Полагаю — говорю без преувеличения, — что в жизни у меня не было секса лучше. Мой опыт показывает, что первый раз обычно, волнует только потому, что это первый раз. Прелесть новизны позволяет не придавать значения разным несогласованностям из области хореографии. Тогда партнеры позволяют проделывать с собой такие вещи, одна мысль о которых при ясном уме (самое позднее на третий раз) подавляется в зародыше.
      По очевидным, уже упоминавшимся причинам я, например, ненавижу, когда уделяют особое внимание моим ногам. Я также не любительница языков, которые ввинчиваются в ушную раковину, или поз, требующих гибкости суставов, превышающей среднюю. Некоторые Йо называет их «серьезные трахальщики» — плохи тем, что даже в постели продолжают видеть в тебе эмансипированную женщину. Они изо всех сил стараются сделать все как положено и ни в чем не ошибиться и в результате совершенно забывают, что половой акт — это форма общения. Он призван служить также и их собственному удовольствию.
      На другом конце шкалы нежелательных партнеров находятся эгосамцы. Эти, наоборот, вообще не интересуются душевным и физическим складом своей партнерши. Разве что прямо перед самым концом шепнут на ухо сердечное «чика». «Чика» — по-испански, кажется, означает что-то вроде «лакомый кусочек». Такое можно позволить разве что испанцу, и то лишь во время отпуска.
      Я всегда говорю, что короли выбирают путь посередине. Так же обстояло дело и в нашем случае.
      Это было как… как… первый глоток шампанского после долгого воздержания… как если в первый день, приехав к морю, ты ликуя бежишь и прыгаешь в волны прямо в одежде… как если ты падаешь в изнеможении на привале или встаешь ото сна полный сил… это было, как порция тирамису после хорошей еды.
      Больше я не желаю вдаваться в детали. Само слово «детали» здесь звучит как-то фальшиво.
      Около четырех утра в спальне д-ра Хофмана воцарился покой. Я созерцала сон Даниэля и совсем не чувствовала усталости. Секс вообще оказывает на меня бодрящее действие. Вдруг просыпается голод и странное желание заполнить налоговую декларацию, а то и вычистить духовку. Вот и сейчас, лежа тут, исполненная жажды подвигов, я раздумывала, что бы такое особенное сделать прежде всего.
      О том, чтобы уснуть, не могло быть и речи. Но и о пробуждении Даниэля тоже. Я была рада, что не вижу себя со стороны. Но очень живо себе представляла, как выгляжу. Тушь для ресниц наверняка размазана по всему телу, лицо в красных пятнах. Я потрогала волосы, и мне показалось, что от ужаса и омерзения они более не желают иметь ничего общего с моей головой и намерены как можно скорее покинуть ее.
      Я не могла появиться перед мужчиной моих грез в таком виде, да еще в безжалостном свете дня. Ну что же! Я вспомнила о своем намерении — действовать раскованно. Я тихо встала. Положила на подушку записку: «Как я и предвидела, это был чудесный вечер. Благодарю». Затем оделась и ускользнула.
      Я была безумно рада, что дверь подъезда оказалась незапертой. Саша, поднявшись однажды ранним утром из чужой постели, два часа прождал на лестнице, ожидая, пока первый жилец покинет дом.
      Я ступила на улицу, сделала глубокий вдох и пешком отправилась домой. В новый день и, как мне казалось, в новую жизнь.

20:01

      — Йо?
      — Алло! Я как раз тоже хотела тебе звякнуть. Да что это с тобой? Совсем паршиво?
      — Йо, меня это достало вконец. Я сейчас ему позвоню.
      — Так плохо?
      — Не то слово.
      — Что же ты сначала звонишь мне? Я должна дать тебе благословение или тебя удержать?
      — Не знаю.
      — Послушай. Звонить мужчине в такой ситуации можно только по единственной причине.
      — Какой же?
      — Если ты действительно не можешь иначе.
      — Ясно. Я тебе сразу же перезвоню.

