Так вот, если вы занимаетесь психологией ребенка, то я бы хотела отослать вас к статьям Майкла Фордхэма (Michael Fordham) на эту тему, где вы увидите, что эго способно проявляться спроецированным, как если бы это было «не мое эго». Многие дети рассказывают о себе в третьем лице, называя себя по имени, и не произносят слова «я», поскольку их «я» проецируется на их имя. Назвать точное имя виновника порой немаловажно для малыша: «Джонни пролил молоко». Ощущение идентичности с эго в данном случае отсутствует. Если вы продолжите наблюдение, то довольно часто будете обнаруживать, что на следующей стадии своего развития личностное эго проецируется на одно какое-нибудь существо, которое приводит в восхищение. Это может быть, например, школьный товарищ, которому ребенок рабски во всем подражает. Вы вправе говорить, что та форма, которую примет в будущем эго у этого ребенка, проецируется на его товарища. В данном случае вообще можно сказать, что качества, которые в дальнейшем будут характеризовать эго такого мальчика, еще не отождествились с ним, но пребывают в состоянии проекции на другое существо.
На этом примере видно, как эго-формирующий фактор опирается на восхищение, побуждающее человека подражать тому, кем он восхищается. С другой стороны, если вы занимаетесь изучением первобытных обществ, то сталкиваетесь с тем же самым явлением, хотя и в несколько иной форме, ибо в этих обществах только король, вождь или знахарь обладают достоинством индивидуального лица. Если, например, в таком обществе совершается преступление, в котором, как выясняется, виновен вполне определенный человек, то вина тем не менее может быть приписана другому, который и примет наказание безропотно. Разумеется, это не может не огорчать миссионеров! Психологическое объяснение этой странности заключается в том, что преступление, совершенное в племени, должно повлечь за собой наказание, при этом, однако, понести наказание может любой член племени, на которого упадет выбор, а вовсе не обязательно действительный виновник, что считается вполне в порядке вещей. С другой стороны, оскорби, допустим, белый человек чувства одно из своих черных слуг, и последний способен повеситься, будучи убежденным, что этим нанесет ответный удар своему хозяину! То, что, нанося подобный удар, сам мстящий умирает, не имеет значения, главное — ответный удар обидчику нанесен. Эго в данном случае настолько слабо развито, что индивид как таковой, собственно, и не представляет ценности, главное — это месть. Что касается лечебной практики, то нетрудно заметить, что пациент со слабым эго находится в аналогичном положении.
Когда мы начинаем размышлять об эго-комплексе, то обнаруживаем, что это очень сложный феномен, и должны уяснить себе, что мы очень мало знаем о нем, хотя ему, казалось бы, присущи некоторые весьма распространенные свойства. Почему бы не допустить в качестве рабочей гипотезы, что герою волшебной сказки соответствует психологический образ, который является наглядным выражением эго-формирующей тенденции и служит для нее своего рода моделью. Само слово «герой» наводит на мысль об этом, ибо герой — личность образцовая. Желание подражать ему является непроизвольным для большинства людей. Чуть позже я подробнее остановлюсь на этом.
Исследование мифологического материала посредством сравнительного анализа образов героев и героинь показывает, что им свойственны некоторые характерные общие черты, которые в значительной степени сближают образ героя с тем, что Юнг называет архетипом Самости. Напомню, что под Самостью Юнг подразумевает нечто принципиально отличное от эго. В человеческой личности как целом эго — это только одна ее часть. Большая часть психического (psyche) не отождествляется с данной конкретной личностью. Саморегулирующую деятельность психического как целого Юнг определяет как архетипическую Самость. Он подчеркивает, что идентификация с Самостью может иметь катастрофические последствия для личности и поэтому крайне важно разграничивать понятия Самости и эго.
