Дисциплина - это было единственное, что превращало офицеров и матросов фрегата в сплоченный, боеспособный коллектив из трех сотен самых разных людей. Только такой коллектив, управляемый железной волей капитана, мог безупречно переносить неслыханные тяготы зимнего блокадного крейсирования и идти на смерть по мановению руки своего командира. Вот почему Хорнблоуэр начал спускаться в трюм после начала "собачьей" вахты с большой осторожностью и с тяжестью на сердце.
      Единственная свеча в подсвечнике, который он нес в руке, едва освещала темные и затхлые нижние помещения. Он постоянно спотыкался о какой-то разбросанный хлам. Но вот впереди замаячил слабый свет, а до ушей Хорнблоуэра донесся приглушенный звук человеческих голосов. Людей было много, и Хорнблоуэр с ужасом подумал, уж не затевают ли они бунт на корабле. Он прикрыл ладонью пламя свечи и, стараясь ступать совершенно бесшумно, двинулся вперед. Две лампы, подвешенные на бимсах* [Бимсы поперечные балки на судне, служащие основанием для палубы.] нижней палубы, тускло освещали дверной проем канатной кладовой. В центре ее собрались в кружок более двух десятков человек. По мере приближения Хорнблоуэр все сильнее слышал их возбужденные голоса, хотя пока не мог разобрать слов. Внезапно шум резко усилился, и какой-то матрос в центре круга поднялся на ноги. Почему-то он дрожал с ног до головы, словно его била падучая. Хорнблоуэр не видел его лица - он стоял к нему задом, - зато с удивлением отметил, что руки у матроса крепко связаны за спиной. Зрители снова взревели, словно болельщики во время кулачного боя. Человек в центре повернулся, и Хорнблоуэр узнал в нем своего подчиненного Стайлса. Но не это заставило Хорнблоуэра содрогнуться от омерзения. В щеку страдающего фурункулами матроса вцепилась здоровенная серая крыса. Именно ее он пытался стряхнуть, конвульсивно вздрагивая и мотая головой. К горлу мичмана подкатила тошнота.
      Резким движением головы Стайлс наконец освободился от крысы. Она слетела на пол, а Стайлс опустился на колени и принялся неуклюже гоняться за крысой по импровизированной арене, стараясь схватить ее собственными зубами.
      - Время! - крикнул кто-то; Хорнблоуэр узнал по голосу Партриджа, помощника боцмана. Слишком часто этот голос поднимал его по утрам, чтобы он мог его позабыть даже на смертном одре.
      - Пять мертвых, - сказал другой голос. - Выплата ставок два к одному.
      Хорнблоуэр рванулся вперед и увидел, что часть круга была огорожена канатами, представляя собой некое подобие ринга, в центре которого стоял на коленях Стайлс, а вокруг него валялись дохлые крысы. Партридж склонился над ним, показывая небольшие песочные часы, служившие вместо хронометра.
      - Шесть мертвых! - запротестовал кто-то. - Последняя тоже готова.
      - Ничего подобного, она еще шевелится.
      - У нее хребет перегрызен, значит, считай подохла.
      - Раз шевелится, значит живая, - веско отрубил Партридж.
      Возражавший ему игрок хотел, видимо, поспорить на эту тему еще немного, но вдруг поднял глаза и заметил Хорнблоуэра. Он споткнулся на полуслове, чем привлек к себе всеобщее внимание. Теперь и остальные увидели мичмана и по многолетней привычке вытянулись при появлении офицера по стойке "смирно". Хорнблоуэр шагнул на середину. Он все еще не мог решить, что же ему делать, к тому же его до сих пор трясло от омерзения. Усилием воли он заставил себя собраться и думать, думать...
      - Кто здесь старший? - задал он нейтральный вопрос, чтобы выиграть время.
