По пути на юго-запад они «Калигулу» не встретили – по счастью, ибо не исключено, что за прошлые двое суток «Плутон» добрался до места встречи. В таком случае приказы Болтона утратили бы силу, и Хорнблауэр не смог использовать отпущенные ему три дня. Широту мыса Паламос «Сатерленд» пересек в темноте, и утро застало его далеко к северо-западу. На правой скуле уже синели горы Каталонии.
      Хорнблауэр вышел на палубу с рассветом, за час до того, как с мачты увидели землю. Теперь он приказал развернуть корабль и идти в бейдевинд на северо-восток, сам же разглядывал гористую местность, пока она не предстала во всех подробностях. Буш и другие офицеры толклись на шканцах, Хорнблауэр, расхаживая взад и вперед, ощущал на себе их взгляды, но делал вид, будто не замечает, всецело занятый тем, что видит в подзорную трубу. Подчиненные убеждены, что он привел сюда корабль с определенной целью. Они ждут, когда им прикажут штурмовать батарею или захватывать неприятельские суда. В воображении они наделяют его дьявольской изобретательностью и чуть ли не провидческим даром, что ж, он не будет их разочаровывать, не будет признаваться, что успехами своими обязан по большей части везению. Не станет признаваться и в том, что привел «Сатерленд» почти к самой Барселоне полагаясь на обще-тактические соображения и в надежде: что-нибудь обязательно подвернется.
      Пекло уже нестерпимо, синее небо на востоке отливало медью, оттуда же, со стороны Италии, дул жаркий ветер, который нимало не остудили четыре сотни миль Средиземного моря. Дышалось как возле печи для обжига кирпича. Уже через полчаса после купания под помпой Хорнблауэр взмок от пота. Берег, скользящий за левым бортом, казалось, совершенно вымер. Высокие серо-зеленые холмы венчались плоскими скалистыми выступами и спускались к морю серыми, иногда бурыми обрывами, то там, то сям поблескивали узкие песчаные пляжи. Между морем и горами шла главная дорога Каталонии, дорога из Барселоны во Францию. Хорнблауэр не сомневался, что рано или поздно кто-нибудь на ней появится. Десятью милями дальше от берега через горы шла другая дорога, но ясно было, что французы предпочтут хорошую. Хорнблауэр привел сюда корабль том числе для того, чтоб согнать их с наезженной дороги в горы, где испанским партизанам – «гверильеро» – легче будет атаковать обозы. Вероятно, для этого достаточно показаться на расстоянии выстрела от дороги, но он предпочел бы что-нибудь более впечатляющее. Ему не хотелось, чтоб его удар в правый фланг французов пришелся в пустоту.
      Матросы мыли палубу и перебрасывались шутками, приятно видеть их бодрыми, еще приятнее сознавать, что бодрость эта вызвана вчерашними успехами. Хорнблауэр возгордился было и тут же, в силу дурацкого своего характера, засомневался: сможет ли он и дальше поддерживать в команде дух. Беспросветная блокадная служба скоро вымотает всех. Нет, дудки, он не даст сомнениям одолеть себя. Пока все хорошо – все и дальше будет хорошо. С вероятностью сто против одного что-нибудь произойдет сегодня же. Удача еще от него не отвернулась. Сто против одного, нет, тысяча против одного, что сегодня выпадет новый случай отличиться.
      На песчаном берегу виднелась кучка белых домишек. На пляже лежали днищами верх лодки – вероятно, рыбачьи, испанские. Не стоит высаживать десант – не исключено, что в деревне стоит французский гарнизон. Возможно, эти лодки снабжают рыбой солдат, но это не повод их трогать. Несчастным рыбакам надо на что-то жить, если бы Хорнблауэр захватил или сжег эти лодки, то настроил бы против своей страны испанцев, единственных ее союзников.
      На берегу что-то зашевелилось. К воде тащили лодку. Возможно, приключения начнутся прямо сейчас: у Хорнблауэра пробудилась надежда, даже уверенность. Он сунул подзорную трубу под мышку, отвернулся и заходил по палубе, словно бы в глубоком раздумье, опустив голову и сцепив руки за спиной.
