Забавно, с какой легкостью я умею лгать, подумал Рик. На самом деле он был с Марианной Грэхэм. Почему-то он ясно помнил нелепые золотые украшения, прикрепленные к ручкам кранов в ванной. Она сказала, что купила их в Париже.
      - А ты был на этой вечеринке, Харри?
      - Был ли я там!
      Харри засмеялся, демонстрируя сверкающие зубы. Воспоминания о том вечере заставили его глаза вспыхнуть.
      - Это было нечто особенное.
      Макс слушал музыку, его губы слегка шевелились, голова была наклонена в сторону, руки дрожали от желания играть или дирижировать оркестром. Харри заметил, что трое женщин слушали его, а Рик, красивый и улыбающийся, смотрел на него. Перед глазами Харри возникла вечеринка Ивора Силка: грязный чердак, где жил и рисовал Блейк Блейкли, известные люди с громкими именами, задержанные несколькими полицейскими в низких чинах, по ошибке решившими, что Блейк Блейкли устроил одну из своих частых оргий! Харри это казалось не менее смешным, чем арест невинных ангелов.
      - Конечно, это была вечеринка Ивора Силка, но он арендовал студию Блейка Блейкли. Наверно, ему не хотелось чистить потом собственную мастерскую. Это похоже на Блейка. Он отчасти сноб. Он нанял профессионального бармена, Джо - как его фамилия? - ну, того, что считается колоритным типом.
      - Студия Блейка имеет дурную репутацию, - сказала Лайла, - но я бы пошла туда, если бы находилась в городе.
      - Мы все любим изредка наведываться в трущобы, - радостно заявил Харри. - Полиция несколько раз врывалась к Блейку. Он устраивает безумные вечеринки с обнаженными моделями, которые раскачиваются на подвешенных к потолку канатах. Никому нет дела до этого; я всегда считал такие развлечения банальными, но гости Блейка порой заходят слишком далеко, они бросают мебель и телефонные аппараты на идущих внизу людей. Это опасно. Нельзя упрекнуть полицию в излишнем рвении. Дело в том, что студия стала объектом особого внимания полиции; копы считают своим долгом и делом чести время от времени принимать в отношении неё какие-то меры. Но Ивор, похоже, не понимает, насколько эксцентричен Блейк. В каком-то смысле Ивор наивен. Он похож на ребенка, пытающегося стать пиратом. В любом случае полиция выбрала для своего рейда неподходящий вечер. Вы представляете? Они ожидали увидеть компанию шлюх и сатиров, а столкнулись со светским обществом.
      Поппи присутствовала на этой вечеринке. Однако она внимательно слушала рассказ Харри, потому что он звучал весьма забавно. Харри всегда умел представить что-то в более интересном виде, чем это было в реальности. Это являлось одним из его талантов. Поппи признавала это.
      Лайла слушала с интересом, потому что она обязательно посетила бы эту вечеринку, если бы ей не пришлось внезапно вылететь в Рио, чтобы помочь Бенджамену Гардинеру организовывать выставку картин Льюиса Филда. Бенджамен был в галерее одним из её протеже и даже мог занять должность хранителя. При возможности она всегда помогала Бенджамену деньгами, тратила на него свое время, потому что хотела, чтобы он получил эту работу, когда откроется вакансия. Она надеялась усилить свое влияние благодаря этому человеку. Она провела в Рио три дня; выставка прошла великолепно и получила очень хорошую прессу. Поговаривали о возможности превратить её в разъездную.
      Морин осталась дома, потому что Рик работал. Она догадывалась, что на самом деле Рик, вероятно, развлекается. Поэтому она принимала у себя своего любимца, поэта; она слушала его стихи и выпила слишком много джина. Этот поэт, которого звали Аза, написал весьма сексуальное стихотворение; он сказал, что оно посвящено ей, но она сомневалась в этом. Однако он обещал посвятить ей свой следующий сборник. Периодически она существенно помогала ему деньгами, потому что он постоянно задерживал оплату жилья, не имел средств на покупку еды или рубашек. Она не собиралась спать с ним; у него были довольно плохие зубы, и он казался недостаточно чистым. Но ей нравилось думать, что она дает покой и помощь человеку, который мог оказаться вторым Карлом Сэндбергом. Аза. Даже если то стихотворение в действительности обращено к какой-нибудь дешевой шлюхе, все равно на поэтическом сборнике будет стоять имя Морин.
