– Ещё спит. Ну, давай, поднимайся.

Михаил совершенно не возражал. Удивительно, однако в нём не пробуждались отпечатки совсем недавнего поединка. Такое, казалось, невозможно забыть, к тому же за пару минут! А с Михаилом будто ничего не происходило. Выражение лица его не было омрачено, наоборот он улыбался.

– Промок небось, как швабра. Возьми, – отец выдал сыну сухую майку. «Очень кстати.» – Михаил снял майку, небрежно и, не глядя, бросил её на койку, затем взял свежую и с ней, выйдя из комнаты, скрылся в ванной. Послышался звук льющейся из крана воды.

Убедившись, что Михаил увлечён гигиеной, отец подхватил мокрую майку и спешно покинул дом. Вырвавшись на улицу, он через двор вышел в огород. У деревянного забора, который граничил с крапивными джунглями, он развернул одежду семиклассника.

На спине красовалась дыра, прожжённая кислотой.

«Прости меня, сынок. Прости, что заставил тебя помучаться. Я должен был пожертвовать твоим здоровьем во имя общего блага.» – его колол содеянный им жестокий поступок, причинивший вред собственному сыну.

Он скомкал майку и метнул её вверх, на территорию сорняка. Когда она приготовилась к снижению, отец пошевелил губами какое-то невнятное слово. Мокрая вещь самовоспламенилась и одной быстротечной огненной вспышкой обратилась в пепел, который ветер вследствие развеял по воздуху.

«Опасения перестают быть призрачными. Грядёт неизбежное – война двух абсолютно несовместимых цивилизаций. Исход предсказуем даже сейчас… А что же делать нам, тем, кто не имеет права допустить кровавый закат ни одного из этих миров? И всё-таки действовать необходимо без промедлений. Совет Стражников нужно собрать уже сегодняшним вечером.»

Отец торопливо зашагал домой, к сыну.

* * *

Утренняя трапеза в семье Облаковых состоялась не такой приподнятой, как то гласили их привычки. Отец не изменился и, по своему обыкновению, оставался в прежнем немногословном репертуаре с лицом, излучающим позитив и беззаботный темперамент сангвиника. Мать, наиболее говорливая из семейства, тоже в общем-то придерживалась амплуа «Душа компании», заводила беседу о погоде, покупках на этот день, недавних, бурных происшествиях в школе, политике и тому подобное. Но на её воробьиную речь откликался только муж.

С рельсов традиционных порядков съехал третий участник.

Михаил неуклюже скрывал хмурое выражение, редко отвечал, лишь тогда, когда его спрашивали напрямую; спагетти в тарелке истреблялись кое-как, через не хочу. Мать не понимала, что служило поводом его ненастья.

Мальчик старался не думать о минувшем сновидении, и тем не менее оно настойчиво пролазило в голову всё обильнее и обильнее.

«Неужели я испытал настолько реалистичные чувства в каком-то там сне!?» – устало задавался вопросом семиклассник, рассматривая отдельные фрагменты прошлого ужаса, которые то и дело застревали в воображении. В мальчика закралась боязнь предстоящей ночи, когда он внезапно понял, что повторение всего пригрезившегося ничуть не исключено. От этого балласт скверности на душе отяготился ещё больше. Семиклассник был уверен: назойливые мысли на данную тематику будут жужжать над ним клубком мошек весь день, если он поскорее не отыщет себе некоторое интересное и отвлекающее занятие.

– Миша! – громко воскликнула мама. Михаил сконфужено перевёл на неё взгляд. Судя по характеру её призыва, она достучалась до сына явно не с первого раза.

– Ты будешь чай? – осторожно спросила она.

Михаил слабо кивнул.

– Да что же с тобой сегодня? – недоумевала мама, приготавливая мальчику ободряющий напиток. – Сам на себя не похож. Может расстроен чем-то? Или сон плохой снился?

– Нет! – солгал Михаил, не зная, зачем, и моментально перевёл взор к отцу. Тот, вопреки ожидаемого сыном опровержения, тайно кивнул за спиной жены, отчего Михаилу полегчало. «Да, не к чему лишние мамины вздохи.» – считал семиклассник.

