Не последнюю роль сыграл, очевидно, и омерзительный запах, сопровождающий эти плавучие тюрьмы, совмещенные с жуткой каторгой. Хорнблоуэр никогда прежде не испытывал чувства персональной ненависти к кому бы то ни было. Когда он сражался, то сражался как солдат своего короля против врагов своего короля и своей страны. И если он стрелял и даже убивал, эта происходило не от неприязни к тому или иному французу или испанцу, а потому, что так велел долг. Но сейчас он почему-то до боли сжимал кулаки и мечтал поскорее очутиться лицом к лицу с ненавистными донами.
      Баркас и катер успели порядочно отдалиться от фрегата и значительно опережали четверку, несмотря на то, что гребцы там сильно устали, отстояв почти полностью двухчасовую вахту по буксировке "Неутомимого". Они летели с такой скоростью, что легкая четверка со свежими гребцами с большим трудом сокращала разделявшее их расстояние. А морская вода была такой красивой, того чудного лазурного оттенка, который так редко удается увидеть. Лишь весла при погружении в воду создавали небольшие белые бурунчики. Прямо по курсу виднелись разбросанные суда каравана, беспомощно застывшие в том положении, в каком захватил их штиль, а еще дальше Хорнблоуэр различил равномерные взмахи "белых крыльев" - рядов весел быстро приближающихся галер.
      Баркас и катер пытались одновременно защитить сразу все суда каравана, а третья шлюпка - гичка, вышедшая им на подмогу, - находилась еще далеко. Хорнблоуэр слегка отвернул в сторону, чтобы держаться в кильватере катера. Ясно было, что времени подняться на борт одного из кораблей каравана у него не осталось, даже если бы он всерьез собирался так поступить. Одна из галер показалась в промежутке между двумя торговцами. Хорнблоуэр заметил, что катер разворачивается для стрельбы из носовой карронады.
      - Гребите, ребята, гребите! - заорал он вне себя от возбуждения.
      Он плохо представлял себе, что должно произойти, но жаждал непременно участвовать в событиях. Шестифунтовка на носу катера была хороша только в ближнем бою. За пределами дальности мушкетного выстрела рассчитывать на точность попадания не приходилось. Одно дело, когда стреляешь картечью по толпе, и совсем другое, когда ядром по низко сидящему в воде бушприту галеры.
      - Ну еще налягте, ребята! - умоляюще воскликнул Хорнблоуэр.
      Они почти догнали катер, но находились чуть сбоку от него. Карронада выстрелила. Хорнблоуэру показалось, что бушприт галеры разбит в щепки, но на курс ее этот выстрел повлиял не больше, чем дробинка на атакующего быка. Нос галеры чуть отвернул в сторону, а движения весел ускорились. Было очевидно - галера шла на таран!
      - Греби! - истерически вскрикнул Хорнблоуэр. Непроизвольно он все время отклонял румпель влево, чтобы не оказаться на пути галеры.
      - Суши весла!
      Четверка остановилась, но по инерции успела немного обогнать катер. Хорнблоуэр хорошо видел м-ра Сомса, стоящего на корме и не отрывающего взгляда от настигающей его крылатой смерти. Если бы галера приближалась к катеру нос к носу, экипаж Сомса мог бы вовремя отвернуть. Однако галера шла под углом, и времени для маневра уже не оставалось. Катер все же попытался отвернуть от тарана. Смелая, но запоздалая попытка. Катер развернулся перпендикулярно курсу галеры, подставив под удар незащищенный борт, и это было последнее, что увидел Хорнблоуэр. Галера огромной тенью скользнула мимо четверки, едва не задев ее своими массивными веслами, послышался удар, треск и чей-то оглушительный вопль. Галера вздрогнула от удара и почти остановилась. Хорнблоуэр был вне себя от ярости и горя, полон жаждой мести за погибших товарищей, но даже в эти минуты мозг его работал как хронометр.
      - Лево руля! - и четверка развернулась за кормой галеры.
      - Так держать! - и она бросилась в погоню, подобно терьеру.
      - Джексон! Абордажные крючья, быстро!