      Харри продолжил свой рассказ.
      - Полиция заперла двери и вызвала подкрепление; внезапно копы поняли, что они задержали половину культурной элиты города. Семнадцать известных художников, несколько красивых дам из рекламных агентств, четырех моделей, кинокритика, литературного критика, пятерых искусствоведов, репортера, балерину и композитора.
      Слово "балерина" пронзило сознание Рика. Нечистая совесть превращает любого из нас в труса, подумал он. Забавно, как одно слово, прозвучавшее в беседе (словно знакомая мелодия), способно воскресить благодаря ассоциациям целый вечер. Поскольку его сознание сейчас переполняли сожаления, и он боялся утонуть под их тяжестью, внутреннее видение показало ему потрясающие ноги Марианны. Он беззвучно застонал и в сотый раз пожалел о том, что позволил соблазнить себя. Теперь их интимная близость была свершившимся фактом. Он переспал с пациенткой. И она звонила ему на работу. Господи, если она не перестанет делать это, он покинет город.
      - Туалет находится этажом ниже, - говорил Харри. - Такая уж студия у Блейка. Общий туалет. Он расположен на другом этаже. Чтобы помочиться, надо спускаться по лестнице. Розмари Уотертон - ты должен её помнить, Рик, это модель с лицом, нарисованным Эль-Греко, - так вот, Розмари решила позабавиться. Она подошла к громадному молодому полицейскому, похожего на Рока Хадсона, и заявила, что хочет пройти в ванную. Он так смутился, что мне почти стало его жалко. "Вы не можете покинуть это помещение, леди, сказал коп, - вы находитесь под домашним арестом." Розмари принялась спорить. Вы знаете Розмари. "Но мне необходимо выйти, офицер." Она посмотрела на него своими огромными глазами мартышки. Тут я уже пожалел полицейского. "Я должна выйти", - твердила она. У него перекатился кадык, словно у змеи, глотающей лягушку. "Тогда вам потребуется сопровождающий, леди", - произнес он. "Я выбираю вас, мой дорогой офицер", - сказала она, прильнув к копу. Мне показалось, что он сейчас впадет в ступор. Но Розмари довела шутку до завершения; я увидел, что он отпер дверь и вывел девушку в коридор.
      (Сейчас Рик подумал, что он предпочел бы оказаться на вечеринке и пережить полицейский рейд, нежели находиться в ванне Марианны.)
      - Как долго вас продержали под замком? - спросил он.
      - Три часа, - ответил Харри, - и они переписали наши фамилии. Джинни Сэмпсон назвала себя Марго Фонтейн, Келвин Фентон сказал, что он - Игорь Стравинский. Сержант тщательно все записал. Ивор Силк был, конечно, великолепен. Стоя в центре комнаты, он произнес речь в шекспировском стиле. Она начиналась словами: "Пусть закон действует неумолимо..." Разумеется, полиция обвинила его в оказании сопротивления.
      - Я бы хотела там присутствовать, - сказала Морин.
      Она наблюдала за Максом, который стоял у двери, склонив голову в сторону музыкальной системы. Она видела, что Макс не слушает рассказ.
      - Полиция забыла оцепить бар, - сказал Харри. - Джо продолжал готовить нам напитки; мы поглощали их; кто-то предложил бокал сержанту, и он сказал, что не пьет на службе. Репортер позвонил в местный офис своей газеты, попросил их связаться с полицейским управлением и спросить там, какого черта копы приехали на светский прием. Ивор Силк сообщил гостям, что он сам организовал этот рейд, чтобы вечеринка имела успех.
      Боккерини закончился. Харри повернулся к бару, чтобы взять новый бокал. Он обратился к Максу:
      - Макс, поставь, ради Бога, что-нибудь повеселей.
