– Вымпел «Сатерленда», – прервал его мысли сигнальный мичман. – «Занять… ночную… позицию»
      – Подтвердите, – сказал Хорнблауэр.
      Исполнить это было несложно. Ночью «Сатерленду» полагалось находиться в четверти мили на ветре от каравана. Сейчас он как раз двигался к позиции позади индийцев. «Плутон», следуя в кильватере «Калигулы», обогнал их – похоже, адмирал решил использовать свой корабль как связующее звено между двумя половинками разорванного конвоя. Быстро темнело, ветер по-прежнему крепчал.
      Хорнблауэр попробовал пройтись по качающейся палубе, чтобы хоть немного согреться и унять озноб; пока он стоял без движения, опять напомнил о себе желудок. Он вцепился в поручень, превозмогая дурноту. Меньше всего ему хотелось, чтоб его стошнило перед ироничным красавцем Джерардом. Голова кружилась от усталости и морской болезни. Он подумал, что если ляжет, то, наверно, уснет и во сне позабудет свои мучения. Теплая и уютная койка манила все сильнее. Однако он через силу оставался на палубе, пока в быстро сгущающемся сумраке не убедился, что корабль занял предписанную позицию. Тогда он повернулся к Джерарду.
      – Уберите брамсели, мистер Джерард.
      Он взял сигнальную доску, и, стараясь не думать про мятежный желудок, тщательно вывел подробнейшие указания для вахтенного, все, какие только мог измыслить. Они сводились к тому, чтобы держаться на ветре от каравана и не терять его из виду.
      – Вот приказы, мистер Джерард, – сказал он. На последнем слове голос у него дрогнул, и ответного «есть, сэр» он, сбегая по трапу, уже не слышал.
      Желудок был пуст, поэтому рвало особенно мучительно. Когда Хорнблауэр, пошатываясь, вернулся в каюту, туда сунулся было Полвил. Хорнблауэр обругал его страшными словами и велел убираться вон, потом повалился на койку и пролежал пластом минут двадцать, прежде чем с усилием встал, стянул бушлат, сюртук и в рубашке, жилете и штанах со стоном забрался под одеяло. «Сатерленд» несся на фордевинд, немилосердно качаясь, древесина стенала и жаловалась на разные голоса. Хорнблауэр сжимался всякий раз, как корабль взлетал на волне и койка, на которой он лежал, взмывала футов на двадцать вверх, чтобы тут же устремиться вниз. Однако, поскольку он не мог мыслить последовательно, изнеможение все-таки взяло верх. Он так устал, что заснул мгновенно, невзирая на качку, шум и дурноту.
      Спал он так глубоко, что, проснувшись сперва не понял, где находится. Первым делом он ощутил знакомую и в то же время неожиданную качку. Сквозь распахнутую дверь из кормовой галереи проникал серый полусвет. Хорнблауэр, моргая, огляделся. Одновременно он вспомнил, где находится, и ощутил позыв к рвоте. Он осторожно встал, шатаясь прошел через каюту к поручням кормовой галереи и под пронизывающим ветром стал страдальчески вглядываться в серое, освещенное первыми рассветными лучами море. Не видно было ни паруса; он так испугался, что сразу пришел в себя. Натянув сюртук и бушлат, вышел на шканцы.
      Джерард все еще был здесь, значит, не кончилась его вахта. Хорнблауэр угрюмо кивнул на приветствия Джерарда и стал глядеть вперед, на испещренное белыми барашками серое море. В такелаже свистел ветер, крепкий, не настолько, впрочем, чтоб брать рифы на марселях. Он дул прямо с кормы, в спину стоящему у резного поручня Хорнблауэру. Впереди неровным строем двигались четыре индийца, потом Хорнблауэр различил пятый и шестой больше чем в миле по курсу. Ни флагмана, ни грузовых судов, ни «Калигулы» – ничего видно не было. Хорнблауэр поднял рупор.
