Он стал медленно спускаться по ступенькам. Когда Анменн подошел поближе, лицо человека, стоящего у дверей, попало в полосу света фар «мерса». Эйкрс, деловой партнер моего свояка. Чудесная реинкарнация.

– Ну, ну, ну, – произнес Эйкрс. – Кажется, мы ничем вас не можем запугать, ни глотку вам заткнуть, ни утопить, ни взорвать, ни что там еще?..

– Эйкрс, – проговорила я. – А как же отель «Рама»...

Мой обычный глубокомысленный комментарий.

– Как, неужели вы и в самом деле полагали, что тот джентльмен был нашим мистером Эйкрсом? – Удивление в голосе Анменна казалось совершенно искренним. – Что вы! Так себе, жалкий поставщик непристойных фотографий ужасного качества. Совершенно не творческая личность, возможно, за исключением претензий, которые пытался предъявлять. Мистер Эйкрс позаботился и о нем. Теперь я вынужден вас покинуть и доверить Бобу с полной уверенностью, что вы получите все, в чем нуждаетесь.

Он кивнул, проходя мимо меня к машине Калеба. Подошел к автомобилю и сел в него. Я слышала, как в машине включилось зажигание, и она стала отъезжать, издавая неприятный скрежещущий звук. Словно в замедленной съемке «мерс» стал набирать скорость и устремился по той же дороге, по которой только что привез меня на студию. За первым же поворотом исчезли его задние фары, оставив в моей памяти воспоминание о череде неверно истолкованных знаков, последнее звено в петле из полуправды и лжи.

Снимки соседа Зорины, фотографа и сценариста, услугами которого я время от времени пользуюсь.

Ты не остановишься, пока не дойдешь до реального и опасного столкновения.

И тут я вспомнила, кого мне напомнила жена Калеба. Не только мое собственное лицо – лицо Сами. «А это порожденье тьмы я признаю своим».

И, наверное, в конце концов всем и всеми можно поступиться.

– Создается впечатление, что на этот раз мы с вами только вдвоем, мисс Бенегал. Ну и как же будем развлекаться? Не закончить ли нам ту сцену преследования, над которой мы начали работать как-то намедни ночью?

Я не стала его больше слушать, а повернулась и бросилась бежать по направлению к центру городка, стараясь продвигаться по грязи, потому что в моих теннисных туфлях бежать по ней было легче, чем Эйкрсу в его итальянской кожаной обуви. Минуту спустя я услышала за своей спиной его проклятия и поняла, что он поскользнулся. У меня был выбор из двух вариантов. Если я сумею добраться до столовой при условии, что она не заперта, там я смогу найти ножи, хоть какой-то инструмент самозащиты. Возможно, я даже сумею там забаррикадироваться. Но до каких пор! О втором варианте я пока не хотела и думать.

Эйкрс бежал очень быстро и уже почти догонял меня. Я изо всех сил пыталась вспомнить то, что узнала во время экскурсии по студии. Свернула налево и пробежала мимо каких-то бань, затем снова направо, на улицу, застроенную пригородными бунгало. Снова направо, мимо статуи Шивы в человеческий рост. Налево, теперь опять направо, думала я. Эйкрс был совсем близко. И никакой столовой в поле зрения. Еще один поворот. Он почти хватает меня за руку, и я чувствую, как скользят по грязи мои ноги и его тяжелое дыхание за спиной. Из последних сил я делаю еще один рывок. Здесь грязь становится еще глубже и гуще, я увязаю по самые лодыжки и почти не могу двигаться.

И все-таки мне удается забежать в здание, взлететь по лестнице в темную неосвещенную кухню. Я хватаю первое, что попадается под руку – железную сковородку с маслом. Держу ее обеими руками. Швыряю в лицо Эйкрсу, вбегающему на кухню вслед за мной. Раздается шлепающий звук, такой, какой бывает, когда по куску мяса бьют молотком. Он ударяется головой о дверной косяк. Хрипло выкрикивает: «Сука!» Одной рукой держится за лицо и бежит ко мне, теперь немного медленнее. Скользит на разлившемся масле. Недостаточно медленно. В другой руке он держит бритву.

Фарсовая сцена из глупого фильма: я разбрасываю за собой все, что попадается под руку, чтобы задержать его, но так и не могу оторваться на достаточное и безопасное расстояние.