      Макс уже выбрал новую катушку с пленкой.
      - В чем дело, Харри? Музыка Боккерини исцеляет душу.
      - Твою - возможно. Но не мою. Я хочу сказать, что нам не помешает что-то более бодрое.
      - Не беспокойся, Харри, эта музыка даст тебе душевных сил. Ты должен больше думать о своей душе, - сказал Макс.
      Он преднамеренно проявлял упрямство.
      - Музыка в стиле барокко доказывает, что Человек способен проявлять разум. Это утешает меня в век хаоса.
      - Господи! - сказал Харри. - Тебе надо выпить.
      Поппи покинула патио, чтобы проверить, как готовится обед. Она знала, что Бакстер способен пунктуально выполнить все её указания, но ему всегда следовало напоминать о следующем этапе. Она обещала ему ящик пива, если он проявит себя на кухне особенно хорошо.
      - Ты проверишь столовое вино, Харри?
      Харри неохотно отошел от бара. Другие люди при приготовлении напитков всегда проявляют неаккуратность. Однако он отправился к Поппи на кухню, потому что столовое вино - тоже весьма важная вещь. Он достал бутылки "Пуйи-Фюисс" и обнаружил, что вино слегка охлаждено. К моменту подачи на стол они будут иметь идеальную температуру, подумал он. Ему не нравилось слишком холодное белое столовое вино. В конце концов это не содовая. Он бы хотел принести "Шато Марго", купленное несколько месяцев тому назад на распродаже в "Кристи". Но тратить его на этот обед не было смысла. Хотя на Рика, пожалуй, оно произвело бы впечатление.
      - Постарайся сделать так, чтобы Макс ставил во время обеда более веселую и легкую музыку.
      - Максу нравятся утонченные, сдержанные произведения.
      - А как насчет нас всех, черт возьми?
      - Это ты пригласил сюда Макса.
      - Хорошо, хорошо. Я хочу сказать лишь следующее: надо считаться с другими гостями. Он - не пуп земли.
      Харри оставил Поппи на кухне и вернулся к бару. Конечно, там уже царил беспорядок. Харри расставил бутылки по местам и подровнял ряд чистых бокалов.
      - Как насчет Сеговии, Макс?
      Макс ответил отказом. Он - диск-жокей на весь вечер. Он выбрал для обеда квинтет соль-минор Моцарта. Это будет данью голодающим миллионам.
      Харри понял, что настроение Макса портится. Это будет один из его самых тяжелых вечеров. Харри был готов пережить это, но неискоренимый оптимизм позволял ему надеяться, что Макс все же успокоится.
      Когда они уселись за обеденный стол, небо уже было серым, над озером сгущались тучи. Легкий бриз сменился более сильными порывами ветра. Чтобы они не задували пламя свечей, пришлось закрыть стеклянные двери, ведущие в патио. Раздирающие душу аккорды Моцарта прорезали воздух.
      - Господи, Макс, - запротестовал Харри, - нельзя убрать этот похоронный марш?
      - Я отдаю дань богам. Чтобы они защитили нас, - отозвался Макс. - Я хочу заверить их в том, что нам известно о страданиях мира, хоть мы и едим досыта. Боги ждут от нас этого. Опасно игнорировать страдания. Боги этого не любят. Мы спим на пуховых перинах, наши сердца пребывают в благости, но мы знаем о мучениях человечества.
      - Поешь, Макс, - сказала Лайла. - Поппи приготовила свинину специально для тебя.
      - Страдания - важная часть нашей жизни. Однако мы стараемся их избежать. Греки были умнее нас. Без страданий человек - это пустой сосуд. Верно, доктор?
      Он указал вилкой на Рика, проявляя нарочитую невежливость.
      - Я не люблю страдать во время обеда, - сказал Рик. - Хорошее вино, Харри.
      - Как хорошо понимал Моцарт мировую боль, - сказал Макс так, словно его перебили. - Ты согласишься со мной, что постоянно счастливый человек не способен творить?
      Он снова посмотрел на Рика, выбрав себе жертву на этот вечер.