      Никто не ответил. Тогда Хорнблоуэр сам осмотрел собравшихся в кружок. Как ни странно, матросов среди них почти не было, а были, в основном, младшие офицеры, помощники боцмана и плотника и фельдшер Магридж. Его присутствие многое объяснило Хорнблоуэру, но его собственное положение не стало от этого легче. Начавший службу год назад мичман не мог рассчитывать на особый авторитет на борту "Неутомимого", если полагался при этом только на свое офицерское звание. К тому же, многие из этих людей по званию были равны Хорнблоуэру, а по должности даже превосходили. В самом деле, если уж принять во внимание все стороны морской службы, один мичман куда менее важен для обеспечения жизнедеятельности корабля, чем, скажем, присутствующий здесь же м-р Уошберн, помощник бондаря, знающий все на свете о том, как следует размещать в трюме бочки с питьевой водой.
      - Еще раз спрашиваю, кто здесь старший?
      На этот раз голос Хорнблоуэра звучал значительно тверже, но прямого ответа он опять не получил.
      - Наша вахта уже закончилась, - раздался неуверенный голос откуда-то из-за спины мичмана.
      Хотя возмущение поступком своих товарищей все еще бурлило в груди Хорнблоуэра, он успел достаточно овладеть собой, чтобы казаться внешне холодным.
      - Совершенно верно, ваша вахта кончилась, - согласился он спокойным голосом. - Зато сейчас вы все занимаетесь тем, что играете в запрещенные уставом азартные игры.
      Магридж решил вмешаться.
      - Ну о чем вы говорите, м-р Хорнблоуэр, - начал он елейным тоном, разве это можно назвать азартной игрой? Это так, джентльменские развлечения, вроде скачек. Боюсь, вам трудно будет доказать, что это были именно азартные игры.
      Магридж был пьян, так как перед глазами у него всегда был достойный пример - м-р Лоу, его начальник. К тому же, в лазарете хранился изрядный запас спирта, подобраться к которому на должности Магриджа было совсем нетрудно. Хорнблоуэра передернуло от запаха спиртного и отвращения, и в этот момент на него снизошло вдохновение.
      - Мистер Магридж, - сказал он ледяным тоном, - на вашем месте я бы вообще молчал. Помимо азартных игр, существуют куда более серьезные проступки, если не сказать преступления. Военнослужащий армии или Флота Его Величества, согласно уставу, может быть отдан под суд военного трибунала за намеренное нанесение себе увечий или иных повреждений, делающих его неспособным к несению военной службы. А равно... Это уже относится к вам, м-р Магридж, повторяю: а равно и лицо или лица, виновные в содействии подобного рода поступкам. Если я не забыл соответствующую статью в Военном Кодексе, наказанием за такое преступление является публичная порка в присутствии всего личного состава эскадры или флотилии.
      При этих словах Хорнблоуэр драматическим жестом указал на залитое кровью от крысиных укусов лицо Стайлса. Этот жест придал дополнительную весомость всем предыдущим аргументам. Магридж совершил стратегическую ошибку, попытавшись спорить с ним на основании существующих законов. Он не только потерпел сейчас сокрушительное поражение, но потерпел его на той почве, на которой счел себя неуязвимым. Теперь у Хорнблоуэра были на руках все старшие козыри, и он мог спокойно диктовать условия капитуляции.
      - Я бы мог каждого из вас отправить под трибунал, - орал он в притворном гневе, - каждого, от матроса до мичмана! А вы знаете, что такое трибунал? Лишь такие идиоты, как вы, способны рисковать своим званием и честью ради нескольких минут развлечения. А вы пробовали когда-нибудь на своей шкуре, что такое публичная порка? Еще один такой взгляд, Партридж, и я, пожалуй, решусь это сделать. Да вы же все окажетесь в кандалах через пять минут после моего доклада м-ру Экклзу! Но я не стану этого делать при условии, что вы прекратите свои грязные игры. И отпустите всех крыс из клетки. Это относится к вам, Олдройд, и к вам, Льюис. А вы, м-р Магридж, заклейте пожалуйста пластырем раны Стайлса. Вы, Партридж, возьмите пару людей и наведите в канатной полный порядок, пока не появился м-р Уолдрон. И запомните: я буду наблюдать за каждым из вас в будущем. Если до меня дойдут хотя бы слухи, что кто-то из вас взялся за старое, клянусь честью, на следующий день вы все будете драить палубу в матросских робах. Вот вам мои условия, и если вы отказываетесь, я немедленно иду к старпому.
