Следовательно, принц в волшебной сказке обыкновенно символизирует собой Самость in statu nascendi, которая самопроизвольно поднимается из глубин колективного бессознательного или же требует, чтобы ее выудили оттуда. Если прекрасный принц скрыт под множеством кож — как в нашей сказке, — то это означает, что данное содержание не имеет возможности появиться в своем настоящем виде, что оно вынуждено предстать поначалу в животном облике.
      Нечто подобное вы иногда обнаруживаете в реальной жизни в тех случаях, когда у человека присутствует невероятно сильное безотчетное стремление или влечение. Такое влечение полностью овладевает людьми, но нас при этом почему-то не оставляет странное ощущение, что не оно на самом деле владеет ими. Мужчина может влюбиться в женщину и, кроме нее, больше ничего не желать на свете, но мы чувствуем, что не любовь его на самом деле мучит, что его «держит» какая-то идея, которую он не может осознать, и что если бы он осознал ее, то все его «страдания» как ветром бы сдуло. В данных случаях врач должен полагаться на собственное чутье. Люди становятся прямо-таки одержимы тем, что их влечет, и готовы настаивать, будто именно это и есть подлинный предмет их желаний, однако вы не можете избавиться от подозрения, что предмет их страсти всего лишь внешняя манифестация чего-то, что скрывается за ним, и что главный образ еще не нашел для себя выражения.
      В принципе, можно утверждать, что если пациент обнаруживает симптомы непреодолимого влечения, почти одержимости, болезненной зависимости или неспособности пожертвовать своим желанием, то это все же не выражает главного, или еще не выражает. Нам следует в таких случаях занять выжидательную позицию, ибо можно быть уверенным, что там, где налицо подобное инфантильное желание, что-то не так. Необходимо переждать, чтобы наконец наступил момент, когда сокровенное ядро психики, сбросив с себя разнообразные личины, могло открыться нам в своей истинной сущности.
      Интересно, что девушке в сказке, пожелавшей освободить от заклятия принца-дракона, необходимо надеть на себя большое количество рубашек. Это означает, что она должна замаскироваться и не показать себя обнаженной, то есть в своем истинном виде. Обычно об этом предпочитают не говорить, но иногда в процессе анализа нам приходится ловить себя на бессознательном противодействии пациенту, особенно когда он выступает с каким-нибудь совершенно нереальным требованием. Между тем нельзя просто отвергнуть это требование, потому что за ним скрывается нечто реальное. Но нельзя быть и наивным, поскольку, принимая требование пациента всерьез и соглашаясь таким образом принимать мнимое за действительно, вы рискуете расстроить собственную психику или испытать эмоциональный шок, что в любом случае повредило бы вашим взаимоотношениям с пациентом. Подпасть под влияние одержимости другого не заслуга, а, скорее, глупость. От вас требуется умение различать, чтобы быть в состоянии почувствовать, что является подлинным только с ним и устанавливая контакт и, наоборот, сторонясь всего что не подлинно. Это — одна из самых коварных проблем в подобной ситуации.
      По существу, девушка в сказке своими действиями хочет сказать, что если дракон откроется в своей подлинной сущности, то она ответит ему тем же, но если он с дикой и напускной яростью набросится на нее, то она будет отсутствующей. Аналогичным образом, если вы наивно идете навстречу какому-нибудь требованию пациента, продиктованному его одержимостью, то это может привести только к разочарованию, ибо пациент неизбежно почувствует, что он попал в ловушку. Поскольку его требование не искренно и он, так сказать, придуривается, то лучшая часть его натуры надеется, что вы не попадетесь на эту удочку, а если вы все же попадетесь, то он от вас отвернется: лучшее в нем будет разочаровано тем, что его как личность восприняли на столь наивном уровне.
      Вот так и дает о себе знать работа комплекса во взаимоотношениях аналитика и пациента, но подобный комплекс может проявиться и в отдельно взятом человеке и обычно подразумевает, что на уровне его сознательной установки ему не следует спешить с выводами, поскольку бессознательное содержание имеет много кож и не склонно появляться в своем настоящем виде. Оно заявляет о себе в сновидениях в завуалированной форме, но вы, я полагаю, в состоянии посредством умозаключений проникнуть за эту завесу. Если у данного эго нет достаточно тонкой теории бессознательного, то оно примет самый верхний слой за всю истину, и тогда ему не удастся добраться до сердцевины комплекса.
