Глава 44

Именно в это время, в двадцати трех милях от квартиры на острове Сен-Луи, самолет, на котором летел Маквей, приземлился в аэропорту Шарля де Голля. Через пятнадцать минут один из помощников Лебрюна уже вез его на машине по автостраде.

Маквею казалось, что он уже знает окрестности аэропорта как собственную ладонь. Суток не прошло с тех пор, как он был здесь последний раз.

Машина переехала через Сену и свернула к ля Порт д'Орлеан. Полицейский на ломаном английском объяснил, что инспектор ждет их на месте преступления.

Когда они остановились на улице, сплошь забитой пожарными машинами и осажденной зеваками, пошел дождь. Обугленный остов жилого здания, полицейское оцепление, дым, пожарники, шланги.

Крыша и весь верхний этаж дома выгорели дотла. Стальные пожарные лестницы, искореженные огнем, безвольно свисали со стен, того и гляди упадут. Сквозь пустые оконные проемы виднелись черные дыры, некогда бывшие квартирами. Над всем этим кошмаром витал запах паленого мяса.

Сопровождающий отвел Маквея на задний двор, где Лебрюн в компании Барраса и Мэтро беседовал с толстым мужчиной в комбинезоне пожарника.

— А, это вы, Маквей! — воскликнул инспектор. — Барраса и Мэтро вы знаете, а это капитан Шевалье, помощник командира пожарного батальона.

Маквей пожал капитану руку.

— Поджог? — спросил американец.

Шевалье быстро стал что-то объяснять по-французски.

— Безусловно, — стал переводить Лебрюн. — Горело быстро и очень сильно. Какая-то мудреная зажигательная бомба, очевидно, армейского образца. У жильцов не было ни единого шанса. Все двадцать два человека погибли.

Маквей долго молчал. Потом спросил:

— Гипотезы есть?

— Да, — зло кивнул Лебрюн. — Здесь жила женщина, которой принадлежал автомобиль. Тот самый, на котором ездил Мерримэн и в котором наследил ваш друг Осборн. Поэтому мы и здесь.

— Значит, так, — спокойно сказал Маквей. — Во-первых, Осборн мне не друг. Во-вторых, позволю себе предположить, что машина принадлежала женщине средних лет.

— Неплохо, — сказал по-английски Баррас.

— И звали ее Агнес Демблон, — закончил Маквей.

У Лебрюна взметнулись брови.

— Вы меня просто поражаете.

— Что есть об Осборне? — не отреагировал на комплимент Маквей.

— Мы нашли «пежо». Примерно в миле от отеля. На стекле три талона за просроченную стоянку. Из этого следует, что Осборн оставил там машину вчера в середине дня.

— И с тех пор его никто не видел.

— Объявлен розыск по всему городу. Полиция прочесывает местность в районе между местом, где найден автомобиль, и точкой, где обнаружен труп Мерримэна.

Двое пожарных пронесли мимо обгоревшую колыбельку и кинули ее в кучу мусора. Маквей проводил их взглядом и обернулся к Лебрюну.

— Едем туда, где нашли машину.

Желтый свет фар разрезал темноту. «Форд» Лебрюна ехал по дороге через парк, направляясь к месту, где нашли автомобиль Агнес Демблон.

— Взял имя Анри Канарак, — объяснял Лебрюн, прикуривая от зажигалки на приборной доске. — Десять последних лет работал в пекарне возле Северного вокзала. Там же работала Агнес Демблон, бухгалтером. Очевидно, что-то их связывало, причем с давних пор. Точнее суть отношений пока определить трудно. Дело в том, что Мерримэн был женат. На француженке, имя — Мишель Шальфур.

— Вы что же, думаете, что это ее работа?

— Все может быть. Надо найти ее и допросить. Впрочем, сомневаюсь, что домохозяйка могла раздобыть зажигательную бомбу.

Баррас и Мэтро тщательно обыскали квартиру Канарака на авеню Вердье и ничего примечательного не обнаружили. Вещей там вообще было на удивление мало: немного одежды, каталоги детских колясок и пеленок, несколько неоплаченных счетов, в холодильнике немного еды. Жильцы явно покинули квартиру в большой спешке.