      Джексон вскочил с места и, пригибаясь, бросился на нос, стараясь не мешать гребцам. Встав на носу, он закрутил над головой закрепленный булинем абордажный крюк и метнул его вверх. Крюк зацепился за край позолоченного кормового бортика. Джексон стал подтягивать булинь, в то время как гребцы продолжали изо всех сил работать веслами. И тут глазам Хорнблоуэра предстало страшное зрелище, которое, он знал, еще не раз привидится ему в ночных кошмарах: из под кормы галеры вынырнула передняя половина разрезанного пополам катера. За обломки все еще цеплялись люди - те, кто выдержал мучительно долгое пребывание под водой, пока катер тащило под днищем галеры. Хорнблоуэру казалось, что он до самой смерти не забудет эти лица - посиневшие от недостатка кислорода, багровые от напряжения, изуродованные последними смертными судорогами, глаза - умоляющие у живых и остекленевшие у погибших. Но эти обломки с жертвами пронесло мимо так быстро, что бесполезно было даже пытаться как-то задержать их. Хорнблоуэр почувствовал сильный рывок и понял, что галера резко увеличила скорость.
      - Я не могу ее больше удерживать! - прохрипел сквозь сжатые зубы Джексон.
      - Оберни булинь вокруг крепительной планки, болван!
      Теперь галера тащила четверку на буксире. Она находилась под самой кормой, чуть правее руля. Белые барашки пены взметались из под носа и мгновенно терялись за кормой; натянутый, как струна, булинь готов был вот-вот лопнуть от напряжения. Это была безумная гонка, словно они загарпунили кита, а тот тащил за собой хрупкую шлюпку, угрожая в любую секунду увлечь ее в пучину. Какой-то испанец с ножом в руке появился на корме с явным намерением перерезать трос.
      - Застрели его, Джексон! - визгливо крикнул Хорнблоуэр.
      Раздался выстрел, и испанец упал навзничь на палубу. "Молодец Джексон, отлично!" Несмотря на овладевшее им безумие битвы, кипящую на расстоянии вытянутой руки воду под ахтерштевнем* [Ахтерштевень - нижняя кормовая часть судна в виде жесткой балки или рамы.] и палящее солнце, Хорнблоуэр попытался хладнокровно обдумать свои последующие действия. На этот раз порыв души и здравый смысл говорили одно и то же: поскорее схлестнуться с неприятелем, несмотря на неравные шансы.
      - Подтянуться поближе, ребята! - приказал он, и матросы сразу же принялись дружно подтягивать булинь.
      Скорость галеры была столь велика, что подтянуться удалось не больше, чем на ярд. Трудность усугублялась еще тем, что абордажный крюк застрял где-то на высоте десяти футов, и чем сильнее подтягивали они трос, тем больше поднимался из воды нос четверки.
      - Стоп! - приказал Хорнблоуэр, видя полную бесполезность дальнейших усилий. - Достать пистолеты!
      На корме появились четверо или пятеро испанцев с мушкетами, которые они не замедлили направить на экипаж четверки. Началась перестрелка. Один гребец в экипаже Хорнблоуэра был ранен и со стоном повалился на дно шлюпки, но и атакующие пропали из вида. Вытянувшись во весь рост и с трудом сохраняя равновесие, Хорнблоуэр попытался разглядеть, что же происходит на корме галеры, но кроме двух макушек рулевых ничего не увидел.
      - Перезарядить оружие, - распорядился он, чудом вспомнив, что от него ждут приказаний. Матросы взялись за шомполы. - Поаккуратней там, если хотите снова увидеть Помпею.
      Хорнблоуэр дрожал от возбуждения, его будоражил азарт сражения, но какая-то часть сознания оставалась спокойной и взирала на все происходящее как бы со стороны. Это она заботилась о том, чтобы отдавать приказы и вовремя предпринимать необходимые действия. А вот вторая половина сознания ни о чем не хотела знать или слышать. Она просто жаждала крови врага и готова была удовлетворить эту жажду любой ценой. Позже, на трезвую голову, Хорнблоуэр припоминал, что в тот памятный день перед глазами у него постоянно плавал какой-то розовый туман. Со звоном вылетело стекло в одном из кормовых иллюминаторов галеры и в него высунулось дуло мушкета, но не успел испанец прицелиться, все матросы разрядили в него свои пистолеты. Мушкет полетел в воду.