      - Возможно. Я бы не стал обобщать. Кстати, о творчестве. Как продвигается создание Хорала? Во время нашего последнего разговора ты сказал, что начал писать его.
      - Хорал - это мусор, - отозвался Макс, внезапно рассердившись. Сущий мусор. Я задумывал нечто современное... насыщенное звуками сегодняшнего, даже завтрашнего дня. Я называю это Хиросимой. Но я не хочу создавать бесформенный, металлический, негармоничный мусор, который выдают сейчас композиторы. Это слишком легкое решение. Звуки автомобильных гудков, грохот фейерверка, несколько тактов тишины для обозначения космоса, максимум диссонанса. И это называют симфонией! Господи, мне становится смешно. Это может иметь успех, но это не музыка. Как и абстрактная картина, нарисованная с помощью вымазанной в краске автомобильной шины, - не живопись. Это дешевка. Пустота. Издевательство над творчеством.
      - Значит, у тебя творческие затруднения? - сказал Рик.
      - Я - человек, стремящийся к совершенству! Это не значит, что хочу быть старомодным. Вовсе нет. Я хочу выразить сегодня и завтра, но сделать это созидательно. Меня не удовлетворит убожество. Музыкальный вздор.
      - Наверно, на следующей неделе тебя ждет какая-то захватывающая работа, Харри, - сказала Морин, желая прервать речь Макса.
      Она вдоволь наслушалась разглагольствований Макса в прошлом, когда они жили вместе. Он мог говорить бесконечно, выпуская из себя злость и разбрасывая её над столом, словно обломки потерпевшего катастрофу самолета. Когда-то давно, когда они оба были молодыми студентами консерватории, любовниками, жившими в холодной арендованной комнате, она изучила все его причуды и настроения. Его поведение совсем не изменилось. Он говорил примерно то же самое. Только некоторые слова добавились к его лексикону, а к вечному огню, который горел в нем, примешивалось больше злости.
      - В среду я улетаю в Лондон. Точнее, я направляюсь в Сассекс. Меня пригласили сфотографировать семейные бриллианты герцогини Ньючестерской. Это прекрасная идея. Старая дева вытащила их из сейфа и почистила. Впервые за двадцать лет. Она хочет запечатлеть их, потому что с ними связана семейная разборка. Я слышал, у неё потрясающая коллекция. Мне удалось заинтересовать Elan в публикации фотоочерка об этих бриллиантах. Это означает, что мне заплатят дважды. У неё есть огромный сапфир, который, по слухам, входит в десятку лучших сапфиров мира. Старая дева слегка чокнулась. Она намерена появиться со всеми её камнями на груди, руках и в волосах на балу в Мантагесе в декабре. Я бы хотел увидеть эту картину. Герцогиня в сверкающей кольчуге из драгоценностей. Думаю, их у неё достаточно, чтобы закрыть её огромный бюст, а руки будут унизаны браслетами от запястья до подмышек. Какое зрелище!
      - Это звучит очаровательно. Как здорово было бы получить приглашение на бал в Мантагесе, правда?
      Разговоры о бриллиантах всегда волновали Лайлу, хотя она не обладала стоящими камнями.
      - Герцогиня не боится воров? Я бы на её месте испугалась.
      - Она ни о чем не беспокоится. Похоже, весь Лондон знает о её намерении надеть бриллианты. Вору пришлось бы стукнуть её по голове и утащить. Но она будет совершенно неподъемной! Унести её смогут только несколько человек. А её руки из-за множества браслетов будут жесткими, как металлические палки.
      - Я думал, такие люди не любят паблисити, - сказал Рик.
      - Она не имеет ничего против паблисити. Она его обожает. Она весьма эксцентрична, но при этом очаровательна. Однажды я пил с ней чай из суповых тарелок. Герцогиня сказала, что чашки слишком малы и глубоки, она не видит их донышка. Конечно, это нелепо, но она может позволить себе такое поведение.
      Вдали загрохотал первый гром.
      - Надеюсь, Бакстер закрыл двери, - сказала Поппи. - Я на всякий случай проверю.