Пока с полной уверенностью сказать можно было только одно: труп Мерримэна-Канарака находится в морге. Куда подевалась Мишель Канарак — непонятно. Проверка гостиниц, больниц, пансионатов, моргов ничего не дала. Ни на имя мадам Канарак, ни на имя мадемуазель Шальфур. У вдовы не было заграничного паспорта, водительских прав, даже читательского билета в библиотеке. Не удалось даже найти ее фотографию. Итак, кроме имени — ничего. Тем не менее Лебрюн объявил розыск по всей Франции. Может быть, полиция в провинции разыщет беглянку.

— Из чего стреляли в Мерримэна? — спросил Маквей, внимательно оглядывая парк и размокшую под дождем дорогу.

— Автомат «хеклер-и-кох». Модель МР-5К. Похоже, с глушителем.

Маквей скривился. Это оружие он хорошо знал — жуткая штука. Калибр девять миллиметров, магазин на тридцать патронов. Любимая игрушка террористов и крупных торговцев наркотиками.

— Автомат нашли?

Лебрюн сбросил скорость — дорога стала слишком уж ухабистой.

— Нет. Я сообщил вам результаты баллистической экспертизы. Водолазы прочесывают дно реки. Пока ничего. Здесь очень сильное течение, поэтому труп Мерримэна унесло так далеко.

Инспектор затормозил на опушке.

— Дальше пешком, — сказал он, доставая из-под сиденья фонарь большой мощности.

Дождь кончился, из-за облаков выглянула луна. Лебрюн и Маквей стали спускаться по щебенчатому съезду к реке. Вдали, на шоссе, мелькали огни автомобилей — субботний вечер продолжался.

— Смотрите под ноги. Скользко, — предупредил Лебрюн:

Он посветил на землю, показывая след, оставшийся от колес «ситроена». Сам автомобиль был отбуксирован на полицейскую стоянку.

— Все время шел дождь, — сказал Лебрюн. — Поэтому следы ног не сохранились.

— Вы позволите? — протянул руку к фонарю Маквей. Он посветил на реку, пытаясь определить на глаз скорость течения. Потом присел, разглядывая землю под ногами.

— Что это вы там ищете? — заинтересовался Лебрюн.

— Вот это.

Маквей подхватил горсть земли и посветил на ладонь фонарем.

— Глину?

— Qui, mon ami. Rouge terrain[10].

Глава 45

По сравнению с помпезной встречей в аэропорту Клотен ужин в честь возвращения Элтона Либаргера выглядел по-домашнему: четыре больших стола, между ними пространство для танцев.

Но на Джоанну произвел впечатление не зал, а то, где этот зал находился: в кают-компании роскошной яхты, курсировавшей по просторам Цюрихского озера. Все это было похоже на фильм из великосветской жизни.

Она сидела рядом с Паскалем фон Хольденом, наряженным в синий смокинг и ослепительной белизны рубашку. Стол был накрыт на шесть персон. Джоанна по мере сил участвовала в общей беседе, вежливо улыбалась соседям, а сама не могла оторвать взгляд от чудесных пейзажей, сменявшихся за бортом. Близился час заката. На востоке, там, над живописными селениями, разбросанными по берегам у самой кромки воды, солнце высвечивало розовым предвечерним сиянием заснеженные вершины гор.

— Сентиментальный ландшафт, не правда ли? — улыбнулся фон Хольден.

— Сентиментальный? Да, это очень точное слово. Я бы, правда, сказала — прекрасный.

Джоанна посмотрела фон Хольдену в глаза и тут же отвела взгляд.

С другой от нее стороны сидела весьма привлекательная и, судя по всему, очень богатая молодая пара — Конрад и Маргарита Пейпер, из Мюнхена. Он возглавлял большую торговую компанию, а она каким-то образом была связана с шоу-бизнесом. Точнее понять было трудно, а спросить все не получалось — Маргарита Пейпер то и дело вступала с кем-то в переговоры по радиотелефону.

Напротив сидели брат и сестра — Хельмут и Берта Салеттл. Они прилетели из Австрии, обоим было за семьдесят.

