– Хорошо стреляют, сэр, – сказал Буш, когда ярдах в ста по правому траверзу на мгновение ожил фонтан брызг.
      – А чего бы им плохо стрелять? – отозвался Джерард. – Сорокадвухфунтовки на стационарных лафетах, обрыв пятьдесят футов над водой, артиллеристы служат уже, небось, лет по десять.
      – Все равно я видел, как с берега стреляют хуже, – заметил Кристэл.
      – До них мили полторы, если я не совсем ослеп, – сказал Буш.
      – Больше, – сказал Кристэл.
      – От силы миля, – сказал Джерард.
      – Чепуха, – сказал Буш.
      В перепалку вмешался Хорнблауэр.
      – Попрошу внимания, джентльмены. Мне понадобятся еще Рейнер и Хукер. Эй, позовите мистера Рейнера и мистера Хукера! Поглядите внимательно на это место.
      Офицеры, повернувшись спиной к догорающему закату, устремили подзорные трубы на Пор-Вандр. Позади города изумляла кажущейся высотой гора Канигу, слева отроги Пиренейских гор спускались в море, образуя мыс Сербера, за которым кончалась Испания и начиналась Франция. Посреди розовели в свете заката белые домики Пор-Вандра, сгрудившиеся у изгиба маленькой бухты. Перед ними покачивалось на якоре судно. Его защищали батареи по обоим берегам бухты – с них временами постреливали, надеясь с такой большой дистанции попасть в британский корабль, нагло подошедший к самым берегам Великой Империи.
      – Запомните, где левая батарея, мистер Джерард, – сказал Хорнблауэр. – Мистер Рейнер, видите правую батарею? Оттуда как раз стреляют. Запомните ее расположение, чтоб не было никаких ошибок. Мистер Хукер, видите, как изгибается бухта? Вам придется сегодня ночью провести шлюпку к тому вот кораблю.
      – Есть, сэр, – отвечал Хукер.
      Офицеры обменялись взглядами.
      – Положите судно на правый галс, мистер Буш. Мы отойдем подальше в море. Теперь, джентльмены, выслушайте приказы.
      Поворачиваясь к каждому по очереди, Хорнблауэр коротко проинструктировал. Предстояло захватить укрывшееся в Пор-Вандре судно, завершив тем самым двадцатичетырехчасовую эпопею, начавшуюся пленением «Амелии» и продолжившуюся штурмом батареи в Льянце.
      – Луна встанет в час. На теперешнюю позицию мы вернемся в двенадцать, – сказал Хорнблауэр.
      Если повезет, уведя «Сатерленд» из пределов видимости он обманет бдительность гарнизона в Пор-Вандре, в темноте же вернется незамеченными. Часа полной темноты хватит чтоб захватить противника врасплох, потом взойдет луна, в ее свете можно будет вывести из бухты пленное судно, а если атака окажется безуспешной – отступить.
      – Мистер Буш остается командовать судном, – сказал Хорнблауэр.
      – Сэр! – запротестовал Буш. – Прошу вас, сэр…
      – Вы достаточно отличились сегодня, – сказал Хорнблауэр.
      Он решил лично возглавить атаку, зная, что не выдержит томительного ожидания в стороне от боя. Он уже и сейчас был как в лихорадке, хотя старался не подавать виду.
      – На абордаж пойдут матросы, – продолжал Хорнблауэр. – Мистер Джерард и мистер Рейнер разделят между собой морских пехотинцев.
      Слушатели понимающе закивали. Только опытные моряки сумеют поставить паруса на незнакомом судне.
      – Вы понимаете, что от вас требуется? – спросил Хорнблауэр. Они снова кивнули. – Мистер Хукер, повторите мои инструкции.
      Хукер повторил. Толковый офицер – Хорнблауэр знал это, когда, по возвращении «Лидии», рекомендовал его в лейтенанты.
      – Хорошо, – сказал Хорнблауэр. – Тогда, джентльмены, попрошу вас сверить часы с моими. Стрелки можно будет разглядеть в свете звезд. Что, мистер Хукер? Часов нет? Думаю, мистер Буш любезно одолжит вам свои.