      Предположим, эго придерживается фрейдистской теории, а ядро комплекса выражает себя при помощи в высшей степени сексуального сновидения. Если, в вашем представлении, вы вышли именно на то, что вам нужно, — а этого в действительности не произошло, то контакт с бессознательным ослабевает и в вашей работе начинают во шикать затруднения. С другой стороны, если у вас возникли сомнения, вам нужно убедиться, что фрейдистская интерпретация в данном случае не годится. Поэтому наилучшая стратегия в такой ситуации — надеть на себя побольше рубашек, то есть взять на вооружение несколько разных подходов, и сказать: «На время вот этот подход можно принять за истину». Другими словами, вы даете видимому проявлению комплекса соответствующую теоретическую интерпретацию, однако не закрываете дверь перед возможностью появления другой, более адекватной, интерпретации. Вам не известно, как долго будет продолжаться «сбрасывание рубашек» (или «отслаивание кож») и является ли достигнутый уровень интерпретации окончательным. Вам придется раскрыться, совершенствуя себя в этом процессе в той же мере, как и анализируемый, ибо правильно проведенный анализ — это всегда одновременно и трансформация. Вы должны быть готовы отбросить ваш метод интерпретации и отказаться от любых, возможно, имеющихся у вас теорий и предположений относительно вашего пациента. Вам необходимо подготовиться к тому, чтобы признать, что проблема оказалась сложнее, чем вы предполагали, и ждать, пока к вам не придет понимание сокрытой в ней истины. При этом у вас, вероятно, возникнет вопрос, а как вообще узнать, что вы достигли в процессе анализа окончательной стадии, на что можно ответить только одно: доверьтесь в этом вопросе вашей интуиции. Обычно при достижении этой точки, то есть окончательной стадии, обе стороны обретают душевный покой или, если речь идет только о нашем собственном внутреннем комплексе, возникает характерное ощущение, вызывая восклицание: «Ага, это оно и есть!». Это ощущение поселяется в нас прочно и надолго, а ощущение неудобства, которое до этого не оставляло, полностью исчезает.
      Иногда, когда люди говорят вам, что они столкнулись с одной неприятной проблемой, но при этом им прекрасно известно, в чем она заключается и какую ей дать интерпретацию, то вы чувствуете, что они надеются услышать в ответ, что вы полностью согласны с ними в их понимании этого вопроса, и в то же самое время не хотят, чтобы вы с ними соглашались. Другими словами, если, несмотря на достигнутое понимание, смутное чувство неудовлетворенности все же не оставляет вас, вы вполне можете быть уверены в том, что предстоит сбросить еще несколько рубашек и драконьих кож, прежде чем откроется голая истина.
      В «Короле Линдорме» голая истина предстает в виде кровоточащей горы мяса, которую необходимо подвергнуть очищению и превратить в прекрасного принца. Эта волшебная сказка дает нам изображение компенсаторной фигуры Самости, поскольку король-дракон представляет собой как раз тот аспект, которому не уделялось должного внимания в христианском символизме. Плотский человек и потребности тела игнорировались в раннем христианстве, сколько-нибудь адекватное отношение к ним начисто отсутствовало, что в конечном счете привело к тому, что многие люди покинули Церковь. Развитие символизма Самости существенно обогащает наше основное религиозное представление, вследствие чего оно снова способно функционировать, а определенные стороны жизни снова могут стать органической частью целостной психической установки. Если Самость — это полнота и целостность человека, то через нее получает выражение и плотская сторона человеческого существа, и нужно не игнорировать, а искать решения связанных с нею проблем, что поможет нам реализовать эту сторону нашей природы.
      Волшебная сказка точно воспроизводится в течение приблизительно трех или четырех столетий, а затем, как правило, изменяется и получает развертование в каком-нибудь новом направлении. Это можно заметить при сравнении волшебных сказок христианской Европы с китайскими или античными сказками. Похоже, что человеческое сознание эволюционирует очень медленно, и изменения в волшебных сказках происходят в том же самом ритме. Поэтому стереотипы сознания необходимо время от времени заново приспосабливать к живому процессу, непрерывно совершающемуся в бессознательном и в психике в целом. Во всяком случае, для психолога ясно, что вследствие процесса постоянного изменения, происходящего в психике, не существует принципа, который рано или поздно не изжил бы себя.