      - Так его, молодцы ребята! - заорал в восторге Хорнблоуэр, но тут же опомнился и, уже обычным голосом, отдал приказ перезарядить оружие.
      Как только пистолеты были приведены в боевую готовность, Хорнблоуэр поднялся на ноги. Его собственные пистолеты торчали за поясом, тесак висел у бедра.
      - Ты и ты, - указал он на двоих гребцов, - пойдете со мной. Джексон, остаешься за старшего. И помоги нам перебраться на корму.
      Он прошел на нос и на несколько секунд замер там, прикидывая, как лучше перебраться на галеру. Затем подпрыгнул и ухватился за булинь так высоко, как только смог. Под его тяжестью булинь слегка провис, и Хорнблоуэр ногами коснулся воды. Но это длилось лишь мгновение. Напрягая все силы, он начал карабкаться по тросу, пока не добрался до разбитого иллюминатора. Подтянувшись еще выше, он извернулся в воздухе и ногами вперед проник внутрь каюты. Со стуком ударившись об пол, он сразу же пригнулся и замер, прислушиваясь. В каюте было темно, особенно в контрасте с сиянием дня снаружи. Ногой Хорнблоуэр задел что-то мягкое. Раздался сдавленный стон. Это был раненый испанец. Хорнблоуэр выхватил свой тесак и выпрямился, сильно ударившись головой о потолок каюты, настолько низкой она оказалась. Удар был так силен, что все поплыло перед глазами Хорнблоуэра. Прямо перед ним находилась полуоткрытая дверь. Пошатываясь как пьяный, он с трудом протиснулся наружу, не выпуская из правой руки тесак. Над головой раздавался топот ног и слышны были тревожные крики. Сзади послышались выстрелы, и Хорнблоуэр понял, что перестрелка между испанцами и экипажем четверки возобновилась. Дверь каюты вывела его на нижнюю палубу галеры. Пройдя немного вперед, Хорнблоуэр снова оказался на залитом солнцем пространстве. Он находился на маленьком открытом пятачке на стыке кормовой части и главной палубы. Прямо перед ним простирался на всю длину галеры узкий проход между скамьями гребцов. Сами гребцы были обнажены до пояса, поджары и загорелы. С каждым гребком на спине и руках вздымались узлы мускулов, а тела откидывались назад.
      Но сейчас Хорнблоуэру было не до каторжников. На противоположном конце прохода стоял надсмотрщик с плетью в руке. Он выкрикивал какие-то слова, и в такт этим словам равномерно вздымались и опускались ряды весел. Насколько мог судить Хорнблоуэр, надсмотрщик просто считал по-испански, указывая секунды, отведенные на каждый гребок. За надсмотрщиком на носу находились еще трое или четверо испанцев. Они стояли спиной к Хорнблоуэру на носовой надстройке, а прямо под ними он заметил открытую дверь. Лучи света, отразившись от литой меди, дали ему понять, что за этой дверью расположен пушечный отсек и два двадцатичетырехфунтовых орудия, составляющих основу вооружения галеры. Оба расчета находились у своих орудий. Хорнблоуэра несколько удивила их малочисленность, - в английском флоте для обслуживания орудий такого калибра требовалось вдвое больше людей. Хорнблоуэр вспомнил слова Уэльса, что в экипаже галеры редко бывает больше тридцати человек. Он решил, что часть пушкарей отправилась на корму и сейчас перестреливается с его матросами.
      Шаги за спиной заставили Хорнблоуэра резко обернуться. К его радости и изумлению, это оказался Джексон, которому он приказал оставаться в шлюпке. В левой руке Джексон держал пистолет, в правой - тесак.
      - Чуть башку не расшиб в этой проклятой каюте, - проворчал он вместо приветствия, потом опомнился и в двух словах изложил причину своего присутствия на борту галеры. - Франклин убит, сэр, я пошел вместо него, Олдройд - за мной, сейчас должен появиться.
      По обе стороны пятачка на корму вели два трапа. Казалось логичным, что каждый из них выберет один, но Хорнблоуэр решил поступить по-другому.
