Глава 74

Через некоторое время Маквей и Осборн осторожно выскользнули в коридор и заперли за собой дверь. У обоих оружие было наготове, но оно не понадобилось — в коридоре не было ни души.

Люди, пославшие девицу на разведку, ожидали где-нибудь внизу, скорее всего — под лестницей. Они не были уверены, что в самом деле вышли на Маквея и Осборна, у них было только подозрение, и они, конечно, понимали, что проститутка может в номере задержаться — она знала свое дело, и, если возникла необходимость заняться сексом с подозреваемыми, она своего не упустит.

Но времени на забавы отводилось не так уж много, это Маквей понимал отлично.

Коридор был выкрашен в темно-серый цвет, на полу лежал темно-красный ковер. Одна лестничная площадка находилась в конце коридора, вторая — в центре, около шахты лифта. Маквей выбрал лестницу подальше от лифта — не хотелось бы попасть в ловушку в самом центре здания.

Четыре с половиной минуты они спускались к подвальному этажу, потом через черный ход выскользнули из отеля и свернули на боковую улочку. Еще раз повернули направо и сквозь густеющий туман зашагали по бульвару Сен-Жак. Было 2.15 утра, вторник, 11 октября.

В 2.42 два раза звякнул темно-красный телефон Айана Нобла, стоявший на тумбочке около кровати. Звонков больше не было, только мерцала сигнальная лампочка. Осторожно, чтобы не разбудить жену, плохо спавшую из-за мучившего ее артрита, Нобл вылез из кровати и через черную ореховую дверь вышел в свой рабочий кабинет, примыкавший к спальне.

Он снял трубку параллельного аппарата.

— Да.

— Маквей.

— Это были чертовски долгие полтора часа. Где вы?

— На улице...

— Осборн еще с вами?

— Мы теперь как сиамские близнецы.

Нобл нажал на находившуюся под столом кнопку, и крышка стола отошла в сторону, открыв карту Великобритании, снятую с воздуха. Повторное нажатие — и ее сменила кодированная таблица операций. Третье — и на дисплее появилась карта Парижа и окрестностей.

— Вы сможете выбраться из Парижа?

— Куда?

Нобл всмотрелся в карту.

— Примерно в двадцати пяти километрах к востоку от Парижа на магистрали номер три находится городок Мо. Там есть маленький аэропорт. Ищите пассажирскую «Сессну», с опознавательным знаком ST95 на хвосте. Если погода не подведет, самолет будет там между восемью и девятью часами утра. Пилот будет ждать до десяти. Если не успеете, попытайтесь на следующий день в то же время.

— Gracias, amigo[23], — Маквей повесил трубку и пошел навстречу Осборну. Они находились в подземном переходе Лионского вокзала на бульваре Дидро, к северу от Сены в северо-западной части города.

— Ну? — выжидательно произнес Осборн.

— Может, поспим? — предложил Маквей.

Пятнадцатью минутами позже Осборн задумчиво обозревал их временное пристанище: широкий каменный карниз под Аустерлицким мостом с видом на Сену.

— На несколько часов примкнем к бездомным. — Маквей поднял повыше воротник пиджака и свернулся калачиком.

Осборну следовало бы устроиться так же, но он этого не сделал. Когда через несколько минут Маквей приподнял голову и посмотрел на него, Осборн сидел сгорбившись, вытянув перед собой ноги, и неподвижно смотрел на воду, словно низвергнутый в ад и осужденный сидеть так вечно.

— Доктор, — тихо сказал Маквей, — здесь уютней, чем в морге, поверьте.

В 2.50 утра самолет фон Хольдена приземлился на частном аэродроме в тридцати километрах к северу от Парижа. В 2.37 ему сообщили, что объекты, опознанные парижским сектором, в 2.10 покинули отель «Сен-Жак» и их местопребывание пока неизвестно. Дальнейшие сведения — по мере поступления новых данных.

У Организации были глаза и уши на улицах, в полицейских участках, больницах, посольствах крупнейших городов Европы. Она имела осведомителей и в других, менее крупных городах по всему миру. Эта сеть в свое время накрыла Альберта Мерримэна и его жену, Агнес Демблон и Веру Моннере. В нее должны были попасть Маквей и Осборн. Вопрос был только во времени.

В 3.10 фон Хольден мчался в темно-синем «БМВ» по автотрассе № 2 в Париж: главнокомандующий торопился принять рапорты полевых офицеров.