      В этом отношении животная, или плотская, личина, скрывающая истинный облик, принадлежит к числу мотивов, которые в условиях другой цивилизации предстают перед нами в существенно ином виде. В китайской волшебной сказке под названием «Ночжа» рассказывается о некоем вельможе и его жене, которые не имеют детей. И вот эта женщина, достигшая уже, подобно библейской Сарре, преклонного возраста, лежала как-то раз в своей постели, когда в комнату вошел даосский священник с красивейшей жемчужиной в руке. Он велел женщине проглотить жемчужину и сказал, что у нее родится ребенок. После этого он исчез, а девять месяцев спустя она произвела на свет шарообразный ком мяса, от которого исходило яркое красное свечение и удивительное благоухание. Пришел муж и разрубил своим мечом этот странный ком, тут же превратившийся в ребенка — в мальчика.
      Мальчик оказался диким и озорным существом. Например, он не дает покоя драконам, обитающим на морском дне, и вообще постоянно совершает всякого рода злые проказы, огорчая этим как своих родителей, так и богов, но в конце концов осознает, что в расплату за свои грехи должен принести себя в жертву. Он становится богом, и ему поклоняются, ибо он ценой своей жизни искупил злые дела, совершенные в юности. Здесь мы снова имеем дело с мотивом символа Самости, проявляющим себя, однако, в гораздо большей степени в сфере природы. Пройдя долгий путь страданий и самопожертвования, Ночжа приобретает статус нового божественного существа, заменяя старых богов новым религиозным символом.
      В алхимических текстах нередко говорится о том, что божественное существо захоронено и должно быть отделено от разрушающей материи; упоминается extractio animae, в ходе которого минералы должны быть разогреты до такой степени, чтобы из них образовался и потек металл. На эту картину алхимики проецировали сходные психологические процессы, а именно: все, что связано с бессознательным материалом, требует к себе гораздо более сосредоточенного внимания (т. е. подогрева), для того, чтобы из него можно было извлечь сущность. Это, собственно говоря, и есть то, чем мы занимаемся, когда интерпретируем сновидение. Когда в процессе анализа люди рассказывают вам свои первые сновидения, они обычно или смеются, или извиняются, что пришли к вам с чем-то, что кажется им страшной ерундой. И на них производит огромное впечатление, если вам удается произвести extractio animae, т. е. извлечь существенно важный смысл из того, что представлялось им всего лишь хаотическим материалом. Если при этом интерпретация «попадает в точку», то испытываешь ощущение, что животворный смысл содержится в том, что совсем недавно выглядело абсолютной бессмыслицей.
      Меч, с помощью которого действует вельможа в китайской сказке, символизирует собой акт различения, ведущий к интеллектуальной проницательности, обретаемой человеком в случае принятия им решения. Я могу привести вам пример, показывающий, как бессознательное способно решать за нас. Однажды, когда я была в нерешительности, брать ли мне нового пациента, мне приснился сон, в котором предстал человек, только что бросивший свою работу из-за сильного переутомления. Настолько сильного, что он просто не мог дальше продолжать работать. Это сновидение как бы хотело сказать: «Не забывай, что движущая сила находится внутри тебя», и таким образом внесло ясность в создавшуюся затруднительную ситуацию. В нем было достигнуто интеллектуальное различение с элементом принятия решения: проблема была разрешена на уровне инстинктивных слоев личности, и сновидение объявило решение принятое бессознательным. Отсюда видно, что решимость и способность к различению тесно связаны между собой in statu nascendi В Апокалипсисе острый с обеих сторон меч, который выходит из уст Бога, — это символ различающей силы, тогда как в случае с Александром Македонским, разрубающим Гордиев узел, мы имеем дело с аспектом решимости.
      Сновидение, если оно правильно истолковано, всегда несет в себе не только интеллектуальное просветление, но и обладает свойством придавать решимость, причем эта решимость качественно отличается от нашей сознательной решимости. В конечном счете такая решимость оказывает не только интеллектуальное, но и этическое воздействие на сознающую личность. Как бессознательное, так и сознание не могут обойтись в своей деятельности без элемента различения; и всегда существует слияние этих двух установок.