– Наверное, бури какие-нибудь магнитные там, на солнце, – промямлил Михаил от фонаря сочинённую фразу.

– Сколько тебе ложек сахара? – осведомилась мать.

– Не надо сахара… И покрепче, – уточнил сын, приблизив её к сверхудивлению.

Мама промолчала, но заказ выполнила.

Михаилу чай пришёлся не по вкусу. Одна польза – тошнотворная неприязнь отклоняла от мысленной, и потому он пробовал пить залпом.

После завтрака Михаил не захотел терпеть заточение в четырёх стенах, в духоте. Через пару минут он вышел во двор, а оттуда на огород и картофельное поле.

* * *

Погода, словно по желанию, выпала что ни на есть подходящая. Утренняя звезда только малость отстыковалось от горизонта, не успев накалить как положено окрестности села. Пёстрое платье природы излучало лишь доброту и ласку. Распускались все благоприятные эмоции, остатки кошмара таяли, точно последний весенний снег.

Любой пейзаж вокруг был прелестен. Бурлящая жизнь гармонично двигалась своим чередом. Щебетание птиц на деревьях, стрекотание шпионски укрывшихся кузнечиков, гул крылатых насекомых великолепно дополняли мелодию бриллиантовой росы, которую Михаил стряхивал с травы лёгким прикосновением пальцев. Наступило время разрядки, все нервные импульсы в семикласснике протекали медленно, как густая патока.

Михаил проник в самую неотразимую часть владений Облаковых – сад, где благоухали пышные кроны яблонь, вишен, рябин, сирени и множества иных зелёных красавиц. Михаил присел в тень деревца, закрыл глаза и утонул в шелесте колышимых ветром листьев, в шёпоте мнимых, но бесконечно сладостных голосов дриад, которые могли почудиться его тонкому слуху. Покой…

Общительность не являлась компонентом натуры семиклассника. Настоящих друзей он почти не имел, так лишь… приятелей, и то весьма шатких. Ко всем же остальным он относился негативно; они в свою очередь отвечали взаимностью.

Лучшим другом для него, с которым он проводил почти всё время, было одиночество. Только с ним он чувствовал себя свободным, раскрепощённым, тем, кем он есть на самом деле. Только оно лечило все душевные раны, полученные им от врагов, а именно от всех остальных людей, кроме близких ему сердец, коих существовало предельно мало.

На школьных переменах он не бесился по всему зданию, точно угорелый, не швырялся мокрыми тряпками в сверстников, не угощал младших пинками и подзатыльниками от нечего делать, не разбрасывал направо и налево ненормативную лексику, иными словами не был похож на всех.

Он был изгоем класса: изредка с кем-нибудь разговаривал, без спешки бродил по коридорам, смотрел в окна, где царствовала несуетливая и недвижимая среда и не сдавливал уши гомон, топот, сумасшедший хохот и визг.

Не любил школу… Это ещё пушисто сказано. Она стала ему каторгой едва ли не с первого класса. Все секунды каждого прожитого там дня длились в напряжении и угнетённости. Даже на уроке в кабинете он чувствовал себя скованно, будто в клетке с надписью «Осторожно, львы!».

За многочисленные годы он не сумел, да и не хотел, влиться в коллектив и стать своим. Вина ложилась на несовпадение характеров. Михаил знал на двести процентов, что все считают его сдвинутым. Он о них аналогичного мнения.

Он отдавал предпочтение книгам, музыке, науке, прочим интеллектуальным отраслям. Знакомые, как правило, держали при себе пачку сигарет, а вместо газированной воды употребляли пиво, причём не умалчивали о том. Понятно, что им всякая там литература, если они еженедельно собираются на вечеринки или дискотеки в компании с одноклассницами, чтобы развлечься никотином, алкоголем, покривляться под какую-нибудь группу, омерзительно мычащую из колонок или пострелять в птичек из пневматического ружья.

Последнее Михаилу казалось низшей чертой критерия безнравственности. Они лишали ни в чём не повинных животных самого дорогого – жизни! И ведь нет же!