      По лицам офицеров Хорнблауэр видел, что сверка часов подействовала на них желаемым образом: лучше любых слов убедила точно следовать расписанию. Иначе они пропустили бы мимо ушей слова «пять минут» или «десять минут», а он, в отличие от них, понимал, что операция, проводимая в полной темноте, должна быть предельно точно выверена во времени.
      – Вам все понятно? Тогда, возможно, вы все, джентльмены, за исключением вахтенного, согласитесь разделить со мной вечернюю трапезу.
      Офицеры вновь переглянулись: еще один легендарный обед у Хорнблауэра перед началом боя. Сэвидж помнил, как на «Лидии» они обедали в преддверии стычки с «Нативидадом». Тогда с ним были Гэлбрейт, его дивизионный лейтенант, и Клэй, его ближайший друг. Гэлбрейт умер от гангрены в Тихом океане, Клэю оторвало голову пушечным ядром.
 
 
       1 – встреча с «Калигулой» у мыса Паламос; 2 – мыс Креус: захват «Амелии»; 3 – Льянца: штурм батареи; 4 – Пор-Вандр: захват вражеских судов; 5 – лагуна Вик: поджог каботажного судна, 6 – Аренс-де-Мар: встреча с полковником Вильеной; 7 – обстрел войск на прибрежной дороге; 8 – встреча с флагманом; 9 – шторм у мыса Креус: «Плутон» лишился мачт; 10 – Сильва-де-Мар: выгрузка осадной артиллерии; 11 – место, где с «Кассандры» заметили французов; 12 – положение остальных судов британской эскадры; 13 – начало сражения между «Сатерлендом» и французской эскадрой; 14 – окончание сражения.
 
      – Сегодня виста не будет. – Хорнблауэр улыбнулся угадывая мысли Сэвиджа. – До полуночи еще многое надо сделать.
      В прежние времена Хорнблауэр перед боем довольно часто усаживал своих офицеров за карты: взволнованные подчиненные путались, и он, критикуя их ошибки, благополучно скрывал собственное возбуждение. Сейчас, провожая их в каюту, он был улыбчив, благодушен, гостеприимен. От волнения он часто делался говорлив, и сегодня, развлекая притихших гостей, вопреки обыкновению не старался это побороть. Он с улыбкой судачил о пустяках, офицеры смотрели и дивились. Они редко видели его таким – только перед решительной стычкой – и забыли, каким по-человечески обаятельным он может быть, если пожелает. Для него это был способ не думать о скором сражении – очаровывать гостей, не переступая, однако, той грани, которая отделяет капитана от подчиненных.
      – Боюсь, – сказал Хорнблауэр, комкая салфетку и бросая ее на стол, – нам пора на палубу, джентльмены, как ни безумно жаль разбивать такую приятную компанию.
      Из освещенной лампами каюты они вышли на темную палубу. Звезды мерцали на ночном небе и отражались в море, по которому крался призрачный «Сатерленд», паруса терялись во тьме, слышны были только пение такелажа, да музыкальный плеск невидимых волн под водорезом. Матросы отдыхали на переходных мостиках, переговаривались шепотом, подчиняясь отданным вполголоса приказаниям тихо перебирались к постам. Хорнблауэр вместе с Бушем проверил положение судна и направил подзорную трубу на окутанный тьмой берег.
      – Команду барказа номер один сюда! – тихо позвал Джерард.
      – Команду барказа номер два сюда! – эхом откликнулся Рейнер. Матросы тихо выстраивались по обеим сторонам грот-мачты.
      Команда двух других шлюпок собиралась на шканцах. В вылазке примут участие двести пятьдесят человек – если она провалится, Бушу трудненько будет с оставшимися матросами дойти до мыса Паламос.
      – Положите корабль в дрейф, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр.
      Одна за другой шлюпки на веслах отходили от корабля. Последним через борт перелез Хорнблауэр. Он опустился рядом с Брауном и Лонгли на корму гички, Браун рявкнул на гребцов и те отвалили. Флотилия бесшумно двинулась прочь от корабля – лопасти весел, заблаговременно обмотанные тряпьем, не плескали. Тьма была непроницаемая, и, как обычно, у воды казалась еще чернее, чем на палубе. Гичка медленно шла вперед, разошедшиеся в разные стороны барказы быстро потерялись из виду. Весла неслышно входили в бархатистую черноту вод.