      - Гроза здесь - это забавно, - заявила Морин. - Она всегда меня волнует. Наверно, на самом деле я - кошка.
      - Молния над озером весьма эффектна, - заметил Харри. - Потрясающее зрелище.
      Когда подали портвейн и сыр, беседующие разбились на группы. Музыка смолкла. Макс тотчас поставил запись "Половецких плясок". Эта вещь подходила к погоде. Сидевшая возле него Поппи стала наливать кофе.
      - Я должна напомнить Бакстеру, чтобы он отнес мусор к лодке, пока гроза не разыгралась, - рассеянно сказала она.
      Они увозили все отходы через озеро в пластиковых пакетах.
      - Мусор. Да, всегда есть мусор, - сердито произнес Макс. - От всего прекрасного остается мусор.
      - О, Макс, - успокаивающе сказала Поппи, подумав о том коконе, в котором он жил. - Что ты знаешь о мусоре? Ты только слушаешь чудесную музыку и вдыхаешь аромат свежих цветов.
      - Я знаю о мусоре все! - с неожиданной яростью заявил Макс. - Я специалист по мусору!
      Поппи не собиралась придавать большое значение собственным словам. Она хотела подразнить Макса. Его бурная реакция изумила Поппи. Какую струну она случайно задела? Говорить с Максом всегда было нелегко. Никто не мог угадать, что приведет к взрыву.
      Макс хорошо разбирался в мусоре. Он помнил свою жизнь с родителями на окраине Тейлорсайда. В конце сада находилась открытая помойная яма. Тогда это допускалось в маленьких городках. В детстве он безумно боялся свалиться в эту яму. Это часто происходило в кошмарах. Он боялся приближаться к яме, но делал это, чтобы доказать себе, что он - не трус. Он думал, что эта яма - бездонная.
      Ужас, который внушала ему помойная яма, как бы ожидавшая его все эти годы, был связан с любимым щенком Макса. Мальчику велели вывести щенка из дома и оставить на ночь в сарае, но он играл на пианино и забыл сделать это. Разъяренный его проступком отец схватил щенка за ногу, ударил головой о стену дома и убил. Затем бросил труп щенка в открытую мусорную яму. После этого Макс больше никогда не заводил домашних животных.
      Макс вышел из-за стола. Он отправился в гостиную и посмотрел на пластинки с музыкальными записями. Он ощущал свою отдельность, нерастворимость в обществе, вынужденность своего пребывания в нем. Всегда что-то вызывало боль, напоминало о прежних ранах и нынешних неудачах. Он был лишен защитной оболочки, необходимой для выживания в этом мире. Все его нервные окончания были обнажены, они болезненно воспринимали пошлость, невинные шутки, скрытую жестокость, людские страдания.
      Из-за стола донесся голос Поппи:
      - Попробуй "Брие", Рик. Это весьма неплохое вино.
      Кто-то подхватил слово "мусор" и начал играть им. Макса раздражала бессмысленность этого занятия. Ему хотелось бежать отсюда. Но к чему? Куда? К кому? Он мечтал убежать к музыке. Он испытывал отчаяние, чувствовал себя в ловушке, среди глупых людей, чьи голоса доводили его до безумия.
      - Однако, - произнес кто-то (возможно, Морин), - вы должны признать, что в корзинах для мусора можно обнаружить нечто забавное. Особенно в тех, что стоят в ванных. Там порой оказываются вещи, которых вы прежде никогда не видели. Вещи, которые никогда вам не принадлежали. Вроде старых зубных мостов, брошей с бриллиантами и мертвых золотых рыбок.
      - Стеклянных глаз, - добавил Харри, - и фаршированных пираний.
      - Библий в обложке с бриллиантами.
      - И сломанных часов.
      - Вся ваша жизнь - это попытка уравнять Мусор с Разумом.
      Глава пятая
      Макс выпил с начала обеда пятую порцию виски; он мысленно дирижировал оркестром, состоявшим исключительно из фаготов. Морин наблюдала за ним из-за бокала с джином. Они были одни.