В своей работе «Mysterium Conjunctionis» Юнг указывает, что скрытая от нас сила, формирующая эго-комплекс и заставляющая его функционировать, — это не что иное, как архетип Самости. Для эго-комплскса в высшей степени характерна непрерывность. Например, если я наткнулся на какую-то вещь сегодня, то буду помнить о ней и на следующий день. С помощью силы воли человек способен сохранять воспоминания о чем-либо или отношение к чему-либо в течение очень больших промежутков времени, и это является единственным способом измерения силы эго-комплекса. Непрерывность мышления характерна для хорошо развитого эго-комплекса, и в этом можно убедиться на практике. Вообще говоря, непрерывность эго в психологическом отношении — вещь довольно загадочная. Наверное, можно утверждать, что это свойство непрерывности, обладающее значительной силой (я имею в виду целостность, непрерывность личности во времени), обязанное, по всей видимости, своим развитием эго-комплексу, на самом деле имеет опору в архетипе Самости.
Вот почему при интерпретации волшебных сказок постоянно возникают затруднения, как только дело доходит до главных фигур. И если персонаж ведет себя подобно эго или Самости, вы легко можете стать на ложный путь. Поэтому я буду иметь в виду только ту часть архетипа Самости, которая служит моделью для эго-комплекса и его общей структуры. Одна из главных функций архетипической Самости состоит в том, чтобы поддерживать самосознание эго и столь существенную для него непрерывность во времени. Если представить человеческую личность в виде сферы (где Самость охватывает собой всю сферу, а также выполняет роль саморегулирующей силы в центре), то любое отклонение при таком порядке вещей будет получать ту или иную компенсацию. Мы можем наблюдать действие этого принципа на материале сновидений. Если вы находитесь во власти разрушительного аффекта, направленного против другого лица, то вам может присниться сон, в котором вы что-нибудь бросаете в этого человека, и это становится для вас предостережением, потому что сны как бы комментируют наши действия и намерения. Вы можете длительное время не видеть никаких снов, но если вам угрожает опасность отклонения от собственной целостности (totality), они снова начнут вам сниться. Здоровье индивида в полном порядке, когда эго-комплекс функционирует в гармонии с Самостью, поскольку тогда возможность появления невротических расстройств минимальна.
В волшебных сказках тот или иной персонаж иногда проклинается, вследствие чего его поведение вынужденно приобретает разрушительный, негативный характер, и задача героя в том и состоит, чтобы освободить заколдованного человека от лежащего на нем проклятия. Можно утверждать, что всякий архетипический комплекс, всякое структурное единство коллективного бессознательного может подвергнуться проклятию или оказаться заколдованным; то есть для этого не обязательно быть героем и воплощать собой архетип героя, поскольку это может произойти и с любым другим комплексом. Мы всегда должны быть предельно внимательно, чтобы понять, какой фактор, ответственный за состояние психики у данного лица, оказался заколдован или стал объектом проклятия. Вообще, есть основание для сравнения подобного состояния с состоянием невротика. Если верить сказкам, то проклятие зачастую навлекают на себя без какой-либо особой причины. Это то состояние, в которое мы погружаемся вопреки своей воле, обыкновенно при отсутствии какой-либо нашей вины или же тогда, когда вина, если и есть, то незначительная, сак в истории с вкушением плода с яблони в райском саду.
Когда вина в волшебной сказке действительно имеет место, то она оказывается незначительной, если принять во внимание то, какого рода проклятие обрушивается на данного персонажа. Вот, например, сказка братьев Гримм «Семь воронов». В ней рассказывается, как отец посылает семерых сыновей за водой, срочно понадобившейся для
Крещения их сестры, а те в спешке разбивают у колодца кувшин, в котором должны были принести воду. Раздосадованный этим отец в сердцах восклицает: «А чтоб вас всех в воронов обратило!», — и сыновья действительно превращаются в воронов, а их сестра в дальнейшем должна спасти своих братьев. Вина, вроде той, за которую были наказаны мальчики, иногда упоминается в сказках, но в большинстве случаев никакого объяснения проклятию, тяготеющему над героем или героиней, не дается. Рассказ обычно начинается просто с сообщения о существовании заколдованной принцессы, без какого-либо объяснения причины, за что же она была проклята. Другой мотив состоит в том, что безобразная колдунья домогается любви прекрасного принца, но тот не отвечает ей взаимностью. Раздраженная колдунья обрушивает на героя проклятие, последствия которого различны, вплоть до того, что тот может превратиться в животное.