      – Эй, на мачте! Флагман видите?
      – Нет, сэр. Ничего не видать, сэр, окромя индийцев, сэр.
      Вот оно как, подумал Хорнблауэр, вешая рупор на место. Многообещающее начало кампании. Судя по курсовой доске, «Сатерленд» всю ночь строго держался выбранного направления, в вахтенном журнале была отмечена скорость то восемь, то девять узлов. Погода ясная, скоро они увидят Уэссан – Хорнблауэр сделал все, что от него требовалось. Индийцы в пределах видимости, он идет одним с ними курсом, паруса соответствуют погоде. Он был бы больше в этом уверен, если б не тошнотворная тяжесть в желудке, а так – вызванная морской болезнью хандра нагоняла дурные предчувствия. Если начальству потребуется козел отпущения, выберут его. Он прикинул силу ветра и решил, что неразумно прибавлять парусов и догонять остальной караван. Мысль, что никак не может оградить себя от будущих нареканий, успокоила, он даже приободрился. Жизнь в море научила его философски принимать неизбежное.
      Пробило восемь склянок, позвали подвахтенных. Буш вышел сменить Джерарда на шканцах. Хорнблауэр почувствовал на себе пристальный взгляд Буша и сделал суровое лицо. Он взял себе за правило не говорить без необходимости и так был этим правилом доволен, что намеревался следовать ему и впредь. Вот и теперь он с удовольствием не обращал внимания на Буша, который нет-нет да и поглядывал на него озабоченно, словно пес на хозяина, готовый в любую минуту откликнуться. Тут Хорнблауэру пришло в голову, что выглядит он довольно жалко: взъерошенный, небритый и, вероятно, зеленый от морской болезни. В расстроенных чувствах он зашагал вниз.
      В каюте он сел и закрыл лицо руками. Мебель раскачивалась в такт скрипению переборок. Пока он не смотрел на качающееся предметы, его, по крайней мере, не выворачивало. После Уэссана можно будет лечь и закрыть глаза. Тут вошел Полвил, балансируя подносом, как заправский жонглер.
      – Завтрак, сэр, – объявил Полвил и продолжил словоохотливо: – Не знал, что вы встали, сэр, пока левая вахта не сообщила мне по пути вниз. Кофе, сэр. Мягкий хлеб, сэр. На камбузе горит огонь, если пожелаете, сэр, я в два счета поджарю ломтики.
      Хорнблауэр с внезапным подозрением взглянул на слугу. Полвил не предложил ему ничего, кроме хлеба – ни отбивной, ни ветчины – ничего из тех вкусных и дорогих вещей, на которые он так безрассудно раскошелился. А ведь Полвилу известно, что капитан со вчерашнего дня ничего не ел, и Полвил имеет обыкновение пичкать его даже чрезмерно. С чего бы это Полвил вдруг предлагает ему французский завтрак? Под взглядом Хорнблауэра обычно невозмутимый Полвил потупился – это подтверждало подозрение. Для Полвила не тайна, что его капитана укачивает.
      – Поставьте на стол, – буркнул Хорнблауэр, не в силах сказать что-либо еще. Полвил поставил поднос, но не уходил.
      – Когда вы мне понадобитесь, я позову, – сказал Хорнблауэр сурово.
      Сжав руками виски, он попробовал припомнить вчерашний день. Не только Полвил, но и Буш с Джерардом – а значит и вся команда – знают о его слабости. Стоило задуматься, и он припомнил кой-какие мелочи, утвердившие его в этой догадке. Сперва он просто расстроился, даже застонал. Потом разозлился. Наконец верх взяло чувство юмора, и Хорнблауэр улыбнулся. Тут ноздрей его достиг приятный аромат кофе. Он потянул носом: запах пробуждал одновременно голод и отвращение. Победил голод. Хорнблауэр налил и отхлебнул кофе, тщательно избегая останавливаться взглядом на качающихся предметах. Почувствовав в желудке блаженную теплоту, он машинально откусил хлеба, и, только очистив поднос, засомневался, стоило ли это делать. Однако удача ему сопутствовала: не успела накатить новая волна дурноты, как в дверь постучал мичман и сообщил, что видно землю. Начав действовать, Хорнблауэр позабыл о морской болезни.