      Она устроилась в черном кожаном кресле, положив обнаженные ноги на подставку. Она думала о Максе, о прошлом и будущем, смешавшихся в отравленный салат из боли и радости.
      - О, Макс, - произнесла она, держа в руках бокал.
      Он, похоже, её не услышал. Он был поглощен своим оркестром. С легкостью скользя в прошлое, в их общую жизнь, протекавшую в комнате без горячей воды, среди стен с бледно-голубыми обоями, она вспоминала, как он играл бесконечные упражнения. Иногда он напевал по памяти партии различных инструментов. Иногда просил её напеть какую-нибудь партию. Особенно хорошо ей удавались виолончельные партии. Тогда Максу нравился её голос, с раздражением выпившего человека подумала Морин. У неё действительно был богатый, сочный голос. Ей не следовало слушать Рика. Макс называл его Доктором Пустословия. Она должна была продолжать свою карьеру.
      Она вспомнила молодого Макса. Тогда он был восхитительно неловким и сильным. Даже тогда он казался странным, как бы отсутствующим, но в нем оставалось многое от мальчика с фермы. Он часто спускался с небес на землю, чтобы пристальнее разглядеть её. Сейчас Макс был тенью, привидением. Лощенным, печальным, неудовлетворенным, сердитым существом.
      И все же она по-прежнему хотела его.
      - О, Макс, - снова произнесла она, думая о том, как сильно любила его в дни их студенчества и как было бы замечательно, если бы он заметил её теперь. Две дюжины любовников и муж не смогли уничтожить её страсть. Слезы жалости к самой себе заполнили уголки глаз.
      - О, Макс, - воскликнула она.
      - Послушай, - прошептал Макс. - Семьдесят шесть фаготов! Тебе нравится эта музыка?
      - Я её обожаю, Макс.
      Чувственные губы Морин прикоснулись к краю бокала.
      - Мне всегда нравилось, как ты дирижируешь.
      - Спасибо, Морин.
      Странная ласковая улыбка мелькнула на его лице, словно эхо какого-то неизвестного Макса.
      - Ты - моя единственная истинная поклонница на свете.
      - Для меня ничего не изменилось, - воскликнула она.
      - Кантабиле! Кантабиле! - закричал он, обращаясь к воображаемым фаготистам. - Почему вы, идиоты, не можете делать все правильно?
      Внезапно игра наскучила ему. Он отпустил музыкантов домой. Попросил Морин спеть.
      - Ты не споешь какой-нибудь блюз? Помнишь, когда мы всерьез напивались, мы пели что-то вульгарное. Сексуальное.
      Она встала и поставила бокал на пианино. Он сыграл несколько аккордов - ритмичное, напыщенное вступление к известной вещи. Изощренное. Громкое. Бокал опасно задрожал на краю инструмента, угрожая упасть на струны. Морин взяла его и осушила, затем встала за спиной у Макса, положила руку ему на плечо.
      Она запела тихим жалобным голосом. Она смотрела на густые темные волосы; ей хотелось прижать к себе Макса. Когда у неё были темные волосы, она казалась матерью Макса. Она решила изгнать призрак любви, обесцветив свои волосы, брови и пушок на верхней губе. Макс быстро покинул её. Из-за перемены в облике? Возможно, он в любом случае собирался расстаться с нею.
      Когда он уехал, оставив её в холодной комнате с голубыми стенами, она принялась искать психиатра. Рик Сильвестер только что открыл практику. Она рассчитывала расплатиться с ним деньгами родителей, но увидев его, решила, что ей, возможно, удастся соблазнить врача и обойтись без счета за лечение. Она беседовала с ним бесконечно долго. Так ей казалось. В результате она пришла к убеждению, что должна забыть о сцене и карьере певицы. Это занятие не подходило ей. Она не подходила для него. Она пела так долго только из-за Макса. Теперь Макс исчез из её жизни. Ей следовало забыть Макса. Она стала девушкой Рика Сильвестера. Макс навсегда ушел из её жизни. Но люди иногда неожиданным образом возвращаются в вашу жизнь. Особенно это касается старых любовников. Спустя восемь лет она оказалась в компании, в которую входили пианист Макс Конелли и его богатая, красивая жена. Морин снова встретила Макса. Снова отчаянно захотела его. Она вздрогнула.