Люди в примитивных обществах живут в постоянном страхе оказаться жертвой колдовства. Произойти это может с любым человеком и в любой момент, причем без какой-либо провинности с его стороны. У коров, например, может исчезнуть молоко, и от этого не застрахован ни один хозяин коровы. Если перевести состояние заколдованности на язык психологии, то можно было бы сказать, что некое непреодолимое побуждение заставляет нас принять неверную установку, вследствие чего мы отчуждаемся от своих инстинктов и теряем душевное равновесие. Мы можем оказаться ввергнутыми в такие ситуации вследствие унаследованного нами характера. Вы можете любить приключения, но будете не способны жить жизнью, наполненной приключениями, если у вас слишком чувствительные нервы. Приходится констатировать, что человек рождается в мир наделенным побуждениями, которые противоречат друг другу.
С психологической точки зрения заколдованного героя волшебной сказки можно было бы сравнить с человеком, единой структурной организации психики которого нанесено повреждение и поэтому она не в состоянии функционировать нормально. Все комплексы воздействуют друг на друга. Если, например, анима какого-нибудь мужчины характеризуется невротическими свойствами, то, даже если сам этот мужчина и не является невротиком, он все равно будет ощущать себя в какой-то степени заколдованным. Вы сможете это лучше понять, обратившись к материалам сновидений. Однажды утром я проснулась и мысленно сказала нашему миру: «Прощай!», потому что меня пронзила мысль, что я скоро умру. Вместе с тем я не почувствовала себя подавленной. Это странное настроение не оставляло меня в течение всего дня. С нежностью я смотрела на цветы, была добра со всеми, и все вокруг казалось мне гораздо более волнующим и романтичным, чем прежде. На следующую ночь мне приснился сон, в котором некий, в высшей степени романтичный, юноша действительно умер. Следовательно, то, что умерло во мне, было своего рода инфантильной частью анимуса, и юноша, воплощавший ее, скончался как бы вовремя, но его предсмертное томление, вылившееся в этом «Прощай!», подчинило себе на какое-то время всю мою душу. Этот случай я считаю типичным.
Вы можете говорить людям, что они не являются полностью подверженными неврозу, но что у них болен какой-нибудь один комплекс, и поэтому, в известной мере, болезнью затронута вся личность. Невротический комплекс иногда наблюдается у вполне нормальной в других отношениях личности. Какой-нибудь один комплекс поражен болезнью, а оказывает невротическое воздействие на всю остальную личность. Именно этим объясняются различные степени выраженности невроза у людей. С другой стороны, там, где болезнью затронуто сразу несколько комплексов, нормальный в других отношениях индивид может быть совершенно сумасшедшим. В общем, быть заколдованным означает, что какая-то отдельная структура психического комплекса повреждена или стала непригодной для функционирования, а от этого страдает вся психика, поскольку комплексы живут, если так можно выразиться, внутри определенного социального порядка, заданного целостностью психического, и это — причина того, почему нас интересует мотив заколдованности и средства для излечения от нее.
Лекция 2
В прошлый раз мы с вами обсуждали специфику характера героя в волшебной сказке и пришли к выводу, что нет основания для аналогий между героем сказки и человеческим эго. Скорее, можно говорить о том, что герой сказки репрезентирует аспект Самости, связанный с формированием эго, поддерживая последнее в его развитии и расширении. Помимо этого, герой служит архетипической моделью и образцом (паттерном) правильного типа поведения.
Тем не менее, сравнение сказок между собой демонстрирует в этом плане большое разнообразие. Некоторые герои могут просто сидеть на печи и зевать, явно ни на что не претендуя, однако все заканчивается тем, что они женятся на принцессе, в то время как другим героям для этого, возможно, придется побеждать разбойников и колдуний и т. п. Как бы то ни было, когда вы читаете волшебную сказку, вас не оставляет ощущение, что все идет правильно, что только благодаря тому, что герой ведет себя именно так, а не иначе, он и достигается своей цели, тогда как его соперники попадают впросак. Таким образом, в каких-то случаях быть глупым — это правильная линия поведения, в то время как в других — следует быть очень умным или мужественным. Иногда требуется волшебное средство или помощь со стороны животного, а иногда герой сам справляется с задачей. Тем не менее похоже, что перед нами всегда правильный тип поведения. Если вы доверяете своему чувству, то у вас не может не сложиться впечатления, что это именно тот способ, каким следует действовать, и благодаря такой идентификации с героем вы почувствуете, что перед вами открывается сокровенный путь, необходимый для встречи с жизнью. Следовательно, мы имеем право сказать, что поведение героя может быть понято только внутри целостной структуры сказки и что герой символизирует собой личность, которая, поступая инстинктивно, всегда поступает правильно в данной конкретной ситуации.