20:03

      — Йо?
      — Ну?
      — Его нет.
      — Ты оставила сообщение?
      — Нет, конечно нет! Тогда бы он узнал, что я звонила.
      — Кора!
      — Ну?..
      — У тебя сдвиг.

22:05

      Только что попрощалась с Йо. В полдевятого она попросту зашла ко мне, решительно включила телевизор и сказала:
      — Сейчас мы будем веселиться, хочешь ты этого или нет.
      Затем она поставила на стол спагетти и откупорила принесенную бутылку шампанского.
      Ах, люблю я свою подругу! Ей каждый раз удается убедить меня, что я в полном порядке, как бы худо мне ни было. Мы слушали Удо Юргенса.
       Я еще никогда не был в Нью-Йорке,я еще никогда не был по-настоящему свободным, свободным так, чтобы спятить и выскользнуть из всех оков.
      Мы было настроились махнуть в шикарный бар какого-нибудь отеля и там довести дюжину старых папиков до оргазменно-маразменного экстаза, чтобы от счастья они принялись плясать на стойке. Увы, Йо предстояло вставать рано утром. Поэтому мы ограничились тем, что посочувствовали живущим парами, тогда как мы в принципе слишком хороши для мужчин.
      — Чего от них ждать? — сказала Йо. — Поставь какому-нибудь пивохлебу десять разных сортов шампанского. Как по-твоему, какое он выберет?
      — Не знаю.
      — То, в котором легче всего вынимается пробка. — Йо чуть не лопнула от смеха. Я тоже.
      — Ведь большинство пар живут вместе только потому, что уже оставили надежду найти для себя более удачный вариант. Или коротают вместе время до тех пор, пока кто-то из них не познакомится с кем-то получше.
      Утешая себя, я кивнула. Это утешительно. Это действовало хорошо. Хотя, возможно, и не было полной правдой.
      — А другие — будем честными, Кора, — постоянно переживают кризис в отношениях. И еще видят в этом признак стабильности.
      Всегда интересно обсудить, какая из форм бытия создает женщине больше проблем брачная или холостая.
      — Если у тебя есть один, ты не должна, по крайней мере, искать другого, — изрекла я мудро.
      — Допустим, у тебя завелся подходящий. Но даже с ним через пару лет станет так скучно, что ты снова начнешь оглядываться вокруг. А значит, у тебя опять та же проблема, как если бы ты оставалась siпgle, с той лишь разницей, что ты больше не siпgle. Так что вместо одной у тебя теперь две проблемы.
      — Но, по мне, лучше скучать вдвоем, чем одной. Кроме того, «скука» это не то слово. Мне нравится больше «доверительность». И быть с кем-то в доверительных отношениях — это прекрасно.
      — Нет, прекрасно — это с кем-то знакомиться. Прекрасно — кого-то для себя открывать, прекрасно — когда открывают тебя.
      — Не открывать для себя ничего больше — это также прекрасно. Тогда ты по крайней мере гарантирована от неприятных сюрпризов. Ты знаешь его маленькие странности, ты больше не закрываешь дверь, когда зубной нитью чистишь зубы в ванной…
      — Да, и порой ты с ним вместе идешь в сортир и выдавливаешь ему угри на спине. И отсюда — один шаг до того, чтобы назвать его «папочка» и порезать ему шницель на удобные кусочки. Кора, я говорю тебе, доверие — хорошо, самоконтроль — лучше. Если однажды дело доходит до того, что он обрезает тебе ногти на ногах, это уже начало конца.
