуществить высадку, — обратился он к Хорнблоуэру.

— Я полагаю, сэр, что высадка — простейшая часть всей операции. Бискайское побережье Испании протянулось почти на триста миль от французской границы до Ферроля. Оно слабо заселено и изобилует бесчисленными бухтами и заливчиками. Для вездесущих кораблей Королевского Флота не составит труда высадить маленькую группу людей на берег, не привлекая внимания.

— Чрезвычайно рад за вас, капитан. Последовала долгая пауза, в которой можно было заметить нечто театральное. Хорнблоуэр растерянно переводил взгляд с Марсдена на Барроу и обратно, чувствуя, как у него начинает сосать под ложечкой от внезапного нехорошего предчувствия.

— Как мне следует понимать вас, джентльмены?

— А разве не очевидно, капитан, что вы — человек, идеально подходящий для того, чтобы возглавить и осуществить эту операцию?

Марсден произнес роковые слова все тем же небрежным, равнодушным тоном, словно речь шла о воскресной прогулке. Барроу тут же поддержал своего начальника:

— В самом деле, капитан! Вы хорошо знакомы с Ферролем, знаете испанский язык и самих испанцев. Так почему бы вам не возглавить это предприятие?

Марсден подхватил эстафету.

— У вас ведь нет пока корабля, капитан? — спросил он вкрадчиво.

Смысл последней фразы был настолько очевиден, что не нуждался в комментариях, равно как и прозвучавшая в ней скрытая угроза.

— Но послушайте!.. — От волнения Хорнблоуэр совсем перестал соображать и не мог найти слов, чтобы выразить свой протест.

Проникновение на территорию враждебного государства под чужой личиной считалось шпионажем и каралось позорной смертью на плахе или на виселице. Впрочем, в Испании шпионов удавливали в железном ошейнике гарроты [8]. Хорнблоуэр представил себе медленное удушение, конвульсии, судороги, предшествующие наступлению смерти… Ни один командующий не мог приказать своим офицерам пойти на такой риск.

— Вы можете полностью довериться сеньору Миранде. Это тот испанец, о котором вчера шла речь, — сказал Барроу. — Если же вы сочтете нужным включить в группу француза, мы внимательно выслушаем ваши соображения, капитан. Мы можем даже предоставить вам выбор: по крайней мере трое из них уже выполняли для нас важные задания.

Казалось невероятным, что оба секретаря Адмиралтейства, эти люди, которых принято было считать мраморными статуями, могли опуститься до низменных уговоров. Но их слова и поведение в последние несколько минут просто трудно было охарактеризовать иначе. Во флоте человеку можно было приказать лезть под пулями на абордаж по высоченному борту линейного корабля; считалось делом обыкновенным подставлять грудь ядрам и картечи во время непрерывного обмена в бою бортовыми залпами; любого матроса или мичмана могли в штормовую ночь отправить на самую высокую мачту с единственной целью сохранить ничтожный кусок парусины; наконец, его могли расстрелять или запороть до смерти, если он проявит хоть малейшее колебание. Но никто не имел права заставить его рисковать принять смерть от гарроты, даже в том случае, когда судьба всей нации висела на волоске.

Судьба нации… Напоминание об ужасной ситуации, в которой оказалась Англия, заставило капитана вдруг посмотреть на вещи по-иному. Внезапно нахлынувшие чувства переполнили его душу, заслонив все прочие соображения, кроме одного: его родина в опасности. Разве не он сам недавно рассуждал в стенах этого кабинета о жизненной важности победы английского флота? Разве не он указывал на ничтожность требуемой цены по сравнению с возможными выгодами, если предложенный им план удастся осуществить? Так почему же он колеблется и сомневается теперь, когда оказывается, что ценой победы может стать его собственная голова? А кому другому мог бы он сам доверить проведение операции? В голове у него зароились непрошеные мысли, каждая из которых так или иначе относилась к предстоящему делу. Мысленно он уже старался как-то улучшить и дополнить первоначальный вариант. Хорнблоуэр осознал наконец, что не сможет отказаться, а если откажется, то будет потом всю жизнь мучиться. Ему ничего не оставалось как сказать «да».

— Капитан, — снова заговорил Марсден, — мы не забыли рекомендации адмирала Корнуоллиса относительно вашего производства.

Слова Марсдена настолько не соответствовали вихрю мыслей и эмоций, бушевавшему в мозгу Хорнблоуэра, что он даже не нашелся с ответом, изумленно воззрившись на Первого Секретаря.

— Заметьте, капитан, — вмешался Барроу, быстро переглянувшись с Марсденом, — нам даже нет необходимости подыскивать для вас подходящее судно. Вы получите должность в Береговой Охране в соответствии с вашим чином. Затем мы позаботимся, чтобы вас отозвали в наше распоряжение.