      У Хорнблоуэра немного пересохло в горле, но ему очень понравилась собственная речь. Оказывается, у него есть ораторские способности, хотя прежде он этого и не подозревал. Но надо было еще достойно завершить урок. Хорнблоуэр повернулся на каблуках, и тут его снова осенило.
      - И чтобы после вахты я видел вас только на палубе, как настоящих английских моряков, а не в этом крысином загоне, где место только жалким лягушатникам.
      Такого рода тирада прозвучала бы вполне уместно в устах какого-нибудь старого, надутого, заслуженного капитана или адмирала, но для мичмана первого года службы это было слишком. Как ни странно, помпезность речи Хорнблоуэра не вызвала ни тени усмешки у слушателей, зато придала достойную солидность его ретираде с места преступления.
      Уходя, он слышал за спиной начавшийся базар взаимных обвинений, но не сомневался, что все его требования будут безоговорочно выполнены. Он поднялся наверх, в промозглую январскую ночь, и немного прошелся по палубе быстрым шагом, чтобы согреться перед сном. А "Неутомимый" неутомимо разрезал форштевнем серые волны Атлантики, не обращая внимания на клыки вцепившегося в него шторма, намерзающие на снастях брызги, рассохшиеся борта и течи в трюме. Прошел еще один день, такой же, каким был предыдущий и каким, почти наверняка, станет будущий.
      Дни и в самом деле походили один на другой, как две капли воды. Но однажды случилось происшествие, резко нарушившее надоевшее всем однообразие. Как-то утром впередсмотрящий на мачте разразился вдруг отчаянными криками, заставив всех, находившихся в тот момент на палубе, поднять головы. С наветренной стороны на горизонте появилась черная точка, могущая означать только одно: присутствие в этих водах какого-то неизвестного судна. Капитан Пеллью немедленно выскочил на палубу и лично распорядился переложить курс на ветер. Выглядел он при этом довольно комично, так как был только что разбужен и не успел еще одеться. Поверх ночной рубахи у него был натянут бушлат, он был без парика, зато в ночном колпаке розового цвета. Но никто не обратил на наряд капитана почти никакого внимания, когда он, заняв свое место на мостике, начал деловито отдавать распоряжения, не сводя с неизвестного судна своей подзорной трубы. Еще с полдюжины таких же инструментов было нацелено в ту же сторону. Хорнблоуэр приник к окуляру единственной подзорной трубы, находящейся в распоряжении младших офицеров. На его глазах с чужаком произошла удивительная метаморфоза: серый треугольник единственного паруса начал вдруг расширяться, постепенно превратился в целых три, а затем снова сузился до одного.
      - Он сделал поворот оверштаг и собирается улизнуть, - сказал Пеллью. Значит, это француз. Свистать всех наверх и приготовиться к повороту.
      "Неутомимый" изменил курс, на реях взвились дополнительные паруса, а офицеры на шканцах принялись лихорадочно прикидывать, есть ли у фрегата шансы догнать неприятельское судно раньше, чем оно укроется в спасительной близи французского побережья. Ветер дул довольно крепкий, и "Неутомимый" на новом курсе накренился так, что по палубе стало трудно передвигаться. Все свободные от вахты члены экипажа рассыпались по вантам и оттуда напряженно наблюдали за начавшейся погоней.
      - Грот и фок у него одинаковой высоты, - заметил лейтенант Болтон стоящему рядом Хорнблоуэру, - да и марселя такие белоснежные, как пальчики леди. Держу пари, что это лягушатники.
      Паруса английских кораблей за время многомесячного крейсирования успевали потемнеть, французские же корабли томились в портах. Поэтому их было легко опознать по девственной белизне оснастки, даже не принимая во внимание другие отличия.
      - Мы догоняем его, сэр, - сказал Хорнблоуэр, отрывая подзорную трубу от начавшего слезиться из-за напряжения глаза.