      С палубы Уэссан был еще не виден, только с мачты, а лезть по вантам Хорнблауэр не собирался. Ветер свистел перебирая натянутые тросы у него над головой. Он глядел на серое море, туда, где лежала за горизонтом Франция. Из всех приметных морских ориентиров остров Уэссан, быть может чаще других фигурировал в английской морской истории: Дрейк и Блейк, Шовел и Рук, Хоук и Боскавен, Родни Джервис и Нельсон каждый в свое время глядели отсюда на восток, как сейчас Хорнблауэр. Три четверти британского торгового флота огибали Уэссан на пути в дальние края и возвращаясь домой. Лейтенантом под началом Пелью Хорнблауэр мотался на «Неустанном» в виду Уэссана во время блокады Бреста. В этих самых водах «Неустанный» и «Амазонка» загнали «Друа-де-л'ом» в полосу прибоя, отправив на тот свет тысячу французских моряков. Подробности этого яростного сражения тринадцатилетней давности он помнил так же отчетливо, как бой с «Нативидадом» всего шесть месяцев назад – признак надвигающейся старости.
      Хорнблауэр стряхнул накатившую на него задумчивость и занялся делами: проложил курс на Финистерре и заставил индийцев ему следовать – первое оказалось значительно проще второго. Целый час пришлось сигналить и даже палить из пушки, прежде чем ведомые удовлетворительно повторили сигналы, Хорнблауэру казалось, что шкипера нарочно не понимают сигналов, перевирают или оставляют без внимания. «Лорд Монингтон» десять минут держал сигнал приспущенным, словно нарочно, чтоб его было не прочесть. Только когда «Сатерленд» приблизился почти на расстояние окрика, а Хорнблауэр дошел до точки кипения, сигнальный фал наконец распутали и подняли флажки правильно.
      Видя это, Буш язвительно хохотнул и заметил, что индийцы еще бестолковей военного корабля в начале плавания, но Хорнблауэр сердито затопал прочь, оставив Буша таращиться ему вслед. Нелепое происшествие разозлило Хорнблауэра: он боялся, что сам выглядит нелепо. Зато он на время позабыл про морскую болезнь и только простояв некоторое время в одиночестве у правого борта – Буш тем временем отдавал приказы, по которым «Сатерленд» вернулся к позиции на ветре от каравана – и успокоившись, вновь ощутил тревожные симптомы. Он уже шел вниз, когда внезапный крик Буша вернул его на шканцы.
      – «Уолмерский замок» привелся к ветру, сэр!
      Хорнблауэр поднял подзорную трубу и направил ее за левый борт. «Уолмерский замок» – передовой корабль каравана – был от «Сатерленда» дальше всего, милях примерно в трех. Ошибиться было невозможно – корабль повернул и теперь несся в наветренную сторону.
      – Они сигналят, сэр, – сказал Винсент, – но я не могу прочесть. Может быть, номер двадцать девять, но это «прекратить сражение» – не это же они хотят сказать.
      – Эй, на мачте! – заорал Буш. – Что видите на левой скуле?
      – Ничего, сэр.
      – Этот сигнал спустили, сэр, – продолжил Винсент. – Вот подняли новый. Номер одиннадцать, сэр. «Вижу неприятеля».
      – Эй, Сэвидж, – сказал Буш. – Берите подзорную трубу и лезьте на мачту.
      Следующий корабль в рассыпанной колонне тоже привелся к ветру. Сэвидж был на середине вант, когда впередсмотрящий закричал:
      – Вижу их, сэр. Два люггера на левой скуле.
      Люггеры возле Уэссана – французские каперы и никто больше.
