- Мы еще не проверили, нет ли течи в трюме. Я полагаю, сейчас мы можем уделить этому немного времени.
      Хорнблоуэр заранее продумал эту фразу, так как не хотел, с одной стороны, чтобы Мэтьюз почувствовал себя виноватым в упущении, а с другой, в целях поддержания своего авторитета, не желал, чтобы матросы упрекнули его в некомпетентности.
      - Так точно, сэр, - согласился Мэтьюз.
      - Одно из ядер "Неутомимого" попало в корпус, - продолжал Хорнблоуэр, - вы не помните, куда именно оно ударило?
      - Точно не могу сказать, сэр, - ответил Мэтьюз, - я в тот момент находился на катере.
      - Ну ладно, поглядим на рассвете, - решил Хорнблоуэр, - а пока проверим трюмные отстойники.
      Это были смелые слова. Хотя Хорнблоуэр успел познакомиться с большинством корабельных служб и даже однажды проверял вместе с плотником трюмные отстойники "Неутомимого", он понятия не имел, где на "Мари Галант" следует искать эти отстойники. Но Мэтьюз невозмутимо произнес: "Так точно, сэр!" и двинулся к кормовому насосу.
      - Нам понадобится фонарь, сэр, - сказал он, остановившись у помпы, - я пойду принесу.
      Когда он вернулся, луч фонаря упал на сложенную бухту троса. Хорнблоуэр поднял трехфутовый железный стержень, привязанный к концу троса и служащий грузилом, и опустил его в отверстие отстойника, но тут же вытянул обратно, так как забыл проверить, сухой он или мокрый. Потом он снова опустил стержень в отстойник и начал травить трос, пока глухой стук, донесшийся из трюма, не дал ему понять, что стержень достиг дна. Хорнблоуэр снова вытянул трос и с трепетом взял в руки стержень. Мэтьюз осветил его фонарем.
      - Ни капельки, сэр! - довольно заметил Мэтьюз. - Сухой, как моя фляга.
      Хорнблоуэр тоже был доволен, но и несколько удивлен. Ему еще не приходилось слышать о судне, которое вообще не давало бы течи. Даже содержащийся в идеальном порядке "Неутомимый" набирал в трюмы столько воды, что ее каждое утро приходилось откачивать помпой. Поэтому он ограничился нейтральным комментарием в виде короткого: "Г-мм", и, повернувшись к Мэтьюзу, добавил:
      - Превосходно, м-р Мэтьюз. Будьте добры, сложите этот трос снова в бухту.
      Узнав об отсутствии течи в трюме "Мари Галант", Хорнблоуэр мог со спокойной душой отправиться спать дальше, но капризный ветер выбрал именно этот момент, чтобы изменить направление. Едва успел Хорнблоуэр снова улечься на капитанское ложе, как его поднял спустившийся вниз Мэтьюз. Он сообщил очень неприятные новости.
      - Мы больше не в состоянии удерживать проложенный курс, сэр, - доложил он, - ветер переменился и налетает порывами.
      - Я сейчас поднимусь. Буди остальных, - голос его звучал хрипло. Мэтьюз мог отнести это на счет внезапного пробуждения, но сам-то он знал, что в горле у него пересохло от страха и неуверенности в своих силах при этом новом ударе судьбы.
      С таким маленьким экипажем он не имел права рисковать. Сейчас, когда погода изменилась, ему надлежало в два раза тщательнее обдумывать каждое свое действие. Малейшая ошибка могла легко привести к катастрофе. Но прежде всего не следовало торопиться. Ему пришлось встать к штурвалу самому, пока его четверо матросов спускали верхние паруса. Эта работа заняла большую часть ночи, а когда она была завершена, стало ясно, что прежний курс норд-норд-ост при таком направлении ветра удержать совершенно невозможно. Хорнблоуэр передал штурвал одному из матросов и спустился вниз, чтобы взглянуть на карту. Но карта лишь подтвердила его пессимистические выводы, к которым он пришел в результате мысленных выкладок. Как бы круто к ветру они ни забирали, подойти к островам с наветренной стороны не представлялось возможным. С таким маленьким экипажем Хорнблоуэр не мог позволить себе идти прежним курсом в надежде на то, что ветер сменится более благоприятным. Все его существо противилось опасностям плавания вдоль подветренных берегов. У него не оставалось выбора - курс надо было срочно менять. На палубу Хорнблоуэр вышел с тяжелым сердцем.