      - Да, но далеко не так быстро, как хотелось бы, - буркнул Болтон.
      - Обрасопить* [Обрасопить реи - повернуть реи при помощи брасов в одно из крайних положений под углом к диаметральной плоскости корабля.] реи! раздался громовой приказ Пеллью.
      В такой гонке выигрыш мог достаться тому, кто сумеет правильно распорядиться всей площадью парусов. Даже сотня выигранных ярдов в такую погоду могла значить больше, чем несколько миль в иной обстановке. От умения капитана вовремя отдать нужную команду зависели успех или неудача, но уж в этих делах сэру Эдуарду Пеллью равных не было. Вот и сейчас он вертелся во все стороны, поглядывая то на верхушки мачт, то на кливер, то прикидывая скорость ветра или проверяя, туго ли натянуты шкоты, - одним словом, делая все, чему научил его более чем полувековой опыт морской жизни.
      Секунду спустя, он распорядился перетащить все пушки с правого борта на левый, чтобы как-то компенсировать крен и взять еще круче к ветру.
      - Ну вот, теперь мы действительно его догоняем, - сказал Болтон с нескрываемым одобрением.
      - Приготовиться к бою! - прозвучал голос капитана.
      Экипаж уже давно ждал этой команды. Грохнули барабаны морской пехоты, запели боцманские дудки, и все разбежались по местам. Хорнблоуэр полез на свою боевую позицию на бизани. Его не удивляли оживленные и довольные лица матросов: он сам ощущал нечто подобное. Пусть будет смертельный риск и даже гибель в бою, чем эта унылая тягомотина, когда месяцами ничего не происходит. Добравшись до топа бизани, Хорнблоуэр с удовольствием оглядел свой боевой расчет. Мушкеты у всех были прочищены и заряжены, курки взведены, словом, все были готовы к предстоящему испытанию. Теперь предметом его внимания стало введенное недавно на военных кораблях небольшое орудие, установленное на вращающейся платформе. Он снял с него брезент, вынул затычку из жерла, распутал крепления, проверил, легко ли поворачивается ствол на шарнирах и как он ходит вверх и вниз меж цапфами. Затем дернул за шнурок и высек искру, убедившись, что менять кремень пока нет необходимости. Появился Финч с парусиновым мешком через плечо, в котором были сложены картузы с порохом. Заряды для орудия подняли загодя: мешочки с мушкетными пулями лежали аккуратной кучкой около бортика. Финч сразу же забил картуз в короткий ствол, а Хорнблоуэр уже стоял наготове с мешочком свинцовых шариков. Затем он вынул заправочное перо и втиснул его в запальное отверстие, пока его чуткие пальцы не почувствовали, что конец пера достает до картуза с порохом. Здесь, наверху, все еще приходилось пользоваться кремнем и затравкой, тогда как на орудийных палубах к услугам канониров были фитили и постоянно горящие жаровни. Слишком велика была опасность случайного выстрела среди парусов и снастей, поэтому приходилось действовать осторожно и дедовским методом. Однако новинка давала столь солидные преимущества, что ее установка на топах мачт была признана важным тактическим достижением. В ближнем бою Хорнблоуэр с помощью своей пушчонки мог в считанные минуты смести со шканцев вражеского корабля все его руководство.
      - Прекратите, матрос Финч! - сурово сказал Хорнблоуэр, заметив, что Финч пытается заглянуть в щель бортика. - Сейчас для этого не время и не место.
      - Так точно, сэр. Прошу прощения, - виновато сказал Финч и вернулся к своим обязанностям.
      Минуту спустя, однако, Хорнблоуэр услыхал, как Финч шепотом разговаривает сам с собой.
      - Там мистер Брейсгердл, - шептал Финч, - и старина Олдройд, и все остальные ребята. И Он тоже там, Он там, я знаю...
      - Поворот фордевинд!* [Поворот фордевинд - поворот на новый галс, при котором судно пересекает линию ветра кормой.] - прозвучал снизу приказ Пеллью.