      — Мне ногти на ногах?! Да я бы никогда Даниэлю…
      — Ну ладно, в случае с тобой это, пожалуй, неудачный пример. Ты ведь даже педикюрши стыдишься и готова представиться ей вымышленным именем.
      — К педикюрше ни за что не пошла бы. Я и у парикмахера испытываю адовы муки. Он меня всегда встречает одной и той же фразой: «Дорогая моя, вы чудовищно выглядите!» А когда через два часа я покидаю его, то выгляжу в точности так же, как раньше, и никому даже в голову не приходит, что за все это я уплатила 120 марок.
      — Это не совсем так. Помнишь случай с Морисом?
      — Ты имеешь в виду тот фокус с блеском для волос? Это обошлось мне в 220 марок. А на другой день мой шеф на конференции по дизайну пялился на меня целую минуту и наконец изрек: «Вы можете подать на него в суд».
      Йо вновь разразилась хохотом и при этом откинула назад свою белокурую гриву. Нет, не будь она моей лучшей подругой, я бы ее просто возненавидела.
      — Ты знаешь, Йо, чего я больше всего желаю?
      — Чего же?
      — Я желаю, чтобы кто-нибудь мне сказал «моя любимая», — я сделала еще глоток. Стала неожиданно сентиментальной. — Тебе уже кто-нибудь говорил «моя любимая»?
      — Нет. Я знаю, что ты имеешь в виду. Такого они не говорят. Они говорят «дорогая», или «малышка», или «детка». Мужчины как-то не понимают разницы между той простотой, в которой заключено подлинное величие, и той, в которой его нет.
      — Да-а-а…
      Мы задумчиво молчали. Мог бы Даниэль когда-нибудь сказать мне «моя любимая»? Хотя в случае с ним мне было бы довольно и «детки».
      Да и вообще, для начала было бы прекрасно, если бы он мне просто позвонил.
      — И не думай, Кора, он этого не скажет. Ты слишком многого хочешь. Радуйся, если он вообще позвонит.
      Мы с Йо решили что-то немедленно предпринять ради нашего здоровья и тут же включили видеогимнастику для проблемных зон с Франци ван Алмсик. Кассету мне подарил Биг Джим на тридцатилетие, а я прикинулась, что рада. В отместку к его последнему дню рождения я преподнесла ему три упаковки безумно дорогой виагры. И он тоже прикинулся, что рад.
      Как бы то ни было, гимнастика, c Франци доставила мне большое удовольствие. Отчасти потому, что Франци выглядела так, будто ей упражнения большого удовольствия не доставляют. Такое бывает, когда большой успех приходит уже в юные годы. Я очень рада, что меня эта судьба не постигла.
      Йо включила CD,и мы танцевали сальсу из Best o f Salsa,подпевая дурными голосами, хотя ни слова не понимали по-испански.
      Eguaпdo semare passa, е lа begra риr massa! Essa пegra saпkta сатеrа equo сото loko!
      — Мы должны быть довольны этим! — воскликнула я.
      — Чем это?
      — Тем, что мир полон роскошных идиотов!
      Давясь от смеха, Йо рухнула на софу. Не смотря на это, ей удалось, падая, торжественно поднять бокал.
      — За доктора Хофмана. За роскошного идиота! Он и не догадывается, что теряет! Простофиля! Если он тебя не хочет, значит, недостаточно хорош для тебя!
      — Роскошный идиот!
      — Тупица!
      — Рос-кош-ный и-ди-от!
      — Тупи-и-ица!
      — Рос-кош-ный и-ди-от!
      — Тупи-и-ца!
      — Йо?
      — В чем дело?
      — Я влюблена.
      — Знаю.