Нет времени на обдумывание сюрпризов, которые могли бы дать мне дополнительный шанс. Я выскальзываю в заднюю дверь столовой и чувствую, выбегая на улицу, как дождь и ветер ударяют мне в лицо. Слышу, как сзади падает Эйкрс, поскользнувшись на мокрых ступеньках. Дождь идет сплошной стеной, граница между твердым и жидким стирается. Бегу вперед, ничего не видя перед собой, бегу без всякой цели, бегу, не зная куда; наталкиваюсь на гранатовые деревья, какие-то святилища, бутафорские гробницы. Но я больше не слышу за собой ничьих шагов.

И вот я спасена, среди друзей. Сотни людей под ярко освещенным навесом. Некоторые с мрачным видом наблюдают, другие танцуют, едят, словно в мире нет больше никаких проблем. Почему ты это не остановишь? Сказала я и увидела, что толпа совершенно неподвижна. Неподвижностью камня или смерти. Протерев глаза от дождя, протягиваю руку и касаюсь холодной мраморной поверхности, иллюзию движения и танца которой создавал свет сквозь пелену дождя. Древние мраморные Вишну с бесстрастными лицами, как у Ашока. Кокетливые Парвати с грудями из песчаника, словно спелые дыни. Лица, похожие на мое лицо и на лицо Миранды в сотне разнообразных воплощений. Кладбище отслужившей свой век бутафории на студии Проспера. Я остановилась за спиной высокого неизвестного мне воина и положила голову на его прохладное плечо, пытаясь отдышаться и прийти в себя.

– Я знаю, что ты здесь, Роз, – говорит Эйкрс, его голос доносится до меня откуда-то издалека сквозь потоки дождя. – С кем ты разговариваешь? Здесь нет никого, кроме нас с тобой.

Второй вариант. Но я ведь потеряла все ориентиры и слишком взволнована, чтобы в подробностях вспомнить свою экскурсию с Салимом по студии. Я замечаю тень Эйкрса прежде, чем Эйкрс замечает меня, и изо всех сил толкаю на него статую воина.

– Нет! – орет Эйкрс и отпрыгивает в сторону. Воин наносит ему лишь скользящий удар, но при этом задевает еще одну каменную фигуру впереди, а та цепляется за третью, и все они начинают падать одна за другой. Я, словно кролик, выскакиваю из-под навеса, Эйкрс – за мной. Тупик. Белая мраморная стена. Ступеньки, завершающиеся дверью, которая не открывается. Я вновь спускаюсь по ступенькам, поворачиваюсь и вижу позади себя фигуру, уже замедлившую шаг. Он понял, что я попалась.

– Ну, что ж, настало время поиграть.

И тут я увидела какой-то проход в земле, довольно широкий, ведущий под лестницу, – туннель в неизбежное. Я падаю на живот и то ли ползу, то ли плыву по грязи, подобно существу, желающему обратить вспять эволюцию и вновь стать земноводным. Эйкрс хохочет, прыгает на меня и хватает за ногу, всю покрытую грязью до такой степени, что с меня слетает теннисная туфля, а моя грязная ступня выскальзывает у него из рук как мокрый кусок мыла. Оказавшись под лестницей, я пытаюсь занять как можно меньше места.

Так мы сидим несколько минут, приходя в себя, кролик и удав. Проблема в том, что удав слишком толстый и не может пролезть в нору к кролику.

– Вы слышите звук дождя, мисс Розалинда? – спрашивает удав своим хриплым голосом, немного отдышавшись. – Скоро вашу норку зальет до краев.

Мы оба понимаем, что у меня больше нет вариантов.

Эйкрс осветил маленьким фонариком крошечное пространство, в котором я сижу, сжавшись, на расстоянии каких-нибудь четырех футов от него. Или, что одно и то же, на расстоянии протянутой руки с бритвой. Он протягивает руку и делает ею пробный взмах передо мной. Еще одна попытка. На этот раз кончик лезвия совсем близко от меня. Он даже слегка касается моей ноги, только слегка, так, что я почти ничего не чувствую. Я засовываю ноги поглубже в грязь, как делает это лягушка, почуяв опасность, и ощущаю ими что-то твердое – бутылку. Первая мысль: не смогу ли я разбить ее и осколками порезать руку Эйкрсу. Если бы у меня только были силы. Он, должно быть, каким-то образом прикрепил лезвие к фонарику, так как теперь, когда он в очередной раз попытался достать меня бритвой, узкий лучик от фонаря осветил в темноте какую-то фигурку.