      Старина "Неутомимый", кряхтя всеми шпангоутами, натужно выполнил разворот и как раз вовремя. Нахальный француз решил пойти на крайние меры и попытался протаранить перерезавший ему путь фрегат. Но капитан оказался начеку и успел предпринять необходимые меры, чтобы избежать столкновения. Теперь оба корабля шли по ветру параллельным курсом, находясь в пределах досягаемости дальнобойных длинноствольных пушек друг друга.
      - А французик-то ничего, - заметил Дуглас, один из матросов расчета Хорнблоуэра, - по двадцать пушек с каждого борта, не будь я шотландец!
      Стоя рядом с Дугласом, Хорнблоуэр отлично видел палубу французского корабля. Его орудийные порты были открыты, и вокруг пушек суетились обслуживающие их команды. Офицеры в белых штанах и синих мундирах бегали по палубе, отдавая приказания. Белые брызги пены летели из-под бушприта вдоль бортов.
      - Он будет выглядеть еще лучше, когда мы приведем его в Плимут и поставим на рейде, - отозвался другой матрос, стоящий справа от Хорнблоуэра.
      "Неутомимый" оказался чуть быстрей француза, что позволяло ему сократить дистанцию между судами и одновременно сохранить более удобное положение для стрельбы. На Хорнблоуэра произвела сильное впечатление выдержка обеих сторон: никто пока не открывал огня, не желая впустую расходовать самый первый, зачастую решающий залп. Он даже почувствовал к капитану французского судна некоторое уважение, поскольку привык считать так уж учили, - что французы всегда начинают стрелять с предельной дистанции, не заботясь о точности попаданий.
      - Когда же он откроет огонь? - спросил Дуглас, словно эхо отражая мысли самого Хорнблоуэра.
      - Всему свое время, - назидательно пискнул у него за спиной Финч.
      Полоса кипящей воды между двумя судами становилась все уже. Хорнблоуэр развернул свое орудие и приник к прицельной рамке. Он поймал в прицел шканцы француза, но для мушкетных пуль дистанция все еще была великовата, да и в любом случае он не посмел бы открыть огонь без прямого приказа капитана.
      - Эй, а вот и наша добыча! - закричал Дуглас, указывая на топ бизани неприятельского корабля.
      Хорнблоуэр поднял голову и увидел на бизани фигурки людей. Судя по форме, это были французские морские пехотинцы. Французы часто бывали вынуждены пополнять команды своих военных судов солдатами, постоянно испытывая страшный дефицит в опытных моряках. В британском флоте такого не допускалось: морская пехота использовалась только во время абордажа или при десантных операциях. Французские солдаты заметили жест Дугласа и начали выкрикивать в ответ что-то оскорбительное, потрясая в воздухе кулаками, а их офицер выхватил саблю и начал угрожающе ею размахивать. При команде "огонь" топ бизани француза становился для орудия Хорнблоуэра целью номер один. Логически это было вполне оправдано, так как вооруженные мушкетами французы могли в ближнем бою нанести серьезный урон орудийному расчету. Он изучающе посмотрел на людей, которых ему предстояло в скором времени расстрелять практически в упор. Это настолько заворожило Хорнблоуэра, что первый пушечный выстрел застал его врасплох. Прежде чем он перевел взгляд вниз, весь левый борт француза окутался дымом. Ветер моментально разогнал его, так что дымное облако даже не успело добраться до позиции Хорнблоуэра. Взгляд его выхватил мертвые тела, разбросанные в разных местах на палубе "Неутомимого", и в ту же секунду правый борт фрегата словно взорвался. Все орудия выстрелили практически одновременно. Теперь уже на французской палубе появились первые мертвецы. Их было больше. Много больше... Но сам Хорнблоуэр все еще не мог стрелять - расстояние по-прежнему оставалось слишком велико для картечи.
      - Они уже стреляют в нас, - сообщил Герберт, указывая на французов.
      - Ну и черт с ними, пускай стреляют, - махнул рукой Хорнблоуэр.