Американский коп Маквей сумел прикончить Бернарда Овена благодаря либо своим выдающимся способностям, либо невероятной удачливости. То же самое касалось его умения выскальзывать из рук. Фон Хольдену это не нравилось. Парижский сектор высоко котировался в Организации, персонажа был отлично вышколен, а Бернард Овен считался одним из лучших оперативников.

А уж фон Хольден понимал в этом толк. Он лично натаскивал Бернарда Овена и в Советской Армии, и в Штази, восточногерманской тайной полиции, расформированной после воссоединения.

Карьера фон Хольдена началась очень рано. В восемнадцать лет он покинул отчий кров в Аргентине и отправился заканчивать образование в Москву. Вскоре он был завербован КГБ и прошел обучение в Ленинграде. Пятнадцатью месяцами позже он стал командиром одной из частей Советской Армии, приписанной к Четвертой танковой бригаде, охранявшей советское посольство в Вене. В это время его направили на обучение в спецназ-отряд, где готовили террористов и диверсантов. Тогда он и познакомился с Бернардом Овеном, лейтенантом Четвертой танковой бригады.

Через два года фон Хольден был уволен из рядов Советской Армии. Он стал помощником директора восточногерманской спортивной администрации, в чьи обязанности входила организация тренировок лучших восточногерманских спортсменов в Институте физической культуры в Лейпциге. Среди студентов были Эрик и Эдвард Клейст — племянники Либаргера.

В Лейпциге он выполнял также обязанности «внештатного сотрудника» Штази. Закаленный службой в спецназе, он муштровал новобранцев для тайных операций против восточногерманских граждан, готовил «специалистов», по террору и диверсиям. К этому времени он забрал к себе Бернарда Овена из Четвертой танковой бригады. Через полтора года Овен оправдал его надежды, став одним из главных убийц Штази.

Внезапно фон Хольден явственно вспомнил день, когда решилась его судьба. Полдень в Аргентине, шестилетний Паскаль на верховой прогулке с деловым партнером отца. Тот спрашивает мальчика: кем он хочет стать, когда вырастет? Обычный вопрос — взрослые часто задают его детям.

Необычным был ответ.

— Работать на вас, конечно! — Юный Паскаль, просияв улыбкой, пришпорил лошадь и понесся через пампу, а взрослый смотрел, как он твердо и отважно направляет огромного коня, как ловко перескакивает через изгородь, как уносится вдаль, прижавшись к могучей шее лошади. Вот тогда и решилось будущее фон Хольдена.

Человеком, задавшим вопрос, был Эрвин Шолл.

Глава 75

Ровный перестук колес убаюкивал, и Осборн, откинувшись на скамейку, задремал. Спал ли он хоть пять минут за те три часа, которые они провели под Аустерлицким мостом, он не помнил. Он очень устал, страшно хотелось помыться и переодеться. Сидевший напротив Маквей тоже дремал. Осборн подумал, что Маквей способен уснуть где угодно.

Около пяти утра они пошли на Лионский вокзал. Там узнали, что поезда в Мо отправляются с Восточного вокзала. Время поджимало, и они решились взять такси, от души надеясь, что таксист окажется таксистом, а не переодетым убийцей.

Добравшись до вокзала, они вошли в него через разные двери, опасаясь любителей утренних выпусков газет, выставленных в витринах киосков. Фотографии их перепечатали практически все издания.

Из предосторожности и билеты покупали в разных окошках, но кассиры были слишком заняты деньгами и билетами, чтобы отвлекаться и глазеть на пассажиров.

Двадцать минут Маквей и Осборн ожидали, пока поезд подадут к перрону, они стояли порознь, но не выпускали друг друга из поля зрения. Несколько тяжелых минут они пережили, когда на вокзале появились пятеро полицейских, которые вели четверых оборванцев в наручниках. Казалось, они тоже собираются сесть в поезд, идущий в Мо, но в последний момент процессия направилась к другой платформе.

В 6.25 Маквей и Осборн вместе с другими пассажирами сели в один и тот же вагон, но не рядом. Поезд отправлялся в 6.30 и прибывал в Мо в 7.10. Оставалось достаточно времени, чтобы добраться до маленького аэродрома, где пилот Нобла будет ожидать их в «Сессне» с опознавательным знаком ST95.

В поезде было всего восемь вагонов, как во всех пригородных электричках. В вагоне, кроме них, находилось примерно два десятка пассажиров, вероятно, обладатели сезонных билетов. Все сидели во втором классе. Маквей и Осборн тоже пренебрегли свободными местами первого класса: двоих мужчин, сидящих на разных диванчиках, легче вспомнить и описать, если рядом никого нет. Двух пассажиров из толпы выделить труднее.