      - Всем приготовиться к развороту! - отдал он приказание, стараясь при этом, чтобы голос его звучал так же зычно, как голос м-ра Болтона, третьего помощника капитана на "Неутомимом".
      Разворот прошел без происшествий, и бриг лег на новый курс, уводивший его далеко в сторону от негостеприимного французского побережья, но, к сожалению, не приближавшего его и к гостеприимным берегам Британии. Испарилась, как дым, надежда достичь английского порта в двухдневный срок, равно как и надежда соснуть этой ночью.
      Весь год, предшествующий его поступлению во флот, Хорнблоуэр брал частные уроки у обнищавшего французского эмигранта. В них входило обучение языку, музыке и танцам. Очень скоро выяснилось, что у Хорнблоуэра нет даже намека на музыкальный слух, поэтому его учитель, не желая даром получать свой гонорар, сосредоточился исключительно на обучении его французскому. Большая часть преподанных уроков намертво засела в мозгу Хорнблоуэра, хотя он никогда не думал, что они смогут ему в будущем пригодиться. Он обнаружил свою ошибку, когда на рассвете французский капитан выразил настоятельное желание поговорить с ним. Француз немного говорил по-английски, но очень скоро Хорнблоуэр выяснил, что сам он гораздо лучше владеет французским. Как только он сумел преодолеть свою застенчивость, он с восторгом обнаружил, что они с капитаном прекрасно понимают друг друга.
      Капитан жадно выпил несколько кружек из бачка с питьевой водой. Он был небрит, физиономия его слегка опухла и выглядела довольно уныло. Впрочем, трудно было ожидать чего-то другого после двенадцати часов, проведенных в переполненном кубрике среди мучающихся от похмелья матросов.
      - Мои люди голодны, - сообщил француз, хотя сам он голодным Хорнблоуэру не показался.
      - Мои тоже, - ответил он, - и я в том числе. Как это принято у французов, весь диалог сопровождался оживленной жестикуляцией.
      - У нас есть кок, - вкрадчиво проговорил капитан, делая широкий жест в сторону кубрика.
      После короткой торговли условия перемирия были выработаны и одобрены обеими сторонами. Французам позволялось выйти на палубу, кок должен был приготовить для всех горячую пищу, а французы обещали за эти поблажки не пытаться захватить свой корабль обратно.
      - Превосходно, - сказал напоследок французский капитан.
      Когда Хорнблоуэр отдал приказ выпустить пленников, он подозвал кока и отдал ему необходимые распоряжения. Вскоре из трубы камбуза потянулся дымок, вселяя радость в изголодавшихся матросов.
      Оказавшись на свободе, капитан первым делом посмотрел на затянутое серыми тучами небо, а затем перевел взгляд на нактоуз* [Нактоуз - шкафчик, в верхней части которого устанавливается судовой компас.] и стрелку компаса.
      - Неподходящий ветер для плавания в Англию, - заметил он.
      - Совершенно верно, - коротко ответил Хорнблоуэр, не желавший обсуждать с этим лягушатником вопросы, которые и так не давали ему покоя.
      Капитан тем временем замер рядом с нактоузом, склонив голову и как-будто прислушиваясь.
      - Не кажется ли вам, что ход несколько тяжеловат? - задал он внезапный вопрос.
      - Возможно, - осторожно ответил Хорнблоуэр. Он не успел еще как следует познакомиться с мореходными качествами "Мари Галант", да и вообще слабо разбирался в этой области кораблевождения, но не собирался вот так запросто обнаруживать свое невежество.
      - Течи нет? - не отставал француз.