      - Ступай за мной, - бросил он через плечо Джексону и начал взбираться по правому трапу. Внизу, щурясь на солнце, показался Олдройд. Хорнблоуэр и ему приказал следовать за ними.
      Веревочный трап был изготовлен из переплетенных вместе красных и желтых волокон. Это Хорнблоуэр успел отметить мельком, и тут же очутился наверху. Слегка приподняв голову над настилом, он быстро огляделся. На узком пространстве собралось не меньше дюжины испанцев, но двое из них не подавали признаков жизни, а третий непрерывно стонал. Еще двое были заняты у штурвала. Взоры остальных были обращены на пляшущую за кормой четверку. Хорнблоуэр почувствовал, как безумие битвы снова застилает ему глаза. Одним прыжком он преодолел последние ступеньки трапа и с нечеловеческим воплем бросился на ничего не подозревающих испанцев. Он не помнил, как разрядил свой пистолет, - очень может быть, что тот выстрелил сам по себе, заразившись жаждой убийства от своего владельца, - но лицо ближайшего к Хорнблоуэру противника каким-то образом вдруг превратилось в кровавую маску. Хорнблоуэр отшвырнул пистолет и выхватил из-за пояса второй. Указательный палец левой руки лег на курок, а тесаком в правой он автоматически отбил неуверенное движение сабли повернувшегося к нему испанца. Он рубил, колол, отбивал удары и наносил их с силой и азартом берсеркера* [Берсеркер - в скандинавской мифологии одержимый безумием битвы воин.]. Бок о бок с ним рубился Джексон, бессмысленно крича во всю глотку: "Бей! Бей! Бей..."
      Краем глаза Хорнблоуэр видел, как опустился тесак Джексона на голову безоружного рулевого, но в этот момент на него самого набросились сразу двое. Он отразил натиск первого, а второго застрелил в упор из пистолета, который продолжал сжимать в левой руке. Все это произошло автоматически и так быстро, что он не успел ни подумать, ни испугаться. Рядом прозвучал еще один пистолетный выстрел. Хорнблоуэр подумал, что это был Олдройд, и оглянулся. Это и вправду оказался Олдройд, но больше на корме сражаться было не с кем, к несказанному удивлению Хорнблоуэра.
      Как могли испанцы допустить такое, почему не приняли мер предосторожности, навсегда осталось загадкой для Хорнблоуэра. Возможно, они рассчитывали на испанца с мушкетом в каюте, не подозревая, что тот ранен, а скорее всего, просто не ожидали, что трое англичан окажутся в состоянии не только атаковать, но и победить целую дюжину испанцев. Прошло не более пяти минут с того момента, как Джексон забросил абордажный крюк, а они уже были хозяевами на корме галеры. Двое оставшихся в живых скатились по трапу и теперь бежали на нос по проходу между гребцами. Еще один стоял с поднятыми руками, прижавшись к ограждению, но Джексон, не обращая на это внимания, свирепо схватил его за горло. Он всегда выделялся среди других матросов своей физической силой. Вот и сейчас он одной рукой держал испанца за горло, одновременно приподнимая его вверх, и, прежде чем успел вмешаться Хорнблоуэр, резким движением толкнул несчастного через борт. Не успев издать и звука, бедняга плюхнулся в воду и исчез в волнах. Еще несколько раненых корчились в предсмертных муках. Один из них приподнялся и встал на колени. Тут же Джексон с Олдройдом подскочили к нему, схватили под мышки и собрались, было, выкинуть его за борт.
      - Прекратить! - крикнул Хорнблоуэр.