      – От берега отошла лодка, сэр, – доложил Буш, козыряя.
      – Да, – беспечно отвечал Хорнблауэр.
      Он решил не выказывать и тени волнения. Надо надеяться, офицеры не знают, что он видел лодку, и теперь дивятся его выдержке – он ведь даже не повернулся в ее сторону.
      – К нам гребут, сэр, – сказал Буш.
      – Да, – бросил Хорнблауэр с тем же равнодушием. Лодка подойдет не раньше чем через десять минут – а направляется она явно к ним, иначе зачем было бы так поспешно спускать ее на воду при появлении «Сатерленда»? Пусть другие офицеры разглядывают ее в подзорные трубы и наперебой гадают, что же нужно испанцам. Капитан Хорнблауэр будет шагать по палубе с олимпийским спокойствием, ожидая, когда с лодки подадут голос. Лишь он один знает, как колотится его сердце. Вот оно: пронзительный окрик разнесся над искрящейся водой.
      – Положите корабль в дрейф, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр и с напускным безразличием подошел к борту, чтобы ответить.
      Кричали на каталанском: испанский Хорнблауэр выучил в плену, спасаясь от безделья, французский помнил хорошо, поэтому сейчас понимал, что ему говорят, но отвечать на том же языке не мог. Он крикнул по-испански:
      – Да. Это британское судно.
      На звук его голоса в лодке кто-то встал. Гребли каталонцы в оборванной гражданской одежде, этот же человек был в сверкающем желтом мундире и в высокой шапке с плюмажем.
      – Вы позволите мне подняться на борт? – закричал он по-испански. – У меня хорошие новости.
      – С превеликим удовольствием, – сказал Хорнблауэр, потом Бушу: – На борт поднимется испанский офицер. Проследите, чтоб его встретили соответственно.
      В человеке, который поднялся на борт под свист дудок и с любопытством разглядывал почетный караул, легко угадывался гусар. На нем был желтый доломан с черной оторочкой, желтые же штаны, отделанные широким золотым шнуром, на ногах – высокие сапоги с золотыми кисточками спереди и звенящими шпорами сзади. Серебристо-серый ментик с черной каракулевой опушкой переброшен через плечо, рукава болтаются, на голове гусарский кивер из черного каракуля со страусовым пером и серебристо-черным этишкетом, золотой шнур пропущен под подбородком, широкая изогнутая сабля волочится по палубе. Испанец подошел к Хорнблауэру.
      – Добрый день, сударь, – произнес он с улыбкой. – Я – Хосе Гонзалес де Вильена-и-Данвила, полковник гусарского Оливенского полка Его Католического Величества.
      – Очень приятно, – сказал Хорнблауэр. – Я – Горацио Хорнблауэр, капитан Его Британского Величества корабля «Сатерленд».
      – Ваше Превосходительство прекрасно говорит по-испански.
      – Вы очень любезны, Ваше Превосходительство. Я счастлив, что знание испанского языка позволяет мне приветствовать вас на борту моего судна.
      – Благодарю. Нелегко было до вас добраться. Пришлось употребить власть, а не то рыбаки отказывались меня везти. Они боятся, как бы до французов не дошло, что они вступали в сношения с английским судном. Поглядите! Как они улепетывают!
      – Значит, сейчас в деревне нет французского гарнизона?
      – Нет, сударь.
      При этих словах на лице Вильены появилось странное выражение. Он был молод, с оттопыренной габсбургской губой (возможно, это значит, что высоким званием он обязан грешку матери или бабки), кожа светлая, хотя и загорелая. Карие с тяжелыми веками глаза неотрывно следили за Хорнблауэром и, казалось, молили не продолжать разговор, но Хорнблауэр оставил мольбу без внимания – ему нужна была информация.
      – А испанские войска здесь? – спросил он.
      – Нет, сударь.
      – А ваше подразделение, полковник?