Хельмут Салеттл был личным врачом Либаргера, он несколько раз наведывался в санаторий «Ранчо-де-Пиньон». Оба — и брат и сестра — в основном помалкивали, а если о чем-то и спрашивали, то только о состоянии здоровья и самочувствии Либаргера. Джоанне приходилось работать и с богатыми, и с знаменитыми — всякие люди приезжали лечиться в «Ранчо-де-Пиньон» от явных и тайных недугов (алкоголизма, наркомании, ожирения и т.д.), но с таким важным и надменным господином, как доктор Салеттл, никогда не сталкивалась. Однако вскоре Джоанна поняла: если не выходить за рамки профессионального разговора, проблем не возникнет — да и общение с доктором Салеттлом, слава Богу, всякий раз получалось непродолжительным.

Элтон Либаргер сидел за другим столом, разговаривал с толстухой, которая в аэропорту назвала его «дядюшкой». Очевидно, беспокойство по поводу семьи больше не мучило швейцарца. Он заметно повеселел, охотно болтал с теми, кто подходил пожелать ему скорейшего выздоровления.

Второй соседкой Либаргера была крупная некрасивая женщина лет под сорок. Джоанна выяснила, что это Гертруда Бирманн, активистка партии «зеленых», большая защитница мира и окружающей среды. Она постоянно перебивала тех, кто пытался поговорить с Либаргером, и явно стремилась монополизировать его внимание. Джоанне такая настырность не нравилась, она даже хотела подойти к фрау Бирманн и попросить ее не утомлять больного. Вообще-то странно, что в друзьях у него состоит деятельница радикального политического движения. Она не вписывалась в остальное его окружение, так или иначе представлявшее большой бизнес.

За третьим столом царствовала Юта Баур, «самая германская из немецких модельеров», как ее называла пресса. Юта Баур приобрела известность в начале семидесятых, на международных торговых ярмарках в Мюнхене и Дюссельдорфе. Теперь ей принадлежал целый концерн с филиалами в Париже, Милане й Нью-Йорке. Тощая, вся в черном, без малейшей косметики, белые волосы подстрижены «ежиком» — одним словом, сама Смерть, разве что без косы. Правда, жутковатое впечатление слегка развеивалось благодаря живому блеску в глазах и отчаянной жестикуляции. Как выяснилось, Юте Баур было семьдесят четыре года.

У дверей во фраках стояли двое молодцов, которых Джоанна уже видела в аэропорту, но тогда они были в ливреях. Оба худощавые, коротко подстриженные, с цепким взглядом, очень похожи на телохранителей. Она хотела спросить о них у фон Хольдена, но отвлек официант в альпийских кожаных шортах — спросил, можно ли убрать тарелку.

Джоанна благодарно кивнула. Главное блюдо называлось «жаркое по-бернски» и представляло собой целую гору кислой капусты, свиных отбивных, бекона, говядины, жареных колбасок, языков и ветчины. Тяжелое испытание, особенно если учесть, что при невысоком росте Джоанна таскала на себе двадцать фунтов лишнего веса и старалась соблюдать строжайшую диету. Особенно в последнее время, когда подружилась с велосипедистами, на которых не было лишнего грамма жира.

Своему единственному доверенному лицу, сенбернару Генри, Джоанна призналась, что с некоторых пор не может глаз оторвать от тесно облегающих велосипедных трусов своих друзей мужского пола.

Она выросла в маленьком техасском городке, в простой и набожной семье, где других детей не было. Мать работала библиотекарем и родила только в сорок два года. Отцу (он был почтальоном) и вовсе стукнуло пятьдесят. Они считали само собой разумеющимся, что их дочь вырастет такой же, как родители — заурядной, работящей, без претензий. Сначала все так и было: Джоанна пела в церковном хоре, ходила в кружок герлскаутов, училась не лучше и не хуже других, а получив школьный диплом, подала документы в училище для медсестер. Девочка росла обязательной, некрасивой, но в глубине души тлел в ней огонек бунта.