Простое убийство их не устраивало, они с радостью для начала измучают бедных, маленьких жертв. Эти палачи сами информировали Михаила о собственноручных ритуалах казни, когда получалось завязать с ними краткую дискуссию. Они с энтузиазмом повествовали о том, как ловили мышей, сажали их в кипяток, огонь, разрывали их петардами. Орды мышей, лягушек, воробьёв, синиц встретили смерть под весёлыми взглядами жестоких «друзей» Михаила.

«Тебе их не жалко? – спрашивал семиклассник, маскируя ненависть, и на что получал ответ: « Бывало сначала. Поймал однажды мышь, а она возьми и цапни меня за руку. Ну я разозлился, нашпиговал ей пасть петардами, поджёг и в речку!».

Михаил с геркулесовой выдержкой дослушал эту жуть. «Сама виновата. Меньше надо возникать!» – оправдывался тогда соратник по учёбе. «А что она по-твоему должна была делать? Лизать тебе ладонь, как преданный пёс? – повысил тон Михаил. – Вот бы ты гулял, никого не трогал, а тебя вдруг хватает за ногу великан и поднимает высоко над родимой землёй. Так просто, для развлечения. Чего-то мне не верится, что ты сильно рад будешь. Станешь брыкаться, а он тебе за наглость кости переломает, закинет подальше, и в добрый путь, отважный космонавт! Весело, чёрт побери!».

Оппонент замялся, пробормотал невнятную абракадабру, на том спор и финишировал. Осуждающая лекция, конечно, не повлияла на привычки знакомого Михаила.

Михаил хоть являлся противником живодёрства, но, как известно, нет на свете безгрешных. И на его совести лежала маленькая сгубленная жизнь.

Прошлым летом он покончил с вороной, принадлежащей стае, совершавшей налёты на загон, где вместе с курами паслись цыплята. Чёрные охотницы уже утащили двоих птенцов, и Михаилу пришлось пойти на терзающий поступок. Эпизод с кровавыми пробоинами на тельце создания помнились и теперь. Мальчику приснилось после того, словно он – ворона, парящая в небесах в своё удовольствие, которая неожиданно подвергается разрывающим ударам, и весь он становится дьявольски горячим, пикирует вниз, все цвета замещаются жаркой краснотой, мир крутится бешеным смерчем…

«Зачем они творят убийства? – размышлял Михаил, сидя под вишней. – Какой тут смысл? Хищники вынуждены убивать травоядных на пропитание, иначе они сами погибнут от голода. И мы, и я – тоже не вегетарианцы, нам простительно. Но кто они, находящие в чужых страданиях и смертях утеху и забаву? Представили бы себя на их месте!»

Михаил вдруг заметил, что думает совсем не о том, и запер в клетку вольнолюбивые мысли. «Намеревался обрести покой на время, а выстроилось всё шиворот на выворот,» – усмехнулся мальчик.

Он глянул на часы и убедился в переборе с прогулкой. Пора домой.

* * *

Михаил лениво щёлкал по кнопкам телевизионного пульта с быстротой радиста, шифрующего послание азбукой Морзе. Абсурд! Три канала транслировали юмористические передачи, если подобную ахинею не стыдно называть юмором. Какой-то клоун нёс со сцены всякую чушь, где и намёка на смех нет, но зрители хохотали без тайм аута.

«Смотреть противно!» – Михаил вырубил надоевший прибор и решил продегустировать недавно загруженную компьютерную игру. Он баловался иногда стрелялками, но не убойными, где экран мельтешит и не видно даже самого себя.

Родители дома отсутствовали, и динамики, имитирующие пальбу и вопли монстров, галдели на полную мощь.

В разгаре сражения Михаил не обратил внимания на дверной скрип. Мать вернулась из магазина. Только со второго раза, когда она ступила на порог комнаты сына, её голосу удалось просочиться к ушам воинствующего школьника.

– Убавь громкость, терминатор! – крикнула она. Михаил повиновался.

– Снова буянишь. Чего ты в этих игрушках нашёл? – отказывалась понимать она.

– Das ist phantastisch, – тихо и беспечно выдал семиклассник.