      Быстрые, маневренные, с большой командой, опытом не уступающей британскому флоту, они пойдут на любую опасность, лишь бы захватить богатенького Ост-Индийца. Такая добыча озолотит их капитанов. Буш, Винсент и все остальные на палубе взглянули на Хорнблауэра. Если он потеряет хоть один из доверенных его заботам кораблей, то безнадежно уронит себя в глазах Адмиралтейства.
      – Свистать всех наверх, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. Взволнованный приближением боя, он позабыл о драматической стороне дела и не рисовался перед подчиненными, впрочем, занятый расчетами, он и так не обнаружил волнения.
      Все индийцы несут пушки – у «Лорда Монингтона» так по восемнадцать орудийных портов в каждом борту – и на большом расстоянии они от капера отобьются. Поэтому люггеры постараются взять их на абордаж – ни абордажные сетки, ни команда торгового судна не остановят снедаемых алчностью французов. Люггеры будут маневрировать, чтоб отрезать кого-то из индийцев от «Сатерленда» – пока тот будет лавировать против ветра, французы захватят судно и уведут из-под самого его носа. До этого доводить нельзя, однако индийцы тихоходны, команда «Сатерленда» необучена, а французы маневрируют с быстротой молнии – к тому же их двое, отбиваться придется сразу от обоих.
      Теперь и с палубы можно было различить над самым горизонтом темные прямоугольники обрасопленных круто к ветру парусов. Они приближались, исполненные угрозы, и Хорнблауэр уже различал не одни призрачные силуэты на фоне ясного неба. Люггеры были малы, не больше чем на двадцать пушек каждый, да и то девятифунтовок – подойди они близко к «Сатерленду», тот потопил бы их двумя бортовыми залпами. Но они быстроходны – над горизонтом уже показались их корпуса, и Хорнблауэр различал белую воду под водорезами. Люггеры шли по меньшей мере на румб круче к ветру, чем это возможно для «Сатерленда». На каждом человек полтораста, если не больше: каперам не приходится заботиться об удобствах для команды, достаточно выскользнуть из порта, захватить приз и скрыться обратно.
      – Мы подготовим корабль к бою? – осмелился спросить Буш.
      – Нет, – буркнул Хорнблауэр. – Поставьте людей на боевые посты и погасите огонь.
      Серьезного сражения не предвидится – нет необходимости снимать переборки, подвергать опасности свое имущество и живность. Однако шальное девятифунтовое ядро, угодившее в камбузный огонь, может поджечь все судно. Под приглушенные угрозы и брань унтер-офицеров матросы двинулись к своим постам. Иных пришлось вести или подталкивать – кое-кто все еще путал правый и левый борт.
      – Пожалуйста, зарядите и выдвиньте пушки, мистер Буш.
      Больше половины матросов никогда не видели стреляющей пушки. Сейчас они впервые услышат сумасшедшую музыку грохочущих по доскам орудийных катков. У Хорнблауэра при этом звуке перехватило дыхание – столько пробудилось воспоминаний. Он пристально наблюдал за каперами, но тех выдвинутые пушки явно не напугали. Люггеры шли прежним курсом, в бейдевинд, наперехват конвою. Впрочем, опасность, как никакие приказы, согнала торговцев вместе. Только страх мог заставить шкиперов сбиться в такую тесную кучу. По бортам судов натягивали абордажные сетки, выдвигали пушки. Слабая защита, но сейчас главное, что они вообще готовы защищаться.
      Громыхнул выстрел, у борта первого капера показался клуб дыма; куда угодило ядро, Хорнблауэр не видел. Тут на грот-мачтах обоих люггеров взмыли трехцветные флаги; в ответ на этот наглый вызов Хорнблауэр приказал поднять на флагштоке «Сатерленда» красный военно-морской флаг. В следующий момент люггеры поравнялись с «Уолмерским замком», самым дальним из кораблей. Они явно намеревались подойти еще ближе.