      - Воды в трюме мы не обнаружили.
      - Ах, - воскликнул капитан, - но вы и не могли ее там обнаружить! Не забывайте, что в трюме один только рис.
      - Я помню, - выдавил из себя Хорнблоуэр.
      В этот момент ему понадобилась вся его выдержка, чтобы остаться внешне невозмутимым, в то время как мысль его лихорадочно работала, стараясь оценить всю важность и последствия только что услышанной фразы. Рис способен впитать любое количество воды. Теперь ему стало понятно, почему ночная проверка трюмных отстойников не дала результата. Тем не менее, если течь существует, с каждой вливающейся в трюм квартой воды судно становится все тяжелее и теряет ход.
      - Одно из ядер с вашего проклятого фрегата попало нам в корпус, добавил капитан, - я надеюсь, вы уже приняли меры по устранению последствий.
      - Приняли, - солгал Хорнблоуэр.
      Как только ему удалось отделаться от француза, он сразу же разыскал Мэтьюза и ознакомил его с новым поворотом событий. Тот мгновенно посерьезнел.
      - Куда попало ядро, сэр? - спросил он.
      - Насколько я помню, в правый борт, где-то ближе к носу.
      Оба вытянули шеи и перегнулись через борт, пытаясь разглядеть пробоину.
      - Ничего не видно, сэр, - сказал, наконец, Мэтьюз, - спустите меня вниз на булине* [Булинь - тонкий трос.], тогда можно будет сказать что-то более определенно.
      Хорнблоуэр готов был уже согласиться с этим предложением, но потом передумал.
      - Нет, Мэтьюз, - сказал он, - вы приготовьте булинь, а я сам спущусь и осмотрю пробоину.
      Он не успел еще проанализировать причины, толкнувшие его на этот поступок. Отчасти, ему хотелось увидеть все своими глазами, отчасти, он старался, как всегда, действовать по принципу: никогда не поручать подчиненным такого дела, которое не способен исполнить сам, но, главным образом, он хотел наказать себя за допущенную небрежность и преступное легкомыслие.
      Мэтьюз и Карсон обвязали его булинем и осторожно спустили за борт. Хорнблоуэр раскачивался на канате у правого борта, а вздымающиеся волны едва не лизали его пятки. Когда судно проваливалось в седловину между двумя валами, его захлестывало брызгами и пеной, так что в считанные минуты он оказался промокшим с ног до головы. Бортовая качка также имела свои минусы: несколько раз Хорнблоуэра довольно болезненно шваркнуло о борт брига. Державшие булинь матросы медленно перемещались вдоль борта, давая ему возможность тщательно осмотреть каждый квадратный дюйм корпуса. Но Хорнблоуэр не обнаружил никаких следов пробоины в надводной части судна, о чем и сообщил Мэтьюзу, когда его снова подняли на палубу.
      - В таком случае, сэр, пробоина находится ниже ватерлинии, - сказал Мэтьюз, произнося вслух то, о чем Хорнблоуэр уже и сам догадался. - Но вы уверены, сэр, что ядро вообще попадало в корпус?
      - Уверен! - сердито отрезал Хорнблоуэр. Бессонная ночь, груз ответственности и чувство собственной вины поставили его на грань срыва. Он вынужден был говорить с матросами грубо, подавляя тем самым свою готовность расплакаться как нашкодивший ребенок. Но и в этой ситуации он нашел в себе силы заранее спланировать следующий шаг. Эта идея родилась у него в голове, когда он висел над волнами.
      - Придется лечь на другой галс и произвести осмотр снова, - объявил он о своем решении.
      В самом деле, при переходе на другой галс бриг должен был накрениться на левый борт, и тогда пробоина могла показаться над водой.
      Морская вода струйками стекала на палубу с промокшей одежды Хорнблоуэра, пока его матросы выполняли поворот оверштаг* [Поворот оверштаг - поворот парусного судна на новый галс, при котором судно пересекает линию ветра носом.]. Он весь дрожал, но не столько от порывов холодного пронизывающего ветра, сколько от возбуждения и нехорошего предчувствия.
