– Как?
      – Их можно совсем уравнять, – начал Хорнблауэр, беря быка за рога. – Нам дают два пистолета, один заряжен, другой – нет. Мы с Симеоном выбираем, не зная, какой заряжен. Встаем в ярде друг от друга и по команде стреляем.
      – Господи! – воскликнул Данверс.
      – По-моему так нельзя, – сказал Престон. – Это значит, что одного точно убьют.
      – Для того и дуэль, – возразил Хорнблауэр. – Если условия честные, возражений быть не должно.
      – А вы не струсите? – засомневался Данверс.
      – Мистер Данверс, – начал Хорнблауэр, но Престон вмешался.
      – Хватит нам одной дуэли в нашей команде. Данверс просто хотел сказать, что сам бы на это не решился. Мы обсудим с Клевеландом и Хетером, посмотрим, что они скажут.
      Через час предложенные условия дуэли стали известны всему кораблю. На беду Симеона у него не было на судне настоящих друзей. Секунданты Хетер и Клевеланд не собирались отстаивать его интересы и, немного поломавшись для вида, приняли условия. Тиран мичманской каюты расплачивался за свою жестокость. В глазах некоторых офицеров читалось циничное удовольствие; часть офицеров и матросов смотрели на Хорнблауэра и Симеона с тем любопытством, которое у некоторых вызывает смерть – как если бы оба противника были приговорены к повешению. В полдень лейтенант Мастерс послал за Хорнблауэром.
      – Капитан поручил мне провести расследование по поводу дуэли, мистер Хорнблауэр, – сказал он. – Мне поручено принять возможные меры к ее предотвращению.
      – Да, сэр.
      – Зачем настаивать на сатисфакции, мистер Хорнблауэр? Насколько я понимаю, дело в нескольких резких словах, произнесенных за вином и картами.
      – Мистер Симеон в присутствии двух офицеров с другого судна обвинил меня в шулерстве.
      Это было существенно. Свидетели – не члены корабельной команды. Если бы Хорнблауэр согласился счесть слова Симеона руганью пьяного задиры, на них можно было бы не обращать внимания. Но при той позиции, которую Хорнблауэр занял, дело нельзя было замолчать, и Хорнблауэр это знал.
      – Даже в этом случае сатисфакция возможна без дуэли.
      – Если мистер Симеон принесет мне извинения в присутствии тех же двух джентльменов, я буду удовлетворен.
      Хорнблауэр знал, что Симеон не трус. Он скорее умрет, чем принесет формальные извинения.
      – Ясно. Насколько я понимаю, вы настаиваете на довольно необычных условиях дуэли?
      – Такие прецеденты были, сэр. Как оскорбленная сторона я имею право выбирать любые честные условия.
      – Вы говорите, как сутяжник, мистер Хорнблауэр. – Этого намека было достаточно. Хорнблауэр понял, что слишком много болтает и решил впредь попридержать язык. Он стоял молча и ждал, чтобы Мастерс закончил разговор.
      – Итак, вы твердо решили, мистер Хорнблауэр, продолжать это смертоубийственное дело?
      – Да, сэр.
      – В таком случае капитан велел мне лично присутствовать при дуэли, ввиду необычных условий, на которых вы настаиваете. Должен поставить вас в известность, что попрошу секундантов это устроить.
      – Да,сэр.
      – Очень хорошо, мистер Хорнблауэр.
      Мастерс разглядывал уходящего Хорнблауэра еще внимательнее, чем в первый раз. Он искал следов слабости или колебаний, вообще следов хоть каких-нибудь человеческих чувств – и не находил их. Хорнблауэр принял решение, взвесил все за и против и логически рассудил, что хладнокровно избрав путь действий, глупо поддаваться эмоциям. Условия дуэли, на которых он настаивал, были математически наиболее благоприятны. Если он когда-то мечтал умереть, лишь бы избавиться от тирании Симеона, предпочтительней равный шанс избежать ее, оставшись в живых. Далее, если Симеон лучше него стреляет и владеет шпагой (а так оно, наверняка, и есть), равные шансы опять-таки математически наиболее благоприятны. Нечего жалеть о выбранном пути.