Осборн взглянул на часы: 6.59. До Мо оставалось одиннадцать минут. Солнце уже поднималось над серым пейзажем, и он уже выглядел мягче и веселее, чем еще несколько минут назад.

Контраст между французской сельской местностью и выжженной солнцем южной Калифорнией был разительным. Казалось, миру и покою этой земли, этого нарождающегося нового дня ничего не угрожает — здесь не могло быть места подозрениям и преследованиям. Осборн почувствовал вдруг нестерпимую тоску по Вере. Ему хотелось коснуться ее, вдохнуть аромат ее волос, почувствовать ее рядом. Он улыбнулся, вспомнив гладкость ее кожи "и нежный пушок на мочках ушей, как на персике. Земля, по которой он сейчас ехал, принадлежала Вере. Это было ее утро. Ее день.

Неожиданно он услышал приглушенный удар, поезд содрогнулся. Осборна бросило прямо на молодого священника, только что мирно читавшего газету. Вагон, в котором они находились, начал медленно крениться, заваливаться набок, и Осборн упал вместе со священником. Вагон продолжал переворачиваться. Звон стекла и лязг металла смешались со стонами людей. Осборн увидел летящую на него сверху алюминиевую балку и едва успел отклониться в сторону. На него посыпались осколки стекла, лицо обдало брызгами крови. Вагон еще раз перевернулся. Осборн почувствовал на себе что-то бесформенное и с ужасом увидел, что это нижняя половина женского тела. Снова раздался ужасающий скрежет стали, потом еще раз тряхануло, Осборна отшвырнуло куда-то в сторону, и все померкло.

Спустя какое-то время Осборн открыл глаза. Сквозь просветы в кроне деревьев он увидел серое небо и парящую в нем птицу. Несколько минут он неподвижно лежал, потом попытался пошевелиться. Подвигал правой ногой, потом левой. Поднял левую, все еще перевязанную руку, потом правую. Невероятно, но он был цел.

Приподнявшись, он увидел груду искореженного металла — на насыпи лежало то, что осталось от взорванного поезда.

Впереди он увидел другие вагоны, смятые гармошкой, налезающие один на другой... Повсюду лежали тела людей, некоторые шевелились, но далеко не все. Стайка мальчишек на вершине холма глазела на крушение. Осборн усилием воли заставил себя сосредоточиться.

— Маквей! — услышал он собственный голос, прозвучавший как чужой. — Маквей! — повторил он, увидев, что на насыпи появились какие-то люди, видимо, спасательный отряд.

Он попробовал выпрямиться, но тут же закружилась голова. Прикрыв глаза, он вцепился в ближайшее дерево и сделал глубокий вдох. Подняв руку и приложив ее к шее, он проверил пульс — ровный, спокойный. Кто-то заговорил с ним по-французски — наверное, пожарник.

— Я в порядке, — сказал Осборн, и человек отошел.

Крики и стоны пострадавших немного прочистили ему мозги. Вокруг царил хаос. Спасательный отряд освобождал подступы к поезду, вытаскивал людей из искореженных вагонов через окна. Живых и мертвых выволакивали из-под обломков. Мертвых накрывали одеялами...

И над всем этим — криками, стонами, мольбами о помощи, сиренами машин — стоял едкий, всепобеждающий запах тормозной жидкости, пролившейся на землю.

Этот запах заставил Осборна, пробиравшегося среди обломков, зажать нос.

— Маквей! — выкрикнул он снова. — Маквей! Маквей!..

— Диверсия... — услышал он обрывок чьих-то слов.

Он остановился перед спасателями.

— Американец. Пожилой. Не видели?

Французы смотрели на него, не понимая. Тут их позвал пожарный, они отвернулись от Осборна и устремились вверх по насыпи.

Шагая по разбитому стеклу, перелезая через обломки искореженной стали, Осборн переходил от одной жертвы катастрофы к другой. Заглядывал в лица тех, кому врачи уже оказывали помощь, отгибал края одеял, накинутых на погибших.

Маквея нигде не было.

Отогнув очередное одеяло, он заметил, что веки пострадавшего мужчины дрогнули. Осборн положил руку на его шею и ощутил биение пульса. Он огляделся, нет ли рядом санитаров, и крикнул:

— Помогите! Этот человек жив!

Подбежал санитар, и Осборн отошел, преодолевая дурноту и головокружение. Шоковое состояние постепенно проходило. Ему стало холодно. Сначала Осборн хотел попросить одеяло у кого-нибудь из спасателей, но вдруг сообразил, что если крушение поезда произошло в результате диверсии, то это имеет прямое отношение к ним с Маквеем. Попросив одеяло, он обратит на себя внимание: все-таки американец, каким-то образом оказавшийся в пригородном поезде! Спросят имя, и диверсантам станет известно, что он остался жив.