      – Поставьте брамсели, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – Право руля. Одерживай. Так держать.
      «Уолмерский замок» в страхе метнулся вбок и едва не налетел на соседа справа – тот еле-еле успел положить руль на борт. В следующее мгновение «Сатерленд» оказался рядом. Люггеры отпрянули, уворачиваясь от грозного бортового залпа, первая неуклюжая атака была отбита.
      – Обстенить грот-марсель! – проревел Хорнблауэр.
      Крайне важно сохранить выгодную позицию на ветре от индийцев – отсюда «Сатерленд» мгновенно устремится туда, где возникнет угроза. Конвой медленно продвигался вперед, люггеры держались впереди. Хорнблауэр не сводил подзорной трубы с маленьких суденышек, по многолетней привычке удерживая их в поле зрения, как ни кренилась палуба под ногами. Они со слаженностью часового механизма повернули и понеслись к «Лорду Монингтону» на правом фланге, как гончие, преследующие оленя, чтобы вцепиться ему в глотку. «Лорд Монингтон» уклонился от курса, «Сатерленд» понесся к нему, люггеры молниеносно повернули оверштаг и снова двинулись к «Уолмерскому замку».
      – Руль круто направо, – отрывисто бросил Хорнблауэр. К его облегчению «Уолмерский замок» сумел обстенить марсель, и «Сатерленд» поспел к нему вовремя. Он срезал «Уолмерскому замку» корму, и Хорнблауэр увидел усатого шкипера за штурвалом и полдюжины туземных матросов, в панике носящихся по палубе. Люггеры умчались прочь, вновь увернувшись от пушек «Сатерленда». Вокруг одного из торговых судов клубился дым: очевидно, оно выпустило в никуда целый бортовой залп.
      – Зря порох тратят, – подсказал Буш, но Хорнблауэр, занятый расчетами, не ответил.
      – Пока им хватит ума держаться кучей… – начал Кристэл.
      Это было очень важно – если караван рассеется, по частям его Хорнблауэру не защитить. Ни славы, ни чести не сулило ему состязание между линейным кораблем и двумя маленькими каперами – если Хорнблауэр их отобьет, никто про это потом не вспомнит, если же потеряет хоть одно из вверенных ему судов, навлечет на себя всеобщее негодование. Он подумал было просигналить подопечным, чтоб держались вместе, но тут же отказался от этой мысли. Сигналы только собьют их с толку, да еще половина неправильно прочтет флажки. Лучше положиться на их природный инстинкт самосохранения.
      Каперы снова привелись к ветру и двинулись в бейдевинд прямо за кормой у «Сатерленда». По одному их виду, по узким черным корпусам и круто наклоненным мачтам, Хорнблауэр угадывал, что они замыслили новый маневр. Он не сводил с них напряженных глаз. Передовой люггер повернул направо, второй – налево. Они разошлись и теперь оба неслись в бакштаг, накренясь под резким ветром, словно олицетворение зловещей целесообразности, и вода пенилась под их носами. Оторвавшись от «Сатерленда», они атакуют караван с противоположных флангов. Едва успев отогнать одного, он должен будет возвращаться и отгонять другого.
      На секунду Хорнблауэр подумал, не привести ли ему весь караван к ветру, но только на секунду. В попытке выполнить такой маневр торговые суда либо рассеются, либо покалечат друг друга, и, в любом случае, станут легкой добычей неприятеля. Остается разбираться с каперами по очереди. Похоже, что это безнадежно, но отбросив единственно возможный план, ничего не выиграешь. Хорнблауэр решил играть до последнего.
      Он выпустил из рук подзорную трубу и, цепляясь за бизань-ванты, вспрыгнул на поручень. Сосредоточенно вгляделся в своих врагов, поворачиваясь то к одному, то к другому, прикидывая их скорость, просчитывая курс. Лицо его застыло от напряжения. Правый люггер был чуть ближе к каравану – он и нападет первым. Если сперва разделаться с ним, останется минута, чтоб вернуться и атаковать второй. Еще взгляд на противника – и Хорнблауэр утвердился в принятом решении. Теперь он готов был поставить на него свою репутацию, о которой, впрочем, от волнения позабыл и думать.