      – Его здесь нет, капитан, – отвечал Вильена и торопливо продолжил: – Новость, которую я должен вам сообщить, такая. Французская армия – следовало бы сказать, итальянская армия – идем маршем по побережью в лиге к северу от нас.
      – Ба! – сказал Хорнблауэр. Новость действительно хорошая.
      – Вчера вечером они были в Мальграте и двигались к Барселоне. Десять тысяч человек – итальянская армия под командованием Пино и Леччи.
      – Откуда вы знаете?
      – Знать это – мой долг как офицера легкой кавалерии – с достоинством отвечал Вильена.
      Хорнблауэр глядел на него и размышлял. Уже три года как бонапартистские войска заняли Каталонию. Они побеждали испанцев на поле боя, брали их крепости после упорной осады, но не покорили страну и были сейчас не ближе к этой цели, чем в день, когда предательски вторглись в ее пределы. Каталонцы не могли разбить в сражении даже тот разношерстный сброд, который направлял против них Бонапарт – итальянцев, немцев, швейцарцев, поляков, отбросы французской армии – и все же дрались отчаянно, черпая новые силы с каждого незавоеванного клочка своей земли, выматывали противника беспрестанными передислокациями. Однако это не объясняет, каким образом гусарский полковник оказался один-одинешенек на территории, которую вроде бы контролируют французы.
      – Как вы тут очутились? – резко осведомился Хорнблауэр.
      – Во исполнение воинского долга, сударь, – важно ответил Вильена.
      – Очень сожалею, но я так и не понял, дон Хосе. Где ваш полк?
      – Капитан…
      – Где ваш полк?
      – Не знаю, сударь.
      Вся спесь слетела с молодого гусара. Он смотрел на Хорнблауэра большими молящими глазами, не в силах сразу сознаться в своем позоре.
      – Когда вы видели его в последний раз?
      – В Тордере. Мы… мы сражались с Пино.
      – И были разбиты?
      – Да. Вчера. Они шли маршем из Жероны, и мы спустились с гор, чтобы отрезать им путь. Их кирасиры разметали нас. Моя… моя лошадь пала здесь, в Аренс-де-Мар.
      Слушая эти жалкие слова, Хорнблауэр в интуитивном озарении представил все: нерегулярные части бегут по торному склону, яростная контратака, беспорядочное отступление. Сейчас в каждой деревушке на мили вокруг полным-полно беглецов. У Вильены лошадь была получше, он ускакал дальше всех, и если бы не загнал ее до смерти, мчался бы, наверно, и сейчас. Чтобы собрать на побережье десять тысяч человек, французам пришлось оставить деревушки, вот почему Вильена не попал в плен, хотя и был между французской армией и Барселоной, местом ее основной дислокации.
      Теперь, когда Хорнблауэр все понял, не стоило заострять внимание на злоключениях Вильены, напротив, для пользы дела стоило его ободрить.
      – Поражение, – сказал Хорнблауэр, – рано или поздно выпадает на долю каждого воина. Будем надеяться, сегодня мы с вами отомстим за вчерашнее.
      – К отмщению взывает не только вчерашнее, – сказал Вильена.
      Он сунул руку во внутренний карман и вытащил сложенный лист бумаги, развернул – это оказалась отпечатанная прокламация – и протянул Хорнблауэру. Тот проглядел текст, и, насколько позволяло знание каталанского, прочел. Начиналась она так: «Мы, Лучиано Гаэтано Пино, кавалер Ордена Почетного Легиона, кавалер Ордена Железной Короны Ломбардии, дивизионный генерал, командующий силами Его Императорского и Королевского Величества Наполеона, императора Французского и короля Итальянского, в провинции Жерона, постановляем…» Дальше шли пронумерованные параграфы, в которых перечислялись все мыслимые преступления против Его Императорского и Королевского Величества. Хорнблауэр быстро пробежал глазами. Каждый параграф кончался словами: «будет расстрелян», «смертной казни», «будет повешен», «будет сожжена» – с некоторым облегчением Хорнблауэр обнаружил, что последнее относится к деревням, где дают пристанище мятежникам.