«Нет, — решил он и зашагал в сторону от места крушения. — Лучше никому не мозолить глаза и переждать».

Оглядевшись, Осборн увидел густую рощу на холме неподалеку от насыпи. Санитары стояли спиной к нему, спасатели были заняты. С неимоверным трудом он преодолел подъем и добрался до облюбованной рощицы. Он ужасно боялся, что его маневр кто-нибудь заметит. Достигнув цели, он оглянулся. В его сторону никто не смотрел. Успокоившись, он забрался в густые заросли. И здесь, в стороне от царившей внизу суматохи, опустился на сырые листья, подложил руку под голову и закрыл глаза. Почти мгновенно его сморил глубокий сон.

Глава 76

Не прошло и часа, как Нобл получил сообщение о крушении поезда Париж — Мо. В первом донесении говорилось, что предположительная причина крушения — диверсия. Во втором — что предположение подтвердилось: в рельсы был заложен заряд взрывчатки.

Так как именно на этом поезде Маквей и Осборн должны были ехать в Мо и пилот безрезультатно прождал их в своей «Сессне», то вряд ли это можно было считать просто совпадением. Нобл почти не сомневался, что в момент крушения они находились в поезде.

Нобл сразу же позвонил в Лион капитану Каду и известил о случившемся. Ему хотелось узнать, насколько продвинулся Каду в расследовании смерти брата инспектора Лебрюна, Антуана, и расследовании дела немецкого эксперта-дактилоскописта Хуго Класса. Нобл был почти уверен, что неустановленная организация, на которую работал Класс и, возможно, Антуан Лебрюн, несла ответственность за крушение поезда Париж — Мо, в котором ехали Маквей и Осборн. Он считал эту диверсию еще одним доказательством того, насколько широко раскинула свою преступную сеть эта организация. Можно еще понять, как эти люди сумели выследить Мерримэна, Агнес Демблон, Веру Моннере и других. Но то, что им удалось узнать о встрече Маквея и Осборна в «Ля Куполь» и выследить их потом в поезде Париж — Мо, Нобл считал просто невероятным.

Каду тоже был ошеломлен происшедшим. У него все складывалось не лучше — «хвост», приставленный к Классу, не сообщил ничего существенного. Эксперт по отпечаткам пальцев, как всегда, приступил к своим обязанностям в понедельник. Запись его телефонных разговоров тоже не дала никакой пищи для размышлений.

Что же касается Антуана, то он вернулся домой после позднего ужина со своим братом ночью в воскресенье и сразу же лег спать. По невыясненной причине он встал на рассвете и отправился в свой кабинет — это не входило в его привычки и выглядело необычным. В 7.30 его обнаружила там жена — он лежал на полу около рабочего стола, рядом, на ковре, — принадлежавшая ему девятимиллиметровая «беретта». Из револьвера стреляли один раз, в правом виске убитого было одно пулевое отверстие. Эксперт по баллистике подтвердил, что выстрел сделан из собственного оружия Антуана. Входная дверь была заперта, но щеколда на кухонном окне в кухне — поднята. Нельзя исключить, что кто-то проник в дом и потом вылез через кухонное окно, хотя доказать это невозможно.

— А может, только вылез в окно, — заметил Нобл.

— Такую возможность не следует упускать из виду, — согласился Каду, говоривший по-английски с сильным акцентом. — Антуан мог впустить какого-то человека — или людей — в дверь, а потом снова запереть ее. В этом случае мы можем предположить, что он знал того, кому открывает дверь. Затем он или они убили его и скрылись через окно кухни. Но никаких доказательств этой версии не обнаружено, и коронер признал, что в данном случае имеет место самоубийство.

Нобл был в смятении. Все, с кем соприкасался Альберт Мерримэн, убиты или на них идет охота. А человек, установивший его личность по отпечаткам пальцев, выглядит абсолютно к этому непричастным.

— Каду, к кому лично обращался Класс в Интерполе, чтобы получить досье на Мерримэна из нью-йоркского полицейского архива?

— Ни к кому.

— Это невозможно!

— Никаких записей в Вашингтоне нет.

— Это невозможно, говорю вам! Из Нью-Йорка досье поступило по факсу...

— Старые коды, дружище, — перебил Каду. — В прошлом руководство Интерпола имело личные коды, дававшие доступ к абсолютно секретной информации. Теперь эту практику отменили, но те, кто владеет этими кодами, пользуются ими по-прежнему, и проследить за этим невозможно. Нью-йоркская полиция могла послать факс в Вашингтон, а информация поступила непосредственно в Лион, минуя Вашингтон.