      Оба матроса тут же выпустили жертву из рук, тот шлепнулся на доски настила, ударился головой и потерял сознание. И Джексон и Олдройд напоминали пьяных: глаза их остекленели, движения сделались хаотичными и неуверенными. Да и самому Хорнблоуэру глаза до сих пор застилала кровавая пелена, хотя безумие сражения уже начало понемногу проходить. Он вытер рукавом заливающий глаза пот, стараясь одновременно избавиться от плавающего перед ним красного тумана. Он посмотрел вперед, где на носу еще оставались многочисленные враги. Один из них выступил вперед, прицелился в Хорнблоуэра из мушкета и выстрелил, но, по счастью, промахнулся. Безучастные к происходящему вокруг гребцы все так же ритмично поднимали и опускали весла, и в такт им двигались взад и вперед их загорелые тела и заросшие волосами головы. Все так же мерно и неотвратимо звучал голос надсмотрщика, отсчитывающего секунды. Он так и не ушел со своего поста, оставшись стоять в проходе. Все остальные испанцы попрятались в пушечном отсеке и теперь осторожно выглядывали наружу, пытаясь определить, насколько велика угрожающая им опасность.
      - Стоп! - проревел Хорнблоуэр, обращаясь к гребцам.
      Ничего не произошло. Все так же ритмично поднимались и опускались весла, и все так же ровно звучал голос надсмотрщика. Хорнблоуэр перешел на правую сторону и встал так, что оказался на виду у всех гребцов правого борта. Он поднял руку и опять повторил приказ остановиться. Никакой реакции, лишь одно-два бородатых лица приподнялись на миг и опустились обратно. Джексон навел свой пистолет на ближайшего каторжника.
      - Прекратить, Джексон! - отвел его руку Хорнблоуэр. - Найдите лучше мои пистолеты и зарядите их, - сказал он будто во сне.
      Взывать к гребцам было бесполезно, это он уже успел понять. Впереди на баке были враги - не меньше дюжины, за спиной корчились в агонии раненые. Олдройд среди всех троих сохранил, как оказалось, больше здравого смысла, чем можно было ожидать.
      - Позвольте я спущу флаг, сэр, - предложил он.
      Хорнблоуэр разом очнулся от сна и поднял голову. На флагштоке над гакабортом реял красный с золотом испанский флаг.
      - Конечно, Олдройд! Спускай его, да поскорее.
      Теперь в мозгу Хорнблоуэра прояснилось. Он не был больше скован ограниченным бортами галеры пространством. Взгляд его скользнул по окружающей лазури волн и далеким берегам. Вон там - торговцы с рисом, чуть дальше - "Неутомимый", а за спиной у него - пенный след из под ахтерштевня галеры... Стоп! Штурвал! Как же он мог позабыть, что штурвал вот уже целых пять минут находится под его контролем, а галера все это время оставалась неуправляемой!
      - Олдройд! К штурвалу! - распорядился Хорнблоуэр.
      А это что там такое? Уж не вторая ли галера? Точно! Галера, а за ней, как привязанный, баркас с абордажной командой. А гичка где же? Ага, вот она, совсем рядом у правого борта. Но почему она остановилась? Ну конечно же, флаг! Спущенный флаг! Они решили, что галера сдается, но до этого пока далеко. На носу раздался еще один мушкетный выстрел, и пуля ударилась в поручень, на который он опирался. Пора было что-то предпринимать. Теперь Хорнблоуэр уже окончательно сумел овладеть собой и знал, что нужно делать. Он бросился к штурвалу, перепрыгивая через раненых и убитых испанцев. Здесь он был невидим для стрелков. Гичка по-прежнему находилась у правого борта галеры.
      - Право руля, Олдройд.
      Галера медленно повернулась, огибая гичку. За кормой, в клочьях белой пены, по-прежнему прыгала на волнах четверка, в которой из трех оставшихся членов экипажа двое были мертвы.
      - Где остальные, Бромли? - крикнул Джексон, перегнувшись через ограждение.
      Тот без слов указал за борт. Еще два члена экипажа были убиты во время перестрелки и упали за борт.
      - А ты какого черта не поднимаешься к нам?
      Вместо ответа Бромли поднял правую руку. Она висела плетью, очевидно перебитая мушкетной пулей. Что ж, отсюда подкреплений больше ждать не приходилось, галеру придется брать теми силами, что есть в наличии. Если этого не сделать, можно запросто очутиться в Кадисе: хоть штурвал и у них в руках, но тот, кто контролирует весла и гребцов, может, в крайнем случае, обойтись и без штурвала. Этого допускать было нельзя.
