1

Кажется, я проснулась от стука павлиньего хвоста, а может быть, меня разбудили солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь щели в ставнях. Откуда-то из глубины дома до меня доносились приглушенные голоса.

Вскоре появилась босоногая женщина с чашкой чая и запиской от Ашока:

«Мне очень жаль, что, когда ты проснешься, меня не будет рядом, но, к сожалению, у меня на утро назначена встреча. Надеюсь, что чай с черным кардамоном окажется хорошим средством от головной боли и неприятных воспоминаний. Нам нужно обсудить кое-какие результаты вчерашних событий».

Я умылась и пошла через сад к дороге, вновь услыхав мелодию флейты заклинателя змей. Я вспомнила историю, которую рассказала Ашоку накануне вечером, и то, о чем я умолчала, как однажды наш садовник застал меня на веранде созерцающей кобру, что приползла из затопленного водой сада к нам в дом в поисках более сухого и безопасного жилища. Мы оба, змея и я, ритмически раскачивались в странном гипнотическом танце, зачарованные друг другом. Это была длинная змея с мускулистым и толстым телом, и я сразу же вспомнила ее – по прошлому году. После того как садовник убил кобру, я попросила у него кусочек ее скелета. Он стоит у меня на каминной полке в Лондоне, длинная изогнутая цепь позвонков, память о том, навсегда ушедшем в прошлое саде.

К полудню я возвратилась в отель и обнаружила, что сестра оставила мне несколько сообщений. Когда я позвонила ей голос ее звучал напряженно и нервно.

– Где ты, Роз? Я так беспокоилась!

– Ты слышала о том, что произошло у Калеба Мистри?

– Именно поэтому я и звоню. Проспер рассказал мне все, что ты ему говорила прошлым вечером, и после этого я позвонила Калебу...

Я прервала ее:

– Миранда, вы с Проспером говорили о том, чтобы отправиться со мной в длительное путешествие по Индии после рождения ребенка?

– Да, – ответила она, в ее голосе чувствовалось удивление по поводу того, что я сменила тему, – сегодня утром. А что?

– Только сегодня утром? Не раньше? Я просто удивилась, что ты не упомянула об этом в «Брич-Кэнди», если между вами был такой разговор и раньше.

– Нет, мы впервые заговорили об этом только сегодня утром. Он сказал, что нам всем такая поездка не помешает после очень сложного года. А что? – Наступила одна из тех длинных пауз, которую можно истолковать сотней разных способов. И затем... – Проспер и Калеб оба сказали мне, что тебя все еще занимает эта история с хиджрой.

– А Проспер не рассказал тебе об одном очаровательном госте, который был у него вчера вечером?

– Я не знаю человека, заходившего к нему вчера, – поспешно ответила мне Миранда, – но Проспер говорит, что это какой-то клиент, который был... который готов вложить деньги в съемки «Бури».

– Если Проспер действительно черпает деньги из подобных источников, я не удивляюсь тому, что тебя мучают кошмары.

– Проспер не может его нигде найти. Он как будто бесследно исчез.

– Ах, как будет его недоставать этому процветающему мегаполису!

– Проспер очень волнуется. Это может означать потерю студии и возможности продолжать съемки.

– Я весьма ему сочувствую. Однако прости меня, Миранда, но я все-таки предпочитаю простых головорезов, которые не знакомят тебя со своими психоаналитиками перед тем, как убить. Мне милей какой-нибудь старый, честный психопат.

– Неужели все, что ты сейчас говоришь, относится к Просперу?

Мне было трудно приспособиться к ее стилю.

– А разве он не тот самый женоубийца, о котором ты писала мне, Миранда?

– Мне не следовало этого делать.

– Но почему же тогда ты это сделала?

– Я не знаю. У меня тогда совсем не было друзей, никого, кому я могла бы рассказать об этом. В основном друзья Проспера... И потом, ты же не отвечала мне на протяжении нескольких недель. И к тому времени, когда ты приехала, я поняла, что это была ошибка.

– А что, если я найду доказательства?

– Доказательства чего?

– Доказательства того, что он убил свою первую жену или по крайней мере несет ответственность за ее гибель.

– Я не хочу никаких доказательств. Проспер – мой муж. Он будет отцом моего ребенка.

И вновь некоторое время мы слушали молчание друг друга. И я с удивлением размышляла над странной формой, в которую она облекла слова о ребенке. Сделала она это намеренно или случайно? Или это снова странности моей придирчивой интерпретации?

– Если ты любишь меня, если тебя интересует мое благополучие, Роз, ты должна прекратить.

У меня был готовый ответ: держись подальше, Миранда. Я могла бы провести черту между нами. Но я не стала этого делать.

– Когда дело идет об убийстве, Миранда, прошедшего времени не существует. Убийца навсегда остается убийцей. Преступление требует воздаяния. Даже если это самоубийство. Я знаю, что брак – на десять процентов обещание, а на девяносто компромисс, но убийство – это компромисс на все сто процентов, компромисс с самым темным, самым дьявольским, что есть в твоей душе. – Я подумала: не разучилась ли Миранда вообще быть искренней? – Если я найду доказательства...