      Макс перестал играть и налил себе спиртное, в котором не нуждался.
      - Позволь, я налью тебе, - сказал он, забирая её пустой бокал.
      Их руки на мгновение соприкоснулись, Морин почувствовала разряд тока.
      - Макс, - произнесла она. - О, Макс.
      - Морин. Ты почти не изменилась. Не переживай из-за прошлого. Я не мог больше любить тебя. Я не способен любить. Я только беру. Единственное, что я отдаю, это музыка, и то весьма скупо. Спроси Лайлу. Она знает, как я беден в эмоциональном плане.
      Он снова сел за пианино. Он мог расстаться с инструментом надолго лишь по достаточно существенной причине - например, ради телефонного разговора, встречи с агентом, сеанса звукозаписи. Слегка захмелев, она прижалась к нему. Он взял её руки и осмотрел серебристые коготки, словно ожидал найти на пальцах Морин какую-то заразную сыпь, потом перевернул её кисти и поцеловал по очереди каждую ладонь. Он потянул её руки так, что она едва не упала на него, уткнулся лицом в её большой, цветастый бюст.
      - Я бы хотел любить тебя. Хотел бы любить кого-нибудь, - произнес он в вишнево-зеленый узор её пестрой блузки.
      - Почему ты не можешь взять то, что тебе предлагают, Макс? Неужели ты не помнишь, как у нас было? Почему не хочешь меня?
      - Я стар и полон горечи.
      Она выпрямилась, немного отодвинулась от Макса, и его голова потеряла опору.
      - Ты не стар. Сорок лет - это не старость.
      - Это глубокая старость.
      Она заплакала. Макс встревожился.
      - Ради Бога, не плачь! Они где-то рядом. Что они подумают, если увидят тебя плачущей передо мной?
      - Мне плевать, что они подумают.
      - Нет, не плевать. Перестань.
      Она бросилась к его коленям, взяла его за руки и окропила их своими слезами. Волоски на их тыльной стороне заблестели от влаги. Темные волоски. Она беспомощно всхлипывала. Морин несильно укусила его запястье, угрожая сжать зубы крепче. Он толкнул её, и она окончательно оказалась на полу возле пианино. Он сел и заиграл Liebestod.
      - Некоторые люди не одобряют фортепьянную версию Liebestod, спокойно сказал Макс. - Но мне она нравится. Послушай...
      Волны чувственности начали накатываться на Морин. Она перестала плакать и захотела Макса ещё сильнее, чем прежде. Внутри неё выкристаллизовалось твердое решение получить то, что она желала.
      - Как превосходно понимал Вагнер природу оргазма, - заметил Макс.
      Он уже не беспокоился из-за душевного состояния Морин. Если придут другие, они подумают, что Морин потрясена музыкой. Возможно, это действительно так.
      * * *
      Студия Харри находилась в заднем углу подковообразного дома. Три её стеклянные стены смотрели на густой лес. Четвертая стена с дверью, ведущей в дом, была обклеена фотомонтажом с обнаженными красотками. Харри сам изготовил и увеличил эти снимки. В комнате стояли большой рабочий стол и несколько глубоких кресел.
      В одном из кресел сидела Лайла; её лицо было сдержанным, невозмутимым. Она не знала, нравится ей Харри или нет, и хочет ли она ввязываться в его проект. Она выжидала.
      - Выпьешь? - спросил Харри.
      - Нет, спасибо, - ответила она. - Я не мешаю спиртное с транквилизаторами.
      Почему женщины всегда говорят о лекарствах, которые они принимают? подумал Харри. Даже такая деловая женщина, как Лайла, считает нужным сообщить о своих пилюлях и болезнях. Он сам ощутил боль в желудке. Свинина. Свинина, которую подали из-за Макса. Харри всегда чувствовал себя плохо, поев свинины; сейчас у него было явное несварение. Харри охватило раздражение, вызванное свининой, Максом и уязвимостью плоти. Но сейчас не время для раздражения. Он должен быть очаровательным и дипломатичным.