      Теперь, когда горячка спала, Хорнблоуэр смог в полной мере оценить всю серьезность положения, в которое они попали. Собственная судьба заботила его мало, все страхи куда-то улетучились вместе с боевой горячкой. Им овладело странное безразличие. Но мозг продолжал рассчитывать и планировать как бы независимо от тела, услужливо подсказывая, что существует только один способ действий, дающий некоторую надежду на успех. Хорнблоуэр знал, что он обязан попытаться, а его отрешенное состояние помогло эту попытку осуществить. Он действовал как автомат, по заранее разработанному плану и поэтому ухитрился не сделать ни одной ошибки. Он снова подошел к ведущему вниз веревочному трапу. Испанцы все также скрывались в пушечном отсеке, а надсмотрщик все так же задавал ритм гребцам. Они увидели его, но пока не предпринимали никаких действий. Очень медленно и аккуратно Хорнблоуэр вложил свой тесак в ножны и положил его рядом с собой, отметив мельком, что вся его одежда запачкана кровью.
      - Мои пистолеты, Джексон, - коротко приказал он, не оборачиваясь.
      Джексон протянул ему заряженные пистолеты. Он неторопливо засунул их за пояс, встал, поднял тесак и прицепил его к бедру. Потом повернулся к Олдройду, не обращая внимания на испанцев, которые внимательно следили за каждым его действием, но не шевелились.
      - Оставайтесь у штурвала, Олдройд, - сказал он, - Джексон, за мной. Без моего приказа ничего не предпринимать.
      Яркое солнце било прямо в глаза, но Хорнблоуэр неторопливо спустился по трапу и зашагал по проходу между гребцами. Гребцы все еще продолжали свою работу. Чем ближе подходил он к испанцам, тем больше они нервничали. Он видел у них в руках мушкеты и сабли, но никто из них не решался стрелять. Все взгляды были устремлены на его лицо. Джексон за спиной нервно закашлялся. В двух шагах от испанцев Хорнблоуэр остановился и оглядел их всех ледяным взглядом. Затем жестом указал на бак и подкрепил это словами.
      - Все туда! Живо!
      Никто не тронулся с места, хотя все, без сомнения, поняли смысл жеста.
      - Живо! - повторил Хорнблоуэр, топнув ногой для большей убедительности.
      Лишь один человек из этой компании внушал ему беспокойство. Хорнблоуэр решил, что при малейшей попытке сопротивления он выхватит пистолет и застрелит его на месте. Но это было опасно: звук выстрела мог пробудить от спячки остальных и побудить их к активным действиям. Поэтому он просто уставился смутьяну в глаза, гипнотизируя его взглядом, и повторил в третий раз:
      - Живо, я сказал!
      Только тогда они начали двигаться, выходя по одному и поднимаясь на бак. Хорнблоуэр бесстрастно следил за испанцами. После того как последний из них покинул пушечный отсек, он обратился к надсмотрщику.
      - Остановите гребцов, - приказал он холодным уверенным тоном.
      Надсмотрщик что-то проворчал, но не сдвинулся с места.
      Хорнблоуэр посмотрел ему в глаза и указал рукой на гребцов.
      - Останови их немедленно! - произнес он угрожающим тоном, кладя руку на рукоять пистолета.
      Этого оказалось достаточно. Надсмотрщик возвысил голос и что-то прокричал по-испански. Каторжники немедленно отпустили весла. На галере сразу же воцарилась какая-то неестественная тишина. Стало слышно даже, как журчит вода, обтекая корпус продолжающей двигаться по инерции галеры. Хорнблоуэр обернулся назад.
      - Олдройд! - крикнул он. - Где там наша гичка?
      - Справа по борту, сэр!
      - Как близко?
      - Два кабельтова, сэр. Они идут к нам.
      - Правь прямо на них, пока еще есть ход.
      - Так точно, сэр!
      Хорнблоуэр принялся лихорадочно высчитывать, сколько понадобится гичке времени, чтобы пройти четверть мили, отделяющие ее от галеры. Хорнблоуэр опасался, что испанцы могут опомниться, и тогда все пойдет прахом. Сейчас все зависело от того, сумеет ли он выиграть достаточно времени до прибытия подкреплений. Бездействовать было опасно. Хорнблоуэр повернулся к Джексону.