      – Два румба вправо, – крикнул он.
      – Два румба вправо, – откликнулся рулевой.
      «Сатерленд» двинулся из кильватера каравана наперерез первому люггеру. Тот, в свою очередь, метнулся вбок, чтоб не угодить под сокрушительный бортовой залп, и теперь быстро удалялся. Более ходкий, он обгонял и караван и эскорт. «Сатерленд», стараясь держаться между капером и торговыми судами, увлекался все дальше и дальше от второго люггера. Это Хорнблауэр предвидел, на этот риск он шел с самого начала – если французы будут действовать слаженно, он проиграет. Ему не удастся отогнать первый люггер далеко в подветренную сторону и быстро вернуться ко второму. Он и так сильно продвинулся по ветру, однако продолжал нестись прежним курсом, теперь вровень с караваном и первым люггером. Тут второй люггер повернул, готовясь атаковать караван.
      – Командуйте к брасам, мистер Буш! – крикнул он. – Руль круто направо.
      «Сатерленд» развернулся и, накренясь, ринулся в галфвинд, неся чуть больше парусов, чем это разумно. Рассекая воду, мчался он к индийцам – те в смятении пытались уклониться от врага. Словно сквозь лес парусов и мачт Хорнблауэр видел темные паруса люггера, настигавшего беззащитный «Уолмерский замок» – то ли тот плохо слушался руля, то ли им плохо управляли, в общем, он подотстал. Хорнблауэр просчитывал десяток факторов разом. Мозг его работал как сложнейшая машина, предугадывая курс люггера и шести индийцев, учитывая возможные вариации, вызванные личными особенностями капитанов. Надо было держать в уме скорость «Сатерленда» и ветровой снос.
      Обходить рассыпавшийся караван – слишком долго, это лишит его преимуществ внезапности. Хорнблауэр тихо приказал рулевому править в сужающийся просвет между двумя судами. На «Лорде Монингтоне» увидели, что к ним несется двухпалубник, и повернули – Хорнблауэр на это и рассчитывал.
      – Приготовиться у пушек! – прогремел он. – Мистер Джерард! Дадите бортовой залп по люггеру, когда будем проходить мимо.
      «Лорд Монингтон» остался позади, теперь впереди «Европа» – она только что повернула и, казалось, сейчас врежется в «Сатерленд».
      – Чтоб ей лопнуть! – орал Буш. – Чтоб…
      «Сатерленд» срезал «Европе» нос, ее ватерштаг чуть не проехал по их бизань-вантам. В следующую секунду «Сатерленд» проскочил в сужающийся просвет между двумя другими судами. Вот и «Уолмерский замок» – люггер, не ожидающий увидеть «Сатерленд» так близко, уже взял его на абордаж.
      В наступившей тишине слышен был лязг оружия – французы карабкались на низкую палубу индийца. Тут они увидели несущийся на них линейный корабль. Матросы попрыгали обратно в люггер, и объединенными лихорадочными усилиями двухсот рук подняли громоздкий марсель. Люггер развернулся, как волчок – но поздно.
      – Обстените крюйсель, – бросил Хорнблауэр Бушу. – Мистер Джерард!
      «Сатерленд» замер, готовясь нанести сокрушительный удар.
      – Цельсь! – завопил Джерард, вне себя от возбуждения. Он был у баковой секции пушек, которой предстояло первой поравняться с люггером. – Ждите, пока пушки укажут на него! Пли!
      Корабль медленно разворачивался, пушки стреляли одна за другой – время для Хорнблауэра замедлилось, и ему казалось, что это длится минут пять. Выстрелы шли неравномерно, некоторые канониры явно поджигали раньше, чем их орудия поравнялись с люггером. Углы тоже были выбраны неверно – ядра падали по обоим бортам люггера и далеко за ним. И все же кто-то попал. От люггера полетели щепки, порвались несколько вант. На людной палубе возникли как бы водовороты – это там, где пролетело ядро.