– Вот-вот, – поддакнула мама, – и так фантастики через край.

– Это где ещё?

– Телевизор смотреть надо! – она возилась с покупками, расфасовывала их по холодильнику и ящикам.

– То-о-очно! – фамильярно подтвердил сын. – Какой-то идиот гонит всякую пургу, а народ в истерике. Фантастика!

– Я серьёзно. В магазине сегодня по телевизору областные новости передавали. В городе катаклизм. Дожди льют.

– Тоже мне, катаклизм, – хмыкнул Михаил, продолжая стирать в порошок виртуальных пришельцев.

– А дождичек-то не простой, а золотой, – в её слова добавилось грусти.

– Монеты с неба валятся? – Михаил принял сообщение матери за шутку.

– Не совсем, – тучность в её голосе сгущалась. – Там по телевизору видео показывали, панораму города и дождь…

– Ну…

До Михаила начало доходить отсутствие здесь розыгрыша.

– Вода светится. Как бы фосфорицирует. Говорили, она и в темноте сияет. Ещё сказали, что образцы воды взяли на экспертизу.

– Ничего! Обыкновенная вода. Профессора в тупике, никто не способен выдвинуть хоть одной вразумительной теории. В конце, правда, телезрителей попросили сохранять спокойствие, якобы, всё это абсолютно безопасно, потому что… И потом представили интервью доктора каких-то там наук, который аргументировал это на ломаном языке терминов. В общем, я ни сколечко не поняла, почему же нам не советуют бояться золотого дождя. Врут! Не могут сами ничего определить, и напридумывали ерунды, которую всё равно никто перевести не сумеет. Ну да ладно, вечером повторять будут – поглядишь. Не нравится мне это…

Пока Михаил анализировал вышеизложенное, мама протяжно ахнула.

– Масло забыла купить, растяпа! – укоряла она себя. – Миш, сбегай, пожалуйста.

Деваться некуда. Он отключил компьютер, захватил нужную сумму и вышел из на улицу.

* * *

Пять минут спустя. Михаил шёл по обочине мощёной потрескавшейся дороги.

Он редко покидал границы семейных владений, если не учитывать каждодневные экскурсии в школу. То есть оставшуюся часть суток он просиживал дома. Замкнутость в течении многих лет заложила в Михаила такой комплекс, что теперь ему доставляло внутреннюю неприязнь нахождение в чуждой, неизученной обстановке. Лишь у себя в квартире или на своём участке он испытывал комфорт. Сейчас он вновь вне зоны дружественных земель, а значит можно ожидать нехороших событий.

Впереди поворот. Михаилу уже мерещился предвестник плохого, но когда мальчик свернул за угол, то резко затормозил, чуть отстранившись назад. «Проклятье!» – мысленно выругался он. В десяти метрах от себя Михаил обнаружил компанию, состоящую из одноклассников и выходцев параллельного класса. В памяти всплыл сон. «Лучше бы я опять в те катакомбы провалился!» – пожелал он. Правильно. Там он хотя бы огромную силу имел, а тут всё по-настоящему.

Михаил намеревался юркнуть обратно, но, к сожалению, он был замечен раньше.

– О, супермен чешет! – завопил кто-то.

– Атас, пацаны! Сейчас всех по асфальту размажет! – уцепился другой, и улица наполнилась гнусным смехом. Михаил невольно напророчил, что из этого бедлама ему не вылезти с солнечным настроением. Тем не менее, мальчик изображал непринуждённость, словно равнодушен к уколам сверстников.

Михаил решил скользнуть между бандой и зданием, около которого она копошилась, но самый высокий в команде упёрся ногой в стену, образовав перед ним шлагбаум.

– Ты что, Миха, не здороваешься? Совесть потерял? – с нахальной улыбкой стал наезжать он, вынув изо рта догорающий, дымный окурок.

Михаил нарисовал два варианта выхода из ситуации: шмыгнуть под барьером или оттолкнуть… Предпочтение было отдано последнему. Таким выпадом мальчик подписал себе приговор. Данное действо повлекло за собой возмущение членов шайки. Взяв Михаила в кольцо, они принялись сыпать на него своими блестящими навыками нецензурной брани и толкать к стене, лишая возможности пробиться наружу. Однако Михаил не отражал атаки. Куда ему против целой оравы! Оставалось выжидать, когда они насытятся издевательствами и отпустят бедолагу.