      - Эти галеры неплохо держат курс, не правда ли? - заговорил он с деланным смехом, стараясь показать, что проблем для него больше не существует.
      - Так точно, сэр. Вы, наверное, правы, сэр, - ответил вздрогнувший от неожиданности Джексон, едва не нажав на курок своего пистолета, который он продолжал сжимать в руке.
      - А взгляните на этого разбойника, - показал Хорнблоуэр на одного из каторжников. - Вам приходилось когда-нибудь, м-р Джексон, видеть такую длинную бороду?
      - Н-нет, сэр.
      - Да поговори же со мной, болван! И веди себя натурально, не дергайся.
      - Я... Я не знаю, о чем говорить, сэр.
      - Да ты что, Джексон, совсем без мозгов? Посмотри какой рубец на плече у этого парня. Надсмотрщик у них умеет владеть плеткой, ничего не скажешь.
      - Конечно-конечно, сэр.
      Хорнблоуэр приготовился уже произнести очередной монолог, но тут до его ушей донесся самый сладостный звук в мире: глухой толчок в борт галеры и английская речь ринувшейся на палубу команды гички. Хорнблоуэр еще никогда в жизни не испытывал такого облегчения. Он готов был уже расслабиться, но вовремя вспомнил о субординации и вытянулся по стойке "смирно".
      - Рад видеть вас на борту, сэр! - приветствовал он лейтенанта Чэдда, только что появившегося на галере.
      - А я еще больше рад видеть вас, - отозвался Чэдд, с любопытством оглядываясь вокруг, и добавил после паузы: - Живым.
      - Те испанцы на баке - это пленные, - поспешил пояснить Хорнблоуэр. Я думаю, сэр, не помешало бы их связать. А больше здесь по-моему делать нечего.
      Теперь, когда все было позади, Хорнблоуэр, как ни старался, никак не мог расслабиться. Он вновь и вновь мысленно прокручивал эпизоды захвата галеры и так на этом зациклился, что даже дружное "ура", которым встретили его на "Неутомимом", не доставило ему никакой радости. Он словно отупел и перестал соображать, что говорит и что делает. Хорошо хоть не забыл упомянуть в своем докладе капитану Пеллью о "мужественном и самоотверженном поведении в бою" Джексона и Олдройда, а то бы потом в глаза им смотреть не смог.
      - Адмирал будет очень доволен, - сказал Пеллью, проницательно поглядывая на Хорнблоуэра.
      - Рад слышать это, сэр! - донесся до него, как во сне, его собственный голос.
      - Очень жаль, конечно, что мы потеряли беднягу Сомса, - продолжал развивать свою мысль капитан Пеллью, - теперь нам потребуется новый командир вахты. У меня есть намерение назначить этим офицером вас, м-р Хорнблоуэр, присвоив вам одновременно звание исполняющего обязанности лейтенанта. Как вы на это смотрите?
      - Благодарю вас, сэр, - механически ответил Хорнблоуэр, все еще не понимая толком, что с ним произошло.
      Он вспомнил Сомса - седого многоопытного офицера, бороздившего все моря и океаны и принимавшего участие в сотне сражений. Сегодня он не сумел предугадать замысел противника и поэтому погиб сам и погубил свой экипаж. А теперь он, Хорнблоуэр, назначен на его место. И за что? За, то что он в упоении схваткой уложил несколько злосчастных испанцев? И за это безумие его производят в следующий чин? Нет, мир положительно сошел с ума! Подобно Сомсу и многим другим в экипаже "Неутомимого", он позволил себе увлечься и забыть про осторожность. Но если другие поплатились за свою неосторожность жизнью, он, наоборот, был удостоен повышения и всяческих почестей. Если бы не счастливый случай, не улыбка судьбы, страшно подумать, как далеко могла завести его слепая ненависть к испанским галерам. Жизнь преподала ему еще один урок за не слишком дорогую плату, и Хорнблоуэр поклялся в душе никогда этого урока не забывать.