      Хорнблауэр сидел неподвижно, опустив руку на рукоять шпаги ценою в пятьдесят гиней. Ему хотелось вертеться, ища глазами другие шлюпки; с каждое минутой волнение нарастало. Какой-нибудь дурак-пехотинец заденет ружейный замок, у кого-нибудь из гребцов выпалит пистолет, по беспечности не поставленный на предохранитель. Любой шум, долетевший до берега, сорвет операцию, погибнут сотни людей, а на его голову – если она останется цела – падет адмиральский гнев. Хорнблауэр сурово приказал себе выждать еще пять минут и лишь потом вытащил подзорную трубу.
      Тогда наконец он различил еле видный серый обрыв. Он повернул румпель и направил шлюпку в устье.
      – Суши весла, – выдохнул он.
      Шлюпка тихо скользила под звездным небом. За кормой двумя сгустками темноты крались два тендера. Поднеся часы к самому носу, Хорнблауэр разобрал время. Надо выждать еще три минуты.
      До ушей его долетел отдаленный шум – плеск воды в гавани. Это ярдах в двухстах впереди: Хорнблауэру казалось, что он видит даже и всплески. Так он и знал: французы караулят свое драгоценное судно. Их капитану невдомек, что дозорная шлюпка с обмотанными веслами, медленно ползущая вокруг корабля, была бы куда большей помехой для нападающих. Хорнблауэр снова взглянул на часы.
      – Весла, – прошептал он. Матросы приготовились грести. – Прямо по курсу – дозорная шлюпка. Помните, ребята, холодная сталь. Любого, кто выпалит прежде меня, застрелю на месте. Весла на воду!
      Гичка понеслась вперед, ко входу в бухту. Через несколько секунд она будет в перекрестии двух батарей, в точке, из-за которой непрерывно наблюдали дозорные, на которую с наступлением ночи направляют пушки. Первый же залп разнесет незваных посетителей в щепки. Какую-то ужасную секунду Хорнблауэр гадал, не заблудились ли во тьме барказы.
      Тут он услышал. Справа донесся громкий боевой клич слева отозвались, и тут же крики потонули в треске ружейного огня. Рейнер и Джерард вели своих людей на батарею и оба, согласно приказу, производили адский шум, отвлекая артиллеристов в самый существенный момент.
      Теперь Хорнблауэр точно видел всплески: команда дозорной шлюпки отвлеклась на шум и налегла на весла. Невидимая гичка бесшумно устремилась вперед. Между шлюпками оставалось меньше пятидесяти ярдов, когда французы наконец заметили.
      – Qui va la? – резко выкрикнул кто-то. Раньше, чем мог бы последовать ответ, Хорнблауэр переложил румпель и гичка с треском ударила о борт караульной шлюпки.
      За секунду до столкновения он приказал убрать весла; гичка прошлась по веслам караульной шлюпки, опрокинув половину гребцов. Хорнблауэр загодя вытащил шпагу и, как только шлюпки столкнулись, прыгнул. От волнения перехватило дыхание. Он наступил обеими ногами на чье-то тело, соскочил, чудом удержав равновесие. Возле своего колена увидел чье-то лицо, пнул, больно ушиб ногу и в ту же секунду вонзил шпагу в чью-то голову. Почувствовал, как клинок входит в кость, шлюпка ужасающе раскачивалась под прыгающими в нее матросами. Кто-то выпрямился – в свете звезд Хорнблауэр различил черную полоску усов. Значит, не англичанин. Хорнблауэр сделал яростный выпад, шлюпка снова накренилась, и он вместе с противником упал на лежащего человека. Когда он поднялся, все было кончено без единого выстрела. Французы были частью мертвы, частью за бортом, частью без сознания. На шее и на запястьях Хорнблауэр ощущал липкую влагу – кровь, очевидно, но ему некогда было это осмысливать.
      – В гичку, ребята, – приказал он. – Весла на воду.