22:20

      Не могу поверить, что он не позвонил. Я увязла в глубочайших сомнениях. Что же я сделала не так? Я была раскованна, была обольстительна. Изысканное сочетание сдержанности и сладострастия. Держалась образцово, так что в любой книге советов «Как следует себя вести, повстречав мужчину своих грез» могла бы рассказать историю успеха Коры Хюбш. С одним лишь маленьким но: успех не состоялся. Но, кажется, я ему все же понравилась.

22:25

      На мой взгляд, люди делятся на две группы: на тех, кто говорит человеку, что у него между зубов что-то застряло, и тех, кто такого не говорит.
      Не представляю, как я к этому пришла. А впрочем, все равно.

22:26

      Отправляюсь спать. Не могу вынести присутствия этой теплой летней ночи. «Выспись-ка лучше, — сказала бы сейчас моя мать. — Ночью все кошки серы. А утром мир опять покажется совсем другим». Впрочем, опасаюсь, что и завтра мир будет казаться таким же. Доброй ночи.

22:30

      Передумала. Я вовсе не устала. Стою в ночной рубашке на балконе и опечаленно гляжу на свою рождественскую елку. Не могу больше терпеть рядом с собой этот памятник моей последней, потерпевшей крушение связи. Надо сейчас же отправить ее на помойку. До парка недалеко, да и глоток свежего воздуха не повредит.

23:05

      Я — самая глупая, самая нелепая корова, самая безмозглая тупица из всех, кого я когда-либо знала. Эта истина открылась мне за последние тридцать минут благодаря высохшему хвойному дереву. Произошло это вот как.
      Так же, как я это делаю каждый год поздним летом или ранней осенью, со своего балкона на втором этаже я осторожно как бы выронила елку на тротуар. Быстро ночную рубашку сменила на некогда синее, а теперь бледно-серое, застиранное летнее платье и понеслась вниз к своему дереву. Впрочем, босая. Мне кажется, что если летней ночью ты идешь без обуви, волоча за собой старую ель, это смотрится стильно. Как-то особенно. Кто-то, чего доброго, скажет, мол, это нелепо. Я нахожу это чрезвычайно интересным и эксцентричным.
      «Голые ноги на голом асфальте». Так бы вполне мог называться трехсерийный боевик RTL: о красавице с пылающим взором, которая отправилась в джунгли неведомого большого города на поиски своего отца, которого похитили негодяи, пожелавшие выведать у него тайну места нахождения спрятанных им микрофильмов, которые на смертном одре доверила ему жена, оказавшаяся шпионкой, долгие годы скрывавшейся под обывательской маской. Что ж, на худой конец я еще могу стать писательницей-киносценаристом.
      Гордая и эксцентричная, я тащила за собой рождественское древо, оставляя позади заметный след из сухих еловых иголок. На пути в парк я не встретила никого. Мне все была уже безразлична. Я приняла жизненно важное решение. Пускай же они смеются, пускай издеваются. Мне в жизни бывало и похуже.
      То, что должно произойти нечто худшее, чем то, что со мной бывало, я поняла, свернув в узкий, скудно освещенный проход, который ведет от улицы к парку и оттуда в маленькую еловую рощицу, где я собиралась свое хилое деревце скромно предать земле по соседству с его собратьями.
      Между тем там имеется и узаконенное кладбище для отслуживших рождественских елок. Это мне известно, ведь в этом районе я живу уже около десяти лет.
      Я шагала по мрачной тропинке, когда навстречу мне вышла парочка. Рука об руку, тихо, как и положено, беседуя. Желая остаться незамеченной, я подняла елку, чтобы ее жалкая, голая верхушка хоть немного закрыла мое лицо. Конечно, лучше обнимать мужчину, чем елку. Но чего нет, того нет. С этим надо смириться. Опустив глаза, уже почти миновала парочку, когда меня, подобно удару грома, поразил голос:
      — Кора?
      Я выглянула из-за своего дерева. И оцепенела. Где та пропасть, которая бы разверзлась, чтобы из милости поглотить меня? Здесь, пожалуй, надо напомнить, какой у меня был вид: ночью, босая, в поношенном платьице стою в парке, держа в правой руке остов елки, на котором еще висят остатки серебряного дождя и который лишь едва прикрывает мое красное от стыда лицо. Я сделала единственное, что можно сделать в подобной ситуации. Притворилась, будто ничего не случилось.
      — O, хэлло, Даниэль! Как дела?
      Мой расчет отчасти оправдался. Ута Кошловски даже улыбнулась мне своей тонкогубой улыбкой. При этом она, конечно, с изумлением смотрела на женщину, которая в разгар лета расхаживает с рождественской елкой в руках.
      — Э-э… Спасибо, хорошо.
      Даниэль поспешно убрал руку с отталкивающе узких плеч Уты.
      Только не дать им ничего заметить, оставаться сооl.Не терять самообладания. Не давая им опомниться, я дружелюбно кивнула.
      — Ну, тогда желаю доброго вечера, — бодро воскликнула я и продолжила свой путь с таким достоинством, какое вообще было возможно сохранять в подобных обстоятельствах.
      Мне кое-как удалось приволочь елку к месту ее последнего упокоения (или это она меня приволокла?). Там я уселась на пенек, растерянно оглядела ноги и признала, что в голове у меня полная сумятица.
      Взаправду ли все это? Ута Кошловски в объятиях человека, телефонного звонка от которого я жду часами? Я эпилирую ноги, обременяю моих лучших друзей любовным бредом, умоляю телефон зазвонить, а тем временем д-р Даниэль Хофман теплым вечерком прогуливается рука об руку с третьесортной, непомерно тощей телевизионно-мыльной занудой?
      И все же у меня хватило самообладания приложить к глазам полу платья, чтобы с ресниц не потекла тушь, когда я начну реветь.
      Я вскочила и за те пятнадцать минут, что шагала через парк, пережила четыре классические фазы процесса расставания:
 