      Свежий ветер мгновенно развеял пороховой дым, открыв взорам люггер в сотне ярдов от «Сатерленда». Расправив паруса, он быстро скользил по воде – он еще мог спастись. Хорнблауэр велел рулевому спуститься под ветер – он хотел дать еще один бортовой залп. В это мгновение девять клубов дыма над бортом люггера возвестили, что французы стреляют из своих пушечек.
      Целили они метко. Коротко пропело в ухе пролетевшее над головой ядро, затрещали доски – еще два ядра угодили в корпус. Дистанция большая – толстая деревянная обшивка должна выдержать.
      Хорнблауэр, перегнувшись через поручень, услышал, как грохочут катки – на «Сатерленде» снова выдвигали пушки.
      – Цельте лучше! – прокричал он. – Ждите, пока пушки поравняются с люггером!
      «Сатерленд» продолжал уваливаться, пушки гремели по одной, по две. На каждую из семидесяти четырех пушек приходилось лишь по одному опытному матросу, и, хотя офицеры, распоряжающиеся батареей левого борта, отослали часть своих людей на правую, опытных канониров они, естественно, на всякий случай приберегли. А в старой команде и не было семидесяти четырех опытных наводчиков – Хорнблауэр вспомнил, как трудно было составлять вахтенное расписание.
      – Запальные отверстия закрыть! – прокричал Джерард. Голос его звенел от волнения. – Отлично! Молодцы, ребята!
      Большая грот-мачта люггера вместе со стеньгой и вантами наклонилась к борту и зависла на несколько мгновений, прежде чем рухнуть. Однако французы отстреливались – один раз выпалило ближайшее к корме орудие. Хорнблауэр повернулся к рулевому. Он собирался подвести «Сатерленд» на расстояние пистолетного выстрела и добить противника. Волнение обуревало. В последнюю секунду он вспомнил про свои обязанности: он дал другому люггеру время подобраться к каравану, и теперь дорога каждая секунда. Приказывая положить «Сатерленд» на другой галс, он отметил свое возбуждение как занятный психологический феномен. Вдогонку им с люггера выстрелили еще раз – грохот дико прокатился над бурным морем. Черный корпус люггера походил на искалеченного жука-плавунца. На палубе кто-то размахивал трехцветным флагом.
      – Прощай, мусью, – сказал Буш. – Придется тебе попотеть, пока доползешь до Бреста.
      «Сатерленд» мчался новым курсом; индийцы развернулись и, словно овечье стадо, подгоняемое псом-люггером, устремились к «Сатерленду». Увидев, что тот несется навстречу, капер вновь метнулся в сторону и повернул оверштаг, чтоб вновь атаковать «Уолмерский замок». Хорнблауэр развернул «Сатерленд», и «Уолмерский замок» бросился под его защиту. Отбиваться от одного врага несложно было даже неповоротливому «Сатерленду». Через несколько минут это поняли даже французы – бросив преследование, они двинулись на подмогу покалеченному товарищу.
      Хорнблауэр наблюдал, как развернулся и наполнился большой люггерный парус, как суденышко накренилось и пошло в бейдевинд; другой капер, тот, что лишился мачт, уже пропал из виду. Приятно было видеть, как удирает последний француз. На месте его капитана, Хорнблауэр бросил бы товарища – пусть выбирается, как знает – а сам преследовал бы конвой до темноты; глядишь, ночью кто-нибудь из торговцев и отстанет.
      – Можете закрепить пушки, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр наконец.
      Кто-то на главной палубе закричал «ура!»; вся команда подхватила. Матросы размахивали шапками, словно только что выиграли Трафальгарское сражение.