      Весь бой занял от силы несколько секунд. С батареи по-прежнему доносился шум сражения, когда гичка отваливала от побежденной шлюпки, ружейные выстрелы загремели дальше в заливе. Тендеры добрались до стоящего на якоре судна, обогнув, согласно отданному прежде приказу, две сцепленные шлюпки. Хорнблауэр взял курс на ружейные вспышки. Видимо, с налета овладеть судном не удалось: стреляли из-за фальшборта, судя по тому, что вспышки возникали на одном уровне. Команда на ногах и успела натянуть абордажные сетки.
      Малыш Лонгли от волнения подпрыгивал на месте.
      – Сидеть смирно, – рявкнул на него Хорнблауэр. Он повернул румпель, гичка проскользнула под кормой корабля к другому борту, туда, где еще не стреляли.
      – Убрать весла! – прошипел Хорнблауэр. – Баковый, цепляйся. Ну, все вместе, ребята! Ура!
      Нелегко карабкаться вверх – абордажные сетки действительно натянуты. Хорнблауэр через сетку нащупал ногой фальшборт, опасно закачался над водой – сетки были закреплены за ноки реев и отвисали наружу. Он бился, как муха в паутине. Рядом так же безуспешно дергался Лонгли. Мальчик сжимал в зубах кортик – вероятно, наслушался матросских баек. Он так по-дурацки выглядел, болтаясь на сетке с тяжелым кортиком в зубах, что Хорнблауэр истерически хихикнул. Уцепившись одной рукой за сетку, он другой выхватил шпагу и принялся кромсать просмоленные тросы. Из шлюпки прыгали матросы, сетка содрогалась, норовя сбросить в воду.
      Все дико вопили. Напав на неохраняемый борт, они должны посеять среди французов панику – те и так уже отбиваются от двух других шлюпок. Отличный клинок ценою в пятьдесят гиней рассекал трос за тросом. Вдруг что-то с треском порвалось, Хорнблауэр потерял равновесие и чуть не свалился в воду, судорожным усилием наклонился вперед, упал на четвереньки – шпага звякнула о палубу. К нему бежали французы, он видел перед собой наконечник пики. Ухватился за древко, откинулся назад, вырвал пику. Кто-то пнул его коленом в затылок и навалился сверху, чуть не свернув шею. Хорнблауэр высвободился, чудом нашарил шпагу и вскочил. Навстречу ему бежали черные фигуры.
      У самого уха выстрелил пистолет, чуть не оглушив, и тут бегущие навстречу люди куда-то подевались. Теперь на их месте были англичане: они тоже бежали и кричали «ура!».
      – Мистер Кристэл!
      – Сэр!
      – Рубите канат! Мистер Хукер здесь?
      – Здесь, сэр!
      – Наверх с командой своей шлюпки, ставьте паруса.
      Еще рано себя поздравлять. С берега могут подоспеть шлюпки с подкреплением для французов, гарнизон батарей мог отбиться от Джерарда и Рейнера, тогда уходить придется под огнем.
      – Браун!
      – Сэр!
      – Запустите ракету!
      – Есть, сэр!
      Ракету Браун захватил по приказу Хорнблауэра – увидев ее, Джерард и Рейнер поймут, что судно захвачено. Ветер с суши – он вынесет корабль из бухты. Хорнблауэр этого ждал – после жаркого дня неизбежно должен был задуть береговой бриз.
      – Канат перерублен, сэр! – прокричал с бака Кристэл. Хукер отдал грот-марсель, корабль уже набирал скорость.
      – Команда гички, команда первого тендера, к брасам! Бенскин! Ледли! К штурвалу! Руль круто направо!
      Браун, сидя на корточках и загораживая спиной ветер, высек искру. Ракета взмыла к звездам и рассыпалась водопадом искр. Поставили фока-стаксель, корабль развернулся и с ветром на траверзе заскользил из бухты. Прямо по курсу вставала луна: ущербная, дрожащая, она еле-еле освещала Хорнблауэру путь между батареями. С берега донеслись свистки, прорезавшие еще не смолкшую ружейную пальбу – Рейнер и Джерард звали своих людей в шлюпки.