Разговор принял совершенно неожиданный и пока еще чуждый Хорнблоуэру оборот. Сейчас речь шла именно о том, о чем он размышлял, направляясь в Адмиралтейство. Производство в капитанский чин означало, что он будет наконец удостоен чести быть внесенным в заветный Реестр Капитанов. Тем самым он перестанет быть простым коммандером, называемым капитаном лишь из вежливости. Теперь он станет настоящим капитаном, то есть, достигнет предела мечтаний каждого военного моряка от коммандера до последнего Королевского Воспитанника. Отныне лишь суд Военного Трибунала или смерть могут остановить его продвижение к еще более заветному чину — адмиральскому. А ведь он в ходе разговора совсем забыл о своем производстве и твердой решимости всеми силами добиться выполнения обещаний. И совсем уже неудивительно, что он забыл о Береговой Охране, состоящей из резервистов, могущих в любой момент быть призванными на военную службу. Там числились лодочники, паромщики, рыбаки и другие связанные с морем люди, которых держали про запас на случай попытки вторжения. Вся территория Англии была разбита на округа для организации и начальной Подготовки этих людей. Во главе каждого округа стоял один из реестровых капитанов.

— Что скажете, капитан? — спросил Марсден.

— Я сделаю это, — ответил Хорнблоуэр.

Его собеседники снова переглянулись. На их лицах явственно читалось облегчение и удовлетворение таким исходом событий. Они, должно быть, мысленно поздравляли друг друга с тем, что предложенная «взятка» сыграла свою решающую роль. Он готов уже был вспылить, вскочить с места и закричать, что их предложение для него ничего не значит… Но он только покрепче сжал зубы, вовремя вспомнив мудрое изречение древнего философа, сказавшего когда-то, что он не раз имел возможность сожалеть о сказанном, но еще ни разу не пожалел о том, что промолчал. Несколько секунд молчания — случайная пауза — добыли ему капитанский чин; неосторожная фраза вполне могла послужить причиной его потери. К тому же, Хорнблоуэр был уверен, что оба сидящих напротив него человека настолько циничны и бессердечны, что никогда не поверят ни одному его слову, вздумай он сейчас протестовать. Пусть лучше считают его таким же циником, выторговывающим себе карьеру. Если же он станет убеждать их в обратном, его, скорее всего, просто сочтут ханжой и лицемером.

— В таком случае, капитан, я приму безотлагательные меры, чтобы поскорее познакомить вас с Мирандой, — сказал Марсден. — Буду весьма признателен вам, если вы в ближайшее время представите мне детально разработанный план действий, чтобы я мог доложить Его Светлости.

— Хорошо, сэр.

— Доложите мне устно. Ничего, что касается этого плана, нельзя доверять бумаге, капитан. Разве что ваш рапорт об успешном завершении всего предприятия.

— Я понял, сэр.

Хорнблоуэру показалось, что выражение лица Марсдена чуточку смягчилось. Последняя его фраза явно претендовала на шутку, что уже само по себе представлялось из ряда вон выходящим. С внезапной прозорливостью он увидел в Первом Секретаре обычного человека, обремененного не только грудой повседневных забот, но и несущего на своих плечах груз тяжкой ответственности, которую ему не с кем разделить. Морские министры могли приходить и уходить, а ему по необходимости приходилось иметь дело со всеми «мелочами», включая сбор информации, отделение ложных донесений от истинных, да и простой шпионаж, как бы ни было неприятно называть вещи своими именами. Теперь он гораздо лучше понимал, как тяжело порой найти надежных агентов, верных людей, на которых можно положиться, ничего не опасаясь. Теперь Хорнблоуэру стало ясно, почему Марсден испытывает в этот момент такое воодушевление, что это даже отражается у него на лице.

— Я распоряжусь, чтобы сообщение о вашем производстве появилось в «Газетт», капитан, — поспешно сказал Барроу. — Вы прочтете его еще до конца недели.

— Очень хорошо, сэр.

Когда Хорнблоуэр вышел на улицу, ливень сменился лениво моросящим дождичком, явно не собирающимся прекращаться. У него не было с собой ни плаща, ни накидки, но он радостно шагнул навстречу дождевой пыли. Он чувствовал себя способным шагать и шагать, до самого горизонта, до бесконечности. Прикосновение мелких дождевых брызг к его лицу было приятным, к тому же он утешал себя мыслью, что мягкая пресная вода растворит и вымоет скопившуюся в одежде морскую соль. Это на мгновение отвлекло его от других мыслей, копошившихся в голове, как угри в садке. Наконец-то он станет капитаном, хотя ради этого ему предстоит сначала сделаться шпионом.