      Почему девушка в сказке надевает на себя все эти рубашки? Почему не другой какой-нибудь предмет одежды? Символика одежды включает два смысловых аспекта. До известной степени одежда соотносится с персоной — маской, которую мы демонстрируем миру. Мы одеваемся так, как нам хотелось бы выглядеть в глазах нашего социального окружения. В прежние времена для представителей каждой профессии существовала своя особая одежда, и основная жизненная установка личности, по существу, была выражена в самой внешности. Следовательно, одежда часто служит маской для подлинной личности человека и скрывает «голую истину».
      У Ханса Кристиана Андерсена есть сказка о короле, у которого была страсть к красивым нарядам. Как-то к нему явился портной, предложивший сшить такой красивый наряд, красивее которого и представить нельзя, но предупредивший, что наряд обладает свойством становиться невидимым для всякого человека, который занимает не свое место или безнадежно глуп. Поскольку король и сам не мог разглядеть наряд, но при этом был чересчур тщеславен, чтобы понять, что портной—просто обманщик, то в результате он появился на улице голым. Собравшийся там народ уже был наслышан о новом, необычно красивом наряде короля, и все были согласны, что он, действительно, великолепен, — и только какой-то маленький мальчик воскликнул: «Да ведь король голый!», и тогда всех собравшихся охватил неудержимый смех. Итак, ясно, что одежда может создавать ложное впечатление, однако связывать одежду только с маской или внешностью означало бы упрощать проблему.
      Во многих тайных культах совершающееся во время мистерии изменение личности посвящаемого подчеркивается сменой одежды. Дпулея, например, при посвящении его в таинства Исиды, облачили в царское одеяние, покрытое знаками зодиака, а во времена раннего христианства верующие после крещения надевали на себя белую одежду, чтобы сделать более зримым свое обновление и чистоту новой жизненной установки. Поэтому я бы сказала, что одежда, как правило, символизирует установку, которую мы хотим сделать очевидной для нашего окружения. Люди могут внешне демонстрировать вполне добродетельную установку, внутренне будучи исполнены грязных фантазий и аморальных, нечистых реакций, и наоборот, внутренняя установка может быть чище и истиннее внешних проявлений человека. Недаром, в частности, говорится: «перемывать грязное белье на людях» («Washing one's dirty linen in public»).
      Рубашка — предмет одежды, наиболее близкий к телу, и обычно символизирует более сокровенную установку. Если я недолюбливаю господина такого-то, я могу сказать при встрече с ним, что очень рада его видеть, внутренне испытывая при этом совершенно противоположное чувство, и в этом, собственно, состоит различие, в символическом плане, между нижней и верхней одеждой. Рубашка символизирует собой установку, которая является еще не самой истиной, но уже ближе к ней, поскольку находится между одеждой и непосредственно кожей. Именно в этой промежуточной сфере и должна девушка в сказке о Короле Линдорме проявить себя (почти что в своей подлинной сущности, но вес же не до конца до тех пор, пока дракон не обнаружит свою настоящую личность, а это и есть тот момент, когда она может спасти его. До этого же момента от нес требуется быть искренней в своих реакциях, но не раскрывать всей правды.
      Рубашка символизирует также способ или средство выражения, но я думаю, что лучше всего это будет показать на примере трех других сказок братьев Гримм, в которых проблема, связанная с рубашкой, представлена в существенно ином свете.