– Мне следовало бы сделать этот нож немного подлиннее, не правда ли, мисс Розалинда? – говорит Эйкрс. – Но, впрочем, ненамного. – Его голос звучит вполне дружелюбно. – Надо вначале хорошенько испробовать и этот. Вы готовы?

Он сует голову под лестницу и освещает лицо фонариком, чтобы я смогла увидеть его улыбку. Говорит тихим, монотонным голосом. Изрыгает поток непристойностей. Чем-то похоже на секс по телефону: я сделаю тебе то-то, и ты будешь кричать, будешь просить еще и никогда не насытишься. Я знаю, ты хочешь этого. Это как раз то, что тебе нравится.

Эйкрс медленно просовывает руку, изгибает ее – ложный трюк. Понимая, что может нанести мне рану в любой момент, когда пожелает, он начинает править бритву о землю, словно готовясь побрить мне ноги.

– Фи, фай, фоу, фам! – приговаривает он.

Слева от себя я слышу негромкий звук, словно от спустившей велосипедной шины, мне кажется, что я замечаю какое-то движение, едва различимое шевеление чего-то.

Паника и ужас все-таки привели меня ко второму варианту.

И я ору на Эйкрса:

– Ну, иди-иди сюда, чертова задница, жирный псих-жополиз!

Он делает резкий выпад вперед. Ему бы следовало быть поосторожней. Тень, но другая тень, не та, что мгновение назад скользила слева от меня, касается руки Эйкрса.

– Черт! – восклицает он, роняет бритву и трясет рукой, а затем головой, как человек укушенный пчелой. – Что это, черт возьми, такое было?..

Тень наносит новый удар. На этот раз более точный и сильный. Удар в голову.

Эйкрс издает всего один-единственный вопль, затем его руки бессильно падают, тело оседает, вытягиваясь, и становится частью того океана грязи, что окружает меня со всех сторон. Тень исчезает в поисках сухого места. Я продолжаю сидеть, сжавшись, поджав под себя ноги, тихо и совершенно неподвижно.

Дождь усиливается, и даже то, что несколько минут назад было сухой землей, растворяется в потоках воды и превращается в жидкую грязь. Некоторое время спустя нечто, напоминающее длинный кусок черной веревки соскальзывает с островка безжизненного тела Эйкрса и плывет по воде, смешанной с грязью, в поисках менее многолюдного убежища. Я подползаю к темной массе, которая когда-то была Эйкрсом, и ощупываю почву вокруг него, сую руку в грязную жижу и вытаскиваю оттуда фонарик и бритву. Включаю фонарик и мгновенно выключаю его. Две черные точки отчетливо видны у него на щеке. Часть лица вокруг уже начала опухать и обесцвечиваться. Снова зажигаю фонарик, отрываю кусок от рубашки, заворачиваю в него бритву и кладу ее в карман. Затем делаю попытку вытолкнуть тяжелое безжизненное тело из-под лестницы.

Несколько первых толчков безрезультатны. Из-за жидкой грязи все, за что удается ухватиться, тут же выскальзывает из рук. От каждого толчка в голову Эйкрса мои ноги скользят, его рука шлепается в грязь, брызги тут же забивают мне ухо, и я чуть не падаю лицом в жижу под его все еще очень теплую руку. Горячее объятие. Такое впечатление, что скоро этот жуткий голос заговорит снова, перечисляя свои дежурные непристойности. Я зацепилась одной ногой за ступеньки и взобралась к нему на плечо. Его рука поднялась в жесте, напоминающем вызов такси, и затем послышался липкий, жалостный звук, похожий на звук овощной кожуры, спускаемой в канализацию. Я сделала еще один рывок, отталкиваясь от его лица. Моя рука скользнула по его щеке, и я успела ухватиться за его ухо. На этот раз мне удалось немного переместить его тело. Сток прочищен. Мне помог ливень. Я передохнула несколько минут, затем продолжила выталкивать его по дюйму за раз. Наконец освободила достаточно места для того, чтобы самой выползти из-под лестницы. Я едва могла держаться на ногах из-за выброса адреналина и спазмов в мышцах, и потому, чтобы не упасть, мне пришлось ухватиться за стену. Так я и стояла там, а дождь омывал мне лицо. И когда я осветила фонариком наручные часы, то с удивлением обнаружила, что нет еще и полуночи.