      – Они сожгли все деревни в горах, – говорил Вильена. – Вдоль дороги от Жероны до Муги – десять лиг, сударь – стоят виселицы, и на каждой качается труп.
      – Ужасно! – сказал Хорнблауэр, но разговор поддерживать не стал. Только позволь испанцу заговорить о бедах своей страны, и его не остановишь. – Вы сказали, этот Пино идет маршем вдоль берега?
      – Да.
      – Есть ли возле берега достаточно глубокое место?
      Испанец возмущенно поднял брови, и Хорнблауэр понял – едва ли справедливо спрашивать гусарского полковника о промерах глубин.
      – Есть ли там батареи, защищающие дорогу со стороны моря? – спросил он.
      – О да, – отвечал Вильена. – Я слышал, что есть.
      – Где именно?
      – Точно не знаю, сударь.
      Хорнблауэр понял, что точных сведений от Вильены не получит – да собственно, чего и ждать от испанского кавалериста.
      – Хорошо, посмотрим на месте, – сказал он.

      Хорнблауэр кое-как отвязался от Вильены – молодой полковник, признавшись в своем поражении, впал в истерическую говорливость и самым жалким образом таскался за Хорнблауэром по пятам, опасаясь потерять его из виду. Чтоб не вертелся под ногами, Хорнблауэр устроил его на стуле у гакаборта, сам же удалился в каюту, где вновь принялся изучать карты. Батареи были отмечены – вероятно, испанцы установили их во время войны с Англией для защиты каботажных перевозок, и потому укрепляли главным образом мысы, где берег приглубый и имеется укрытие для кораблей в виде бухты, пригодной для якорной стоянки. Никому и в голову не приходило, что с моря можно обстрелять идущее вдоль берега войско, поэтому отрезки берега, лишенные таких бухт – например, двадцать миль между Мальгратом и Аренс-де-Маром – вполне могли остаться без прикрытия. После Кохрейна, который был здесь на «Императрице» больше года назад, ни один британский корабль не тревожил французов в этих краях, и те, за другими заботами, вряд ли помышляли о возможных, но пока не насущных угрозах. Весьма вероятно, они не потрудились защитить дорогу; да и не хватило бы у них тяжелых пушек и опытных артиллеристов, чтобы взять под защиту все побережье. Теперь оставалось отыскать место не менее чем в полутора милях от ближайшей батареи и достаточно глубокое, чтобы подойти к берегу на расстояние выстрела. Одну батарею они уже миновали – кстати, она отмечена на карте, других на этом отрезке не показано. Вряд ли с тех пор, как обновляли карты, французы тут что-то построили. Если колонна Пино вышла из Мальграта на заре, «Сатерленд» вот-вот с ней поравняется. Хорнблауэр отметил на карте место, которое интуитивно приглянулось ему больше других, и выбежал на палубу, чтобы направить «Сатерленд» туда.
      Вильена при виде капитана поспешно вскочил со стула и зазвенел шпорами навстречу, но Хорнблауэр притворился, будто не замечает его, всецело поглощенный разговором с Бушем.
      – Пожалуйста, зарядите и выдвиньте пушки, мистер Буш.
      – Есть, сэр, – отвечал Буш. Он смотрел на капитана с мольбой. Последний приказ, означавший, что вскоре предстоит бой, переполнил чашу его любопытства. К тому же, на борту этот полковник-даго. Зачем они здесь, что Хорнблауэр замыслил – Буш не мог даже и гадать. Хорнблауэр всегда держал свои планы при себе, чтобы в случае чего подчиненные не могли оценить истинных размеров провала. Временами Буш чувствовал, что скрытность капитана укорачивает ему, Бушу, жизнь. Он был приятно изумлен, когда Хорнблауэр снизошел до разъяснений: он так никогда и не узнал, что внезапная откровенность была лишь способом отвязаться от Вильены.
      – По этой дороге должна пройти французская колонна, – сказал Хорнблауэр. – Посмотрим, не удастся ли нам пальнуть по ней разок-другой.