      Первая из них — «Двенадцать братьев». В ней рассказывается о короле и королеве, у которых было двенадцать детей, и все без исключения — мальчики. Вот как-то раз король и говорит своей жене, что если следующий ребенок окажется девочкой, то он хотел бы завещать именно ей все свое богатство, а для этого надо будет убить всех ее двенадцать братьев. По приказу короля было сделано двенадцать гробов, с подушечкой для головы в каждом из них. Гробы эти были поставлены в потайной комнате, закрытой на замок, так чтобы мальчики ничего не знали о них. Между тем мать мальчиков, королева, не может скрыть своего горя, и когда самый младший ее сын, Вениамин, спрашивает, почему она такая печальная, она не выдерживает, рассказывает ему всю правду и показывает гробы. Вениамин успокаивает мать и просит ее не плакать, говоря, что он с братьями что-нибудь да придумает, чтобы спастись. Они договариваются уйти в лес и оставаться в ожидании известия о том, кто родится у королевы. А для того чтобы узнать об этом, они будут по очереди забираться на верхушку самого высокого дерева и наблюдать за замком. Если королева выбросит белый флаг, то это будет означать, что родился мальчик, если черный — то девочка, и тогда им нужно спасаться бегством. Но именно черный флаг взвивается над замком. Когда браться узнают об этом, их охватывает гнев против девочки, и они клянутся, что убьют ее, если она когда-нибудь попадется им в руки. Однако надо скрываться, и братья углубляются в лес, пока не приходят к заколдованному дому, в котором и решают поселиться. Вениамину как самому младшему поручено содержать дом и вести хозяйство, пока остальные будут уходить на охоту, чтобы добывать пищу. Так братья и живут в этом доме целых десять лет. Дочь, которую родила королева, успела за это время вырасти, была ласковой и доброй сердцем, а на лбу у нее была звезда. Однажды в замке стирали белье, и девушка увидела в нем двенадцать мужских рубашек. Она спросила у матери о том, чьи это рубашки, так как для отца они были слишком малы. Мать ей все рассказала, на что девушка ответила, что она должна пойти и найти своих братьев, чтобы вернуть их домой. Она берет с собой эти двенадцать рубашек и исчезает в лесу. Целый день она бродит по нему, пока не выходит к заколдованному дому с охраняющим его Вениамином. Тот, очень удивленный и ее красотой, и нарядным платьем, и звездой на лбу, спрашивает, откуда она идет и что ищет в такой глуши. Девушка отвечает, что ищет своих двенадцать братьев, и показывает захваченные с собой рубашки. Обрадованный и растроганный Вениамин целует сестру и говорит, что у него нет зла против нес, но что братья и он вместе с ними дали клятву убить ее. Девушка отвечает, что она готова принять смерть ради спасения своих братьев. Вениамин прячет свою сестру и, когда братья возвращаются с охоты домой, рассказывает им о ней, а затем, заручившись предварительно обещанием сохранить ей жизнь, неожиданно выводит ее из тайника. Братьям сестра тоже пришлась по сердцу, и она остается жить вместе с ними в доме, помогая Вениамину по хозяйству.
      Как-то раз, желая сделать своим братьям что-нибудь особенно приятное, девушка захотела сорвать двенадцать лилий, что росли в саду неподалеку от заколдованного дома, чтобы положить перед каждым из них на столе по цветку. Но стоило ей сорвать их, как братья тут же обратились в двенадцать черных воронов и улетели прочь. Одновременно исчезли дом и сад — и девушка осталась абсолютно одна в диком лесу. Она не может понять, что произошло. Тут появляется старушка, которая объясняет, что ей не следовало срывать лилии в саду, потому что это были ее братья, которые теперь навек обращены в воронов. Девушка спрашивает, а нет ли какого средства спасти их, и слышит в ответ, что такое средство есть, но оно очень трудновыполнимое: девушка не должна произносить ни слова в течение семи лет. По этой причине девушка решает сидеть, не слезая, на вершине высокого дерева. Однажды в этих местах охотился юный король, и его собака, заметив девушку на дереве, стала лаять. Король влюбляется в нее, и они женятся. Так проходит несколько лет, пока старая королева, женщина завистливая и злая, не начинает внушать королю, что его супруга — ведьма и что ее нужно сжечь. Девушку привязывают к столбу и разводят под ним костер. Но когда языки пламени уже начинают лизать ее одежду, неожиданно прилетают двенадцать воронов. И как только они прикоснулись к земле, снова превратились в людей. Минуло ровно семь лет с тех пор, как девушка дала слово молчать ради их спасения, и теперь она могла вновь заговорить, чтобы объяснить королю все, что с ней случилось.
      В сказке под названием «Семь воронов» у одного человека было семеро сыновей и ни одной дочки, и поэтому он был очень рад, когда У него наконец родилась девочка. Но дитя оказалось настолько слабым, что его потребовалось крестить немедленно (чтобы в случае смерти душа его могла попасть на небо). Отец посылает мальчиков принести поскорее воды для крещения, но те в спешке разбивают кувшин в набранной водой и боятся возвращаться домой. Разгневанный отец проклинает сыновей, желая им превратиться в воронов.