Я нигде не могла найти свою вторую туфлю. Куда она могла подеваться? Ее исчезновение почему-то показалось мне особенно досадным. Несколько минут я потратила на поиски. Наконец присела на корточки перед раздувшейся массой у меня под ногами и стала искать в грязи под нею. Ничего. Но в одном кармане у Эйкрса я нащупала толстый бумажник и, ни на мгновение не задумываясь, вытащила его. Вид денег и золотой кредитной карты сразу же отрезвил меня. Я поняла, что сейчас гораздо важнее найти какое-нибудь укрытие, чем потерявшуюся туфлю. И даже если центр циклона пройдет стороной, все равно оставаться под открытым небом было небезопасно. Я бросила последний взгляд на тело Эйкрса и зашагала прочь сквозь дождь и ветер.

Примерно минут через двадцать после плутания по закоулкам студии я вышла к домику Эйкрса, расположенному на некотором возвышении и потому не столь пострадавшему от потопа, как остальная часть студийного городка. Мой рюкзак лежал на том же месте, где я его бросила. Дверь в лачугу открыта. Внутри тесно, но сухо. В одном углу хозяин разложил походную постель, в другом углу находился стол, заваленный книгами и папками. На потолке – включенный вентилятор. На столе рядом с пепельницей, доверху заполненной окурками, пачка сигарет. Как будто Эйкрс только что вышел на несколько минут подышать свежим воздухом.

Я бросила взгляд в зеркало над постелью и увидела длинные мокрые пряди, свисающие на бледную мрачную маску смерти – лицо утопленника. Живым в нем были только глаза, желто-зеленые, как у кошки.

– В будущем году, обещаю, я проведу свой отпуск на пляже, – произнес лик мертвеца.

Мне так хотелось принять горячий душ. И мне так хотелось «Кровавой Мэри» с изрядным количеством «Табаско» и ворчестерского соуса и завитком лимонной кожуры, какую делают в моем любимом баре в Лондоне. И кусочек горячего тоста с маслом и соленым «мармитом». Но, естественно, лачуга Эйкрса ничего из этих прелестей жизни предоставить не могла. Правда, на столе лежал мобильник, который, по всем правилам, не должен работать. Должен быть частью здешней бутафории.

Однако в трубке, когда я подняла ее, послышалось обнадеживающее потрескивание. Эйкрс, вероятно, пользовался этим телефоном, так как в фирменном блокноте отеля «Рама», лежавшем рядом, была записана парочка номеров. От одного из них что-то сжалось у меня внутри. Телефон студии Калеба.

На полке над столом я разглядела книгу «Изобразительное искусство Индии и Пакистана». Внутри книги я наткнулась на уже известное мне предупреждение:

СОБСТВЕННОСТЬ ЦЕНТРАЛЬНОГО ОТДЕЛА РЕКВИЗИТА В БОМБЕЕ. ВЫНОСИТЬ ИЗ БИБЛИОТЕКИ ЗАПРЕЩЕНО.

На этот раз я решила просмотреть ее более внимательно, как учебник при подготовке к особенно сложному и ответственному экзамену, и вскоре поняла, почему книга так понадобилась ворам. Поля этого экземпляра были испещрены изумительными зарисовками Сами и не только в разделе, посвященном коллекции Проспера. Это было его завещание, его исповедь и мое наследство. Почти на каждой странице имелись рисунки фигур, сделанные под разным углом зрения, с увеличением деталей, не попавших на фотографии. Где он нашел источник для изображения головного убора этой кобры, ножки танцовщицы, загнутого уха? Рядом с зарисовками он проставил точные даты. Даты, естественно, мне ничего не говорили, но я сразу же узнала лица. Передо мной мелькали портреты тех, кто составлял молчаливую каменную толпу, среди которой я только что пыталась найти убежище.

В закрытом шкафу, открытом с помощью ножа и нескольких ударов по замку, я обнаружила «черную книгу» Проспера – старую толстую папку толщиной четыре дюйма. Это оказалась обширная коллекция сценариев, заметок, фотографий с мест съемок в Кашмире, Кочине, Пондичерри, снимков знаменитых звезд индийского кино последних трех десятилетий, образцов золотого шелка из Майсура для костюма танцовщицы, зарисовок масок для римейка «Рамаяны», кадров из его собственных фильмов и фильмов других режиссеров, цитат из стихотворений, пьес и книг по метеорологии с описаниями известнейших бурь и ураганов в качестве материалов для его постановки «Бури». Из таких обрывков составляется тайна человеческой жизни.