      Корабль лег на левый борт, обнажив значительную часть корпуса ниже ватерлинии, заросшую ракушками и морскими водорослями. Матросы снова спустили его за борт, и очень скоро он обнаружил злосчастную пробоину в носовой части напротив фок-мачты* [Фок-мачта - передняя мачта на судне.].
      - Стоп! - заорал он. - Вот она!
      Матросы остановились. Хорнблоуэр попросил Мэтьюза опустить его на пару футов ниже, и тут же был наказан за это накрывшей его с головой волной. Но терять ему уже было нечего, - он и так промок до нитки. Пробоина оказалась двумя футами ниже ватерлинии и представляла собой скорее квадратную, чем круглую, дыру с рваными краями, около фута в поперечнике. Даже в накрененном положении брига волны перехлестывали через край пробоины, вызывая у Хорнблоуэра ощущение почти физического страдания. Ему казалось, что он слышит, как вливается с предательским бульканьем забортная вода в чрево несчастного "купца", хотя, конечно, все это могло быть лишь плодом его воспаленного воображения. Он приказал тащить его наверх и, оказавшись на палубе, поделился своими соображениями с матросами.
      - Два фута ниже ватерлинии... - задумчиво протянул Мэтьюз. - Должно быть, его здорово подбросило на волне в момент выстрела. Да и осадка сейчас много ниже.
      В этом-то и таилась главная опасность. Даже в накрененном положении бриг продолжал забирать воду, не говоря уже о том, что теперешний курс вел их прямиком к берегам Франции. А чем больше воды проникало в трюм, тем ниже делалась осадка; чем ниже делалась осадка, тем сильнее становилось давление воды, тем больше ее проникало в трюм... Одним словом, они попали в заколдованный круг, из которого был только один выход - как можно скорее наложить на пробоину пластырь. Хорнблоуэр знал, как это делается, правда, чисто теоретически - из учебников и справочников по морскому делу.
      - Мы должны простегать парус и завести его на эту пробоину, - сказал Хорнблоуэр. - Зовите французов, они нам понадобятся.
      Простегать парус означало сделать из него нечто вроде многослойного матраса, набитого пенькой и ветошью. Потом этот матрас следовало аккуратно наложить на пробоину, где он должен был держаться под давлением забортной воды, достаточно надежно перекрывая поступление ее в трюм.
      Французы оказались плохими помощниками. В конце концов, бриг им больше не принадлежал, в перспективе маячила английская тюрьма, так что даже нависшая над всеми смертельная угроза не могла вывести их из состояния апатии. Понадобилось немало времени, чтобы достать из парусной кладовой новый брамсель, на чем специально настаивал Хорнблоуэр, хорошо знавший, что новая парусина много хуже пропускает воду, чем бывшая в употреблении. Французов он заставил трепать пеньковые канаты для начинки пластыря. В это время на палубе показался французский капитан. Он окинул взглядом занятых делом матросов и остановился рядом с Хорнблоуэром.
      - Пять лет просидел я в Портсмутской тюрьме в прошлую войну, - сказал он, ни к кому особенно не обращаясь. - Пять долгих лет!
      - Сочувствую вам, - машинально отозвался Хорнблоуэр.
      Он и в самом деле сочувствовал старику, просто в этот момент ему было не до него. Его заботили собственные проблемы, к тому же он так и не переоделся и совсем закоченел. Как бы то ни было, его святым долгом было доставить француза вместе со всем его экипажем именно в тюрьму. А сейчас ему просто необходимо было спуститься вниз и срочно отыскать себе сухую одежду.
      Когда Хорнблоуэр спустился по трапу, ему показалось, что обычные для деревянного корабля, находящегося в плавании, поскрипывания и потрескивания обшивки и стен каюты звучат много громче обычного. Бриг шел по достаточно спокойному морю, под умеренным ветром, а трещал так, словно снаружи бушевал ураган. Сначала Хорнблоуэр решил не обращать на это внимания, но, переодевшись в сухую одежду, найденную в сундуке капитана, он вынужден был признать, что с судном творится что-то неладное.