В восемнадцать лет она выкинула фокус — переспала с помощником пастора местной церкви. Сама перепугалась до смерти, решила, что беременна, и сбежала в штат Колорадо. Всем — родителям, друзьям, помощнику пастора — сказала, что ее приняли в другое медучилище, при Денверском университете. И первому (беременности), и второму (университету) свершиться было не суждено. Тем не менее Джоанна осталась в Колорадо, работала, грызла учебники и выучилась-таки на физиотерапевта. Когда заболел отец, она вернулась в Техас ухаживать за ним. Отец умер, через несколько недель за ним последовала мать, а Джоанна решила не оставаться в родном городе — перебралась в Нью-Мексико.

Первого октября, ровно за неделю до сегодняшнего вечера, Джоанне Марш исполнилось тридцать два. С той самой памятной ночи четырнадцать лет назад она ни разу не занималась любовью с мужчиной.

Под шум рукоплесканий двое официантов внесли огромный торт, утыканный целым лесом свечей, и водрузили его на стол перед Либаргером. В этот момент Паскаль фон Хольден положил руку Джоанне на локоть.

— Вы можете остаться? — спросил он.

Она удивленно взглянула на него.

— В каком смысле?

Фон Хольден улыбнулся, отчего по его загорелому лицу пробежали белые лучики морщин.

— Не могли бы вы задержаться в Швейцарии и поработать с мистером Либаргером еще?

Джоанна нервно провела рукой по волосам.

— Еще?

Он кивнул.

— Как долго?

— Неделю, две. Пока мистер Либаргер не акклиматизируется.

Предложение застало Джоанну врасплох. Весь вечер она поглядывала на часы, высчитывая, во сколько нужно вернуться в гостиницу, чтобы собрать все подарки и безделушки, купленные во время экскурсии по Цюриху. Да и спать нужно было бы лечь не поздно — утром самолет.

— А моя с-собака? — заикаясь, выговорила она. Нет, ей и в голову не приходило, что она может задержаться в Швейцарии, надолго оторваться от своего насиженного гнезда.

Фон Хольден улыбнулся.

— Ну, о вашей собаке, разумеется, позаботятся. А вы жили бы в отдельной квартире, в поместье мистера Либаргера.

Джоанна не знала, как быть. Послышались аплодисменты — это Либаргер задул свечи. Невидимый оркестр заиграл песню «Он отличный парень».

На десерт подавали кофе и ликеры с швейцарским шоколадом. Толстуха помогала Либаргеру нарезать торт, и официанты разнесли его по остальным столам.

Джоанна с удовольствием запивала кофе отменным коньяком. Ей стало тепло и уютно.

— Без вас, мисс Марш, ему будет плохо. Останьтесь, пожалуйста, а?

Фон Хольден сердечно улыбался ей, его просьба звучала так, словно это было нужно лично ему. Джоанна выпила еще коньяку и залилась румянцем.

— Хорошо, — услышала она собственный голос. — Если для мистера Либаргера это важно, я останусь.

Оркестр заиграл венский вальс, и молодая немецкая пара немедленно отправилась танцевать. Прочие приглашенные последовали ее примеру.

— А мы, Джоанна?

Фон Хольден стоял, придерживая спинку ее стула.

— Могу ли я пригласить вас на танец?

Ее лицо расплылось в широкой улыбке.

— Конечно. Почему нет?

Он вывел ее в центр открытой площадки, обхватил за талию, и они закружились в танце.

Глава 46

— Я всегда говорю детишкам, что это совсем не больно. Раз, два, и готово, — сказал Осборн, наблюдая за тем, как Вера набирает в шприц противостолбнячную сыворотку. — Бесстыдно вру, и дети это знают. Зачем обманывать маленьких?

Вера улыбнулась.

— Это твоя работа.

Она сняла иглу, шприц и пузырек с сывороткой завернула в салфетку и положила себе в карман.

— Рана чистая, заживает нормально. Завтра начнем разрабатывать мышцы.

— А что потом? Не могу же я здесь сидеть всю жизнь, — мрачно пробурчал Осборн.

— Как знать. Может, и придется. — Она бросила на кровать свежий выпуск «Фигаро». — Страница два.