      – Есть, сэр.
      – Поставьте на руслене надежного матроса с лотом.
      – Есть, сэр.
      Теперь, когда Хорнблауэр желал поговорить, у него не получалось – почти три года он пресекал любые лишние разговоры, и действительно отвык, не способствовали беседе и неуклонные «Есть, сэр» Буша. Чтобы не говорить с Вильеной, Хорнблауэр припал глазом к подзорной трубе и сосредоточенно уставился на берег. Здесь крутые зеленовато-серые склоны подходили почти к самой воде, у подножия их вилась дорога, то поднимаясь на сотню футов, то спускаясь до десяти.
      На дороге впереди Хорнблауэр приметил черную точку. Вгляделся, дал глазу передохнуть и посмотрел снова. По направлению к ним ехал всадник. Через мгновение Хорнблауэр увидел чуть дальше какое-то поблескивание, и, присмотревшись, разглядел кавалерийский отряд – вероятно, авангард армии Пино. Вскоре «Сатерленд» окажется напротив него. Хорнблауэр прикинул расстояние от корабля до берега. Полмили, может, чуть больше – уже хорошо, но он предпочел бы подойти еще ближе.
      – Отметка девять! – прокричал лотовый. Здесь можно будет пройти ближе к берегу, если, преследуя Пино на противоположном галсе, они досюда доберутся. Стоит запомнить. «Сатерленд» двигался навстречу приближающемуся войску, Хорнблауэр примечал ориентиры на берегу и соответствующие им замеры глубин. Он уже отчетливо видел кавалерийский эскадрон: всадники внимательно озирались по сторонам, сабли держали наголо. Не удивительно: здесь, в Испании, за каждым камнем укрывается партизан, готовый застрелить хотя бы одного врага.
      Теперь, на некотором отдалении от передового отряда, Хорнблауэр различил кавалерийское подразделение подлиннее, а за ним длинную-предлинную череду белых пятнышек, которая поначалу озадачила его странным сходством с перебирающей лапками сороконожкой. Тут он улыбнулся. То были белые штаны идущей в ногу пехотной колонны: по какому-то капризу оптики синие мундиры еще сливались с серым фоном.
      – И десять с половиной! – кричал лотовый. Здесь «Сатерленд» можно подвести ближе к берегу, но пока лучше оставаться на полвыстрела – с такого расстояния корабль не будет казаться угрожающим. Хорнблауэр напряженно размышлял, как воспримет неприятель появление «Сатерленда» – довольно многое можно было заключить по тому, что передовые кавалеристы, которые как раз поравнялись с кораблем, приветственно махали шляпами. Ни Пино, ни его людей не обстреливали с моря, им пока невдомек, какова разрушительная мощь хорошо направленного бортового залпа. Красавец-корабль под пирамидой парусов – зрелище для них новое. Поставь перед ними войско, и они сразу оценят его возможности, но то войско, не корабль. Хорнблауэр читал, что бонапартистские генералы не дорожат солдатскими жизнями. Чтобы избежать обстрела со стороны «Сатерленда», Пино пришлось бы немало потрудиться: шагать обратно в Мальграт, выбираться на горную дорогу, либо идти к ней прямиком через горы. Он где-то в конце этой длинной колонны, разглядывает «Сатерленд» в подзорную трубу. Вероятно, он предпочел идти вперед, рассудив, что «Сатерленд» большого ущерба не причинит. В таком случае он сильно просчитался.
      Теперь с кораблем поравнялся второй кавалерийский отряд. Он вспыхивал и переливался на солнце, словно огненная река.
      – Кирасиры! – вскричал Вильена рядом с Хорнблауэром. Он размахивал руками. – Почему вы не стреляете, капитан?
      Хорнблауэр сообразил, что Вильена уже с полчаса что-то вещает по-испански – он все пропустил мимо ушей. Он не будет обстреливать кавалерию, которая быстро ускачет прочь. Первый, самый внезапный бортовой залп надо поберечь для медлительной пехоты.