      Все хорошо: математические выкладки были безупречны, но Хорнблауэр с удивлением обнаружил, что математика это еще не все. В тот жуткий вечер он несколько раз цепенел, вспоминая, что завтра утром придется поставить жизнь на кон. Один шанс из двух, что его убьют, сознание его прервется, тело остынет, а мир, как ни трудно в это поверить, будет существовать уже без него. Мысль эта повергала Хорнблауэра в дрожь. Времени для размышлений у него было достаточно, ибо дуэльный кодекс, предписывавший противникам избегать друг друга до поединка, принуждал его к уединению, насколько возможно уединиться на переполненной палубе «Юстиниана». Этой ночью он вешал гамак в подавленном состоянии духа, чувствуя необычайную усталость; когда он раздевался в промозглом твиндеке, его знобило. Он завернулся в одеяло, мечтая расслабиться в тепле, и не смог. Задремывая, он тут же просыпался в тревоге, вертелся с бока на бок, слушая, как корабельный колокол отбивает каждые полчаса, и все сильнее стыдился своей трусости. В конце концов, он даже порадовался, что завтра его жизнь зависит от чистой случайности. Будь он вынужден положиться на твердость руки или глаза после такой ночи, можно было бы считать себя мертвецом.
      Это рассуждение позволило ему уснуть. Последние два-три часа он проспал и проснулся неожиданно – его тряс Данверс.
      – Пять склянок, – сказал тот. – Через час рассвет. Пора, проснись.
      Хорнблауэр выскользнул из гамака и стоял в рубашке. В темноте под палубой он с трудом различал собеседника.
      – Первый позволил нам взять тендер, – сказал Данверс. – Мастерс, Симеон и вся компания ушли на баркасе. Вот и Престон.
      Еще одна фигура замаячила в темноте.
      – Адский холод, – сказал Престон. – В такое гадкое утро выходить не хочется. Нельсон, чай где?
      Слуга появился с чаем, когда Хорнблауэр натягивал брюки. Хорнблауэра трясло от холода – чашка, которую он взял, застучала о блюдце. Это его взбесило. Но чай был кстати, и он жадно выпил.
      – Еще чашку, – сказал он, гордясь, что может думать о чае в такой момент.
      Было еще темно, когда они спустились в тендер.
      – Отваливай! – крикнул рулевой, и шлюпка отошла от борта корабля. Пронизывающий ветер наполнил повисший люггерный парус; тендер направился к двум огням, горевшим на причале.
      – Я заказал в «Георге» наемный экипаж, – сказал Данверс. – Будем надеяться, это он.
      Экипаж ждал их. Возница был относительно трезв и, несмотря на ночные возлияния, более-менее управлялся со своей лошадью. Когда они устроились и зарыли ноги в солому, Данверс вытащил фляжку.
      – Хлебните, Хорнблауэр, – предложил он. – Сегодня вам твердая рука не понадобится.
      – Нет, спасибо, – ответил Хорнблауэр. Его пустой желудок решительно не желал спиртного.
      – Они приедут раньше нас, – заметил Престон. – Когда мы подошли к причалу, я видел, что баркас шел назад.
      По дуэльному этикету противники должны прибывать на место поединка раздельно; для возвращения понадобится только одна шлюпка.
      – И костоправ с ними, – сказал Данверс. – Бог весть, зачем он там сегодня нужен.
      Он хохотнул и с запоздалой вежливостью подавил смешок.
      – Как вы, Хорнблауэр? – спросил Престон.
      – Нормально, – ответил Хорнблауэр, с трудом удержавшись, чтобы не добавить: «нормально, когда не ведутся такие разговоры».
      Экипаж поднялся на холм и остановился у лужайки. Другой экипаж стоял в ожидании, его фонарь казался желтым на фоне разгорающейся зари.
      – Вот и остальные, – сказал Престон. В неярком свете можно было различить несколько человек – они стояли на промерзшей земле у кустов можжевельника.