Осборн развернул газету, прочел заголовок: «Американский врач подозревается в убийстве Альберта Мерримэна». И два снимка: фотография Осборна, сделанная в полиций, и накрытый простыней труп.

Стало быть, отпечатки пальцев уже идентифицированы. Удивляться нечему, он это предвидел.

— Что еще за Мерримэн?

— Это настоящее имя Канарака. Он американец. Ты знал об этом?

— Нет, но мог бы догадаться. Он говорил как настоящий американец.

— Он был профессиональный убийца.

— Да, я знаю.

Пол вспомнил полные ужаса глаза Канарака, когда он окунал его в воду. Услышал сдавленный голос: «Мне заплатили...»

Нет, все-таки в это невозможно поверить. Убийство отца — деловая операция?

Канарак назвал имя: Эрвин Шолл.

— Нет! — громко выкрикнул Осборн.

Вера в отчаянии смотрела на него. Осборн стиснул зубы, невидящий взгляд устремлен куда-то в пространство.

— Что с тобой, Пол?!

Он дернулся, сбросил ноги с кровати, встал. Пустой взгляд, бледное, без кровинки лицо, на лбу крупные капли пота. Сердце чуть не выпрыгивало из груди. Пол чувствовал, что сейчас сорвется, но ничего не мог с собой поделать.

— Все в порядке, Пол, все нормально, — повторяла Вера.

Он резко обернулся к ней, глаза его сузились. Она полоумная, ничего не понимает! Его никто не понимает!

— Что нормально? Что нормально?! — яростно закричал он, похожий сейчас на затравленного ребенка. — Разве мне с этим справиться? Да никогда!

— О чем ты? — тихо спросила она.

— Сама знаешь!

— Нет, не знаю.

— Не ври мне!

— Я не вру.

— Что, вслух проговорить, да?

— Что проговорить?

— Я... Я должен теперь разыскивать этого Эрвина Шолла, — еле выговорил он. — Не могу! Не хочу! Это свыше моих сил! Неужели все с нуля? Никогда со мной об этом не говори, поняла?! — Теперь он орал во все горло. — Никогда! Я не хочу этим заниматься!

Тут его взгляд упал на джинсы, висевшие на стуле возле окна. Осборн кинулся к ним, но раненая нога подвернулась, и он упал навзничь, со всей силы ударившись спиной об пол. Он лежал на полу, перед глазами все расплывалось, потом он услышал чей-то плач. Кто-то сказал:

— Домой. Хочу домой.

Странно — голос вроде его собственный, только уж больно молодой. Осборн повернул голову, но вместо Веры увидел только тусклый серый свет. Он испугался, что ослеп, и крикнул:

— Вера! Вера!

Какой-то непонятный частый стук. Потом чья-то рука провела по его волосам, и Пол понял, что его голова лежит у нее на груди, а непонятный стук — это биение ее сердца. Вера сидела на полу, гладя и успокаивая его. Но глаза его по-прежнему застилала какая-то пелена: До него не сразу дошло, что он плачет.

— Вы уверены?

— Да, месье.

— И вы тоже?

— Да.

Лебрюн отложил в сторону фотографии Осборна и посмотрел на Маквея.

Они возвращались из парка в город, когда по радиотелефону поступило какое-то донесение. Маквей только разобрал имена «Мерримэн» и «Осборн». Потом Лебрюн объяснил:

— Мы напечатали фото Осборна в газетах. Администратор одного гольф-клуба сообщил, что утром видел американца, похожего на того, что на снимке. В клубе ему предложили воспользоваться телефоном и напоили кофе — он был мокрый и весь в грязи.

И вот опознание состоялось. Мокрый и грязный тип, ввалившийся утром в этот клуб, не кто иной, как Осборн.

Пьер Левинь не хотел впутываться в эту историю, но друзья заставили, сказали, что речь идет об убийстве и что у него могут быть серьезные неприятности, если он утаит это от полиции.

— Где этот человек сейчас? Что с ним случилось? Куда он звонил? — неторопливо спросил Маквей. Лебрюн переводил.

Левинь упирался, но под нажимом друзей в конце концов сдался, поставив только одно условие — чтобы его имя не трепали в газетах.