       1. Фаза нежелания признать очевидное.
      Ну конечно же, все очень легко объясняется. Даниэль собирался сегодня вечером расстаться с Кошловски, чтобы, позвонив наутро, предложить мне, женщине незамужней и свободной от обременительного прошлого, стать его супругой.
      Ничего не значит и то, что в такой поздний час он обнимал ее за плечи. Между ними давно все выяснено, а это — всего лишь жест утешения, сочувствия, знак былых связей. Я могу спокойно отправляться спать.
 
       2. Фаза извержения ярости.
      Какая низость! Потрясающий идиот! Тупица! Все так типично, так невероятно типично, трусливо, недостойно и так по-мужски. Скрыть от меня свою грязную связь с Утой Кошловски, заморочить голову, переспать, как полагается, — норматив выполнен! — и потом вернуться обратно в привычную койку.
      Пока я подбираю имена нашим нерожденным детям и решаю, будем ли мы их крестить, этот пижон давно уже сдал меня в архив под рубрикой «Оригинальная ночь с коренастой брюнеткой».
      И я позволила какому-то вонючему сухарю-эскулапу так злоупотребить собой! Пусть и на краткий миг, подарила счастье приключения! Позволила ему за свой счет почувствовать себя живым!
      Отделаю бритвочкой его «бээмвуху» да наклею ему на заднее стекло силиконом всякие смешные плакатики вроде «Просьба не сигналить, водитель мечтает о „Шальке-О4“ или «Я торможу также для мужчин». Пошлю ему домой с курьером упаковку с виноградом трехмесячной давности и тучей фруктовых мушек. Дам от его имени объявление с телефонным номером: «Чувствительный и преданный научный работник ищет подходящую жену. Внешность не имеет значения. Просьба звонить по телефону…»
      Я отомщу за себя, д-р Даниэль Задница-Хофман. Тебе хотелось бурного и короткого приключения? Это приключение окажется более бурным и не таким коротким, как ты надеялся. Ты видел «Опасные связи» с Глен Клоуз? Горе твоим яйцам, если у тебя есть хоть одно!
 