Я задумалась над увиденным. Собрание случайных осколков прошлого, хаотических воспоминаний, зеркала внутри зеркал, как на портрете четы Арнольфини Ван Эйка.

В «Книге» Проспера была представлена история не одной бури. В ней я отыскала сценарий, о котором мне рассказывал Калеб. Буквально в том виде, в каком он представил его: с центральным эпизодом, во всех деталях предсказывавшим реальную смерть Майи, с подробными комментариями Калеба, по профессионализму и кинематографической интуиции не уступавшие художественному совершенству рисунков Сами. И рядом с каждым эпизодом – красная галочка Проспера, знак его одобрения.

Как все другие сценарии Проспера, этот также был отпечатан на стандартном бланке с указанием точной даты в конце, которая доказывала, что сценарий действительно был написан за несколько дней до гибели Майи. Но примет ли какой-нибудь суд подобную рукопись в качестве вещественного доказательства? Во всяком случае меня она убедила окончательно.

Проспер добавил несколько собственных замечаний к диалогам и ремаркам Калеба. Среди них я обнаружила слова, взятые из режиссерского сценария хичкоковских «Незнакомцев в поезде»: «Бруно решает скомпрометировать героя, Гая, положив зажигалку Гая на месте преступления». Кроме того, Проспер вырезал кусок диалога из интервью, которое Трюффо брал у Хичкока по поводу названного фильма:

Трюффо: Ваш фильм строится вокруг числа «два». У обоих персонажей могло бы быть одно и то же имя, притом что и герой, и негодяй, по сути, одна личность, расколотая надвое.

Хичкок: Совершенно верно. Бруно убил жену Гая, но ради Гая, так, как будто бы Гай сам совершил это убийство.

Не столько дневник, сколько самое настоящее признание собственной вины. Понятно, почему Проспер хранил эту «Книгу» в такой тайне.

В другом разделе «Книги» я нашла отрывок из беседы Хичкока и Трюффо о «Головокружении», о сцене, в которой Джимми Стюарт становится свидетелем того, как его возлюбленная выбрасывается из окна небоскреба.

Трюффо: Что заинтересовало вас в той книге, на сюжете которой вы построили свой фильм «Головокружение»?

Хичкок: То, что ее герой пытается возродить образ погибшей женщины в другой женщине, живой.

Последняя половина «Книги» Проспера была полностью посвящена «Буре». На протяжении многих лет он играл с ее темами и героями, искажая идеи автора, всячески манипулируя сюжетом, пытаясь приспособить его к своим намерениям, вычитывая в пьесе то, что Шекспиру никогда бы не пришло в голову.

Заметки на полях сценария были своеобразными шедеврами: зарисовки волн различной конфигурации, схемы сценического освещения времен Шекспира и многое другое. Компьютерный финал фильма оказался мне совершенно непонятен, хотя Рэм, наверное, разобрался бы в нем без особого труда. Финальная сцена по плану режиссера должна проходить внутри пещер на острове Элефанта, где камеры снимали бы демонстрацию различных версий «Бури», а волшебная студийная буря ревела бы снаружи. Все это выглядело как-то чудовищно искусственно.

В день моего приезда в Индию Проспер занес в свою «Книгу» следующую цитату: «Бенгальские огни – сернистое соединение черного цвета, применяемое в качестве сигнального средства при кораблекрушении и для ночного освещения». Для каждого дня моего пребывания здесь Проспер в своем «черном» дневнике подбирал особый эпиграф. Словно я тоже была частью его фильма, а не самостоятельной личностью.

В том же ящике, где лежала «Книга» Проспера, я отыскала коричневый конверт с остальными фотографиями Сами. Наконец-то настоящие улики. Многие лица на них мне знакомы, хотя среди них нет ни одной яркой звезды с политического небосклона. И тут же я подумала: но если это – улики, то в чем они уличают? В пристрастии к экстравагантным формам секса, не более. И, конечно же, не в убийстве.

Я легла немного отдохнуть на узкую постель и тут же провалилась в какое-то облако. Глаза закрылись сами собой. За стенами гигантский пылесос пытался засосать домик и унести в небо; странно успокаивающее чувство, что чья-то чужая рука поигрывает кнопкой быстрой перемотки вперед.