      Когда они подходили, перед Хорнблауэром мелькнуло лицо стоящего поодаль Симеона. Лицо было бледно, и Хорнблауэр заметил, что Симеон, как и он сам, нервно сглатывает. Мастерс подошел к ним, как обычно с любопытством разглядывая Хорнблауэра.
      – Пришло время, – сказал он, – покончить с этой ссорой. Наша страна воюет. Надеюсь, мистер Хорнблауэр, вы согласитесь сохранить жизнь для королевской службы и не настаивать больше на дуэли.
      Хорнблауэр взглянул на Симеона. Данверс ответил за него:
      – Готов ли мистер Симеон загладить обиду?
      – Мистер Симеон готов выразить сожаление о случившемся.
      – Это неудовлетворительный ответ, – сказал Данверс. – Он не содержит необходимых извинений, сэр.
      – Что скажет ваш принципал? – настаивал Мастерс.
      – Принципал не должен говорить в таких обстоятельствах, – сказал Данверс, оглядываясь на Хорнблауэра. Тот кивнул. Все это было неизбежно, как поездка в повозке палача, и столь же мучительно. Возврата быть не может – Хорнблауэр ни минуты не думал, что Симеон извинится, а без этого дело надо было доводить до кровавого конца. Один шанс из двух, что через пять минут его не будет в живых.
      – Итак, вы настаиваете, джентльмены, – сказал Мастерс. – Я вынужден буду сообщить об этом в своем рапорте.
      – Мы настаиваем, – сказал Престон.
      – Тогда остается лишь перейти к этому прискорбному делу. Я поручил пистолеты доктору Хепплвиту.
      Он повернулся и повел их к другой группе – Симеону, Хетеру, Клевеланду и доктору Хепплвиту. Доктор держал пистолеты за дуло, по одному в каждой руке. Он был толстый, с красным лицом запойного пьяницы. Даже сейчас он улыбался пьяной улыбкой и слегка покачивался.
      – Молодые дуралеи не передумали? – спросил он. Все должным образом проигнорировали столь неуместное здесь и сейчас замечание.
      – Итак, – сказал Мастерс, – вот пистолеты. Оба, как видите, затравлены порохом, но один заряжен, другой не заряжен, в соответствии с условиями. Вот у меня гинея, которую я предлагаю бросить для определения порядка выбора оружия. Теперь, джентльмены, определит ли монета непосредственно, кому из ваших принципалов достанется какой пистолет? Скажем, если выпадет решка, мистеру Симеону вот этот? Или кто угадает монету, будет выбирать оружие? Я хочу исключить всякую возможность подтасовки.
      Хетер, Клевеланд, Данверс и Престон обменялись неуверенными взглядами.
      – Пусть кто угадает, выберет, – сказал, наконец, Престон.
      – Хорошо, джентльмены. Говорите, мистер Хорнблауэр.
      – Решка, – сказал Хорнблауэр, когда монета блеснула в воздухе.
      Мастерс поймал ее и прижал ладонью.
      – Решка, – сказал он, поднимая ладонь и предъявляя монету сгрудившимся секундантам. – Выбирайте, пожалуйста.
      Хепплвит протянул Хорнблауэру два пистолета, в одном жизнь, в другом смерть. Какой выбрать? Лишь чистая случайность могла ему помочь. Хорнблауэр с усилием протянул руку.
      – Я возьму этот, – сказал он. На ощупь оружие было совсем холодное.
      – Я выполнил все, что от меня требовалось, – произнес Мастерс. – Теперь приступайте вы, джентльмены.
      – Возьмите этот, Симеон, – сказал Хепплвит. – А вы осторожней со своим, мистер Хорнблауэр. Вы опасны для общества.
      Он все еще улыбался, явно радуясь, что кто-то другой подвергается смертельной опасности, а он сам ничуть. Симеон взял протянутый пистолет и встретился с Хорнблауэром глазами. В них не было никакого выражения.
      – Дистанцию отмерять не надо, – говорил Данверс. – Место тоже безразлично. Здесь достаточно ровно.
      – Очень хорошо, – сказал Хетер. – Станьте здесь, мистер Симеон.