       3. Фаза изживания боли.
      Никто меня не любит. Как я могла даже в мечтах вообразить себе, что этот ладно сложенный, интеллигентный, красивый, остроумный, хорошо зарабатывающий человек мог отнестись ко мне всерьез! Ко мне! Это же смехотворно. Я женщина, которую только лентяй не обманет. О которой в веселом мужском кругу можно рассказать, начав такими словами: «Как-то была у меня одна особенно забавная, которая…»
      Никто не желает при мне остаться. Я вечно покидаемая. Даже Сашей. Впрочем, пусть последнее и не совсем верно, но подобные детали не играют в такие моменты никакой роли. Так, во всяком случае, я чувствую. На вершине моей половой зрелости, в возрасте, когда я надеялась пережить свой первый вагинальный оргазм, моя любовная жизнь пошла прахом.
      Все. Возврата нет.
 
       4. Фаза позитивной переориентации.
      Эту фазу я перескочила и вместо нее еще раз начала все сначала.
 
      Я шла домой. И пыталась извлечь из случившегося хоть что-то положительное. Напрасно. Проковыляла мимо угла с итальянцами, где снаружи все еще сидели люди, говорили и смеялись, ничуть не взволнованные моей беспросветной судьбой. В этом было что-то утешительное. Мир, думала я, не озабочен моим самочувствием. Его не интересует, что остаток жизни я проведу, сознавая, что другая сцапала моего мужчину. Я кинулась на софу и, лежа на ней, презирала себя за то, что одну за другой проглотила четыре оставшиеся шоколадки Miпi-Dickтaпп,s.Если бы горе хоть чуть-чуть отразилось на моем желудке! Ничего подобного. Аппетит оставляет меня только тогда, когда я не в меру — а под «не в меру» я подразумеваю «превыше всякой меры», — много съела.

23:15

      Черт. Кончились сигареты.

23:16

      Брошу курить. Именно сейчас. Я должна придать своей жизни новый смысл. С этой секунды я — некурящая.

23:17

      Последний раз быстренько схожу за сигаретами.