      Он вышел на палубу и бросил взгляд на занятых работой французов. Один из них вдруг вскочил на ноги и с изумлением уставился на палубу. Потом нагнулся и потрогал рукой просмоленный паз, словно не веря увиденному. Глаза его встретились с глазами Хорнблоуэра, и француз отчаянно замахал руками, что-то выкрикивая. Что именно он кричал, Хорнблоуэр так и не разобрал, но приглашение подойти было выражено достаточно недвусмысленно. Приблизившись к французу, он уставился на вспучившуюся палубную доску. Между ней и соседней образовалась широкая щель, в которую легко можно было просунуть палец. Хорнблоуэр глядел на щель с изумлением, все еще не понимая, что происходит. Она тянулась на пару футов, но все остальные доски палубного настила были в полном порядке. Хотя нет! Он присмотрелся повнимательней и заметил, что палуба вспучилась еще в нескольких местах. Не слишком богатый морской опыт Хорнблоуэра и даже обширные теоретические познания, полученные от чтения книг и учебников, не давали ему и намека на то, как следует реагировать на столь необычный феномен. Хорнблоуэр мог еще некоторое время оставаться в неведении, если бы не французский капитан, незаметно приблизившийся и теперь с ужасом на лице разглядывающий зияющую щель.
      - О Боже! - прошептал он. - Рис! Это рис!
      Хорнблоуэр не знал французского слова "рис" и сначала не понял капитана, тогда тот несколько раз энергично топнул ногой по палубе и указал на нее пальцем.
      - Груз, - пояснил он, - карго* [Карго - в международной морской терминологии - груз на корабле.], он разбухает, становится больше в объеме...
      Мэтьюз каким-то образом тоже очутился рядом и, хотя не знал ни слова по-французски, сразу понял, что хочет сказать капитан.
      - Если я правильно понял, сэр, это судно нагружено рисом? - обратился он к Хорнблоуэру.
      - Да.
      - В таком случае, все понятно. От воды рис разбух и раздирает обшивку.
      Надо было посмотреть горькой правде в глаза. Рис способен втрое увеличиться в объеме под воздействием попавшей в него воды. Груз риса разбухал с каждой новой порцией воды, проникавшей в трюм через пробоину, и уже начал давить на палубный настил. Теперь Хорнблоуэру стало ясно, откуда взялись эти щели. Одновременно он припомнил скрип и треск корпуса внизу. У него потемнело в глазах, и только невероятным усилием воли удержался он от того, чтобы не выдать охватившее его отчаяние. Он обвел взглядом горизонт, словно надеясь там найти ответ. Но море было пустынным, горизонт чистым, и с неба не прозвучал трубный глас архангела, дающего спасительный совет. Ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы собраться с мыслями и высказать свое мнение спокойно и уверенно, как это подобает офицеру Флота Его Величества, исполняющему обязанности командира корабля.
      - Нам следует как можно скорее завести пластырь, - обратился он к Мэтьюзу, но как ни старался, не сумел до конца скрыть предательскую дрожь в голосе. - Поторопите этих французов.
      Он отвернулся и уставился в небо, ему нужно было несколько минут, чтобы прийти в себя и выработать план дальнейших действий. Но французский капитан схватил его за локоть и отчаянно завопил:
      - Я же предупреждал вас, что мой корабль сбавил ход и слишком низко сидит в воде!
      - Идите к черту! - огрызнулся Хорнблоуэр по-английски, так как не мог вспомнить, как эта фраза звучит по-французски, и бесцеремонно вырвал свой локоть из рук француза.
      Внезапно он ощутил резкий толчок под ногами, словно кто-то с силой ударил снизу молотом. Корабль начинал разваливаться на части буквально на глазах.
      - Да сколько же можно возиться с этим пластырем!? - заорал он в сердцах, поворачиваясь к занятым своим делом матросам, и тут же устыдился своей несдержанности и сорвавшегося на визг голоса.