Но что значит в таком случае «правильный» тип поведения? Это — одно из тех затруднений, с которыми сталкиваешься при анализе волшебных сказок, потому что сказке присуща такая наивная убедительность, что ни у кого обычно не возникает никаких вопросов. Нет необходимости доказывать, что поведение героя сказок не согласуется с общепринятыми стандартами цивилизованного общества: герой может быть глупым, наивным или жестоким, а также мастером на всякого рода проделки, которые мы бы осудили, однако как бы он ни вел себя, вас все равно не оставляет ощущение, что он прав. Следовательно, эту «правильность», наверно, лучше всего было бы определить как существование в полном согласии с целостностью данной ситуации. И не надо отмахиваться, говоря: «Что же тут удивительного? Разумеется, разбойники должны быть убиты, а ведьмы, как водится, одурачены», — потому что всегда найдутся такие сказки, в которых все обстоит иначе. Таким образом, ни о каком готовом рецепте на все случаи не может быть и речи. Вы можете лишь сказать, что в этой сказке, судя по ее конечному результату, герой делал именно то, что нужно, хотя никто не смог бы догадаться, как он будет поступать в каждом последующем случае, поскольку его поступки — всегда сюрприз. Следовательно, такой способ постижения правильной перспективы в развитии событий есть нечто гораздо более изначальное, нежели правильная в интеллектуальном отношении, разумная установка, ибо он поднимается из сокровенных глубин личности и находится в согласии с Самостью. Этот способ дает неплохую иллюстрацию того, что приходится наблюдать и в психологически затруднительных для индивида ситуациях, а именно: не существует универсального ответа для решения проблем, создаваемых индивидуальным комплексом.
Обычно пациент, пришедший к вам для анализа, проигрывает перед вами в процессе работы с ним то, что он в принципе мог бы сделать в обсуждаемой ситуации, и вы, таким образом, поставлены перед щекотливым вопросом, который общество предоставило вам решать перед необходимостью выяснить, как следует поступать данному, конкретному лицу в его индивидуально неповторимых обстоятельствах. И вот здесь мы имеем право сказать, что «правильное» поведение можно определить как поведение, которое согласуется с психической целокупностью (тотальностью) данной личности.
Ситуация в волшебных сказках имеет сходный характер, поскольку можно говорить о том, что герой и героиня представляют co6oi модели для функционирования эго в гармонии с целокупностью психического (psyche). Они служат моделями для здорового эго, иными словами, такого эго-комплекса, который не вносит разлада в общую структуру личности, но вполне нормально функционирует в качестве се средства выражения.
В сравнении с другими теплокровными животными человечески] вид уникален в том плане, что у него развилась особым образом сфокусированная форма сознания, которую нельзя найти у других живых существ, по крайней мере на нашей планете. Похоже, что животные до крайности привержены своим моделям (паттернам) поведение зачастую до такой степени, что это приводит к их гибели. Например пеструшки (небольшого размера полярные грызуны, чем-то похожие на полевую мышь, а в чем-то родственные белкам), подобно многим другим животным, имеют склонность время от времени собираться в стаи и переселяться на другие места. Очевидно, природ наделила животных этой инстинктивной потребностью для того, чтобы заставить их менять места, обеспечивающие их кормом, а н съедать все подчистую на одном месте. Этот инстинкт, требующий миграции, настолько силен в них, что они движутся напролом, не перед чем не останавливаясь, даже перед большими водными преградами, в которых и погибают. Они не в состоянии остановиться и пойти другим путем. Отсюда видно, что животные не способны отключиться от своего поведенческого паттерна, даже если следование ему оборачивается их гибелью.