      – Молчать! – заорал Хорнблауэр вне себя от ярости. – Мистер Буш, пошлите матросов ко мне на корму.
      Они подошли, ухмыляясь, толкаясь и дурачась, как школьники, даже новички в пылу сражения позабыли про морскую болезнь. При виде такого идиотизма у Хорнблауэра закипела кровь.
      – Молчать! – рявкнул он. – Чем это вы таким отличились? Отпугнули пару люггеров не больше нашего барказа! Двумя бортовыми залпами с семидесятичетырехпушечного корабля сбили одну-единственную мачту! Да вы должны были разнести его в щепки! Два бортовых залпа, приготовишки несчастные! К настоящему сражению вы научитесь стрелять – об этом позабочусь я и девятихвостая кошка. А как вы ставите паруса! Португальские негры и те управляются лучше!
      Нельзя отрицать, что слова, идущие от чистого сердца куда действеннее любых риторических ухищрений. Матросов глубоко впечатлил неподдельный гнев капитана, раздосадованного их бестолковостью и неповоротливость. Они повесили головы и переминались с ноги на ногу, осознав, что не совершили никаких особенных подвигов. Надо быть справедливым – столь бурное ликование больше чем наполовину было вызвано последним отчаянным маневром, когда они неслись между близко идущими судами. В последующие годы они приукрашивали и приукрашивали эту историю, ставшую излюбленной матросской байкой, пока не стали уверять, будто Хорнблауэр в ревущий шторм провел двухпалубный корабль сквозь эскадру в сто судов, причем все сто в это время двигались разными курсами.
      – Прикажите играть отбой, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – А когда матросы позавтракают, можете устроить парусные учения.
      Теперь возбуждение сменилось реакцией, и ему хотелось поскорее укрыться на кормовой галерее. Но вот Уолш, врач, рысцой подбежал по палубе и козырнул.
      – Докладываю, сэр, – сказал он. – Один уорент-офицер убит. Никто из офицеров и матросов не ранен.
      – Убит? – У Хорнблауэра отвисла челюсть. – Кто убит?
      – Джон Харт, мичман, – отвечал Уолш. Харт был способным матросом на «Лидии», Хорнблауэр сам выхлопотал ему уорент-офицерский патент.
      – Убит? – повторил Хорнблауэр.
      – Если хотите, сэр, я помечу его «смертельно ранен», – сказал Уолш. – Ему оторвало ногу девятифунтовым ядром, влетевшим в орудийный порт номер одиннадцать нижней палубы. Он был еще жив, когда его принесли вниз, но в следующую минуту умер. Разрыв подколенной артерии.
      Уолш был назначен недавно и под началом Хорнблауэра не служил – не то воздержался бы от таких подробностей.
      – Прочь с дороги, черт вас подери, – рявкнул Хорнблауэр.
      Желанное одиночество испорчено. Позже предстоят похороны – флаг приспущен, реи в знак траура наклонены. Уже это раздражало. И погиб Харт – улыбчивый долговязый юноша. Всякая радость улетучилась. Буш на шканцах счастливо улыбался, довольный недавним успехом и предстоящими учениями. Он охотно побеседовал бы с капитаном, Джерард – он стоял рядом – похоже, рвется обсудить свои драгоценные пушки. Хорнблауэр посмотрел на них сурово, подождал – не заговорят ли. Однако они не зря служили с ним столько лет – оба разумно промолчали.
      Он повернулся и пошел вниз; индийцы подняли сигналы, дурацкие поздравления, вероятно, половина безграмотная. Можно положиться на Буша – он будет сигналить «не понял», пока эти идиоты не исправятся, а потом поднимет единственный сигнал – подтверждение. Хорнблауэр не хотел никого видеть, не хотел никого слышать. Лишь одно утешение обрел он в этом ненавистном мире – пока «Сатерленд» идет на фордевинд, а караван под ветром, на кормовой галерее можно укрыться от всех, даже от назойливых подзорных труб, направленных с других кораблей.

VII