      Но вот наконец парус был простеган, - его площадь составила около пяти квадратных футов, - и матросы начали заводить его на пробоину. Хорнблоуэр быстро разделся, не для того, правда, чтобы не испортить вещи капитана, а что-бы сохранить их сухими, и объявил, что лично станет наблюдать за наложением пластыря.
      - Мэтьюз, приготовьте булинь, - распорядился Хорнблоуэр.
      Голый и мокрый, он раскачивался под ударами холодного ветра, проникающего, казалось, в самые глубины его души. Его то и дело ударяло о борт, так что все тело покрылось ссадинами и кровоподтеками. Каждая вторая или третья волна окатывала его с головой. Но несмотря на все трудности, Хорнблоуэр держался стойко, пока лично не убедился, что простеганный парус правильно наложен на пробоину. Только тогда он позволил себе отдать приказ, чтобы его вытягивали обратно. Ступив на палубу, он весь дрожал от холода, зубы его выбивали крупную дробь, но деятельный мозг уже обдумывал, каким должен быть следующий шаг.
      - Приготовиться к повороту оверштаг! - приказал он. - Ложимся на прежний курс.
      Если бригу суждено было утонуть, не имело особого значения, произойдет это событие в сотне или в двух сотнях миль от французского побережья, но если, паче чаяния, корабль удастся сохранить, Хорнблоуэр желал удалиться от этих негостеприимных берегов возможно дальше. Подветренный берег всегда таил опасность и угрозу захвата. Конечно, пробоина с наложенным пластырем в новом положении судна находилась теперь глубоко под водой, но это был оправданный риск и достаточно хорошо просчитанный.
      Французский капитан, наблюдавший за маневром, подошел к Хорнблоуэру и начал энергично протестовать. По его словам, им не следовало менять курса, так как они могли в кратчайшие сроки добраться до Бордо. Хорнблоуэр ставит под угрозу жизни ни в чем не повинных людей, если собирается упорствовать в своем стремлении достичь английского побережья. Хорнблоуэр терпеливо выслушал француза и спокойно сказал, на этот раз по-французски: "Идите к черту!", принявшись, без дальнейших комментариев, натягивать через голову толстую шерстяную фуфайку, принадлежавшую его собеседнику.
      Когда голова Хорнблоуэра снова вынырнула на свет из складок непомерно большой для него фуфайки, капитан все еще продолжал что-то кричать, сопровождая свои протесты выразительной жестикуляцией. Такое поведение не могло не вызвать у Хорнблоуэра подозрений. Он отдал приказ Мэтьюзу еще раз обыскать пленников - не разжились ли те оружием из какого-нибудь тайника. Обыск не дал результатов: кроме матросских складных ножей, другого оружия не нашлось. На всякий случай Хорнблоуэр распорядился отобрать и их.
      Когда он полностью оделся, то уделил особое внимание трем пистолетам, которые засунул за пояс таким образом, чтобы они были хорошо видны всем пленникам. Предварительно он у всех на виду проверил затравку у каждого пистолета и подчеркнуто неторопливо перезарядил их. Теперь он смахивал на самого настоящего пирата и даже поймал себя на мысли, что эта игра ему чем-то нравится, напоминая о детстве. Впрочем, если отбросить глупости, он вполне отдавал себе отчет в том, что поставленные в безвыходное положение французы могут от отчаяния в любой момент решиться на открытый мятеж. В таком случае даже его три пистолета окажутся бессильными против двенадцати разъяренных лягушатников, которые, лишившись ножей, легко могли вооружиться баграми или просто палками.
      Мэтьюз прервал его мысли.
      - Прошу прощения, сэр, - доложил он, - но мне очень не нравится поведение судна. Должен признаться, сэр, что оно почти перестало слушаться руля, а самое плохое, сэр, состоит в том, что оно, кажется, начинает расползаться по швам. Еще раз прошу прощения, сэр, но я должен был сообщить вам это.