— Я ничего не знаю. Знаю только, что его увезла какая-то женщина.

Администратора и прибывшего с ним коллегу поблагодарили за честно выполненный гражданский долг и отпустили. Как только за ними закрылась дверь, Маквей сказал Лебрюну:

— Вера Моннере.

Француз покачал головой.

— Баррас и Мэтро уже поговорили с ней. Она не видела Осборна. О Мерримэне и Анри Канараке в жизни не слыхивала.

— Не смешите меня, Лебрюн. А что еще она могла сказать, — хмыкнул Маквей. — Вы ее квартиру осмотрели?

Лебрюн пожал плечами.

— Нет. Она торопилась, и разговор происходил в прихожей.

Американец простонал и закатил глаза.

— Извините, если сую нос в вашу методику расследования, но вы меня поражаете. Полиция ищет Осборна чуть ли не по всей Франции, а вы даже не проверили квартиру его подружки!

Лебрюн предпочел не отвечать. Он снял трубку и приказал группе полицейских прочесать местность в районе гольф-клуба — не отыщется ли автомат. Потом угрюмо закурил.

— Ваши люди хоть спросили, куда она так торопится? — сдерживаясь, спросил Маквей.

Лебрюн недоуменно уставился на него.

— Вы сказали, она куда-то торопилась, — пояснил американец. — Куда, черт побери?

Инспектор тяжело вздохнул и закрыл глаза. Это столкновение двух культур, иначе не назовешь. Американцы не имеют ни малейшего понятия о тактичности и приличиях.

— Попробую объяснить вам, mon ami. Париж, субботний вечер. Мадемуазель Моннере куда-то спешит. Возможно, на свидание. К премьер-министру. Мои сотрудники сочли себя не вправе проявлять чрезмерное любопытство.

Настала очередь Маквея тяжело вздыхать. Он подошел к Лебрюну и саркастически сказал:

— Mon ami, я вполне понимаю вашу проблему.

Мятый пиджак американца был расстегнут, и Лебрюн увидел торчащую из кобуры рукоятку револьвера 38-го калибра. Поразительно — полицейские всего мира давным-давно перешли на удобные и легкие автоматические пистолеты с магазином на десять, если не пятнадцать патронов, а Маквей таскает на себе шестизарядный «смит-и-вессон». С ним все ясно: несмотря на почтенный возраст, он воображает себя каким-то ковбоем.

— При всем уважении к Франции и к вам лично, — говорил между тем «ковбой», — мне нужно взять Осборна. Хочу потолковать с ним о Мерримэне. О Жане Па-каре. О наших безголовых покойничках. Конечно, вы можете сказать: «У вас был шанс, и вы его упустили». Ничего, я хочу попробовать еще разок. Я все понимаю и про деликатность, и про тактичность, но добыть этого сукина сына Осборна можно только через Веру Моннере, и мне совершенно наплевать, с кем там она трахается! Compenez-vous?[11]

Глава 47

Полчаса спустя оба они сидели в неприметном «форде» Лебрюна, напротив дома № 18 по набережной Бетюн, где проживала Вера Моннере.

Даже в час пик от полицейского управления сюда можно было добраться за пять минут.

В полдвенадцатого (то есть четверть часа назад) Маквей и Лебрюн вошли в подъезд и поговорили с швейцаром. Он сказал, что мадемуазель Моннере ушла. Маквей спросил, могла ли она вернуться к себе каким-нибудь другим путем. Да, через черный ход, по лестнице для слуг, но это совершенно невероятно.

— Мадемуазель не пользуется лестницей для слуг, — с неподражаемым апломбом заявил швейцар.

— Спросите у него, могу ли я отсюда позвонить в ее квартиру? — попросил Маквей у своего коллеги.

— Можете, месье, — ответил швейцар по-английски. — У госпожи Моннере внутренний номер — 2-4-5.

Маквей набрал номер, подождал, потом повесил трубку.

— Нет дома или не подходит. Пойдем?

— Минутку. — Лебрюн протянул швейцару карточку. — Когда она вернется, пусть позвонит мне. Спасибо.