      - Ты оставила Макса возле пианино? Я слышу, как он играет.
      Приглушенные звуки доносились до них через коридоры большого дома и толстую дверь студии, которую Харри плотно закрыл.
      - Он всегда играет?
      - Он играет по настроению.
      - Надеюсь, что у него есть там аудитория. Я оставил Поппи ухаживать за остальными.
      - Максу не нужна аудитория, - сказала Лайла. - И потом Морин не оставит его. Она липнет к Максу, когда мы встречаемся, точно он намазан клеем. Она по-прежнему любит бедного Макса.
      У Харри была особая коллекция фотографий; снимки разделялись между собой листочками вощеной бумаги. Это было попурри, собрание не связанных между собой, но оригинальных, прекрасных, отталкивающих или шокирующих фотографий. Мета Джонс с ножевой раной на щеке (подарок от любовника); ребенок в помойке; обнаженная Грейси Лундквист на спине сенбернара, которого она держала в своем летнем доме под Кеннебанкпортом; Поппи и Рафтон, занимающиеся любовью. Он натолкнулся на этот сюжет совершенно случайно; они явно полагали, что он будет отсутствовать дольше. Однако он вернулся и застал их вдвоем после купания. Их переплетенные руки, ноги, бедра, головы образовывали весьма забавную абстрактную картинку. Ему нравился этот снимок.
      Некоторые фотографии появились на свет по счастливой случайности. Мета Джонс оказалась возле двери его студии, когда любовник порезал её ножом и загубил это прекрасное лицо. Харри позвонил врачу, затем сам перевязал её. Естественно, сначала он сфотографировал её. Больше уже не будет серьезных фотографий Меты. Некоторые снимки являлись результатом долгой подготовки, планирования, многолетней осторожной работы. Например, кого срочно вызвала принцесса Фрегона, обнаружив своего последнего любовника в объятиях повара, которому в это время следовало готовить лазанью? У него всегда были наготове камеры для разных видов съемки, цветной и черно-белой. "Сфотографируй их! - закричала она. - Я хочу запечатлеть этот момент. Если он станет все отрицать или забудет, я ему напомню!"
      Теперь он выложил эти фотографии перед Лайлой на широком столе.
      - Конечно, я всегда был деловым человеком, Лайла, но при этом я художник. Я делал эти снимки из любви к искусству, потому что они говорят мне кое-что о жизни.
      Сдержанная, бесстрастная Лайла, посмотрев в упор на Харри, наклонилась, чтобы изучить фотографии.
      - По правде говоря, я считала, что тебя интересуют только деньги. Не искусство.
      Холодная, высокомерная, богатая стерва, подумал Харри, я бы с удовольствием задушил тебя. Он заставил себя улыбнуться. (В этот момент несварение стало мучать его сильнее.)
      - Поскреби любого рекламного фотографа, и ты обнаружишь замаскировавшегося художника.
      - Позволь мне рассмотреть все внимательно. Это любопытно.
      Она приблизилась к поверхности стола; её черные волосы были уложены безупречно, серьги падали на скулы. Она казалась неприступной, абсолютно защищенной. Он испытал желание ударить её. Потом оно прошло.
      - Я собирал эти снимки на протяжении последних десяти лет, - без раздражения в голосе пояснил Харри. - Порой мне просто везло. Между прочим, эти фотографии никто не видел. Только Поппи, и то далеко не все.
      Он видел, что она заинтересована. Она смотрела на фотографию Поппи и Рафтона, лежащих на пляже.
      - Кама Сутра, - произнесла Лайла, подняв свои холодные черные глаза.
      - Американская версия.
      Она посмотрела другие работы и произнесла:
      - Поппи - настоящая бродяга. Она непреднамеренно элегантна.
      - Именно это качество подняло её на вершину модельного бизнеса, сказал он, желая избежать обсуждения собственной жены.