– Эй, вы, а ну отсеялись от него, мрази! – низкий повелительный голос вынудил всех оглянуться. В миг вся копания почувствовала, что продолжить экзекуцию больше не удастся. Михаил же про себя благодарил спасителя. Точнее спасителей – Алексея Симакова и Николая Варанова. Алексей был крепким широкоплечим восьмиклассником с белокурыми волосами, Николай, учившийся с Михаилом в одном коллективе, уступал Симакову в росте и силе, но и с ним никто не норовил впутываться в ссору.

– Мотайте-ка отсюда, братки, – порекомендовал Алексей.

– А то организуем вам пожарчик, – добавил Николай, сжимая наготове своё знаменитое, самодельное оружие – ружьё с зажигательными патронами. Этот алхимик, как все его кличут, конструировал к нему специальные ядрышки, которые разрывались при ударе.

Будучи непосредственно знакомым с эффективностью кулаков Алексея и изобретения Николая, вождь шайки Александр Роговой, разорявший пакетик с семечками, выплюнул шелуху на джинсовую куртку Михаила и сказал ему нечто типа «Скатертью дорога!», только на местном жаргоне. Незамедлительно прозвучало громкое клацанье предохранителя на ружье Николая, и банда с её главарём трусцой побежала прочь.

– А вот с темпами не мешало и побыстрей! – рявкнул стрелок и надавил на спусковой крючок. Раздался хлопок наподобие бутылки шампанского, и шустрый снаряд, врезавшись в асфальт, зашипел, превратившись в краткосрочный, огненный шар. Получившие стимул хулиганы понеслись наутёк и вскоре скрылись из виду.

Михаил скованно приблизился к ребятам.

– Вовремя вы, друзья, – тихо пролепетал он, всматриваясь в строну испарившихся врагов.

– Совсем оборзели! Воспитательные работы требуются более строгие, – комментировал алхимик, туманно уставившись туда же. Алексей увидел, что Михаил, красный, будто варёный рак, впал в небытие и воткнул ледяной взор в землю.

Да не кисни, Мишка! – ободряюще произнёс Алексей и положил ладонь ему на плечо. – Ты им ещё накостыляешь, я тебе обещаю!

– Дожить бы до этого, – ответил хриплый, поникший голос.

Задевая проблему дружбы, здесь уже говорилось о том, что Михаил почти не имел друзей. Изъясняясь конкретнее, важно обозначить: наречие «почти» занимали Алексей с Николаем.

Встреча троицы произошла ещё в детском саду, где уже стал непререкаем, но вместе с тем и загадочен факт их союза. Причастие Николая всё-таки можно растолковать, они с Михаилом оба отличники и коллеги по химико-физическим опытам. Но Алексей, закоренелый троечник, пусть не отпетый, но хулиган, общающийся с недавно изгнанными личностями гораздо чаще Михаила и Николая, почему он примкнул к персонам, характер и круг интересов которых расходятся с его собственными? Тайна…

Их малочисленная коалиция была непоколебима. Михаилу оставалось только ликовать в честь этого поощрения судьбы, всегда принимающей мальчика в штыки. В связи с тем Михаил очень дорожил дружбой и жутко боялся её утратить, хотя раздоров меж ними не наблюдалось. Он во многом уступал Николаю и Алексею, старался в чём-либо угождать, помогать им, короче говоря, применял все методы ради упрочнения той дружбы, которая согревала и выручала в его отшельнической жизни.

– Миха, на ловца и зверь бежит! Мы ведь к тебе шли, – бойко выпалил Алексей, – пригласить тебя собирались. Сегодня у меня празднуем старт незапланированных каникул.

– Ну я надеюсь, там будут лишь присутствующие, – продиктовал своё условие Михаил.

– Естественно! – удостоверил друг.