Человек обладает, однако, гораздо большей способностью к адаптации, чем животное, он может жить в любом климатическом пояс земли, порой в условиях, совсем не похожих на те, в которых родился. Но за все это он заплатил очень дорогой ценой, поскольку, благодаря гораздо большей адаптируемости и способности постулат наперекор своими животным инстинктом, он может подавлять эти инстинкты до такой степени, что становится невротиком, вследствие чего его личность как целое не способна более нормально функционировать. Такую высокую цену человек платит за свою большую по сравнению с животными, свободу. По этой причине и человеческое эго тоже постоянно оказывается перед с искушением уклониться от следования инстинктам, что в итоге может привести к серьезны затруднениям в психической деятельности. Именно поэтому для человеческого сознания крайне важно иметь в памяти определенную модель (паттерн), обеспечивающую функционирование эго в согласии с остальными, задаваемыми сферой инстинктов, условиями жизнедеятельности. Одна из функций героя в мифах и волшебных сказках состоит в том, чтобы напоминать нам о том, как следует себя вести правильно, т. е. согласуя свои поступки целокупностью конкретного человеческого существа. То, что возможностей правильного поведения много, лишь свидетельствует о трудности этой задачи.
Первая разновидность мотива искупления, или спасения, которую я бы хотела рассмотреть, — купание (в каком-либо резервуаре, ванне и т. п.), представляющее собой наиболее распространенный способ спасения. Во многих волшебных сказках присутствует мотив проклятого или заколдованного существа, мужского или женского пола, которое осуждено творить зло и которое может избавиться от лежащего на нем проклятия, искупавшись каким-либо образом. Это может быть просто чан с водой, в который герой или героиня должны трижды окунуть своего партнера, чтобы тем самым способствовать его освобождению, причем жидкость, в которую необходимо окунуться, может быть коровьим молоком или лошадиной мочой. О температуре жидкости порой вообще ничего не говорится, в других же случаях, это может быть горячая ванна с очень высокой температурой; возможен и такой вариант, при котором человек, оказавшийся жертвой заклятия, должен быть сварен в воде. Иногда функцию ванны в этом мотиве выполняет печь, но об этом мы поговорим отдельно. Образец процедуры купания можно найти в норвежской волшебной сказке под названием «Товарищ», в которой принцесса оказывается во власти горного демона, древнего старика с белой как снег бородой. Этот демон является тайным любовником принцессы, и у них сообща возникает замысел, сводящийся к тому, что принцесса будет завлекать в свои сети мужчин и загадывать им загадки. Если человек не может дать ответы на загадки, его обезглавливают, и таким образом принцесса убивает всех своих поклонников, независимо от того, нравится ей это или нет. В другом варианте этой сказки принцесса выступает в облике тролля. (Согласно Оксфордскому словарю, тролль в скандинавской мифологии — это «сверхъестественное существо, великан или, в более позднее время, дружелюбный, но проказливый гном.) В обоих вариантах появляется герой, у которого имеется невидимый помощник, подсказывающий ему, как вести себя. Это существо имеет крылья и может прилетать в то место, где строятся козни, и подслушивать, как принцесса и старый дьявол придумывают загадки, после чего герой без труда может справиться с любой из них. Благодаря этому ему удается ослабить действие злого начала в принцессе, и та соглашается разделить с ним свое ложе, принимая его как своего мужа. Но здесь невидимый помощник советует герою не обольщаться и не думать, что победа над принцессой уже одержана. Он предупреждает, что принцесса обязательно умертвит героя во время их брачной ночи, если герой не приготовит заранее чан с водой и трижды не окунет в него принцессу.