Маквей посмотрел на часы. Без пяти двенадцать. В окнах Веры Моннере света не было.

— По-моему, согласно вашим американским методам, нам следует туда вломиться, — усмехнулся Лебрюн. — Тихонечко подняться по черной лестнице, поковырять в замке булавкой, да?

Маквей взглянул на Лебрюна и очень серьезно спросил:

— В каких вы отношениях с Интерполом?

Настало время поговорить об информации, которую сообщил Бенни Гроссман.

— В таких же, как и вы, — улыбнулся Лебрюн. — Прикреплен от парижской полиции к делу об обезглавленных трупах.

— Дело Мерримэна-Канарака к этому отношения не имеет, так?

Лебрюн не понимал, к чему клонит Маквей.

— Так. В этом случае Интерпол просто помог нам обработать смазанный отпечаток пальца.

— После этого вы попросили меня связаться с нью-йоркской полицией, и там я получил очень странную информацию.

— О Мерримэне?

— Не только. Выяснилось, что Интерпол через свое вашингтонское представительство послал запрос на Мерримэна еще за пятнадцать часов до того, как вам сообщили о реставрированном отпечатке.

— Что-что?

— То, что слышали.

Лебрюн покачал головой.

— Штаб-квартире Интерпола досье Мерримэна ни к чему. Интерпол не ведет самостоятельных расследований, а лишь координирует действия и передает информацию.

— Я долго ломал над этим голову, пока добирался сюда из Лондона. Что же выходит? Интерпол запрашивает и получает конфиденциальную информацию еще до того, как сообщить следственной группе о реставрации отпечатка. При этом о полученных сведениях вам даже не говорят. А если бы мы сами не вышли на Мерримэна? Допустим, мне скажут, что у Интерпола свои методы работы. Или что им вздумалось проверить, насколько эффективно мы с вами действуем. Компьютер у них что-то напутал или я там не знаю что. Я бы принял это на веру и не стал бы задавать лишних вопросов. Если б не одно обстоятельство: мы выуживаем нашего Мерримэна, несостоявшегося покойника двадцатилетней давности, из Сены, и он буквально нашпигован свинцом. Непохоже, что ревнивая жена будет палить из автомата «хеклер-и-кох», а?

Лебрюн недоверчиво покачал головой.

— Неужели вы хотите сказать, что кто-то из сотрудников Интерпола узнал про Мерримэна раньше нас, выследил его и убрал?

— Пока я говорю лишь, что кто-то в Интерполе знал о Мерримэне почти за сутки до нас. Отпечаток вывел на имя, имя на досье. Возможно, какая-то хитрая компьютерная программа сопоставила покойника Мерримэна с живым и здоровым Канараком. Дальнейшее произошло очень быстро.

— Но зачем убивать человека, который и так давно считается мертвым? И к чему такая спешка?

— Это уж вы мне объясните. Мы находимся в вашей стране, не в моей.

Маквей мельком взглянул на окна — по-прежнему темно.

— Спешили, потому что боялись, не наболтает ли он нам лишнего, — сказал Лебрюн.

— Вот и я так думаю.

— Но через двадцать лет? Чего они так боялись? Может быть, Мерримэн располагал компрометирующими материалами на кого-то из больших людей?

— Возможно, я псих, но я все-таки скажу, — помолчав, начал Маквей. — Убийство произошло у нас под носом, в Париже. Возможно, убийство человека, которого мы искали, — чистое совпадение. Но я не исключаю, что это не первое убийство подобного рода. Предположим, существует некий список старых врагов какой-то организации. Всякий след, всякий отпечаток пальца пропускается через архив Интерпола, и если оказывается, что под колпак попал кто-то из списка — кому надо дают сигнал. Представляете, какой мощный источник информации Интерпол?

— Вы хотите сказать, что у некоего преступного синдиката есть свой человек в Интерполе?

— Я же говорю: возможно, я псих.

— И Осборн принадлежит к этому синдикату?

Маквей улыбнулся.

— Не поймаете. Я могу высказывать любые гипотезы, но обвинений без доказательств не выдвигаю. Пока у нас ничего конкретного нет.

— И все же хорошо было бы начать с Осборна.