23:18

      Потупив взгляд, выползаю на улицу. Я никчемный человек. Не способна даже покончить с курением. Неудивительно, что меня никто не желает. Иду мимо дома Марианны, в ее квартире свет уже не горит. Мимо стоянки такси, на которой ни одного такси уже нет.
      — Хэлло, Кора.
      Что? Кто говорит? Я поднимаю глаза, но не могу заставить себя улыбнуться. Как будто какие-то роковые силы сплели заговор против меня. Неужто моим унижениям никогда не будет конца?
      — Хэлло, Ута.
      Ута Кошловски глядела на меня с видом оскорбленного достоинства.
      — Большинство называют меня Кармен.
      — Мне все равно. Я не большинство.
      Чувствую себя как Иов. Одно бедствие за другим. За что мне это? За какие грехи я наказана? Наверняка прямо сейчас на меня опустится туча саранчи, а лицо покроют зеленые оспенные язвы. И уж конечно, пока я здесь, в мою квартиру проникли взломщики. Нет, сегодня совсем не мой день. Аффектированным жестом Ута откинула с лица рыжую прядь и сказала:
      — Пожалуй, бессмысленно ждать здесь такси.
      — Ага.
      — Даниэль уже отправился домой. Я, собственно, хотела идти пешком. Но потом передумала.
      — Ага.
      — Ты превосходно заморочила ему голову.
      — Чего?
      В моем взгляде, наверное, смешались недоумение и враждебность. Что это значит? Она что, знает о нашей… нашей… встрече. Может быть, ей хочется еще немного насладиться моим поражением?
      — Я хочу сказать, что все это мне, в сущности, безразлично. Я даже не хочу вмешиваться. Но сейчас, раз уж я тебя встретила… Не пойти ли нам выпить?
      Быстро обдумываю. Резкое «нет» было бы здесь, пожалуй, подходящим ответом.
      — Как хочешь, — неохотно буркнула я. Что мне терять? Я ведь все уже проиграла.
      Мы возвращаемся на несколько шагов, к итальянцам, садимся за свободный столик и заказываем пол-литра фирменного вина. У официанта глаза на лоб лезут при виде моей субтильной рыжеволосой спутницы.
      — И одну минеральную воду, пожалуйста, — говорю я. С тем же успехом я могла бы обратиться к глухонемому аборигену.
      — И, пожалуйста, еще две минеральные воды, — сладко пропела Утa-Кармен.
      — Due acqua тiпerale ! Желаете что-нибудь еще, bella sigпoriпa ?!
      А я, что же, незаметно для себя превратилась в горбатого старика? Впрочем, мне все равно. Полное отсутствие самоуважения незаметно делает человека нечувствительным к любым оскорблениям, даже со стороны прислуги.
      — Даниэль мне о тебе много рассказывал, — начала говорить Ута.
      — Так. Ну и что?
      — Ну так вот, ведь вы же при мне познакомились. Извини, что так на тебя налетела, но мне действительно показалось, что ты его ранила. Кроме того, актрисе всегда важно встать в позу героя и устроить эффектное представление, когда рядом есть фотографы. Ты понимаешь?
      Когда я не понимаю, я предпочитаю многозначительно молчать.
      — Твое появление на приеме произвело на него сильное впечатление. Он пришел от тебя в восторг. И Я считаю настоящей пакостью — извини уж мою откровенность — то, как ты с ним обошлась.
      Как я — что сделала?! Как я — что?! Ну и ну! Что за бред? Или рехнулась я — что ли? Я заглотила воды — оба стакана, а также тарелку с закусками за счет заведения, которую официант поставил поближе к Уте-Кармен.
      — Как я с ним обошлась? Да у тебя не все дома! Я, как дура, часами торчу у телефона, жду не дождусь, когда он наконец позвонит! А потом натыкаюсь на него, гуляющего с тобой в обнимку по парку, и это когда я сама, в полном изнеможении пытаюсь хоть как-то избавиться от старой рождественской елки! Я с ним пакостно обошлась?! Не надо «ля-ля». Желаю вам обоим впредь всего наилучшего. Но думаю, я не обязана позволять кому-то — хотя бы и тебе — приписывать мне недостойное поведение.
      Уф! Отвела душу. По-моему, еще ни разу в жизни я не была такой честной. Ощущение совсем неплохое. Потому что когда честен, то незачем бояться чужих оценок и мнений. Это примерно так же, как если не втягивать живот. Для меня опыт совсем новый. И, пожалуй, хороший.
      — Наконец-то мне стало кое-что ясно.
      Наверняка этот опыт и для нее совсем нов. Что ж, прекрасно, сегодня мы обе расширили свой кругозор.
      — Ты влюблена в Даниэля. Так?
      «Черт возьми, да», — подумала я.
      — Черт возьми, да, — сказала я.
      — Послушай, одно только то, что я лесбиянка, еще не значит, что я совсем не понимаю женщин.
      — Ты — лесбиянка? — воскликнула я ошарашенно.
      — Tc-c-c, не так громко.
      — Ты — лесбиянка? — прошептала я восторженно.