      У борта плеснула вода – раз, другой. Кто-то из французов, спасаясь от плена, вплавь добирался до берега. Закончилась хорошо спланированная операция.

      Лионский залив не обещал серьезной поживы – к такому выводу Хорнблауэр пришел, прочесывая подзорной трубой французское побережье. Залив мелководен, опасен, в шторм буен, он глубоко вдается в сушу – при северном, западном и южном ветрах кораблю угрожает подветренный берег. Богатые трофеи оправдали бы навигационный риск, но Хорнблауэр не видел подходящих жертв. От Пор-Вандра до самого Марселя, где кончается вотчина Прибрежной эскадры, вдоль пологого берега тянутся большие однообразные лагуны, отделенные от моря песчаными косами или полосками возделанной земли. На косах там и сям стоят форты или батареи, а города – Сет, Эг-Морт и другие – окружены средневековыми крепостными стенами, против которых Хорнблауэр ничего предпринять не может.
      Но главным препятствием оставались все те же лагуны, еще римлянами объединенные в судоходный путь посредством каналов. По ним могли передвигаться корабли водоизмещением до двух тонн – Хорнблауэр и сейчас видел в подзорную трубу грязновато-бурые паруса, которые, казалось, плыли по зеленым виноградникам. Входы в лагуну со стороны моря основательно укреплены: чтоб напасть на одно из этих суденышек, ему пришлось бы вести корабль в опасный пролив между песчаными отмелями, к тому же под обстрелом. Даже осуществив это, он вряд ли смог бы атаковать судно в лагуне.
      Синее Средиземное море под ослепительно голубым небом то зеленело, то даже желтело на мелководье, постоянно напоминая Хорнблауэру об опасности. На баке кипела корабельная жизнь. Буш, с часами в руках, гонял по реям пятьдесят человек марсовых – за последние девяносто минут они раз двенадцать ставили и убирали фор-брамсель, и, надо думать, окончательно сбили с толку французских наблюдателей. На главной палубе восседал на низком табурете боцман Гаррисон, а вокруг него человек двадцать недавних новичков, сидя по-турецки, постигали премудрости сплесней и морских узлов. С нижней палубы доносился визг и грохот орудийных катков – это Джерард обучал желторотых артиллеристов обращаться с двадцатичетырехфунтовками. Джерард решил, что ему нужно по шесть опытных канониров на каждую пушку, и был еще очень далек от задуманного. На полуюте Кристэл с секстаном терпеливо внушал мичманам начатки навигации – он бубнил и бубнил, нетерпеливые юнцы вертелись и переминались с ноги на ногу. Хорнблауэр им сочувствовал. Он с детства любил математику, в годы юного Лонгли щелкал логарифмы, как орехи, а задачкой из сферической тригонометрии наслаждался не меньше, чем некоторые из этих молодых людей – непонятной ему музыкой.
      В недрах судна монотонно стучали молотки – плотник с помощниками заканчивали латать большую пробоину, полученную вчера при штурме батареи в Льянце – трудно поверить, что это произошло только вчера. Перестук помп напоминал, что кто-то отбывает мелкие провинности, откачивая из трюма воды. «Сатерленд», недавно из дока, почти не течет, в спокойную погоду – меньше дюйма в день. Помпы работают всего по часу в день, каждое утро, и назначают на них матросов из черных списков Буша или Гаррисона – тех, кто последним поднялся по трапу, или неправильно повесил гамак, кто нарочно или нечаянно совершил один из бесчисленных проступков, которые выводят из себя боцманов и первых лейтенантов. Однообразная и малопривлекательная работа на помпе – наказание куда более практичное, чем порка, и притом более действенное, что бы ни думал по этому поводу лейтенант Буш.
      Из камбузной трубы шел дым, и даже на шканцах пахло готовкой. Сегодня матросы славно пообедают, с пудингом. Вчера их кормили одними сухарями и водой, поскольку за двадцать четыре часа корабль трижды участвовал в стычках.