Внезапно Облакова точно пронзила молния:

– Чёрт! Мне же в магазин надо! Меня мама, наверное, с отрядом кинологов и спецназа ищет!

– Ладно, тогда стекаемся через час у меня дома, – распорядился Николай.

Друзья дали согласие, и Михаил ветром помчался выполнять задание матери.

* * *

Столярная мастерская Облаковых гремела от раскатов тяжёлого рока и вибрирующих ударов по тонкому слою дерева.

Вечная и презренная кара Михаила – трусость – глубоко обосновалась в нём торчащим из спины ножом, который он напрасно жаждал вытащить на протяжении большей доли прожитых лет и мог только гневаться на него в одиночестве, чем и был сейчас увлечён.

Покрытые ссадинами и кое-где окровавленные кулаки в сочетании с музыкой разрушения неутомимо содрогали шероховатую, всю в занозах, стену мастерской, то сбавляя обороты, то вновь набирая.

Несправедливые унижения от учеников почти обрели звание повседневных. Они глумились над ним и упивались от этого наслаждением; Михаилу же доставалось всё противоположное, и хотя он явственно понимал, что они не имеют морального права вершить такое, и что он обязан ответить им по всем заслугам, но… он ничего не делал, терпел, несмотря на скапливающуюся внутри него оскорбление и злость.

Трусость, эта гадкая и цепкая тварь оттаскивала Михаила назад, заламывала ему руки и ноги, не давая свободы действия, и выпускала лишь тогда, когда он пребывал наедине с самим собой.

«Я не вынесу! Я не вынесу!» – роились мысли в нём.

Серия мощных ударов.

«Сколько!? Сколько ещё ты будешь меня держать!?»

Древесина окрашивалась алыми пятнами.

«Я ненавижу тебя!»

Нервные клетки отмирали одна за другой. Ритмичность сотрясений стены резко и остро возросла наряду с жёсткостью и экспрессией электрогитарного рычания.

«Ненавижу!!!»

Раздался треск досок.

Композиция медленно стихала. Михаил прекратил выплёскивать энергию на невиноватую ни в чём отцовскую постройку. Сработал механизм автостопа: плёнка окончилась, как и буйствующий заряд семиклассника.

Михаил устало и безнадёжно упал на колени и опёрся головой о избитую стену.

«Отпусти меня! Отпусти… Я прошу… Отпусти.»

* * *

– Ну как тебя угораздило? – чуть не плача, мать накладывала лейкопластырь.

– Да я же говорю, случайно вышло. В мастерскую зашёл и споткнулся обо что-то, а тут ящик с гвоздями на полу стоял. Я руки вперёд выставил и… вот.

– Тысячу раз тебя, отец, просила, приберись ты в своём сарае, там не мастерская, а минное поле! – голос её стал похож на завывающие причитания ведьмы, которым, казалось невозможно не покориться. Но отец по обыкновению не поддался на влиянию из вне и приподнято успокоил:

– Ничего, до свадьбы заживёт! Подумаешь, царапинки. Верно, Мишка?

– Да без проблем! – одобрительно подтвердил сын.

– Остолопы, что один, что другой, – обижено буркнула мать, нанося последние штрихи медобслуживания. Отец, а за ним и Михаил, прыснули и глухо засмеялись.

– Да ну вас! – мать снова попробовала надуться, но не сдержалась и тоже начала усиленно бороться с вырывающимся смешком.

Пальцы Михаила через некоторое количество минут увенчались в белые перстни. Когда мальчик заявил, будто он приглашён друзьями и должен спешить, мама запретила категорически даже мечтать о подобных вещах, пока он не оклемается.

– Мам, у меня ведь не контузия в конце концов! – встревал разочарованный сын, – ерунда и только! Я же не в гильотину с ними играть собрался. Пообщаемся в тесном кругу… Безобидное сборище… школьной… интеллигенции всего-навсего.

Родителей и на сей раз пробил смех. Отец, взъерошив причёску Михаила, без труда убедил мать в преувеличении ею серьёзности травм.

Она тяжко вздохнула и громко выдала:

– Иди уже! Допоздна не засиживайся!

Предупреждения Михаил не услышал, так как стремглав вылетел за дверь.