      – Мистер Буш, пошлите людей к пушкам, – приказал он, вновь начисто забыв про Вильену, потом рулевому: – Один румб вправо.
      – И девять с половиной! – крикнул лотовый.
      «Сатерленд» двинулся к берегу.
      – Мистер Джерард! – крикнул Хорнблауэр. – Направьте пушки на дорогу. Стрелять будете, когда я подам сигнал.
      За кирасирами следовала полевая артиллерия – шестифунтовые пушки подпрыгивали и раскачивались из стороны в сторону, доказывая, как плоха одна из лучших испанских дорог. Ехавшие на передках канониры дружелюбно махали приближающемуся судну.
      – Отметка шесть! – Это лотовый. Дальше идти опасно.
      – Один румб вправо! Так держать!
      Корабль неторопливо полз по воде, команда стояла у пушек не шевелясь, молча, лишь слабо и нежно пел в такелаже ветер, да плескали о борт волны. Теперь мимо них проходила пехотная колонна, длинная плотная масса солдат в синих мундирах и белых рейтузах. В пыльной дымке они казались какими-то ненастоящими. Над синими мундирами белела полоса лиц – все как один смотрели на изящный кораблик, ползущий по эмалево-синему морю. Приятное разнообразие в утомительном переходе на войне, которая из таких переходов главным образом и состоит. Джерард пока не приказал менять угол подъема пушек – на протяжении почти мили дорога шла ровно, футах в пятидесяти над морем. Хорнблауэр поднес к губам серебряный свисток. Джерард это видел: не успел Хорнблауэр дунуть, как центральная пушка главной палубы изрыгнула огонь, следом оглушительно выпалили остальные. В горьком белом дыму «Сатерленд» накренился от отдачи.
      – Господи, поглядите только! – воскликнул Буш.
      Залп – сорок одно ядро из пушек и карронад – накрыл дорогу от обочины до обочины. На протяжении пятидесяти ярдов колонна зияла дырой. Целые шеренги были сметены; уцелевшие солдаты стояли в полной растерянности. Взревели пушечные катки – это вновь заряжали пушки: «Сатерленд» содрогнулся от второго залпа. В колонне образовалась новая брешь, сразу за первой.
      – Задай им еще, ребята! – орал Джерард. Колонна отупело замерла в ожидании следующего бортового залпа; пороховой дым несло к берегу, и он кольцами повисал между камней.
      – И четверть до девяти! – кричал лотовый.
      Здесь глубже, можно ближе подойти к берегу. Видя, как неумолимо надвигается корабль, солдаты побежали в панике.
      – Картечь, мистер Джерард! – прокричал Хорнблауэр. – Один румб вправо.
      Еще дальше колонна застыла на месте. Стоящие и бегущие образовали затор, кишащую человеческую массу. «Сатерленд» по приказу капитана неуклонно надвигался на них, затем остановился, навел пушки, и шквал картечи метлой прошелся по дороге.
      – Разрази меня гром! – орал Буш. – Что, попробовали?
      Вильена прищелкивал пальцами и приплясывал на палубе, как клоун, ментик его развевался, перья трепыхались, шпоры звенели.
      – Глубже семи! – прокричал лотовый, но Хорнблауэр различил у кромки воды что-то вроде маленького острого мысика, почти наверняка означающего, что на его продолжении в море торчит зазубренный риф.
      – Приготовиться к повороту оверштаг! – прогремел Хорнблауэр.
      Мозг его работал лихорадочно быстро – глубина большая, но мысик явно указывает на риф – скалистый гребень, не размытый морем, подводный капкан, в который «Сатерленд» может угодить между двумя бросками лота. Он велел привести корабль к ветру и отойти от берега. Глядя за корму, он видел участок берега, который только что обстрелял. Груды убитых и раненых, между которыми стоят в растерянности два-три человека, кто-то склонился над товарищами, но большинство уцелевших уже бежит по крутым склонам прочь от дороги, хорошо различимые в белых рейтузах на фоне травы и камней.
      Хорнблауэр внимательно разглядывал берег. За мысиком должно быть опять глубоко.