В немецком версии принцессу окунают иным образом: рядом с брачным ложем ставится чан с водой, и когда ночью принцесса спрыгивает с постели с намерением убежать, то попадает в воду. Тут принцессу должны схватить, но она оборачивается вороном и пытается улететь, а вслед за тем то же повторяется уже с голубем, которого также необходимо окунуть в воду, после чего принцесса предстает в своем настоящем облике, и брак с ней уже не таит в себе опасности для героя. В скандинавской версии ситуация принимает более угрожающий характер. Герой ложится в постель и притворяется спящим. Принцесса, удостоверившись, что герой заснул, берет нож, чтобы убить его, но тот неожиданно хватает ее за руку и, не отпуская, начинает сечь заранее приготовленными прутьями орешника до тех пор, пока они все не будут сломаны. Потом он мост принцессу сначала в кислом, а затем в сладком молоке, вследствие чего кожа тролля спадает с нее, а вместе с этим исчезают и ее злые намерения. Как видите, в этом варианте сказки принцессе недостаточно просто убежать от героя, она хотела бы убить его во время брачной ночи. С аналогичным мотивом мы встречаемся в апокрифической «Книге Товита».
В другом варианте той же самой сказки рассказывается, что в теле принцессы есть лезвия, поэтому во время брачной ночи с ней муж будет убит. Мотив тайного оружия, имеющегося в теле невесты, присутствует также в алхимических текстах в случае, когда необходимо изгнание нечистой силы посредством купания в ванне.
В рамках нашей темы уместно сопоставить символику купания в сказках с различными обрядами, относящимися к крещению, которые имеют место как в христианской религии, так и в дохристианских ритуалах. Например, участники Элевсинских мистерий вначале направлялись к морю, чтобы совершить предусмотренное ритуалом омовение. Подобные очистительные ванны, принимаемые перед посвящением в более сокровенные таинства, имеют ярко выраженную символическую функцию и широко распространены по всему миру. Североамериканские индейцы с этой целью отправляются обыкновенно в парильню, где усаживаются в помещении, находящемся под землей: сверху на горячие камни льется вода, а участники ритуала сидят в облаках горячего пара и растирают свое тело травой шалфея, который считается надежным средством для очищения как от совершенных ими грехов, так и от злых духов.
Христианский обряд крещения в ранних толкованиях тоже первоначально понимался как очищение и освобождение от греха, а также как изгнание злых духов. Налицо здесь и связь с идеей возрождения, поскольку человек, которого окрестили, заново рождается во Христе, совлекая с себя прежние языческие грехи. В подтверждение этого надевали белую одежду, свидетельствующую, что перед вами очистившаяся, новая личность. Тот же смысл можно обнаружить и во множестве других ритуальных купаний, равно как и представление об обновлении, достигаемом с помощью воды.
Вообще говоря, вода соотносится с бессознательным, и погружение в воду с последующим возвращением на ее поверхность имеет, по-видимому, определенное сходство с погружением в бессознательное. Крестильную купель у христиан нередко сравнивают с лоном (утерусом) Матери Церкви, и она имеет, следовательно, материнский аспект; поскольку в ней заново рождаются в том вечном чреве, которым является вода. Это — материнское лоно, из которого мы пришли и в которое возвращаемся в новом виде. В первые века христианской эры обряд крещения совершали только над взрослыми, которых при этом погружали в воду с головой. Крещение в младенческом возрасте вошло в обычай благодаря убеждению, что только крещеные попадут на Небо и узрят Бога. Естественно, родители-христиане не хотели, чтобы их дети умерли язычниками. Упоминание о возрождении через крещение содержится, в частности, в рукописях Мертвого моря.
Нередко в сновидениях аналитический процесс уподобляется принятию ванны, а анализ как таковой столь же часто приравнивается к мытью или купанию. По-немецки мы говорим «задать кому-либо головомойку», что означает бранить кого-либо или же распекать, объясняя, в чем тот был неправ. Большая часть тех людей, которые приходят к психоаналитику для лечения, испытывает неловкое чувство, что и для них необходимо нечто подобное и это помогло бы им освободиться от своих грехов. Так что представление о купании, о ванне само собой напрашивается на сравнение. Грязь, покрывающая тело, могла бы в таком случае означать психологические воздействия среды, окружающей человека, то есть воздействия, которые искажают подлинную природу его личности.