      Они не сетовали – главное, что им сопутствовал успех. Удивительно, как благотворно победы сказываются на дисциплине. Потеряв убитыми одиннадцать и ранеными шестнадцать человек, отправив еще сорок два человека на трофейные суда и приобретя взамен лишь двоих – пленных, которые английской тюрьме предпочли службу в английском флоте – «Сатерленд» сегодня куда боевитее, нежели вчера при почти полной команде. Хорнблауэр со шканцев видел, что все довольны и веселы.
      Он сам был доволен и весел. Суд совести временно безмолвствовал, вчерашние страхи забылись, а три успешные операции помогли вернуть самоуважение. Он стал на тысячу фунтов богаче – об этом и поразмыслить приятно. У него никогда еще не было тысячи фунтов. Он вспомнил, как леди Барбара тактично отвела глаза от латунных пряжек на его башмаках. Следующий раз, когда он придет в гости к леди Барбаре, на нем будут башмаки с тяжелыми золотыми пряжками – с бриллиантами, если он того пожелает. Как-нибудь ненавязчиво он сумеет привлечь к ним ее внимание. У Марии будут браслеты и кольца – зримые приметы его успеха.
      Хорнблауэр с гордостью вспоминал, что вчера ночью в Пор-Вандре вовсе не испытывал страха, даже когда прыгал в караульную шлюпку, даже когда лихорадочно цеплялся за абордажную сетку. Он не только заполучил вожделенное богатство – он еще и убедился, к собственному изумлению, что обладает той самой отвагой, которой нередко завидовал в подчиненных. Что характерно, он и сейчас не придавал значения смелости моральной, организационным способностям, изобретательности – реальным своим заслугам. Он был исполнен оптимизма и уверенности в себе. В таком-то приподнятом настроении он вновь поглядел на мерзкий берег по левую руку и призадумался, чем бы насолить здесь. Внизу в каюте – трофейные французские карты, которыми снабдило его Адмиралтейство, надо думать, такие же имеются на «Плутоне» и на «Калигуле». Хорнблауэр спозаранку просидел над ними несколько часов. Сейчас, глядя на зеленый отмелый берег и коричневый песок, он припоминал подробности. Он подошел к берегу до опасного близко, однако вон до того паруса выстрел и еще полмили.
      Налево Сет, высится на холме посреди гладкой низины. Хорнблауэру припомнился так же возвышающийся над болотами Ромни Риай, но Сет – мрачный городишко с преобладанием черных строений, Риай – зеленый с красным. И Сет окружен крепостной стеною, за ней гарнизон. Соваться туда бессмысленно. За Сетом – большая лагуна, Этан-де-То, главное звено в цепи внутриматериковых сообщений, укрывающей французские корабли на пути от Марселя и Роны к подножию Пиренеев. Сет по всей видимости неуязвим, равно как и корабли в Этан-де-То.
      Самое слабое звено в цепочке лагун – короткий отрезок судоходного канала между Эг-Мортом и Этан-де-То, отделенный от моря всего лишь узкой косой. Если ударить, то только сюда; в эту самую секунду Хорнблауэр увидел, по кому нанести удар – грязновато-бурый парус в каких-то двух милях от «Сатерленда». Это, видимо, французское каботажное судно, снующее между Пор-Вандром и Марселем с грузом вина и масла. Безумие – замышлять что-то против него, и все же… все же… сегодня Хорнблауэр ощущал себя безумцем.
      – Позовите старшину капитанской гички, – приказал он вахтенному мичману. Приказ передали по цепочке на главную палубу, и через две минуты запыхавшийся Браун уже ждал распоряжений.
      – Плавать умеете, Браун?
      – Плавать, сэр? Да, сэр.
      Хорнблауэр взглянул на кряжистые плечи и мощную шею Брауна. В разрез рубахи выглядывала густая черная растительность.
      – Сколько человек из команды гички умеют плавать?
      Браун взглянул направо, налево и только потом выдавил из себя позорное признание. Однако солгать Хорнблауэру он не посмел.
      – Не знаю, сэр.
      Хорнблауэр, удержавшийся от упрека, был куда более грозен, чем Хорнблауэр, сказавший бы: «Положено знать».