      Ни один мушкетный выстрел с такой дистанции не мог попасть в цель. Это было настолько очевидно, что даже чересчур возбужденный Хорнблоуэр не мог скрыть в своем тоне пренебрежения к французскому офицеру, допустившему напрасное разбазаривание боеприпасов. Интересно было видеть, как его беззаботная фраза подняла дух людей. На их лицах появились улыбки, а оба судна между тем продолжали сближаться, периодически обмениваясь залпами.
      - Вот теперь пора! - сказал Хорнблоуэр. - Финч, ко мне!
      Взявшись за рукояти, Хорнблоуэр тщательно навел свою пушку, ловя в рамку прицела штурвал француза, двух рулевых и двух офицеров, стоящих чуть поодаль. Он сам дернул за шнур. Прошло не более десятой доли секунды - и орудие выстрелило. Выбитое выстрелом затравочное перо свистнуло рядом с его ухом, но Хорнблоуэр даже не обратил на это внимания. Финч уже лихорадочно прочищал ствол, готовя орудие к следующему выстрелу. Дым рассеялся, и Хорнблоуэр мог теперь оценить результаты. Мушкетные пули легли слишком кучно на таком расстоянии: только один из рулевых лежал на палубе, но его уже готов был сменить подбежавший матрос. В этот момент "корзину" сильно встряхнуло. Причина была пока совершенно непонятна. Хорнблоуэр решил, что какое-то ядро слегка задело бизань, и тут же забыл об этом. Финч уже зарядил пушку. Хорнблоуэр достал второе стальное затравочное перо и вставил его в запальное отверстие. В этот момент что-то с силой ударило в левую цапфу, оставив в месте удара яркое пятно расплавившегося металла. Мушкетная пуля с бизани француза! Хорнблоуэр чуть не запаниковал. То, чем он сейчас занимался, требовало холодной головы и твердых рук. Сломанное в разгар боя затравочное перо могло надолго вывести из строя его орудие. Но вот он почувствовал, как заостренный конец пера прорвал тонкую упаковку. Финч забил последний пыж. Хорнблоуэр снова навел орудие на штурвал. Еще одна мушкетная пуля ударилась в бортик рядом с ним. Хорнблоуэр не удостоил ее даже взглядом. Почему так раскачивается бизань? Это ненормально. Такая мысль промелькнула у него в голове, но он тут же забыл о ней. Корма французского корабля была перед ним, как на ладони. Он решительно дернул за шнурок и, прежде чем его окутал пороховой дым, успел с радостью заметить повалившихся людей и разбитое вдребезги штурвальное колесо. Но тут оба корабля с треском ударились борт в борт, и маленький организованный мирок Хорнблоуэра внезапно превратился в кромешный ад.
      Бизань-мачта падала! Топ бизани описал в воздухе сложную дугу. Хорнблоуэр наверняка вылетел бы из "корзины", если бы не успел схватиться за рукояти пушки. Ее развернуло, и теперь дуло пушки было устремлено прямо в небо. А произошло следующее. В мачту попало сначала одно ядро, а затем второе. Все снасти с одной стороны оказались перебиты ядрами и картечью. От ударов она совсем обломилась и ее занесло влево, где ветер в оставшихся парусах и сила инерции забросили обломок мачты с людьми и орудием на нижнюю рею грота, где он и повис, перепутавшись снастями с вантами грот-мачты. Концом обломок мачты упирался в палубу, и было непонятно, почему он не переломился от удара и нагрузки. Но как бы то ни было, пока он находился в таком положении, у Хорнблоуэра и Финча еще оставался шанс на спасение. Шанс этот был, правда, довольно призрачным: шальное ядро или сильный рывок грозили в любую секунду нарушить хрупкое равновесие. Тогда их прибежище либо сорвется вниз, либо переломится. В любом случае смерть была неизбежной. Им следовало как можно скорее самим позаботиться о собственном спасении. Грот-мачта тоже довольно сильно пострадала в перестрелке. Верхушка ее была перебита и висела на остатках снастей под неестественным углом. Лопнул и заполоскал на ветру пробитый картечью марсель бизани. Хорнблоуэр встретился взглядом с Финчем. Тот тоже успел уцепиться за пушку в момент катастрофы. Какая судьба постигла остальных, догадаться было нетрудно.