      Престон подозвал Хорнблауэра – тот только что отошел в сторону: трудно было притворяться бодрым и спокойным. Престон взял его за плечо и поставил перед Симеоном, почти вплотную – достаточно близко, чтоб почувствовать запах спиртного.
      – Последний раз, джентльмены, – сказал Мастерс громко, – призываю вас помириться.
      Никто не ответил, и в мертвой тишине Хорнблауэру казалось, что всем слышен бешеный стук его сердца. Тишину прервало восклицание Хетера:
      – Мы не договорились, кто подаст команду! Кто это сделает?
      – Давайте попросим мистера Мастерса, – сказал Данверс.
      Хорнблауэр не смотрел вокруг. Он глядел прямо на серое небо над правым ухом Симеона – смотреть тому в лицо он не мог, и не знал, куда глядит Симеон. Конец знакомого ему мира близился – возможно, скоро он получит пулю в сердце.
      – Я скомандую, если вы не против, джентльмены, – услышал он голос Мастерса.
      Серое небо ничего не выражало – он глядит на мир в последний раз, а кажется, что глаза у него завязаны. Мастерс снова заговорил.
      – Я скажу раз, два, три, – объявил он, – с такими вот промежутками. С последним словом вы можете стрелять, джентльмены. Готовы?
      – Да, – раздался голос Симеона у самого уха Хорнблауэра.
      – Да, – произнес Хорнблауэр. Он слышал свой собственный голос как бы со стороны.
      – Раз, – сказал Мастерс. Хорнблауэр почувствовал у ребер дуло и поднял свой пистолет.
      В эту секунду он решил не убивать Симеона и продолжал поднимать пистолет, стараясь направить его Симеону в плечо. Хватит и легкой раны.
      – Два, – сказал Мастерс. – Три. Стреляйте! Хорнблауэр нажал курок. Послышался щелчок, и из затвора пистолета поднялось облачко дыма. Порох взорвался и все – пистолет был не заряжен. Он знал, что сейчас умрет. Через долю секунды раздался щелчок, и облачко дыма поднялось из пистолета Симеона на уровне его сердца. Они стояли, оцепенев, не понимая, что произошло.
      – Осечка, клянусь Богом! – сказал Данверс. Секунданты столпились вокруг них.
      – Дайте мне пистолеты, – сказал Мастерс, вынимая оружие из ослабевших рук. – Заряженный еще может выстрелить.
      – Который был заряжен? – спросил Хетер, сгорая от любопытства.
      – Вот этого лучше не знать, – ответил Мастерс, быстро перекладывая пистолеты из руки в руку.
      – Как насчет второго выстрела? – спросил Данверс. Мастерс поглядел на него прямо и непреклонно.
      – Второго выстрела не будет, – сказал он. – Честь удовлетворена. Оба джентльмена прекрасно выдержали испытание. Никто теперь не осудит мистера Симеона, если тот выразит сожаление о случившемся, и никто не осудит мистера Хорнблауэра, если он примет это заявление.
      Хепплвит расхохотался.
      – Видели бы вы свои лица! – гремел он, хлопая себя по ляжке. – Важные, как коровьи морды!
      – Мистер Хепплвит, – сказал Мастерс, – вы ведете себя недостойно. Джентльмены, экипажа ждут нас, тендер у причала. Я думаю, к завтраку мы все, включая мистера Хепплвита, будем в лучшей форме.
      На этом все могло бы закончиться. Бурное обсуждение необычной дуэли в эскадре со временем стихло, однако имя Хорнблауэра знали теперь все, и не как «мичмана, которого укачало в Спитхеде», но как человека, хладнокровно выбравшего равные шансы. Но на «Юстиниане» говорили другое.
      – Мистер Хорнблауэр просит разрешения поговорить с вами, – сказал первый лейтенант мистер Клэй, рапортуя как-то утром капитану.
      – Пришлите его, как уйдете, – сказал Кин и вздохнул. Через десять минут стук в дверь возвестил о приходе крайне рассерженного молодого человека.