      – Мне нужна команда в гичку, – сказал Хорнблауэр. – Все – хорошие пловцы, и все, как один, добровольцы. Для опасного дела, и попомните мои слова, Браун, настоящие добровольцы. Никакой вашей принудительной вербовки.
      – Есть, сэр, – отвечал Браун, немного поколебавшись. – Все будут добровольцы. Трудновато будет их подобрать. А вы идете, сэр?
      – Да. Пусть каждый возьмет абордажную саблю. И по зажигательному пакету.
      – По зажигательному пакету, сэр?
      – Да. Кремень и огниво. Пару фитилей, промасленное тряпье, немного быстрого огнепроводного шнура и непромокаемый пакет. Возьмете у парусного мастера прокрашенной парусины. И тросовый талреп, чтоб привязать пакет, пока будем плыть.
      – Есть, сэр.
      – Передайте мистеру Бушу мои приветствия и попросите его пройти сюда, а сами отправляйтесь собирать команду.
      Буш, не скрывая волнения, двинулся к шканцам, но не успел еще до них дойти, как корабль загудел – матросы передавали друг другу самые дикие версии того, что задумал капитан. Все последующее утро они лишь одним глазом смотрели на свою работу – другой был устремлен на французское побережье.
      – Мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – Я отправляюсь на берег поджечь вон то каботажное судно.
      – Так точно, сэр. Вы отправляетесь лично, сэр?
      – Да, – отрезал Хорнблауэр. Он не мог объяснить Бушу, что в принципе неспособен отправить людей на такое дело, где требуются добровольцы, а сам с ними не пойти. Он с вызовом посмотрел на Буша, Буш посмотрел на него, открыл было рот, чтобы возразить, счел за лучшее этого не делать, и сказал совсем другое:
      – Барказы номер один и два, сэр?
      – Нет. Они сядут на мель в миле от берега.
      Это очевидно: четыре пенные полосы на удалении от берега обозначали места, где разбиваются о мелководье волны.
      – Я беру свою гичку и команду из добровольцев.
      Выражением лица Хорнблауэр предупреждал Буша, что возражать бессмысленно, но тот все же нашелся, что сказать.
      – Да, сэр. А нельзя отправиться мне, сэр?
      – Нет.
      Категоричный отказ исключал дальнейшие пререкания. Глядя Хорнблауэру в упрямые глаза, Буш не впервые испытал странное чувство, будто говорит со своенравным сыном – он любил капитана, как любил бы сына, если бы сын у него был.
      – И запомните, Буш. Никаких спасательных операций. Если мы не вернулись, значит мы не вернулись. Вы поняли? Или мне изложить это в письменном виде?
      – Не надо, сэр. Я понял.
      Буш произнес это с тоской. Хорнблауэр хоть и высоко ценил его опыт, за умение своего первого лейтенанта планировать собственные операции не дал бы и ломаного гроша.
      Страшно даже представить, что Буш высадится на французское побережье и будет губить незаменимых матросов в тщетной попытке его спасти.
      – Добро. Положите корабль в дрейф, мистер Буш. Если все пойдет хорошо, мы вернемся через полчаса. Ждите нас здесь.
      Приказывая спустить гичку, Хорнблауэр надеялся, что на берегу не обратят внимания. Наблюдая, как Буш проводит парусные учения, французы наверняка уверились, что «Сатерленд» маневрирует без всякого толка, и вряд ли заметят, что на нем ненадолго обстенили грот. Хорнблауэр сел рядом с Брауном, матросы разобрали весла. Шлюпка легко заплясала на волнах; Хорнблауэр направил ее к берегу чуть впереди от бурого паруса над зеленой полосой, потом обернулся на «Сатерленд». Гичка мчалась прочь, и величественный корабль под пирамидой парусов уменьшался на глазах. Даже сейчас неутомимый мозг Хорнблауэра изучал обводы, наклон мачт, прикидывал, как улучшить мореходные качества.
      Они прошли первую полосу бурунов – море так лениво било о мелководье, что их и бурунами-то трудно было назвать – и понеслись к золотистому берегу. Через минуту шлюпка дернулась, проскребла дном о песок и встала.