Гораздо легче быть искренним и естественным, если живешь один. Интроверты, как правило, очень легко раздражаются и часто говорят, что, пока они одни, у них все идет хорошо, но стоит им пообщаться с другими людьми, как они начинают волноваться и теряют душевное равновесие. Пациенты, как правило, не отличаются чрезмерным честолюбием, но если какой-нибудь один пациент пытается начать что-нибудь делать, то все остальные хотят делать то же самое. В данном случае мы имеем дело с феноменом психологии толпы и уж здесь примитивные эмоции по обыкновению берут верх. Зуд подражания заставляет умолкнуть рассудок, и тогда менее образованные среди пациентов начинают оказывать пагубное влияние на остальных, так что все в целом становятся в такой ситуации на порядок хуже, чем они есть. Если потенциально вы обладаете той же самой возможностью, что и окружающие, она будет немедленно активирована. Стоит вам попасть в человеческое «стадо» — и вы деградируете, а ваша собственная тень констеллируется. Можно и нужно говорить о том, что темные стороны нашей собственной личности активируются извне, но на самом деле мы не в меньшей степени подхватываем у других те темные стороны, которые нам не принадлежат. Люди соблазняются вполне чуждыми им установками, а когда у них появляется возможность трезво поразмыслить над собой, удивляются, как это могло с ними произойти. Это и есть то, от чего нам необходимо снова и снова очищаться, и поэтому мы, аналитики, обычно интерпретируем купание как потребность разобраться с проблемами, связанными с тенью.
Весьма соблазнительно истолковывать в подобном духе и волшебные сказки: например, говорить, что данному персонажу, олицетворяющему собой аниму, необходимо пройти через процесс обновления. Но поступая подобным образом, мы забываем о принятой нами чуть ранее гипотезе, сводящейся к тому, что образы волшебных сказок имеют архетипическую природу, а не человеческую. Поэтому мы можем говорить, что купание, вообще вода, означает возврат к бессознательному, с тем чтобы очиститься от определенных теневых сторон, которые, действительно, чужеродны нам. Если анима должна пройти через данный процесс, то это далеко не то же самое, как если бы пройти через него предстояло реальному человеку. Рассмотрению подлежит здесь невротический комплекс, а не человек как таковой; это невротический комплекс сталкивают в воду, то есть в сферу бессознательного, где с невротическими разрушительными побуждениями начинают бороться методом амплификации. Необходимо познакомиться со сновидениями данного лица и попытаться понять, что стоит за ними. Амшшфицируя, то есть расширяя с помощью ассоциаций содержание сновидения, вы возвращаете его в первоначальный контекст, к обстоятельствам, с которыми оно было первоначально связано. Определенный фрагмент сновидения необходимо погрузить в амниотическую жидкость (околоплодные воды), для того, чтобы он «подпитался» и расширился, а затем в результате этого процесса расширения мог снова появиться на свет уже в ином виде. Купание имеет нечто общее с амплификацией или, иначе говоря, с психологической установкой, направленной на восстановление данного комплекса в его первоначальной полноте и на осознание того что за силы действуют внутри него. Невротические симптомы часто являются результатом того, что, так сказать, застряло между бессознательным и сознанием. Приведу один пример. Девушка страдала от комплекса, который буквально превратил ее в узницу собственной квартиры. Стоило ей выйти на улицу или сесть в трамвай, как ее комплекс говорил ей, что любой с ней рядом оказавшийся работяга заразит ее сифилисом; и хотя она прекрасно понимала, что это невозможно, доводы ее рассудка были бессильны перед овладевшей ею идеей.
Очевидно, эта девушка уклонялась от работы, поскольку работяга олицетворяет трудовую энергию. Вследствие уклонения от работы ее трудовая энергия приобрела негативный характер и вызвала расстройство ее эротических функций. Отцовский комплекс в этой истории способствовал возникновению заболевания. Девушка неоднократно устраивалась на работу, однако немного погодя бросала ее, а ее отец, который был человеком состоятельным, всегда уступал в этом дочери. Следовательно, навязчивая идея, будто работяга в рабочей одежде заразит ее, означает лишь то, что ее трудовая энергия, оставшаяся невостребованной, болезненно повлияла на ее личность, причем в разрушительной форме, атаковав бедную девушку с наиболее уязвимой стороны — со стороны ее женственности эрос и любовь подвергаются пагубному воздействию и разрушаются посредством неиспользованной энергии либидо.