      Ванты с правой стороны бизани уцелели и переплелись с вантами грот-мачты, натянутые, как струны, и готовые лопнуть в любую минуту. Но именно по ним лежал единственно возможный путь к спасению - на топ грота.
      Хорнблоуэр заметил, что верхний конец обломившейся бизани постепенно смещается влево, к концу реи. Даже если рея выдержит такую тяжесть, все равно их ждет падение в море, когда бизань окончательно соскользнет. Вокруг царил полный хаос: лопались паруса, рвались снасти, грохотали пушки, а на палубе стонали и выли раненые.
      Обломок мачты опять здорово тряхнуло. Еще два троса лопнуло с громким треском, различимым даже в творящемся вокруг бедламе. Мачту развернуло, и она начала медленно сползать вниз, а вместе с ней и двое уцелевших. Это падение продолжалось всего с десяток секунд, но Хорнблоуэру они показались часами. Мозг его соображал, как всегда, достаточно быстро. Проследив глазами возможную траекторию падения, он закричал Финчу:
      - Скорее перебирайся на рею и топ грота!
      На лице Финча застыла его неизменная идиотская улыбочка, глаза закатились, но соображал он, видимо, еще достаточно, потому что обхватил ствол пушки руками и ногами и не собирался с ним расставаться.
      - Ты дурак, Финч! - снова заорал Хорнблоуэр.
      Он заставил себя оторвать одну руку и жестом показал Финчу, что следует делать, но тот по-прежнему отказывался реагировать.
      - Прыгай же, черт тебя побери! Прыгай! Ванты - рея - топ грота. Понял?
      Финч не двинулся с места.
      - Боже, да что ж мне с тобой делать, научи меня, - чуть не плача закричал Хорнблоуэр.
      "Боже... Боже..." - билось у него в голове. И тут на Хорнблоуэра снизошло вдохновение.
      - Топ грота, Финч! Топ грота! Иди туда, Финч, там Бог, он ждет тебя. Иди к Богу, Финч, скорее!
      Эти слова пробились сквозь оцепеневший разум матроса. Он понятливо кивнул в ответ, тут же отпустил ствол и прыгнул на ванты, раскорячившись в воздухе, как огромная лягушка. Его прыжок оказался удачным: он ударился о ванты грудью, сразу же вцепился в них и начал взбираться наверх. Бизань в этот момент еще немного сдвинулась, так что Хорнблоуэру, когда он в свою очередь прыгнул, пришлось преодолеть несколько большее расстояние. Он едва сумел зацепиться руками за самое нижнее звено вантов и повис в воздухе, нелепо болтая ногами. Но годичные тренировки не прошли даром. Секунду спустя он был уже в сравнительной безопасности, но все равно ему следовало спешить. Лишь очутившись на рее грота, Хорнблоуэр мог наконец перевести дух. Он с нежностью погладил шершавую древесину, и в ту же секунду обломок бизани разломился пополам. Сначала нижняя, а затем и верхняя его части с шумом плюхнулись в свинцовые волны Атлантического океана. А Финч и Хорнблоуэр без приключений добрались по спасительной рее до топа грота, где их бурно приветствовал мичман Брейсгердл. Ему, конечно, было далековато до Бога, но в тот момент Хорнблоуэра он тоже вполне устроил. Прислонившись спиной к бортику топа, он еще раз прокрутил в памяти все события последних минут. А ведь он спас Финча! Не приди ему тогда в голову сказать, что Финча ждет Бог на топе грота, тот так бы и пошел ко дну, не расставаясь со своей пушкой. Почему-то Хорнблоуэр был совершенно уверен, что без тех его слов Финч сам никогда не решился бы на прыжок.
      - А мы уж совсем было решили, что вам конец, - сказал Хорнблоуэру Брейсгердл, по-приятельски хлопая его по плечу. - Мы теперь будем называть тебя: "Хорнблоуэр - ангел-спаситель".