      Экзамен на чин лейтенанта
      Корабль Флота Его Величества "Неутомимый" входил в Гибралтарскую бухту. Рядом с капитаном фрегата сэром Эдуардом Пеллью стоял на шканцах исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблоуэр, весь преисполненный сознания собственной значимости. Хорнблоуэр неотрывно глядел в подзорную трубу, уделяя особое внимание Альхесирасу. Так уж сложилось исторически, что крупнейшие военно-морские базы двух воюющих между собой держав географически разделяло расстояние не больше шести миль. За гаванью Альхесирас стоило приглядывать: коварные испанцы всегда могли неожиданно выйти в море большими силами на перехват одинокого фрегата.
      - Восемь, нет, девять кораблей, сэр, все со спущенными парусами, доложил Хорнблоуэр результаты своих наблюдений.
      - Благодарю вас, - кивнул Пеллью и тут же приказал: - Приготовиться к повороту!
      "Неутомимый" переменил галс и направился на рейд. Как обычно, в Гибралтарской бухте скопилось великое множество судов. После начала войны с Испанией здесь поневоле сосредоточилась большая часть Средиземноморского флота Великобритании. Пеллью приказал убрать прямые паруса и отдать якорь. Загрохотала в клюзах якорная цепь, и "Неутомимый" прочно встал на свое место на Гибралтарском рейде.
      - Подать мою гичку, - распорядился капитан.
      Для своей шлюпки и ее экипажа Пеллью предпочитал сочетание темно-синего и белого цветов. Матросы, соответственно этому, были одеты в темно-синие блузы и белые штаны, а на голове у них были белые шляпы с синими лентами. Гичка была выкрашена в темно-синий цвет с единственной белой полосой по краю бортов. Белые весла имели синие лопасти. Все вместе выглядело весьма эффектно, особенно в движении. Хорнблоуэр проводил капитана, отправившегося с визитом вежливости к адмиралу порта, полюбовался гичкой, стрелой несущейся по глади залива, и пошел отдыхать.
      В этот день Хорнблоуэра ждал небольшой сюрприз. Едва капитан вернулся с берега, Хорнблоуэра разыскал вестовой и сообщил, что тот сию минуту ждет его в своей каюте.
      - Хорошенько вспомни свое прошлое и все прегрешения, - напутствовал его с ухмылкой старый приятель мичман Брейсгердл. - Старик просто так никого не вызывает.
      - Хотелось бы, да что-то не вспоминается, - отшутился Хорнблоуэр, удивленный и слегка встревоженный неожиданным вызовом.
      Встреча с глазу на глаз с капитаном - всегда событие для младшего офицера, вот почему Хорнблоуэр переступил порог капитанской каюты с некоторым трепетом, хотя никаких проступков за собой припомнить не мог. Страхи его оказались напрасны. Пеллью встретил его приветливой улыбкой и сразу же пригласил сесть.
      - Рад снова видеть вас, м-р Хорнблоуэр. У меня для вас новость, которую вы, надеюсь, сочтете доброй. Завтра с утра на "Санта-Барбаре" собирается капитанская комиссия для экзаменовки и аттестации кандидатов на лейтенантский чин. Я полагаю, вы готовы к этому экзамену?
      Хорнблоуэр чуть было не выпалил: "Думаю, что готов, сэр", но вовремя спохватился и ответил как положено:
      - Так точно, сэр!
      На этом разговор был практически завершен. Хорнблоуэру показалось немного обидным, что столь важный для него шаг в жизни потребовал на обсуждение так мало времени. Он уже два месяца исполнял обязанности лейтенанта на борту "Неутомимого". Завтра его ждет официальный экзамен. Если он сдаст, на следующий день его утвердят в адмиральском приказе, и он станет уже настоящим лейтенантом с двухмесячным стажем, идущим в зачет выслуги. А вот если не сдаст... Это будет означать, что он не годится для исполнения обязанностей лейтенанта и должен будет снова вернуться к своим мичманским обязанностям. Двухмесячный стаж пропадет, и пройдет не меньше полугода, прежде чем ему разрешат еще одну попытку. Восемь месяцев! Для мичмана без средств и постоянного дохода восьмимесячная выслуга значила очень много и могла даже сильно повлиять на весь ход его дальнейшей карьеры.