Мать хмыкнула.

– Бес неугомонный. Он меня в могилу когда-нибудь точно заведёт.

Она утомлённо положила голову на плечо мужа и прикрыла глаза.

– Не волнуйся, родная, – он погладил её по чёрным блестящим волосам, – наш сын себя ещё покажет в хороших делах. Может быть, он даже в будущем целые народы спасёт от страшной гибели.

«По крайней мере я надеюсь, что это смутное предсказание не станет ошибочным.» – мелькнула в нём мысль.

* * *

Пойти к друзьям Михаил предпочёл специальной дорогой, сквозь тополиную рощу и болота. И короче, и шансы напороться дважды на те же грабли занижались.

Стоило Михаилу попасть во двор, и из будки, свесив язык, на него ломанулся пёс по имени Байкер. Мальчик автоматически метнул питомцу шоколадную конфету. Пёс, уморительно чавкая, разделался со сладким угощением и уставился на хозяина с выражающими преданность и любовь глазами, виляя хвостом. «Счастливый, – позавидовал Михаил. – Достаточно конфеты, и он уже на седьмом небе. Жизнь беззаботная, лежи себе на солнышке, гоняй кошек, прыгай за бабочками. Всё просто и, главное, никогда не наскучивает.»

Собаку назвали Байкером из-за чёрного, как смоль, цвета шерсти, который соответствовал моде профессиональных мотоциклистов. Да и скорость он обожал не меньше пилота «Формулы – 1». Бывало отец возьмёт пса в поездку, так он моментально высовывает морду из салона и восторженно заливается лаем, причём всегда для него стремительность езды прямо пропорциональна удовольствию, которое он получает от этого.

Перейдя огород и поле, Михаил преодолел забор и растворился в зеленеющих дебрях флоры.

* * *

Отец Михаила посетил двор спустя минуту после ухода сына. Слегка крадущейся походкой он вышел в центр и с осторожностью осмотрел обстановку, прислушался…

– Байкер, – шёпотом произнёс он. Признаков пса замечено не было. Отец трижды вторил имя, постепенно наделяя его большей громкостью и раздражением.

– Да где ты, чтоб тебя… – не стерпел он.

Отца остановил явно нечеловеческий голос, донёсшийся позади:

– Не ори, я здесь.

Отец сдержано и спокойно обернулся. Снизу ему в лицо глядела здоровенная собака величиной с волка. Холмы мускулов облегали всё тело, из под верхней губы торчали клыки, а когти глубоко прошили почву. Отец без злобы, но с холодком смерил этакую махину взглядом.

– Ну и куда ты подевался? – тихо задал он вопрос.

– Не горячитесь, босс. Что мне, нельзя вздремнуть под лучами ультрафиолета? – и пёс в доказательство прерванного отдыха широко зевнул и щёлкнул зубами.

– Поговори у меня ещё, валенок лохматый. Настанет пора, сутками без перебоев у меня забегаешь, месяцами толком выспаться не получится. Как и всем нам, впрочем.

– Не драматизируйте, шеф, – Байкер старался найти в сложившемся светлую перспективу. – Я лично сомневаюсь о массовости предстоящего вторжения. Да и мы не среднего сорта. Дадим отпор, раздавим их, как бульдозер тараканов!

– Тише ты! – приглушенно вспылил отец и замахнулся на зверя кулаком. – Если Ольга услышит, сам под бульдозером окажешься.

– Не нужно переусердствовать, – Байкер усмирил манеру общения. – Ну увидит говорящую собаку… потом в обморок… Очнётся – скажете, у неё галлюцинации на стрессовой основе. А я погавкаю для эффекта…

Пёс и дальше бы городил чепуху, но ему повезло, что он вовремя зациклил внимание на хозяине, который напоминал демона.

– Всё-всё, уже заткнулся! – торопливо заверил Байкер, не пожелавший развивать негодование начальника.