      – Сэр! – начал Хорнблауэр.
      – Я догадываюсь, что вы хотите сказать, – промолвил Кин.
      – Когда я дрался с Симеоном, пистолеты были не заряжены!
      – Верно, Хепплвит проболтался, – сказал Кин.
      – Насколько я понимаю, сэр, это было по вашему приказу.
      – Вы совершенно правы. Я отдал такой приказ мистеру Мастерсу.
      – Вы допустили непростительную бесцеремонность, сэр! – сказал Хорнблауэр, то есть хотел сказать, но по-детски запнулся на длинных словах.
      – Может быть и так, – спокойно отозвался Кин, по обыкновению перекладывая на столе бумаги.
      Спокойствие ответа ошарашило Хорнблауэра. Он пролопотал несколько бессвязных слов.
      – Я спас жизнь для королевской службы, – продолжал Кин, подождав, пока он смолкнет, – молодую жизнь. Никто не пострадал. С другой стороны, вы с Симеоном доказали свою смелость. Вы теперь знаете, что можете стоять под огнем, знают об этом и другие.
      – Вы затронули мою честь, сэр, – начал Хорнблауэр приготовленную заранее речь. – Есть лишь одно средство смыть оскорбление.
      – Успокойтесь, пожалуйста, мистер Хорнблауэр. – Кин с гримасой боли откинулся в кресле, приготовившись говорить. – Я должен напомнить вам об одном полезном флотском правиле: младший офицер не может вызвать на дуэль старшего. Причины понятны – иначе слишком легко было бы продвигаться по службе. Вызов младшего старшему – преступление, подлежащее трибуналу.
      – Ox, – слабо сказал Хорнблауэр.
      – Теперь один полезный совет, – продолжал Кин. – Вы дрались на дуэли и с честью выдержали испытание. Это хорошо. Никогда не деритесь снова – это еще лучше. Некоторые дуэлянты, как ни странно, входят во вкус, словно попробовавшие крови тигры. Они никогда не бывают хорошими офицерами и никогда не пользуются любовью команды.
      Вот когда Хорнблауэр понял, что большая часть того возбуждения, с которым он вошел в капитанскую каюту, относилась к предвкушению вызова. Это могла быть отчаянная жажда опасности – и всеобщего внимания. Кин ждал ответа, но отвечать было нечего.
      – Я понял, сэр, – сказал Хорнблауэр.
      Кин снова пошевелился в кресле.
      – Я хотел поговорить с вами еще об одном деле, мистер Хорнблауэр. У капитана Пелью на «Неустанном» есть мичманская вакансия. Капитан Пелью любит играть в вист, а хорошего четвертого партнера на судне нет. Мы с ним согласились положительно рассмотреть вашу просьбу о переводе, если вы такую просьбу подадите. Я не сомневаюсь, что честолюбивый молодой офицер ухватится за возможность служить на фрегате.
      – На фрегате! – воскликнул Хорнблауэр. Все знали о славе и удачливости Пелью. Продвижение по службе, известность, призовые деньги – на все это мог рассчитывать офицер под командованием Пелью. Конкурс на «Неустанный» должен быть огромный, такая возможность представляется раз в жизни. Хорнблауэр готов был радостно согласиться, но его остановили другие соображения.
      – Вы очень добры, сэр, – сказал он. – Не знаю, как вас благодарить. Но вы приняли меня мичманом, и я, конечно, должен остаться с вами.
      Истощенное лицо обреченного человека осветилось улыбкой.
      – Не многие сказали бы так, – произнес Кин, – Но я буду настаивать, чтобы вы приняли предложение. Я не проживу столько, чтобы по достоинству оценить вашу верность. Это судно не место для вас – это судно с бесполезным капитаном – не перебивайте меня – измотанным первым лейтенантом, старыми мичманами. Вам надо быть там, где есть возможность продвигаться вперед. Я забочусь о благе службы, мистер Хорнблауэр, советуя вам принять приглашение капитана Пелью, а мне так будет спокойнее.
      – Есть, сэр, – ответил Хорнблауэр.

Груз риса