      Хорнблоуэр и сам видел, что творится с бригом. Из открытого люка доносилось громкое потрескивание, а палуба зияла многочисленными щелями. В некоторые из них уже можно было просунуть кулак. Все усилия по изготовлению и установке пластыря оказались напрасными. Это надо было сделать на сутки раньше, а теперь процесс разбухания риса зашел так далеко, что в трюме образовались еще течи, и число их продолжало увеличиваться. Под давлением риса бриг готов был вот-вот раскрыться, как цветочный бутон. Корабелы испокон веку строили суда так, чтобы они могли противостоять внешним воздействиям, но никто никогда не задумывался защитить их от внутреннего давления. Процесс, похоже, стал уже необратимым.
      - Посмотрите сюда, сэр! - раздался неожиданный возглас Мэтьюза.
      Хорнблоуэр оглянулся. Вдоль шпигатов* [Шпигат - отверстие в фальшборте и палубе корабля для стока воды.] левого борта скользнула маленькая серая крыса, за ней еще одна и еще...
      Должно быть, в трюме происходило нечто ужасное, заставившее этих грызунов выбраться на палубу средь бела дня. Видимо, давление риса разрушило их уютные гнездышки, сооруженные в недрах неограниченных запасов пищи. Хорнблоуэр почувствовал под ногами новый толчок. Но он еще не успел разыграть последнюю карту. Это был не конец, а только последний оборонительный редут!
      - Приказываю начать работы по ликвидации груза, - распорядился он. Мэтьюз, соберите французов и приступайте.
      Крышка главного люка причудливо выгнулась, один из запоров отлетел и торчал под углом. Когда общими усилиями крышку удалось поднять, в образовавшееся отверстие сразу же выдавило мешок риса. Он наполовину вылез наружу и застрял, зацепившись за край.
      - Крючья на тали и все за борт! - приказал Хорнблоуэр.
      Мешок за мешком извлекался из трюма, исчезая в волнах. Иногда мешки разрывались, осыпая палубу и матросов ливнем белых крупинок. Но на это уже никто не обращал внимания: часть команды подбирала разорванные мешки и сметала просыпавшийся рис за борт, а ненасытное море поглощало все с одинаковой жадностью.
      Верхние мешки удалось достать без особых проблем. Остальные оказались так плотно стиснуты, что вытаскивать каждый последующий приходилось с неимоверными трудностями и только совместными усилиями. Двое матросов постоянно находились внизу. Они растаскивали соседние мешки, цепляли крючьями новый груз и давали команду на подъем. Моряки с брига сначала артачились и что-то лопотали по-французски, не желая, очевидно, лезть в трюм, где их в любую минуту могло завалить. Но Хорнблоуэр находился в таком состоянии, что возражать ему было опасно. Он многозначительно положил руку на пистолеты и скривил такую зверскую рожу, что французы послушно полезли вниз. Эта мучительно тяжелая работа продолжалась уже несколько часов. Матросы у талей истекали потом и едва не падали с ног от усталости. Людей в трюме приходилось менять каждые полчаса.
      Хорнблоуэр наблюдал за разгрузкой, мучительно пытаясь придумать, как ему ускорить этот процесс, когда незаметно подошедший Мэтьюз тронул его за плечо.
      - Бесполезно, сэр, - доложил он шепотом, - осадка увеличивается с каждой минутой.
      Хорнблоуэр подошел к борту и посмотрел вниз. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правоте Мэтьюза. Он хорошо помнил, что перед началом разгрузки край заведенного пластыря был еще виден. Теперь он ушел глубоко под воду, и это после того, как они выкинули за борт не менее пятидесяти тонн риса! Стало ясно, что бриг течет, как решето. Вода поступала сквозь многочисленные щели, образовавшиеся в корпусе, и тут же впитывалась развалами риса.
      Хорнблоуэр почувствовал резкую боль в левой руке и в недоумении перевел на нее взгляд. Оказалось, что он с такой силой сжал железный поручень, что края его впились ему в ладонь. Он разжал руку и огляделся по сторонам. Ему очень не хотелось сдаваться. В этот момент к нему снова приблизился французский капитан.