«Наивный ты, Байкер. Недооцениваешь противника, – отец перенастроился на ментальный обмен информацией. – Они умнее и хитрее нас. Их наука неумолимо течёт вперёд. Мы же практически стоим на месте, наши орудия борьбы устареют через полвека окончательно, хотя и сейчас мы вынуждены рассчитывать на чудо. Стражники просканировали Землю от сих до сих, но нет и ниточки, за которую можно было бы ухватиться.»

«Но ведь кто-то насылает золотые дожди,» – помыслил Байкер.

«Они знают о нас всё, хозяйничают на нашей планете, тщательно готовятся к своему решающему и внезапному выходу, а мы гоняемся за ними, как за тенью, даже не имея о враге малейшего понятия, кроме того что они из другого мира,» – отец констатировал скверность их ситуации.

«Не густо, – пёс вынужден был разделить согласие. – Да, шеф, умеете вы портить настроение прямо в разгаре дня. Я уже заразился вашими уныниями,» – Байкера осадила безнадёжность.

Отец и его спутник вышли со двора и отправились в уютный сад, где оказались по истечении полминуты.

«Давно мне так не травило душу, – открылся отец четвероногому напарнику, проводя ладонью по стволу яблони, – не могу уверовать, что нашей планете грозит настоящая гибель, а не на страницах фантастического романа. И мы не в силах предотвратить этого.»

Он сел на зелёное одеяние земли под деревом.

«Не обременяйте себя лишним, босс, – Байкер отфильтровывал хозяину утешительные кусочки. – Нет вашей вины в том, что какому-то властолюбивому умнику захотелось развязать межмировую войну и захватить планету. Мы защищаем её по мере нашего потенциала, и я не вижу здесь ничего предосудительного. Так сложились обстоятельства.»

Отец потеребил пса за ухом и посмотрел ему в глаза.

«Спасибо, дружище!»

«Не горюйте, босс. Если и падём на поле брани, то не даром. Примем гостей по всем параметрам, хлебом и солью! – воспрял зверь. – Я за вас хоть под мушку ракетницы.»

«Польщён, – отец усмехнулся, если корректно выразиться так о мысли. – Только ребята эти на вооружении не технику держат, а магию. Скорее мы, люди, будем безуспешно отстреливаться пулями, ракетами и ядерными боеголовками, не дай Бог. Знаешь, если брать в счёт природу, то опасность в этой войне будет грозить больше со стороны людей, которые своими оборонительными действиями способны сделать наше космическое пристанище непригодным ни для какой жизни.»

«И в самом деле. Тут не грех и поболеть за соперников, – дерзко заявил пёс. – Кто бы не возглавлял вторжение, он далеко не глуп, раз умудряется водить за нос Стражников. А потому идёт на нас уж наверняка не для развлечения, а чтобы дать начало новой эпохе разумных существ, намного совершеннее человечества. Им тут жить всё-таки! И я уверен, он позаботится о том, чтобы глупые людишки своими игрушками не навредили будущему причалу его народа.»

Отец удивлённо посмотрел на Байкера, слегка прищурившись и улыбнувшись.

– Ренега-ат, – протяжно заголосил он с оттенком излишне притворного упрёка.

– Ну только не говорите, что вы иной точки зрения! – парировал пёс, недовольно отворачивая морду. Отец погладил шерсть животного.

«Да всё верно, Байкер. Меня порой тоже мучает вопрос: зачем мы вообще оберегаем людей, когда прекрасно ведаем, что мир, откуда придут колонизаторы и где, между прочим, родина наших предков, намного лучше во всех отношениях? Не разумнее ли будет объединиться с ними и создать вместе тот порядок и справедливость, которые у нас едва не вымирают и по которым, мы, Стражники, скучаем долгие века?»

Байкер неожиданно проникся тревогой.

«И что же вас удерживает?» – опасливо осведомился он.

Реакцией хозяина на данный вопрос было длительное безмолвие. Пёс подумал, что он не желает отвечать, и устало положил голову на траву, но спустя некоторое время уловил мысленную волну отца:

«Не знаю.»

Уши Байкера приподнялись, словно в непонимании, о чём это он, но сообразив, пёс опять вернулся в состояние дремоты. Между ними настал продолжительный суверенитет. Оба героя не обменивались информацией ни с помощью голоса, ни телепатически.