Она резко оборвала меня:

– Я больше не могу все это слушать. – В голосе сестры появилось то хрипловатое напряжение, которое бывает у человека на грани истерики. – Наверное, следует... подождать, пока у нас будет возможность снова побеседовать с глазу на глаз.

– С тех пор как я приехала сюда, мы встречались только один раз.

– Возможно, нам обеим нужно время, чтобы все хорошенько обдумать.

– Что обдумать? Твоего мужа и его...

Она вновь прервала меня:

– О, я совсем не так представляла себе нашу встречу. Твое возвращение. Мне очень жаль, Розалинда, мне действительно очень жаль. – И повесила трубку.

В окна моего гостиничного номера всматривались глаза киногероя с афиши, темные картонные очи на громадном лице пурпурного цвета. Парень что надо, такой, что без малейших затруднений справился бы ситуацией. Для него это было бы раз плюнуть. Надо только хорошенько вчитаться в сценарий.

В сценарной характеристике образа положительной индийской девушки первыми словами, как правило, идут «верность семье». Каковая включает и свояков. Я бросила взгляд на телефон, этот изощренный инструмент пыток, и задумалась, а не стоит ли мне снова набрать номер Миранды. Извиниться, пообещать впредь в своих разговорах с ней затрагивать только самые безобидные темы: покупки, детей, счастье материнства. А может быть, сразу же начать с монолога о наслаждении, получаемом нами от составления букетов или занятий макраме.

В блокноте рядом с ее телефоном был нацарапан номер телефона «Общества Тилака», который раздобыл Рэм. Я подняла трубку и позвонила человеку по имени Джей.

Кто может с абсолютной уверенностью сказать, в чем заключается его дхарма или что нужно для того, чтобы создать семью? Шесть месяцев в теплую пору года, когда тебе всего каких-нибудь тринадцать лет? Или всего одна неделя? Или один мимолетный взгляд на почти неотличимую от тени худенькую фигурку Сами, лишь наполовину завершенную, так же, как и те фигуры, что он когда-то нарисовал на стене у Бины? До этого дня я представляла себе сестру как некий мостик к лучшим временам в истории моей семьи. Теперь я поняла, что у этого мостика таможенная застава, и теперь я была совсем не уверена в том, что мне хочется платить за вход.

Джей не сообщил мне почти ничего нового относительно отрывков из «Рамаяны», исполнявшихся в ночь убийства Сами. Он сказал только, что это представление с танцами, в котором принимали участие странствующие актеры, количество которых то возрастало, то уменьшалось, точно прилив и отлив.

– Иногда они бывают заняты на съемках, а иногда участвуют в фестивалях подобного рода, – сказал он, – и большинство известны только под своими сценическими псевдонимами.

Найти список спонсоров «Общества Тилака» оказалось гораздо легче: они были опубликованы в ежегодном докладе Общества. Около тридцати имен, от Анвара и Бхата до Вивекананды. Слушая эту перекличку самых разных имен, национальностей и религий, я всматривалась в окно. Там, где должен был быть горизонт, море и небо сливались в один плотный серый ковер, цветом напоминавший рубероид.

– Извините, не могли бы вы еще раз повторить несколько последних имен? – попросила я.

– Сантьяго Хосе. Шарма Проспер.

– А нет ли там имени Энтони Анменна?

– Да, конечно, – откликнулся Джей, – это один из наших спонсоров-англичан. Очень щедрый человек. Как раз сегодня он находится в индуистском храме рядом с набережной Хасджид Али. Он внес значительную сумму на восстановление золотых украшений на изображениях богов в этом храме и лично следит за работами.

2

Прилив был не очень сильный, тем не менее вода неспокойная и грязная, в ней чувствуется какое-то подспудное волнение. По волнам плавает столько же всякого хлама, как и у пляжа в Брайтоне после какого-нибудь праздничного уик-энда. Волны тяжело ударяются о длинную дамбу, которая ведет к гробнице Хаджи Али, обдавая фонтаном брызг толпы нищих, терпеливо ожидающих подаяния и горсть риса от мусульман-паломников, идущих к гробнице своего святого.

Менялы в самом начале дамбы за небольшое вознаграждение разменивают рупии на пайсы, чтобы распределять благотворительность малыми порциями и измерить ее до гроша. Они обрушивают свои проклятия на волны, грозящие их и без того небольшую выручку превратить в никому не нужное папье-маше.

Когда-то эта местность, прозванная Низиной, была частью затопленных земель между бомбейскими островами, хотя существует карта, составленная всего через десять лет после прихода сюда англичан – то есть задолго до того, как по-настоящему началось отвоевывание земель у моря, – на которой эта местность изображена как суша, все острова соединены в один, словно картограф попросту поднял Бомбей в пригоршне со дна морского, а остатки воды слил с ладони.