      Девочка вырастает и узнает о случившемся с ее братьями, которые из-за нее навлекли на себя проклятие. После этого она не находит себе покоя ни днем, ни ночью, все время думая о своих несчастных братьях, и наконец тайком уходит из дома, чтобы во что бы то ни стало найти и освободить их. Она идет далеко-далеко, на самый край света, добирается до солнца, затем до туны и даже до звезд. Утренняя звезда говорит ей, что ее братья живут в стеклянной горе, и дает ей маленький костылек, которым можно открыть ворота, за которыми находятся ее братья. Девочка, однако, теряет его в пути. Тогда она берет нож и отрезает один из своих собственных пальцев, затем засовывает его в ворота — и они легко открываются. Там она встречает карлика, который приветствует ее и говорит, что воронов сейчас нет дома, но что она может их подождать. Затем карлик приносит пищу для воронов на семи маленьких тарелочках и питье в семи маленьких кубках. Девочка отведывает по крошке из каждой тарелочки и по глоточку из каждого кубка, а в последний кубок опускает кольцо, которое она взяла с собой из родительского дома. Когда прилетают вороны, то начинают спрашивать друг у друга, что ел и пил из их посуды, и говорят, что, похоже, это был человек. Затем они обнаруживают кольцо, узнают его, и один из воронов говорит, что если бы только здесь оказалась их сестра, то они были бы спасены. Девочка, услышав их желание, выходит из-за двери, и братья тут же снова обретают человеческий облик и вместе с сестрой, веселые и счастливые, возвращаются домой.
      В следующей сказке — «Шесть лебедей» — заблудившийся во время охоты в большом дремучем лесу король видит перед собой старуху, которая обещает вывести его из леса, однако при одном условии — если он женится на ее дочери. Король вынужден согласиться. Девушка оказывается красивой, но королю она чем-то не нравится, а вскоре после свадьбы он обнаруживает, что женился на злой ведьме. У короля от прежней его жены осталось семеро детей — шесть мальчиков и одна девочка. Предчувствуя, что новая жена неизбежно убьет детей, он прячет их в уединенном замке посреди леса и часто тайком наведывается к ним. Королева-ведьма узнает об этом и, выследив короля, находит дорогу к замку. С собой она берет специально сшитые ею шесть рубашек со злыми чарами. Мальчики, думая, что пришел их отец, выбегают ему навстречу, и королева тут же набрасывает на каждого из них рубашку. И как только рубашки прикасаются к их телу, мальчики обращаются в белых лебедей и улетают. Полагая, что избавилась от детей короля, королева возвращается домой очень довольная.
      Она не догадывается, что в замке осталась еще их сестра, которая не выбежала вместе со своими братьями ей навстречу. Девочка решает отправиться на поиски братьев, чтобы освободить их от заклятия. После долгого странствия она находит их, и они объясняют, что могут снова принимать человеческий облик только по вечерам и только на четверть часа. У нее есть единственный способ освободит их, продолжают они, — стать немой на шесть лет, и, кроме того, ей нужно будет сшить для них за это время шесть рубашек из звезде цвета. Девочка решает, что она сделает все, что нужно для освобождения братьев, и, забравшись на высокое дерево, принимается за работу Но однажды ее замечают проходившие мимо егеря здешнего короля и сняв ее с дерева, приводят к королю, который женится на ней. Зла свекровь, мать короля, обвиняет ее в убийстве и съедении собственных детей, рождающихся у нее от короля, и, наконец, когда и трети ребенок исчезает (похищенный на самом деле, как и два первых, свекровью), ее судят и приговаривают к сожжению на костре как ведьму Но к этому времени исполняется ровно шесть лет со дня принятого ей обета, и рубашки у нее готовы, только на последней еще не хватает одного рукава. И вот, когда начинают разжигать костер, прилетаю лебеди. Так как рубашки были у нее с собой, то она тут же накидывает их на птиц, которые, стоило этим рубашкам прикоснуться к ним, пре вращаются в людей — только у самого младшего брата остается за, плечами лебединое крыло вместо руки. Теперь настает время открыться всей правде. Королю становится ясно, что его жена вовсе не ведьма, злую свекровь сжигают, и остаток своих дней король и королева живут вместе с братьями спокойно и счастливо.