      – За мной, ребята, – крикнул Хорнблауэр. Он перебросил ноги через борт и оказался по пояс в воде. Матросы не мешкая последовали за ним, ухватились за планширь и толкали полегчавшую шлюпку, пока не стало совсем мелко – вода еле доходила до щиколоток. Хорнблауэр чуть не побежал вперед, увлекая их за собой, но тут же опомнился.
      – Абордажные сабли? – спросил он сурово. – Зажигательные пакеты?
      Оглядев всех девятерых, убедился, что каждый вооружен и при пакете, и двинулся вперед. Нечего было и думать, чтобы пробежать всю косу и потом плыть. Песчаная отмель переходила в поросший девясилом галечный вал. Перемахнув через него, они оказались в зеленом винограднике. Ярдах в двадцати сгорбленный старик и две старухи мотыжили землю; они изумленно уставились на пришельцев. Те оживленно переговаривались, однако французы смотрели на них без единого звука. В четверти мили за виноградником виднелся бурый шпринтовый парус, за которым можно было уже разглядеть и маленькую бизань. Хорнблауэр выбрал тропинку, которая вела примерно в нужном направлении.
      – Идем, ребята, – сказал он и побежал рысцой. Увидев, что моряки топчут виноград, старик что-то закричал. Звуки чужой речи насмешили матросов – они никогда их прежде не слышали. Многие и виноградник видели впервые – Хорнблауэр слышал, как за спиной матросы удивленно обсуждают аккуратные ряды по видимости бесполезных пеньков и маленькие неоформившиеся гроздья.
      Они пересекли виноградник, дальше берег круто спускался к дороге. Лагуна была не больше двухсот ярдов в ширину, и судоходная часть, видимо, проходила совсем близко к дороге – во всяком случае, цепочка бакенов в сотне ярдов от нее скорее всего отмечала мели. Каботажное суденышко ползло, не ведая об опасности. Матросы завопили и начали срывать одежду.
      – Молчать, болваны, – рявкнул Хорнблауэр. Он отстегнул перевязь и снял сюртук.
      Заслышав крики, команда каботажного судна высыпала на бак – трое мужчин, к которым вскоре присоединились две крепкие женщины. Все они из-под руки разглядывали берег. Тут одна из женщин сообразила, к чему раздеваются эти люди на дороге. Хорнблауэр, стягивая штаны, услышал ее визг и увидел, как она бежит на корму. Каботажное судно уже почти поравнялось с англичанами, когда большой шпринтовый парус стремительно пошел вниз и руль круто повернули. Но поздно: судно развернулось, прошло цепочку бакенов и рывком село на мель. Рулевой бросил штурвал и воззрился на англичан, остальные тесной кучкой столпились вокруг него. Хорнблауэр надел перевязь на голое тело. Браун, тоже голый, заткнул за пояс обнаженную саблю.
      – Вперед, – приказал Хорнблауэр. Чем быстрее, тем лучше. Сложив руки над головой, он рыбкой плюхнулся в лагуну; матросы прыгали следом, гикая и плеща водой. Она была теплая, как парное молоко – Хорнблауэр плыл медленно и по возможности ровно. Плавал он плохо, и каботажное судно в каких-то пятидесяти ярдах казалось недостижимым. Шпага болталась на перевязи и тянула вниз. Его обогнал Браун, шумно загребавший воду. В белых зубах он сжимал талреп зажигательного пакета, густые черные волосы намокли и прилипли к голове. Другие матросы тоже обогнали Хорнблауэра, он уже сильно поотстал. Он только подплывал к кораблю, когда они уже выбрались на низкий шкафут; однако дисциплина возобладала, они дождались его и втащили на борт. Он выдернул из ножен шпагу и шагнул на бак. Французы стояли молча, и он на секунду задумался, как же быть с ними. Под ослепительным солнцем французы и англичане смотрели друг на друга, с голых тел лилась вода, но в эту напряженную минуту ни те, ни другие не ощущали той наготы. С облегчением Хорнблауэр вспомнил, что за суденышком тянется на буксире двойка – он ткнул в нее пальцем и попытался припомнить французский.
      – Au bateau, – сказал он. – Dans le bateau.