Я шла на запад мимо японского посольства по направлению к Махалакшми, храму, располагавшемуся на самом краю того, что когда-то называлось «Большим Волноломом», и заметила Анменна раньше, чем приблизилась к входу в храм. В дорогой одежде, упитанный, сияющий довольством и благополучием, он выделялся среди маленьких смуглых человечков, как большая белая акула среди стайки мелких рыбешек. Подойдя поближе, я заметила, как он коснулся плеча стройного юноши в белом дхоти. Время от времени он продолжал касаться его плеча жестом хозяина, прикасающегося к любимой, но не очень дорогой вещи.

Анменн заметил меня еще издали и внимательно следил за мной, его светская улыбка при этом соскользнула на несколько миллиметров, но он быстренько натянул ее снова на свою безупречную физиономию джентльмена.

– Мисс Бенегал, какой сюрприз!

– Я поспешила сюда, как только мне сказали в «Обществе Тилака», что вы здесь. Я и не предполагала, что вы не только антиквар, но и великий филантроп.

На этот раз он полностью контролировал свою улыбку.

– Зайдите в храм и сами посмотрите. – Мы сняли обувь. – Вы разбираетесь в золочении?

– Моя мать была профессиональным позолотчиком.

– Ах, я и забыл. Ведь у вас такие широкие интересы. Преступный мир, контрабандисты, погода...

– Подделки.

– Ах, значит, и подделки тоже. Какую же удивительно интересную жизнь вы ведете. – Он элегантным жестом взял меня под руку и провел через храмовую дверь. Изнутри исходил одуряющий аромат благовоний и жасминовых венков. – Храм посвящен Лакшми, богине богатства, – пояснил он, – очень логично для хваткого бомбейского духа. – Анменн указал на три изображения богини, находившиеся позади нас. – Говорят, их извлекли из моря. Сейчас мои ребята восстанавливают на них позолоту и украшения. Хотя, с точки зрения взыскательного британского вкуса, все это может показаться и несколько вульгарным, местным жителям подобные вещи доставляют большое удовольствие.

– Вы находите индийцев вульгарными, мистер Анменн?

– Некоторых.

Подобно многим индуистским храмам святилище очень напоминало типичный римско-католический собор. Та же любовь к ладану и прочим воскурениям, та же сорочья страсть к блестящим стекляшкам; боги и богини, которых очень легко перепутать. Сразу становится понятным, почему индуизм и католицизм так популярны. Каждый может отыскать здесь что-то на свой вкус: золото, кровь, секс, мазохизм, мучительную смерть – другими словами, прекрасное место для бедняков потратить свои сбережения.

Анменн объяснил мне, что люди, сидящие у входа в храм, – это садху, святые, те, кто дал обет не ходить в течение всего сезона дождей, дабы не совершить греха невольного убийства живой души, случайно наступив на какое-нибудь насекомое, например, на то, которое распространяет брюшной тиф в пору муссонов. С первыми дождями начинается их настоящее нашествие на эти края.

– Появление здесь, у традиционных мест паломничества, довольно многочисленных толп, состоящих из саньясинов, тех, кто отринул мирские соблазны, – один из главных признаков приближения муссона, вам это известно, мисс Бенегал?

– Откровенно говоря, я и не предполагала, что святости можно достичь в столь нежном возрасте.

Я указала в сторону юноши, которого Анменн незадолго до этого гладил по плечу.

– Это один из художников, – не моргнув глазом ответил Анменн. – Я был бы рад провести для вас экскурсию по храму, мисс Бенегал, однако вынужден вас оставить – нужно забрать машину.

– Если вы не возражаете, я пройдусь с вами. И даже если вы возражаете, мистер Анменн.

Он холодно кивнул и пошел широким поспешным шагом, словно не чувствуя нестерпимой жары.

– Вы не против, если я вас немножко помучаю вопросами по поводу индийского искусства? – спросила я, едва успевая за ним. – Для меня все скульптуры на одно лицо: женоподобные мужчины, женщины с грудями, напоминающими дыни, и с явным избытком рук. Мне почему-то кажется, что все это очень легко подделать.

Анменн несколько раз моргнул, словно от неожиданной вспышки у какого-то невидимого фотографа.

– Не совсем. Существуют специальные способы экспертизы. Конечно, у Индии есть то преимущество, что ее искусство не испытало на себе разрушительного влияния промышленной революции. Здесь до нынешнего времени сохранились древнейшие ремесленные традиции; их не нужно возрождать, как это приходится делать на Западе. Поэтому на сравнительно низком уровне – не на уровне музейных экспонатов, разумеется, – подлинность предмета порой бывает очень трудно определить неспециалисту. – Он искоса пристально взглянул на меня. – До того, как мне вчера позвонили из лондонского офиса «Кристи» и спросили, правда ли, что вы им сообщили – что я продаю свою коллекцию монет, – я и не предполагал, что вы интересуетесь также и местным искусством.

– Неужели они у вас об этом спрашивали? Вот скоты! Я же просила их не упоминать моего имени! На самом деле... меня больше интересуете вы... после нашей встречи в бассейне. – Я не умею краснеть, когда мне это нужно, но постаралась придать своему голосу оттенок смущения. – Я сказала им, что мой свояк хочет организовать выставку своей коллекции, а вы будете его агентом.