      Вы видите, какую большую роль при изучении этих трех сказок представляющих собой вариации одной и той же темы, играет амплификация мотива рубашки. С помощью рубашки можно не только заколдовывать, но и освобождать от заклятия. Сначала мы рассматривали с вами сказку, в которой для спасения героя его было необходимо раздеть донага, закончили же сказкой, в которой спасение при ходит к заколдованным героям с помощью набрасываемых на ни; рубашек. Давайте задумаемся, что это может означать. Не то ли, что вам не следует обнаруживать истину нагой, но наоборот, дать ей сна чала чем-нибудь прикрыться, чтобы она могла появиться вслед з; тем в своем подлинном виде. Рубашка из звездоцвета должна была приготовлена в срок, и набрасывание ее на заколдованного человек; после шести лет трудов и незаслуженных страданий — это подлинный искупительный жест. Здесь мы снова имеем дело с уже знакомым нам мотивом терпеливой любящей преданности и великой жертвы.
      Действие проекции на людей подобно чарам или сглазу. Если вы ожидаете от них лучшего, то, по всей вероятности, его и получите, но если предчувствуете наихудшее, то люди делаются неспособными проявить лучшее в себе. Этот момент играет не последнюю роль в процессе воспитания: ведь когда дети чувствуют, что им доверяют и не сомневаются в их способности справиться с той или иной задачей, им гораздо легче проявить свои лучшие задатки. Здесь мы с вами касаемся достаточно тонкого вопроса, ставшего источником множества заблуждений.
      Я бы хотела отослать вас к замечаниям д-ра Юнга о проекции в «Психологических типах» — к тому месту, где он говорит о реликтах архаического тождества. Указывая на наличие в психике больших зон бессознательного тождества, Юнг отмечает, что начинать говорить о проекции можно лишь тогда, когда возникает необходимость в распадении этого тождества (с объектом), но никак не раньше. Проекция, пишет он, первоначально основывается на архаическом тождестве субъекта и объекта. Все человеческие существа так или иначе связаны с друг с другом, а в какой-то степени и идентичны между собой. Не существует такого явления в природе вещей, как полностью изолировавшаяся личность. Если бы на Швейцарию было совершено нападение, мы, в известном смысле, действовали бы все как один. На уровне коллективного бессознательного каждый из нас тождественен с определенной группой. Вам не раз, возможно, придется выслушивать от психологов-юнгианцев ту мысль, что примитивное племя проецирует Самость на своего вождя, хотя это не совсем так. Правильнее будет сказать, что племя находится в том состоянии идентичности, для которого характерно то, что вождь является представителем Самости.
      С другой стороны, если вам встречается человек, при общении с которым вы испытываете радостное ощущение полного единодушия с ним во всем — так, словно защелка в паз, — то вы, наверняка, при этом уверены, что и в прочих вещах его вкусы совпадают с вашими. В вас говорит в данном случае склонность к отождествлению. Но затем вы задаете ему еще один, последний вопрос — и приходите в ярость, узнав, что ваш собеседник все же не таков, как вы, ибо, и в самом деле, если у вас с ним так много общего, то почему он демонстрирует свое отличие в этом последнем вопросе! Вот здесь-то от вас и требуется осознать факт своей проекции. Однако применительно к первоначальному состоянию, когда налицо естественная гармония идентичности субъекта и объекта, было бы неправильно видеть в таком тождестве проекцию, поскольку проекция всегда связана с представлением, что какая-то частица моего существа приписывается другому лицу.
      Ведь то, что я проецирую, никогда не станет полностью моим, так как находится в архаической зоне моей психики и может проецироваться на кого-то еще. Пока возникает «щелчок» (от защелки, входящей в паз), у вас нет оснований говорить о проекции, поскольку вы имеете дело с реальным фактом, с истиной. Если ваша тень лжет, а вы встречаете какого-нибудь человека, который тоже лжет, кто сможет доказать, что имеет место проекция? Ложь в данном случае — реальность, а не проекция. Но если моя тень лжет, а я обвиняю другого человека во лжи, хотя он отнюдь не лжет, возникает чувство беспокойства, дискомфорт, ощущение того, что что-то «не защелкивается». Когда наша совесть нечиста и определенная часть нашей личности более не доверяет ей.