      — Видишь ли, при моей профессии лучше об этом не трезвонить. В конце концов зрители должны верить, что хотя бы раз в неделю в меня влюбляется волосатый главврач. Даниэль — мой друг с тех самых пор, как он диагностировал мне воспаление слепой кишки. С того времени он иногда сопровождает меня на публичные мероприятия, чтобы люди не начинали строить догадки насчет моих сексуальных наклонностей.
      — Да, но как же? — Моя картина мира, мой образ врага — все рухнуло. Мне не особенно нравится, когда у меня вот так без предупреждения отнимают все мои заблуждения.
      — Как, он разве тебе это не сказал?
      Я устало кивнула.
      — Зачем ты надеваешь вандер-бра, когда идешь к нему на свидание? Зачем прикидываешься, будто он для тебя ничего не значит, когда сама по уши влюблена? Зачем не звонишь ему десять раз на дню, когда тебе этого хочется? Ты так хорошо разыграла раскованность, что Даниэль утратил уверенность в себе. Он тоже хотел казаться немного cool, поэтому ничего о нас не рассказал. Я его сразу предупредила, что эти игры до добра не доводят, такое только ведет к осложнениям. Но когда после вашей первой ночи ты просто удрала, то добилась-таки своего. Ты убедила его, что все это для тебя не серьезно. Боже милостивый, а ведь человек страдает!
      Я молчу. И молчу. Потом начинаю истерически хихикать. Потом начинаю реветь. Потом из меня потоком вырывается:
      — Что-я-за-глупая-индюшка. А-ты-и-правда-лесбиянка? Это-так, это-так, это-я-только-ради- cool, боже-мой-я-спятила-и-тыдействительно-думаешь-что-он…?
      Ута-Кармен схватила меня за руку, и в этот момент я могла бы в нее влюбиться. Если бы я уже не была влюблена. Ах, я была растеряна. И счастлива. И пристыжена.
      — Когда я познакомилась с моей подругой, было точно так же.
      — У тебя есть подруга? — Я была чуть ли не разочарована.
      — Да, уже четыре года. Я встретила ее во время кастинга на роль совершенно сумасшедшей сиделки. Она — кинооператор. Я увидела ее и больше не могла издать ни одного членораздельного звука. Роль я, конечно, не получила. А потом была небольшая вечеринка, и я со всеми была мила, обаятельна, искренна. Только с ней одной я обращалась так, будто она заразна.
      — Да-да, — я понимающе киваю.
      — А к концу вечера — я тогда уже получила от поклонников и поклонниц, на которых мне было наплевать, с десяток тайком переданных телефонных номеров — она ко мне подошла.
      — Ну?
      — Она спросила меня, не слишком ли мы уже взрослые для подобных детских забав. Сказала, что у нее нет никакой охоты до всяких игр и что если я к ней расположена, то мне следует ясно дать это понять. Что она, в конце концов, не психотерапевт и ей уже надоело интерпретировать дурацкое поведение других людей. С тех пор мы пара.
      — Ну, и вы счастливы?
      — Да. Мы счастливы. Раз в неделю я ношусь с идеей расстаться. Я не могу вынести, что она никогда не кладет свое белье в бельевую корзину. Она уже считает меня поверхностной телефифой с навязчивым желанием все контролировать, а в два часа ночи устраивает дискуссии по принципиальным вопросам, касающимся места лесбийской женщины в западном обществе. Мы счастливы. Несмотря на это. Или поэтому. Не знаю. Другой женщины я не хочу.
      Я так растрогана, что, увы, снова ударяюсь в рев. Ута выпивает свой стакан, решительным жестом ставит его на стол и делает знак официанту, который в тот же миг оказывается рядом и всепреданнейше заверяет, что принесет счет. Хи-хи. Тщетные усилия любви. Не могу сдержать усмешку. Ута — лесбиянка. Я нахожу в этом некую справедливость.
      — Так. Ну, ты знаешь, что сейчас будешь делать?
      — Да, знаю, — всхлипнула я, смеясь.

23:58

      Нет, я не буду заранее отрабатывать голос. Не буду включать Ллойда Коула. Не буду набрасывать на бумажке, что мне следует говорить. В конце концов, мы ведь уже не в детском саду. Я действительно слишком взрослая для таких игр.
      Мои пальцы немного дрожат. Ничего удивительного. Как долго я уже не звонила мужчине? В подобной ситуации? Я нарушаю все, какие только есть, правила, установленные советчиками. Кора Хюбш — революционерка! Кора Хюбш нарушает все табу! Кора Хюбш стала взрослой!
      Должна ли я включить полуночные известия в качестве фонового озвучивания? Или, может быть, что-то классическое? Шопена? «Детские сцены» Шумана? Нет! Хватит!
      Я буду только самой собой. А кто я, собственно говоря? Опять. Этого еще не хватало.

00:01

      — Хофман!
      — Хэлло, Даниэль. Это Кора.
      — …ну наконец. Кора, моя любимая.
 
      Роман окончен. Действие продолжается.