      Финча окружили матросы из расчета Брейсгердла. Он всем улыбался и пожимал руки. Все выглядело настолько идиллически, что Хорнблоуэр с трудом заставил себя вспомнить о бушующем вокруг сражении. Но он с удивлением обнаружил, что больше не слышит грома пушек. Даже стоны раненых почти утихли. Он с усилием поднялся на ноги и доковылял до бортика, удивившись мимоходом, почему ему так тяжело удается передвигаться. Брейсгердл тоже подошел и встал рядом. Отсюда хорошо была видна палуба французского корабля. Но что за люди расхаживают в таких странных мундирах? Хорнблоуэр не сразу понял, что эти мундиры принадлежат британским матросам. Только когда он заметил среди них знакомую фигуру м-ра Экклза, до него наконец дошло, что француз был взят на абордаж и захвачен.
      - Что произошло? - обратился он с вопросом к Брейсгердлу.
      - Что произошло? - недоуменно уставился тот на Хорнблоуэра, но тут же спохватился и с пониманием кивнул головой. - Как только мы столкнулись, м-р Экклз и абордажная команда ринулись на них. Французы оказались не готовы, да и наших было больше. Неужели ты совсем ничего не видел?
      - Ничего, - с сожалением признался Хорнблоуэр, и даже позволил себе пошутить: - К счастью, у вашего покорного слуги в тот момент были совершенно неотложные дела.
      Он вдруг вспомнил, как сломалась и обрушилась в воду бизань, и к горлу его на миг подкатила тошнота. Но он не хотел, чтобы Брейсгердл это заметил.
      - Мне надо спуститься на палубу и доложить, - сказал он.
      Спуск по вантам оказался неимоверно сложным делом. Хорнблоуэр вдруг обнаружил, что ни руки ни ноги его больше не слушаются, а живут своей собственной жизнью, постоянно оказываясь не там, где следовало. Даже на палубе он не ощутил себя в безопасности. На шканцах он нашел Болтона, руководившего работой по расчистке обломков бизань-мачты. Он страшно удивился, когда увидел Хорнблоуэра.
      - А я был уверен, что вы уже кормите рыб, - весело приветствовал он мичмана и бросил взгляд вверх. - Что, успели перебраться на грот?
      - Так точно, сэр.
      - Превосходно. Вот теперь я абсолютно уверен, что вам суждено быть повешенным, м-р Хорнблоуэр.
      С этими словами Болтон отвернулся и начал снова руководить своими людьми. Прошло несколько минут, пока он снова не обратил на него внимания.
      - Одно хорошо: теперь у нас пару месяцев точно не будет никаких хлопот с дисциплиной экипажа. Мы их так заставим работать, что они замертво на койки валиться будут. Нам полфрегата отремонтировать придется. А призовая команда! Да она одна у нас четверть экипажа отберет, не говоря уже о весьма солидном "счете от мясника"* ["Счет от мясника" (жарг.) - список убитых в бою.]. О, пройдет еще очень много времени, прежде чем им захочется чего-нибудь новенького, уверяю вас, м-р Хорнблоуэр! Полагаю, впрочем, что все мною сказанное в равной степени относится и к вам, м-р Хорнблоуэр.
      - Так точно, сэр, - ответил Хорнблоуэр.
      Лягушатники и омары*
      [Омары - прозвище солдат английской армии, носивших мундиры ярко-красного цвета.]
      - Идут! - первым объявил мичман Кеннеди.
      Теперь уже и мичман Хорнблоуэр, начисто лишенный музыкального слуха, начал различать приближающиеся звуки военного марша. Вскоре из-за поворота показалась голова колонны, слепя глаза золотым шитьем на красно-белых мундирах. Яркое солнце играло медью инструментов военного оркестра, за ним торжественно следовал прапорщик-знаменосец с полковым знаменем в сопровождении почетного эскорта. Дальше ехали верхом два офицера, а уж за ними длинной змеей двигалась пехота. Примкнутые штыки сверкали в лучах солнца, и все дети Плимута, еще не успевшие до конца насладиться блеском военной мишуры, вприпрыжку бежали сбоку и сзади колонны.