      - То, что вы делаете, - сказал он сердито, - это не просто глупость, а самое настоящее безумие. Мои люди валятся с ног по вашей милости.
      Хорнблоуэр бросил взгляд в сторону люка. Хантер, отчаянно ругаясь, размахивал во все стороны плеткой, пытаясь заставить французов работать быстрее, но те настолько измучились, что даже не реагировали на удары. Крупная волна сильно качнула "Мари Галант". Бриг тяжело вскарабкался на гребень и покатился вниз, зарываясь носом в волну. Даже неискушенному в подобных переделках Хорнблоуэру стало ясно, что на плаву он продержится не больше часа, и это время надо использовать как можно более рационально.
      - Прекратить разгрузку и приготовиться покинуть судно! - отдал он приказ Мэтьюзу; голос его звучал бесстрастно, подбородок был упрямо вздернут, на лице застыла маска безразличия, - он не имел права позволить догадаться о глубине владеющего им отчаяния никому, тем более стоящему рядом французу.
      - Так точно, сэр! - с облегчением откликнулся Мэтьюз.
      Единственная шлюпка "Мари Галант" была закреплена на полуклюзе* [Полуклюз - отверстие в фальшборте для прохода швартовного или буксирного троса.] между грот- и фок-мачтой. По приказу Мэтьюза все матросы прекратили разгрузку и начали загружать в шлюпку провизию и пресную воду.
      - Прошу прощения, сэр, - раздался рядом с ухом Хорнблоуэра голос Хантера, - вам не помешало бы прихватить с собой несколько теплых вещей. Я однажды десять суток болтался на шлюпке в этих широтах и хорошо знаю, что это такое.
      - Благодарю вас, Хантер, - сказал Хорнблоуэр.
      Ему предстояло подумать не только о теплой одежде. Навигационные инструменты, карты, компас - все должно быть погружено в шлюпку. Ему вдруг стало страшно от мысли, что он не сможет определить координаты, находясь в маленькой лодке, отданной во власть ветра и волн. Хватит ли им воды и пищи, если путешествие, не дай Бог, затянется? Надо проследить, чтобы припасов погрузили побольше. Тут его взгляд упал на шлюпку. Какая же она была маленькая! Да в ней не то что для припасов, но и для всех людей места не хватит. Он решил больше не думать о таких мрачных вещах и положиться на Мэтьюза и французского капитана, куда более сведущих в подобных делах.
      Матросы заняли свои места у лебедки и бережно опустили загруженную шлюпку в воду с подветренного борта. "Мари Галант" в очередной раз зарылась носом в волну, зеленая вода прокатилась по правому борту почти до самой кормы и с громким плеском устремилась обратно в море через шпигаты. На плаву бриг мог оставаться уже считанные минуты. В трюме что-то лопнуло с оглушительным треском. Разбухший рис ломал последние перекрытия. Среди французов началась паника. Они стали без приказа прыгать в шлюпку, отчаянно вопя от страха. Французский капитан бросил на Хорнблоуэра испуганный взгляд и последовал за своим экипажем. Хорнблоуэр огляделся. Двое из его матросов уже успели перебраться в шлюпку, но Мэтьюз и Карсон пока оставались на борту.
      - Покинуть корабль! - приказал он им; что ни говори, а все-таки он был капитаном целые сутки и имел полное право оставить свой корабль последним!
      Палуба брига к этому моменту уже оказалась на уровне моря. Холодные волны свободно перехлестывали через нее. Чтобы перейти в шлюпку, не требовалось никаких особых усилий - достаточно было просто шагнуть. Четверо британских матросов сгруппировались на корме. Когда Хорнблоуэр перешел в шлюпку, они слегка раздвинулись и освободили для него лучшее место.
      - Встаньте к рулю, Мэтьюз, - распорядился Хорнблоуэр; сам он не чувствовал себя достаточно опытным, чтобы управлять перегруженной шлюпкой. - Отваливайте, ребята!