— Каду... — Нобл колебался. — Догадываюсь, что Маквей был бы против, но мне кажется, мы теряем время. Нужно потихоньку взять Класса и потрясти его. Если хотите, я прилечу.

— Понимаю, дружище. Я согласен. Дайте мне знать, когда получите хоть какие-то сведения о Маквее.

— Ну конечно, обещаю.

Закончив разговор, Нобл задумался. Потом потянулся к трубке, лежавшей на полке позади стола, набил ее табаком и закурил.

Если Маквей и Осборн не ехали поездом Париж — Мо, потерпевшем крушение, и пропустили встречу с пилотом по каким-то другим причинам, они постараются попасть в аэропорт Мо завтра. Но точно это станет известно только через двадцать четыре часа — слишком долго. Пока нужно исходить из того, что они были в этом поезде. Если они погибли, тогда не о чем говорить, но если живы, они попытаются воспользоваться самолетом, как договорились, пока их не нашли преступники.

Примерно без четверти одиннадцать, через четыре часа после катастрофы, высокая, изящная, очень привлекательная журналистка с аккредитационной карточкой «Ле Монд» припарковала свою машину в месте, выделенном полицией Мо для машин представителей прессы.

Отряд французской национальной гвардии помогал полиции Мо и пожарным эвакуировать пострадавших. Пока обнаружили тринадцать погибших, в том числе машиниста. Тридцать шесть человек госпитализировали: из них двадцать — в очень тяжелом состоянии, пятнадцать пассажиров с небольшими травмами отпустили домой. Но многие еще оставались под обломками. Высказывались мрачные предположения, что до полного завершения поиска пострадавших потребуются не часы, а дни.

Молодая журналистка вошла под навес, натянутый в пятидесяти футах от места трагедии.

— Список пострадавших уже есть? — спросила она. Пьер Андре, седеющий военный врач, занимавшийся идентификацией жертв, поднял усталый взгляд от бумаг на своем столе, посмотрел на карточку «Ле Монд», приколотую к воротнику журналистки, смерил взглядом ее изящную фигуру и улыбнулся, похоже, первый раз за этот день. Авриль Рокар и впрямь была лакомым кусочком.

— Oui, madame. — Он повернулся к помощнику. — Лейтенант, список пострадавших для мадам, s'il vous plait[24].

Вытащив листок из папки, лейтенант протянул его Авриль.

— Merci, — поблагодарила она.

— Должен предупредить вас, мадам, что список далеко не полный. И публикация не разрешена, пока не сообщат родственникам, — сказал Пьер Андре на этот раз без улыбки.

— Разумеется.

Авриль Рокар была парижским детективом, специалистом по подложным документам. Но ее присутствие в Мо в качестве корреспондента «Ле Монд» не имело отношения к ее служебным функциям. Она была здесь по просьбе Каду. Их любовная связь продолжалась уже десять лет, и для Каду Авриль Рокар была единственным человеком во Франции, которому он доверял, как себе самому.

Авриль на ходу просмотрела список. В основном среди пострадавших были французы. Правда, в списке значились два немца, швед, южноафриканец, два ирландца и австралиец. Американцев не было вовсе.

Авриль подошла к машине, отперла дверцу и села. Подняла трубку телефона и через Париж соединилась с номером Каду в Лионе.

— Да? — Каду было отлично слышно.

— До сих пор никаких сведений. В списке нет ни одного американца.

— Ну как там?

— Как в аду. Что мне делать?

— Никто не усомнился в твоей аккредитации?

— Нет.

— Оставайся на месте, дождись полного списка жертв.

Авриль Рокар медленно опустила трубку. Ей уже тридцать три. Давно пора иметь семью и ребенка. По крайней мере — мужа. На кой черт ей все это?

Глава 77

Было восемь утра, но Бенни Гроссман только возвратился домой с работы. Он встретил своих мальчишек, Мэтта и Дэвида, уже уходивших в школу, в дверях. Быстрое «Привет, па! Пока, па!» — и они скрылись из виду. Жена Эстелла собиралась на работу в свой парикмахерский салон.

— Вот черт, — донеслось до нее из спальни.

Бенни, в одних трусах, с банкой пива в одной руке и сандвичем в другой, застыл перед экраном телевизора. Всю ночь он добывал информацию для Маквея, не отрываясь от компьютера и телефона, призвав на помощь самых опытных программистов, чтобы залезть в частные банки данных.